В БУХТУ МАРИИ ПРОНЧИЩЕВОЙ

В летнюю навигацию 1933 года Хромцов в качестве старшего помощника капитана «Русанова» (командовал им снова Борис Иванович Ерохин) совершил рейс в море Лаптевых. Нужно было завезти в бухту Марии Прончищевой группу зимовщиков-зверобоев. Возглавлял эту группу известный полярный охотник С. П. Журавлев, зимовавший в 1930-1932 годах вместе с Г. А. Ушаковым и Н. Н. Урванцевым на острове Домашнем и совершавший с ними трудные длительные походы по Северной Земле. Для промысловой зимовки в бухте Марии Прончищевой на «Русанова» были погружены двухгодичный запас продовольствия, горючее, уголь, разборные жилой дом и баня, строительные материалы, охотничье снаряжение, несколько карбасов, моторная шлюпка и 86 ездовых собак. Часть груза, в том числе авиационный бензин, предназначался для полярной станции на мысе Челюскин.

В этой промысловой экспедиции кроме зверобоев-промышленников с семьями (18 человек) участвовали и строители во главе с инженером В. М. Москвиным (15 человек), которым надлежало построить полярную станцию в бухте Марии Прончищевой. Штурманский состав на «Русанове» был тот же, что и в 1932 году: вторым помощником капитана шел Н. В. Бердников, третьим помощником - В. Д. Заборский. Старшим механиком в экспедицию пошел Константин Александрович Трубин. Попутные гидрометеорологические наблюдения во время плавания проводились гидрологом-наблюдателем Всесоюзного арктического института Марией Сергеевной Астровой, студенткой Ленинградского университета.

Ранним утром 12 августа «Русанов» покинул Архангельск и отправился в далекий путь, держа курс к Новой Земле. Погода стояла хорошая, и 15 августа, пройдя проливом Маточкин Шар, «Русанов» встал на якорь у радиостанции на выходе в Карское море. Ледовая обстановка была благоприятной - с места якорной стоянки «Русанова» в море были видны лишь отдельно плавающие небольшие льдины. По распоряжению начальника проводки Карской экспедиции ледокольный пароход покинул место якорной стоянки, вернулся обратно проливом Маточкин Шар в Баренцево море, прошел вдоль Новой Земли на юг - к проливу Югорский Шар и, пройдя этим проливом, произвел разведку состояния льда в южной части Карского моря.

20-го «Русанов» прибыл на Диксон, а 24-го вместе с «Сибиряковым» и караваном судов Первой Ленской экспедиции (лесовозы «Сталин», «Правда» и «Володарский») под проводкой «Красина» направился к мысу Челюскин. Начальником Первой Ленской экспедиции был Борис Васильевич Лавров.

26 августа суда подошли к очень сплоченному, торосистому, с редкими разводьями льду, переходящему далее на северо-востоке в сплошные непроходимые 10-балль­ные поля. Уклонившись в сторону материка, караван вышел в район разреженных льдов и, оставляя кромку льда слева, благополучно прибыл к мысу Челюскин 31 августа. К этому времени на мыс Челюскин уже прилетел с Диксона самолет А. Д. Алексеева и В. С. Молокова. Выгрузив привезенный для самолета авиационный бензин, «Русанов» снялся с якоря и, оставив караван у мыса Челюскин, пошел проливом Вилькицкого в море Лаптевых. Мелкобитый разреженный лед был встречен в непосредственной близости от мыса Челюскин, а сплоченные торосистые поля оставались слева от курса. Дальше, до самой бухты Марии Прончищевой, льда не было,

Из воспоминаний гидролога экспедиции М. С. Астровой:

«...«Русанов» полным ходом шел по проливу чистой водой на выход в море Лаптевых, и вдруг на вахте старпома Хромцова произошло «чрезвычайное происшествие»: пароход неожиданно протяжно загудел густым басом, а затем начал подавать короткие тревожные гудки, как бы прося о помощи. Это событие долго и оживленно обсуждалось в кают-компании «Русанова», строились всевозможные догадки и высказывались самые разнообразные предположения. Допытывались и у самого старпома, и у вахтенного матроса Алексеева, стоявшего в тот момент на руле, почему «Русанов» вдруг загудел, но оба отмалчивались. Вызванный из машины машинист, ремонтируя свисток, добрых полчаса провисел на трубе парохода и так замерз, что доктору, во избежание простуды, пришлось дать ему спирту.

