В МОРЕ ЛАПТЕВЫХ

Страдная пора на красноярской базе полярной авиации наступает летом. Хотя и много хороших мастеров в авиаремонтных мастерских, но все же немало работы лежит на самих экипажах. Кроме того, свои руки, свой глаз всегда кажутся надежнее и лучше. В ангарах стучат молотки, пахнет краской. На площадках гудят моторы, пыль столбом стоит. На воде, у бочек, покачиваются гидропланы.

На четыре месяца уйдут самолеты туда, где нет ни баз, ни складов, ни мастерских. Поэтому, снаряжая машину для работы в Арктике, заранее нужно все учесть, предусмотреть, и сделать. Люди работают не покладая рук. Механики налаживают моторы, комплектуют инструменты и запасные части; штурманы устанавливают навигационные приборы, проверяют радиостанции.

В дорогу, на случай всяких аварий, механики запасаются заклепками, болтами, листовым дюралем, полотном и всевозможными мазями. Все это может пригодиться.

Одним из первых улетает в Карское море на своей летающей лодке Алексеев. За ним на северо-восток в Чукотское море направляется Молоков. Нам с Головиным предстояло вылетать в море Лаптевых.

Только было собрались опробовать моторы на площадке у ангара, как над нами на малой высоте стал кружиться самолет «Р-6». На фюзеляже видны белые знаки «Н-29».

— А ведь это Черевичный прилетел! Неужели будет здесь садиться? Ну, побежали, братцы, смотреть, как ломают аэропланы! — закричал Головин.

На самом острове садиться было негде. Кругом кусты, овраги, но есть в конце острова высохшая, усеянная галькой

протока. Уж не на ней ли думает садиться отчаянный летчик? Так и есть. Низко пронесся самолет — прицеливается летчик. Пошел на второй заход. Заходит издалека, сбавляет газ и планирует на протоку, которую все собравшиеся считают непригодной для посадки не то что «Р-6», а даже легкого самолета «У-2». Вот он все ниже, ниже...

— Пропал самолет ни за понюх табаку, — говорит наш механик, нервно закуривая папиросу.

— Только бы люди уцелели, а самолет отремонтируем, — откликнулся кто-то.

С треском разбрасывая гальку, катится машина, замедляя бег; вопреки ожиданиям разворачивается и, переваливаясь с крыла на крыло, подруливает к толпе людей.

— Вот чорт! Молодец, Иван Иванович! Я бы ни за что не рискнул, — восхищенно сказал Головин, здороваясь с Черепичным.

— Да, аэродромчик у вас неважный, но на «Р-6» можно садиться, крепкая машина! — ответил Иван Иванович, глядя на место пробега.

Тогда я впервые увидел Черевичного, с которым судьба потом сводила меня не раз. Первое впечатление меня не обмануло. Смелый летчик! В этом я неоднократно убеждался впоследствии.

Ранним тихим утром 17 июля простились с Красноярском и взяли курс вниз по Енисею.

Над Леной летал я уже дважды, а вот над Енисеем — впервые. Обе великие сибирские реки многоводны, обе впадают в океан.

Отливая сталью, блестит, уходя к горизонту, Енисей. Пустынные берега, редкие селения. Медленно плывут длинные плоты. У самого полярного круга, у устья небольшой речки, — селение Курейка. Сделав круг, Головин показывает небольшой почерневший от времени домик, в котором жил И. В. Сталин в бытность свою в ссылке в 1914-1916 годах.

Оживленно в заполярном городе Игарке. Дымят трубы лесозавода. Белеют штабели свежераспиленного леса. В порту плоты, катера, буксиры. Скоро придут за лесом океанские корабли.

Чем севернее, тем шире становится Енисей. Редеет тайга. Вдали виднеются снежные вершины гор, в оврагах еще нерастаявший побуревший снег.

В море нам еще рано, и до тех пор пока не освободится от льдов бухта Нордвик, где мы должны базироваться, нам предстоит сделать несколько пассажирских рейсов между Дудинкой и Хатангой.

Наш прилет в Дудинку вызвал особый интерес у участников нескольких экспедиций, рассчитывавших на дальнейшее передвижение с помощью самолета.

Дудинка, в прошлом охотничье-промысловое селение, за последнее время приобретала в деле освоения и изучения Крайнего Севера большое значение. Отсюда из центра Таймырского национального округа проектировалась железная дорога до Норильска, начиналось строительство морского порта и отсюда же во все стороны растекались научные экспедиции и изыскательские партии.

