В ПОЛЯРНУЮ НОЧЬ - НА ШПИЦБЕРГЕН

В ноябре - декабре 1934 года Н. И. Хромцов совершил чрезвычайно ответственный и трудный зимний рейс к далекому Шпицбергену, куда нужно было срочно доставить взрывчатку для советских угольных копей. Наступившая уже в этих районах полярная ночь, свирепые зимние штормы, сплошная облачность и сильные снегопады осложняли плавание «Русанова». Поскольку по постановлению Наркомвода плавание на Шпицберген прекращалось 1 ноября, потребовалось специальное разрешение из Москвы на выход «Русанова» к Шпицбергену в такой поздний срок.

Из письма Хромцова жене (от 5 XI 1934 года):

«... Мне придется идти на Шпицберген, сделать один рейс... Рейс очень серьезный. Представляешь, теперь там сплошная ночь, маяки не горят и радиопеленгатор у меня не особенно надежный. Не знаю, как схожу, но думаю, что будет тяжело и связано с порядочным риском. Чувствую себя неважно, но если остаться по болезни, то злые языки будут говорить, что струсил, а, как ты знаешь, с этим у меня дело обстоит не так, трусость не черта моего характера... Сейчас уже принял полный груз леса. Грузился в Маймаксе на последнем заводе, далеко от города. Завтра выйду в море. В Мурманске простоим не менее недели. Придется ждать полнолуния, чтобы на Шпицбергене хоть при лунном свете щупать берега... Сейчас ходил в контору. Смотрел, как в городе начинают украшать дома, люди готовятся к празднику, а я - в море. Тяжелая служба и специальность!...».

Из письма Хромцова жене (от 16/XI 1934 года):

«... Завтра я ухожу в море, и когда ты получишь это письмо, то я уже буду, вероятно, прицеливаться на вход в Айс-фиорд. Да, и достался мне рейсик! Хорошо, если не будет снегопадов. Тогда при луне все-таки хоть берег видно будет. Но если погода будет плохая да снегопады - попадать туда будет тяжело и очень рискованно. Не исключена возможность, что вернемся обратно несолоно хлебавши. Главное, трудно учесть течение, так как точных данных кет. Одни суда на переходе от Норвегии до Айс-фиорда сносило далеко ка север, а другие, наоборот, оказывались много южнее. Гадай как знаешь! Буду стараться попасть в цель...».

17 ноября «Русанов» вышел в море.

Из письма Хромцова жене (отправлено из Мурманска 3/XII 1934 года; письмо на 12 страницах, написано во время рейса к Шпицбергену и обратно со Шпицбергена в Мурманск):

«... Вот уже вторые сутки лежу в дрейфе между островом Медвежьим и Норвегией. Сильный шторм, идти по курсу нельзя. Боюсь, что все на палубе разломает волной, а в дрейфе сейчас держусь носом против волны, все же терпимо. Надоело болтаться, и решил писать тебе письмо. Правда, неудобно, покачивает, иногда здорово, но ничего, приспособился. Начну по порядку. Из Мурманска вышел 17/XI в 14 часов, в Кольском заливе определил поправку пеленгатора и пошел дальше. Только высунулся за Нордкап - и сразу же попал в вестовый шторм. Началась очень сильная бортовая качка. Пришлось лечь в дрейф. Проболтался около 1,5 суток, ветер немного затих, пошли дальше. Между островом Медвежьим и Шпицбергеном вторично захватил нас шторм. Вот это, действительно, был шторм! Я, пожалуй, такого еще не встречал. Ветер был попутный нам, но подняло настолько крупную волну, что и с ветром идти было нельзя. Гнало нас невероятно, а волнение и ветер все усиливались. Стали подумывать, как бы лечь в дрейф, - и ложиться было страшно. Я боялся, что когда будем разворачиваться носом на ветер, то на некоторое время судно станет бортом к волне, и опасался, что все разгромит, вскроет люка и зальет. Пока я соображал, как быть, - перестала работать рулевая машина. По какой причине-до сих пор не знаю. Таким образом, управление судном потеряли. Тут-то и началось! Судно поставило бортом к волне, но хорошо, что груза у нас было мало и волна редко шла через палубу. Но зато как стало нас класть с борта на борт! Было что-то ужасное. Все, что только могло сорваться с места, в помещениях летало от стенки к стенке, а на палубе - за борт. Вода из котлов по паровым трубам попала в динамо, свет погас. Не только что работать и искать причину остановки рулевой, а даже оторваться от того, кто за что успел ухватиться, было невозможно, так как того и гляди, что смоет за борт, Момент был - жуткий. Так продержались мы около 30 минут, а потом рулевая неожиданно заработала, Кое-как выправились и поставили судно носом на волну. Тогда уже стало легче. Обошлось все благополучно. А откровенно говоря, когда стояли бортом к волне, я начинал подумывать, что дело пахнет кон­цом. Боялся, что сорвет с креплений паровые котлы, сомневался, выдержит ли «Русанов» такую встряску. Но ничего, выдержал! Да и груз у нас был щекотливый: аммонал и электродетонаторы. Посильнее удар - и могли бы взлететь на воздух. В тот раз болтались около суток. Волнение было настолько сильное, что, когда «Русанов» взбирался на волну, - казалось, что букашка ползет на гору.