А виновницей происшествия была я - гидролог-наблюдатель, или «Марсерж», как шутливо называли меня на судне. Имя это придумал судовой радист «Русанова» (его тоже в шутку именовали «макарони» вместо традиционного «маркони») - большой весельчак и балагур. Он решил, что величать молодую студентку по имени-отчеству (Мария Сергеевна) слишком солидно, а называть именем уменьшительным - слишком фамильярно. В этот злосчастный день я, как всегда, взобралась на мостик, чтобы произвести очередные метеонаблюдания. Оттуда мне надо было подняться еще выше - на верхний «компасный» мостик, где находился глааный компас судна. По палубе этого мостика проходила веревка от свистка, спускавшаяся на капитанский мостик к вахтенному штурману. Произведя наблюдения, я стала спускаться вниз, но зацепилась носком сапога за идущую к свистку веревку, дернула ее невольно и растянулась, рассыпав свои приборы и журналы, Рывок был таким сильным, что корабль загудел. Пулей взлетев на компасный мостик, старпом сразу понял, что произошло. Как кошка вскарабкался он по скобам на трубе парохода вверх к свистку и попытался поставить, на место сорванный клапан. Кое-как это ему удалось: гудки стали прерывистыми, а затем прекратились, но пар продолжал со страшным свистом вырываться из свистка, Пришлось вызвать машиниста, чтобы исправить свисток. Вернувшись на мостик, старпом увидел, что до смерти перепуганный «представитель науки», кое-как собрав свои вещи, все еще сидит прямо на палубе, вытянув ноги в огромных сапогах (за неимением 34 размера мне на складе выдали 43-й), в съехавшем на бок берете и размазывает по лицу грязные, смешанные с угольной пылью слезы. Взглянув на меня, Николай Иванович, всегда серьезный и невозмутимый, не выдержал и довольно невежливо рассмеялся. Сказав что-то рулевому, он наклонился ко мне и пробасил:

- Идите скорее к себе в каюту и умойтесь. Честное слово, мы никому не скажем.

Капитану Борису Ивановичу Ерохину он, конечно, о случившемся сообщил, но все трое хранили молчание и никто на корабле так и не узнал, почему загудел «Русанов».

Простояв в море Лаптевых около двух суток в тумане, «Русанов» 5 сентября вошел в бухту Марии Прончищевой.

Расположенная на восточном побережье Таймырского полуострова, эта бухта была открыта в 1736 году лейтенантом Василием Прончищевым - начальником Лено-Хатангского отряда Второй Камчатской экспедиции. Спустя более чем полтора столетия, в 1913 году, посетившая бухту экспедиция под начальством Б. А. Вилькицкого на ледокольных транспортах «Таймыр» и «Вайгач» назвала ее именем жены В. Прончищева - Марии, которая постоянно сопровождала мужа в его полярных плаваниях и похоронена рядом с ним в устье реки Оленек. «Русанов» стал первым судном, вошедшим в бухту Марии Прончищевой через 20 лет после посещения ее «Таймыром» и «Вайгачем». На морской карте обозначался только вход в бухту, а дальше было просто белое пятно: ни конфигурация бухты, ни глубины в ней - известны не были.

Из воспоминаний М. С. Астровой:

«... Борис Иванович очень волновался перед входом в бухту. И несмотря на то, что был болен, сам поднялся на мостик и помимо вахтенного штурмана вызвал на мостик старпома, поручив ему ввести судно в бухту. Надо сказать, что Борис Иванович, опытный и бывалый капитан, очень любил Николая Ивановича и целиком доверял ему, почитая его настоящим моряком, в котором большая смелость и риск (а без них в те годы и плавать в Арктике было нельзя) сочетаются с осторожностью.

Самым малым ходом, со спущенным в воду якорем, постоянно измеряя глубину ручным лотом, входил «Русанов» в бухту Марии Прончищевой и наконец благополучно бросил якорь. На воду спустили моторную шлюпку, На ней съехали на берег: начальник экспедиции Воробьев, начальник промысловой зимовки Журавлев, старпом Хромцов, стармех Трубин, инженер-строитель Москвин, члены экипажа «Русанова», зимовщики-промышленники и я. Меня взяли по настоянию капитана, который по болезни остался на корабле. Он сказал, что первой на эту землю должна ступить женщина и притом - Мария, тезка той, в честь которой названа бухта. Когда моторная шлюпка подошла к берегу, здоровенный Сергей Журавлев взял меня на руки и, шагнув прямо в воду, поставил первой на берег. Высадившиеся следом члены экипажа и промышленники троекратным залпом из ружей приветствовали новую землю, которую им предстояло осваивать.

Выбор этой бухты для промысловой зимовки оказался удачным, так как она изобиловала морским зверем. Во время поисков удобного места для выгрузки и постройки дома был обследован северный берег бухты, причем около галечной косы в воде и на самой косе было замечено большое количество моржей. Недалеко от лежбища моржей на берегу бродил белый медведь. Наш инженер Москвин, захвативший с собой фотоаппарат, решил сфотографировать этого медведя. В сопровождении промышленников, державших наготове ружья, он пошел к медведю, а тот, усиленно втягивая носом воздух, спокойно шел навстречу людям, время от времени поднимаясь на задние лапы. Подпустив медведя совсем близко, Москвин его сфотографировал, но промышленникам пришлось беднягу застрелить. Очевидно, этот медведь до сих пор людей не встречал, иначе он не вел бы себя так доверчиво. Моржи тоже никак не реагировали на людей, ходивших около их лежбища. Лишь иногда какой-либо из этих великанов, приподняв голову с выпученными глазами, украшенную колючими усами и огромными желтыми клыками, провожал ленивым взглядом незваных пришельцев. На берегу было много песцов, любопытные мордочки которых то здесь, то там выглядывали из-за камней, а некоторые, наиболее смелые, подбегали довольно близко».