Незаходящее полярное солнце и исключительно злые комары, от которых можно было спастись только в полете, помогли нам в короткий срок совершить несколько рейсов в Волочанку и Хатангу.

Хорошо было летать! За все время ни одного облачка. Вверху дышалось легко и свободно; солнце вокруг ходило по горизонту, то приподнимаясь на юге, то опускаясь на севере. Полеты не утомляли — отдыхали по очереди. Изучали местность, запоминали ориентиры. И с большим сожалением опускались мы на воду, где, знали, не будет нам пощады от назойливых комаров ни днем, ни ночью.

К счастью, бухта Нордвик вскоре очистилась от льдов, и мы, забрав с собой последнюю партию изыскателей, вылетели в Хатангу.

В полночь солнце на севере в самой низкой точке чертит нижним краем по горизонту — там день, на юге темная полоса — там ночь.

Откуда-то появляется горький, удушливый дым... Солнце стало багровым; где-то горит тайга. В верхних слоях атмосферы дышать невозможно. Только у самой земли избавились мы от едкого дыма.

Высадив пассажиров и отдав своей кровью дань Хатангским комарам, летим на север, к морю.

Широким заливом заканчивает свой бег к морю река Хатанга. По заливу гуляют белые барашки, ветер крепчает, с моря тянет прохладой.

Шторм провожал нас отсюда в прошлом году, шторм встречает нас и теперь. Неужели здесь лучшей погоды не бывает? Выглянув за борт и увидев на море барашки, механик пришел к заключению, что для работы нам отведен наихудший участок Ледовитого океана.

Головин сосредоточенно о чем-то думает — море и ему явно не нравится. Наши мысли прикованы к бочкам с горючим, виднеющимся на том же берегу, где вдоволь натерпелись мы в прошлом году. Ничего не поделаешь, горючее могли доставить только сюда, другие места в этом районе еще хуже.

Застегнув куртку на все пуговицы, Головин плотнее надвигает шлем на голову, готовясь к приему холодного душа.

Второй пилот ерзает на сидении, беспокойно смотрит то на море, то на Головина, видно не представляя себе, как можно рисковать, направляя машину на посадку в бушующее море.

Прыгает самолет, брызги скрывают дневной свет, волны заливают кабину. Вода холодная!

Было время полного прилива, и Головин, поймав какой-то момент, направляет машину меж двух волн в маленький заливчик. Качка прекратилась. Нос самолета воткнулся в берег, моторы застыли. Выскочив на сушу, спешим надежнее закрепить самолет. Ветер истошно воет, но теперь он нам не страшен. Все мы изрядно промокли, но делаем вид, что нам на этом пустынном берегу совсем неплохо.

Приступили к организации лагеря. Продукты и посуда у нас с собой, пресная вода — рядом, в озерах. И в дровах недостатка нет: на берегу плавника много, дом построить можно.

Установить мачту и раскинуть антенну было делом несложным.

Получили приказание с флагмана ледовой разведки — ледокола «Ермак» — при первой же погоде произвести ледовую разведку от Нордвика до островов Петра и перелететь на новую базу — в бухту Прончищевой. Ни* на минуту не затихая, третьи сутки дует свирепый норд-ост. Свистит ветер в оттяжках антенны, гнет мачту, гонит высокие волны по бухте, нагоняет с моря голубые льдины.

Трещит моторчик радиостанции, монотонно пищат точки и тире. «Штормует море Лаптевых», — передает радиостанция Нордвик. Крепко опутанный концами, стоит в заливчике самолет, ожидая летной погоды.

Все то же, что было в прошлом году. Шалаш на берегу, костер, не гаснущий ни днем, ни ночью, чайник над костром. На жердях сохнет наша одежонка, вернее не сохнет, а вялится. Хлеб кончился, на галеты перешли. В мясе недостатка нет — Головин зря патронов не тратит. Живем в самолете, много читаем, занимаемся — у нас своя бортовая библиотека. Головин мечтает вслух о том, как будем летать к северу от острова Котельного, искать загадочную Землю Санникова и обещает, если окажется, что «Земля» состоит из нескольких островов, то каждому острову присвоят фамилию одного из членов нашего экипажа.