Через сутки ветер затих, но положение не улучшилось. Пока шли от Мурманска да лежали в дрейфе, сожгли много угля. Оставалось всего на 5 суток ходу. Идти дальше при хорошей погоде было бы не рискованно, так как ходу до Айс-фиорда одни сутки от того места, где нас взяло в пе­реплет. Но ведь полярная ночь, дня уже не было, все время снегопады. И невольно напрашивался вопрос: а что будет, если подойдем к Айс-фиорду и не будет ясной погоды, чтобы определиться по звездам или по луне? Ведь в этот период погода здесь обычно штормовая. И в Баренцбург в Айс-фиорде не попадем, и обратно в Мурманск без угля вернуться не сможем. Вот, думаю, положение! Идти вперед - рискованно, вернуться назад - значит прийти несолоно хлебавши, провалишь всю хорошую репутацию «Русанова». Многие были за то, чтобы вернуться. Константин Александрович говорил, что вернемся в Мурманск, и если еще будут посылать на Шпицберген - ни за что не пойду, пусть делают со мной, что хотят! И Василий Дмитриевич говорил, что согласен и диплом сдать, но больше в такой рейс не пойдет. И действительно, на всех столько нагнало страху, что вторично, пожалуй, никого не затащил бы. Но все же я решил идти дальше, будь что будет. И на мое счастье, погода улучшилась, появились звезды, я определился и подошел ночью 23/XI к Форланду - острову у входа в Айс-фиорд. Даже при лунном свете остров увидел, а в 8 часов утра уже ошвартовался у стенки в Баренцбурге.

Консул рассказывал, что они за нас очень волновались, даже все население последнюю ночь не спало, с напряжением ждали нашего прихода. Все болели за нас. Несмотря на то, что по ихнему времени, т.е. по 1 поясу, мы пришли в Баренцбург в 6 часов утра, народу нас встречать собралось очень много. Я, как только подошел к пристани, потолковал с полчаса с представителями Баренцбурга и сразу же завалился спать. Отсыпался за все время. Вечером с Константином Александровичем ходили смотреть город. Зашли в клуб и видели над экраном плакат, белым по красному: «Пламенный привет отважным русановцам!» Видишь ты, думаю, до чего дожили! Затем трудящиеся нас приветствовали, просмотрели кино - и на судно. Второй день просидел на судне.

На третий день стоянки в Баренцбурге днем ходили с Константином Александровичем в шахты, смотрели, как добывают уголь. Шахты очень большие, проходили в них целый день, сопровождал нас один инженер, пояснял процесс добычи угля. Здесь все механизировано, тележки с углем в шахтах возят электровозы и маленькие троллейбусы, похожие на трамвай. Вечером я, Константин Александрович и старший штурман были приглашены с визитом к консулу. У него просидели с 9 вечера до 3 часов ночи. Собрались все руководящие работники... Судно в это время уже грузилось углем. Когда я пришел на судно - начинал подниматься шторм от норд-веста. В Гринфиорде стала проходить волна и нас начало бить о пристань, а она каменная, и чтобы не расколоть себе бока, пришлось срочно забрать пассажиров и, не догрузившись, удирать в море. И это опять вышло к лучшему. Если бы я взял полный груз угля, то теперь штормоваться было бы тяжело. Итак, 26/XI 34 г. вышли в море (в 8 ч.), Сначала была погода сносная, а вот вчера в 16 часов стало тяжело. Пришлось опять лечь в дрейф.

Начал писать 29-го, а продолжаю 30-го, ровно через сутки... Пошли уже третьи сутки, как лежим в дрейфе. Шторм усилился, на курс лечь нельзя. Очень большая волна. Опять попали в хорошую переделку. Вчера вечером разбило цемент около труб, идущих с твиндека на носовую палубу. Твиндечное помещение залило водой, по твиндеку ходила настоящая волна. Пришлось срубить шпигаты и воду спустить в трюма. Кормовое помещение у кочегаров залито водой. Столовая и Ленинский уголок - тоже. Помещение матросов также пустует, сорвало паровые трубы отопления. Николаю Васильевичу залило каюту через верхний вентилятор. Сбило с места одну спасательную шлюпку на правом борту, сломало волной на корме вьюшку лота Томсона, начинается разгром.