Выгрузка «Русанова» затруднялась сильными приливо-отливными течениями, из-за которых бухта периодически забивалась льдом. Большую задержку вызвала также посадка на мель парохода «Правда» при попытке зайти в бухту. 17 сентября «Русанов», взяв с «Правды» часть грузов и угля, стащил пароход с мели и вывел его в море, а сам вернулся назад и продолжил выгрузку. Бухта все больше и больше забивалась льдом, уже не уходившим с отливным течением, а между старыми льдинами начал образовываться молодой лед. Медлить было нельзя, и, закончив все операции в крайне напряженной обстановке, преодолев скопления крупно-и мелкобитого льда, «Русанов» 19 сентября вышел из бухты в море Лаптевых. По выходе в море он присоединился к каравану судов Первой Ленской экспедиции.

Караван под проводкой ледокола «Красин» следовал в пролив Вилькицкого. Однако к этому времени ледовые условия в проливе оказались уже настолько тяжелыми, что проводка через эти льды слабых транспортов даже «Красину» оказалась не под силу. Не желая рисковать кораблями, начальник экспедиции Б. В. Лавров принял решение суда каравана оставить на зимовку в районе островов Комсомольской Правды (у островов Самуила) и с одним «Русановым» выходить на запад. Капитанам предлагалось, подобрав для зимовки людей, остальных перевести на «Красина» и «Русанова». Предлагалось остаться на зимовку и Урванцеву, начальнику геологической экспедиции, следовавшей на «Правде», для всестороннего обследования и изучения района зимовки. Остальных членов экспедиции перевести на «Русанов», снабдив их всем необходимым на случай вынужденной зимовки и ледокольного парохода. Капитан «Володарского» Николай Васильевич Смагин был назначен групповым капитаном остающихся на зимовку кораблей.

В связи с тем, что сам Б. В. Лавров оставался начальником зимовки, весь штаб Ленской экспедиции переводился на ледокол «Красин». Осталась на зимовку вместе с мужем и врач экспедиции - Елизавета Ивановна Урванцева, смелая и мужественная женщина.

Установив суда на зимовку, «Красин» и «Русанов» преодолели льды пролива Вилькицкого и направились к «Сибирякову», зажатому льдами в районе острова Русского. Освободив «Сибирякова», «Красин» с ледокольными пароходами пошел на остров Диксон.

С Диксона «Русанов» вышел к острову Белому, чтобы принять на борт экспедицию и команду потерпевшего крушение и затонувшего экспедиционного судна «Белуха», которые были подобраны пароходом «Аркос». Но от острова Белого «Русанову» пришлось повернуть назад и идти на помощь одному из иностранных пароходов Карской операции, терпевшему бедствие. Приняв от «Седова» два иностранных парохода, из которых один имел пробоину, «Русанов» повел их в бухту Варнека, где поврежденное судно было оставлено для ремонта. Выведя второе судно через пролив Югорский Шар в Баренцево море и отпустив его для самостоятельного следования, «Русанов» направился в Архангельск, куда прибыл 14 октября 1933 года.

Из воспоминаний М. С. Астровой:

«... Сразу же по прибытии в Архангельск мы с Николаем Ивановичем решили пожениться. Предложение выйти за него замуж он сделал мне еще во время плавания, в тот трудный момент, когда часть судов оставалась на зимовку и решалась, собственно, и судьба самого Николая Ивановича. Дело в том, что старпом «Правды» оставаться на зимовку не хотел и просил Николая Ивановича поменяться с ним местами. Уговаривали Николая Ивановича остаться зимовать с ними и Урванцевы, но, получив от меня согласие стать его женой, Николай Иванович решил идти на «Русанове» в Архангельск. Капитан Борис Иванович Ерохин этому был очень рад, так как ему было жаль расставаться со своим верным и испытанным помощником. Ко мне Борис Иванович относился тепло, по-отечески, и был ужасно доволен, узнав, что я согласилась выйти замуж за его старшего помощника. Но, к великому огорчению Бориса Ивановича, отпраздновать свадьбу в Архангельске мы не успели, так как я торопилась в Ленинград, где уже начались занятия в университете. А Николай Иванович снова уходил в рейс на «Русанове», на этот раз - в Белое море».

далее: Штормовой рейс из Умбы в Мурманск