— Везет же тебе, — обратился он к своему помощнику, — первый раз попал в океан, и сразу остров твоего имени на картах появится!

— Все острова тебе уступаю. Лишь бы только в Красноярск обратно попасть, а сюда больше меня не затянешь, — укладываясь на ночлег, ответил второй пилот.

На море шторм, воет ветер, моросит дождь, а мы занимаемся и мечтаем о новых землях, больших полетах, караванах, для которых находим новые пути. Хотя никто из нас ледовой разведкой еще не занимался и льдов по-настоящему не видел, однако в мечтах мы уже завзятые ледовые разведчики,

Умываться приходится редко. Одежда сырая, а сапоги... хуже всего с сапогами, никогда сухими не бывают. Но это все мелочи, лишь бы «погода пришла»!

С «Ермака» получили три задания по ледовой разведке. По всему видно, что нынче в море кораблям нелегко.

На шестые сутки, в полночь, неожиданно стих ветер, угомонилось море. Не скрипит и не качается самолет. Разбуженные непривычной тишиной, мы сразу решаем, что время действовать.

Воспользовавшись приливом, на скорую руку собрали имущество, запустили моторы и вырулили в бухту.

Прошли над пустынным островом Бегичева и впервые в жизни увидели море, покрытое льдами. Вот они перед нами, белые и голубые, большие и малые, где густо сплоченные, где разреженные. Все их на карту нанесем, пошлем «Ермаку» донесение, и выйдут корабли, свободно лавируя во льдах, на чистую воду.

Скрылись льды. Показался кусочек острова Преображения, да и тот исчез в тумане.

В расчете на лучшую погоду поворачиваем на восток. Полчаса, час летим, а море все не просматривается. Летим на север к островам Петра, а картина все та же — плотной шапкой тумана закрыто все побережье Таймырского полуострова.

«Где садиться будете? К нам с моря туман надвигается», — запрашивает радист Нордвика.

Читает Головин радиограмму, хмурит брови и разворачивает самолет на юг. -

«Поспешайте домой! Туман накрыл уже станцию. Скоро закроет аэродром», — с явным беспокойством снова радирует Нордвик. В Хатангском заливе туман оборвался, и пилот, недолго раздумывая, повел машину вниз и посадил ее в мелководной бухте Кожевникова. Рулили, промеряли глубину и вынуждены были отдать якоря посредине бухты.

В задней кабине шумит примус. Второй пилот приступил к выполнению своих поварских обязанностей. Механики подтягивают какие-то гайки, болты — у них на стоянке работа всегда найдется. Головин просматривает сводки погоды, прикладывает к карте линейку, записывает цифры, — хочется ему до Челюскина слетать, вот и прикидывает, хватит ли у нас горючего.

Заработала и моя радиостанция — успокоился радист Нордвика.

Живет экипаж своей жизнью, не унывает, придет еще и его время — время удач и побед.

Тихо плещется мелкая волна, лаская тонкие борта лодки. Туман окутал самолет и только радио напоминает нам о большом мире, живущем там, за туманом.

Но уже через сутки пришел с моря наш знакомый норд-ост. Стонет, гнется высокая мачта, тонким писком жалуется антенна. Натянулись концы, ползут якоря по песчаному грунту. Дрейфует наш корабль — надо спасать его.

Гудят моторы. Цепляются волны за днище... Держим курс к бухте Прончищевой, а оттуда: «К нам нельзя! В бухту нагнало много льда. Дождь с туманом».

«У нас шторм восемь баллов», — радируют с Преображения.

Головин поворачивает самолет на Нордвик. Горючего оставалось мало, и сели мы в бухте возле нашего лагеря, отмеченного бензиновыми бочками.

Четверо суток гулял на свободе свежий ветер. Дождь стучал по самолету, заливал костер у шалаша. Неуютно, сыро и холодно. Только утки скрашивали нашу жизнь. Прилетали стаями и устраивались на ночевку у подветренного борта самолета. Стреляли их по выбору и ровно столько, сколько нужно было на обед.

Первый сигнал об улучшении погоды в море Лаптевых поступил с бухты Прончищевой, а за ним и с острова Преображения. К моменту вылета над нами засияло солнце и ветер стих.

Шесть часов летали мы над льдами, уходили далеко в море и пеленгатором определяли свое место. Управление самолетом Головин поручил помощнику, а сам принялся помогать мне зарисовывать льды, боясь, как бы я, отвлекаясь на радиосвязь, не упустил существенные детали.