Ужасно злит погода. До Мурманска 1,5 суток хода, а она не пускает. Что будет дальше? Барометр поднимается, а ветер еще злее. Команда начинает изматываться. Никто не моется и спать негде. Только и спасения - в машине на решетках. У меня в каюте тоже сыро. Когда вода попадает на мостик, то протекает потолком... Писать стало неудобно, сильно качает. Пока кончаю писать, окончу, когда затихнет. Как бы я хотел быть сейчас в Ленинграде, чтобы без заботы. А сейчас сердце болит за всех. На кочегаров жаль смотреть, замучились. Все измотались. Ну и рейс! Я не удивлюсь, если за это время половина моих волос поседеет...

3/XII 34... Наконец-то добрался до Мурманска! Пришел вчера в 9 вечера. Трое суток штормовался. Измотало всех ужасно, Проходя Норвегию, пришлось еще один раз лечь в дрейф, но ненадолго - всего на 6 часов. Я рад, что все кончилось хорошо. Теперь меня поздравляют не как обычно, с благополучным возвращением, а с благополучным «исходом». Легко могло обойтись все и неблагополучно. В этот же шторм попал «Сибиряков», шедший из Архангельска в Мурманск с грузом досок. Чтобы спасти судно, ему пришлось весь палубный груз сбросить в море. Тоже порядочно его потрепало...».

Вернувшись из штормового рейса в Мурманск, «Русанов» приступил к выгрузке угля и устранению полученных во время шторма повреждений. И хотя очень устал капитан, но об отдыхе думать не приходилось. Надо было составлять дефектные ведомости на ремонт, договариваться с заводом, следить за ходом ремонтных работ, чтобы подготовить судно к промысловому рейсу. На время студенческих каникул приехала в Мурманск жена капитана, так как самому ему вырваться в Ленинград не удалось. 19 февраля 1935 года Хромцов снова вышел на «Русанове» в очередной рейс - в Белое море, на промысел гренландского тюленя.

Из письма Хромцова жене (от 23/III 1935 года):

«... Пишу тебе на пути в Мурманск, Сегодня вечером, вероятно, приду... Сейчас погода хорошая, бежим хорошо... Итак, готов был к выходу на зверобойный промысел уже 16 февраля. Собрался уже было уходить и отошел от стенки на рейд. Но нанесло такой густой туман (ты ведь знаешь, какие туманы бывают в Мурманске), что с мостика носа судна не было видно. Из-за тумана пришлось стоять на рейде до 19/11. Даже на берег нельзя было выехать. 19/II видимость улучшилась и утром, вместе с «Сибиряковым», вышли в море. Сразу же нас захватил шторм и мы с «Сибиряковым» разошлись. Вот интересно было посмотреть на «Русанова», когда после шторма мы зашли в лед. Судно представляло собою сплошную льдину. На чистой воде во время шторма нас сильно поливало и обмерзание происходило моментально. Даже на мостике окно рулевой рубки настолько обмерзло, что осталась только маленькая дырочка. Вид у судна был сказочный. Жаль только, что некому было его сфотографировать. В этот рейс промысел был не особенно удачным. Зверь залег далеко в Белом море, и добраться до него было очень трудно. Кроме того, у меня, после «хорошего» ремонта, не ладилось с котлами: лопались дымогарные трубки. Иногда приходилось работать на одном котле, а так далеко не уедешь... В этом году мне самому приходится много работать, так как второй и третий штурманы еще не опытные и самостоятельно работать во льду не могут. Только старпом, Борис Ефимович Ушаков, во льду работает самостоятельно...».

В 9 часов вечера 23 марта 1935 года «Русанов» пришел в Мурманск, где уже собрались все ледокольные пароходы. В Мурманске «Русанов» простоял до 31 марта, после чего снова.ушел на промысел. Из этого второго промыслового рейса «Русанов» пришел в Архангельск.

Из письма Хромцова жене (от 9/V 1935 года):

«... Сегодня в 16 часов пришел в Архангельск. Промысел закончил очень хорошо... Общий сезонный план перевыполнили и, кажется, порядочно. Вес пока еще не знаю, но пришел в порт в полном грузу. Поработали хорошо. Встретили здесь тоже замечательно. Не успел отдать якорь, как на борт явилось начальство. Бредис, Иванов, Ермаков, Докутовский и еще кто-то, которых я и не знаю. Устроили митинг, поздравляли с победой на промысловом фронте, кричали ура в честь капитана «Русанова». Хотели меня качать, но я увернулся от этого и вот почему. Начальство приехало неожиданно, а я, хоть и был одет в форму, но на ногах были промысловые валенки, они и подвели. Я вспомнил, что на валенках есть дырки. Когда стоишь - не видно, а как качнут - обнаружится, что капитан в дырявых валенках, вот и пришлось смыться...».

23 мая «Русанов» опять ушел в море - надо было развезти около 400 человек промышленников по становищам: Яреньга и Дураково (на Летнем берегу), Ручьи, Майда и Мегра (на Зимнем берегу) и Долгощелье (в Мезенском заливе у впадения реки Кулой). 26 мая «Русанов» вернулся в Архангельск. Началась подготовка судна к очередной арктической навигации.

далее: К устью реки Индигирки