И вот, вероятно, потому, что мы так много думали о льдах, читали, изучали, прислушивались к рассказам опытных разведчиков, и получилось, что, когда увидели их и условными знаками стали наносить на карту, казалось нам, будто работу эту мы делали уже много раз и делали ее спокойно, без тревог и сомнений. В этом полете доходили на севере до островов Петра, а на востоке — далеко в море до чистой воды, куда в прошлом году за все лето ни разу не смогли долететь.

Широким извилистым фиордом вдается глубоко в материк бухта Прончищевой, на северном берегу которой мы и сделали посадку, недалеко от полярной станции. Первыми приветствовали нас громадные лохматые собаки, заглушая лаем голоса полярников, вышедших встречать первый самолет, прилетевший к ним с Большой Земли.

Обнюхав и признав в нас своих, собаки повиляли хвостами и разошлись в разные места доделывать свои собачьи дела, прерванные нашим прилетом.

Среди встречавших были охотники и их бригадир — известный промышленник Сергей Журавлев, коренной архангельский житель, проведший большую часть своей жизни в Арктике, охотник, каюр и проводник всевозможных экспедиций.

Привязанные короткими цепями греются на солнце четыре медвежонка. Они незлобивы и даже приветливы, становятся на задние лапы, лижут руки и, играя с нами, ложатся на спину. На жердях возле дома развешаны шкуры белых медведей. В стороне валяются туши моржей — «собачий харч» — и куча оленьих рогов. По всему видно: охота здесь неплохая.

Полярники оказались людьми гостеприимными и понимающими — к нашему прилету затопили баньку и, угостив нас обильно, уложили отдыхать на настоящих кроватях. Но недолго наслаждались мы отдыхом.

С моря хлынули льды, заполнили бухту, и когда мы прибежали к самолету, то уже не только взлететь, но и рулить не было возможности. Вдоль северного берега льды входили в бухту, а вдоль южного выходили в море, образуя в восточной части сплошной движущийся поток. Только в глубине льдов не было. Как спасти самолет? Одна пробоина... и закончит он свое существование. Рубим якорный конец, баграми отталкиваем льдины, дрейфуем по течению в глубь бухты. Только бы спасти самолет, и тогда уж никогда не оставим его ни на минуту — будем дежурить, ночевать в нем, беречь, как зеницу ока. А льды громоздятся друг на друга, тащат самолет за собой, подползают под днище. Далеко еще до чистой воды, а сил наших уже нехватает...

Запустив мотор на своем боте, полярники поспешили к нам на помощь. Взяв самолет на буксир, бот вытащил его на чистую воду. Все облегченно вздохнули.

Сутки отстаивались в западной части бухты. Отрезанные льдами от зимовки, мы привели в порядок самолет, поставили заплаты, выровняли вмятины, закрасили царапины и выкачали воду.

Днем прибежали собаки, посидели, понаблюдали за работой экипажа. На ночь ушли на зимовку, а утром снова к нам. Виляют хвостами, прыгают на жабру, засматривают в самолет, будто проверяют, что нами сделано и сколько еще осталось работы.

Переменился ветер, и мы, забрав с собой десятка полтора собак, вслед за уходящими льдами прирулили к полярной станции. Недовольным лаем 'встретили наших лохматых пассажиров оставшиеся на берегу собаки, видимо злясь, что прозевали случай прокатиться на новом боте, который и летать по воздуху и плавать по воде умеет.

Получаем приказание разведать море от бухты Прончищевой до бухты Тикси.

Через десять минут полета принимаю радиограмму, в которой первоначальное задание отменяется и дается новое — найти для «Ермака» чистую воду.

Указав рукой на рамку, Головин спрашивает меня, не выйдем ли с помощью пеленгатора на ледокол. Я киваю головой.

И только когда вскоре в открытом море мы увидели в кильватерной колонне медленно продвигавшийся среди сплоченного льда караван судов и впереди ледокол «Ермак», мы по-настоящему оценили свой радиопеленгатор.

У меня рук нехватает: фотографирую суда, отвечаю на запросы «Ермака», зарисовываю льды. Накренив машину, Головин кружится над ледоколом, приветствующим нас белыми клубами пара. Суда идут вдоль основного, тянущегося с севера на юг Таймырского ледяного массива. Тяжел и долог будет путь, если этим же курсом суда пойдут и дальше.

Надо во что бы то ни стало помочь каравану. Мы летим на восток.

Наблюдая за льдами, Головин советуется со мной в оценке их возраста и свойств. Убедившись, что дальше на восток льда нет, поворачиваем на юг и идем вдоль кромки льдов. С выводами не спешим, решаем детально обследовать весь район и только тогда уже сообщить результаты.

Вскоре мы снова появились над караваном, передали ледовую обстановку и порекомендовали изменить курс для скорейшего выхода из тяжелых льдов.

Удовлетворенные, наблюдали мы, как ледокол повел суда на восток к чистой воде.

И с того дня пошло у нас как-то все по-иному, все пошло хорошо. Убедившись в реальной помощи самолета, «Ермак» держал нас возле себя, давая задания на ледовую разведку в районе от острова Андрея до бухты Нордвик.

Полеты не утомляли. Мы стремились летать как можно больше, не оставляя без внимания ни одной мелочи на побережье и в море. К востоку от острова Бегичева обнаружили мы однажды два песчаных отмелых острова, не нанесенных на карты. Зарисовав их конфигурацию и определив место, сообщили «Ермаку» о первом нашем географическом открытии. И хотя небольшие были острова, низменные, песчаные, но для нас это было крупным достижением, окрылявшим нас надеждой и на другие открытия, и в первую очередь, конечно, на открытие Земли Санникова.

Во всем районе установилась прекрасная, солнечная погода.

Питание было хорошее и разнообразное. В изобилии свежая рыба, мясо и даже грибы. Все поправились. Бесперебойно работала баня. Ходили опрятные, бритые. Короче говоря, мы освоились, работа спорилась, и Север казался своим родным домом.

Дружили с охотниками, особенно с Сергеем Журавлевым. Когда услышали, что для выполнения плана им нехватает сотни моржей, мы стали внимательно осматривать берега. Заметив на песчаной косе у входа в бухту большое стадо моржей, гревшихся на солнце, сообщили об этом Журавлеву. Охотники немедленно приступили к снаряжению экспедиции.

Наши охотничьи сердца загорелись, и Головин попросил разрешения принять участие в охоте всему экипажу.

После некоторого колебания Журавлев распорядился выдать нам винтовки и патроны. И хоть охотничий стаж был у нас солидный, но волновались мы изрядно.

Лавируя между редкими льдами, медленно двигался по бухте ботик. По нашей просьбе Журавлев прочел краткую лекцию на тему «Охота на, моржей», ознакомил нас с планом охоты, наметил каждому его место, а затем стал проверять умение обращаться с оружием.

Врезавшись с хода в песчаную косу, мы выскочили на берег, выстроились в шеренгу и, отрезав зверям путь к отступлению, открыли огонь по команде Журавлева. Моржи подняли невообразимый рев. Промышленники стреляли уверенно и не спеша. Мы же, вероятно от волнения, стреляли беспорядочно.

Ледовая обстановка вполне выяснилась. «Ермак» заканчивал проводку судов и в нашей помощи больше не нуждался. Нам поручили предпринять разведывательный полет на восток, через море Лаптевых, до границ с Восточно-Сибирским морем, а после этого направиться на север, в район предполагаемой Земли Санникова.

Простившись с тихой бухтой, вылетели на восток. Туманом и моросью встретила нас дельта Лены. Два раза садились в протоках и, набравшись духу, снова взлетали и шли на бреющем.

Летели, что называется, «со всеми остановками» и только через сутки пришли в Тикси. Остановились на своем старом месте; бухта, горы, даже «тиксинская» погода — все было знакомо, и за год, казалось, ничего не изменилось. И только в устье реки Кобчик, в заливе Сого, пусть небольшая, но перемена: на берегу будка и рядом в порядке сложенные бочки с бензином, — теперь уже не придется катать тяжелые бочки за километр по мокрой тундре!

Пришвартоваться помог нам молодой человек, с виду похожий на моториста.

— Кто такой будешь? — обратился к нему Головин.

— Начальник аэропорта, — показывая глазами на будку, уверенно проговорил незнакомец.

— Аэропорта? Слыхали!? Здесь уже целый аэропорт организован, а мы об этом ничего и не знаем. Ну, а штат у тебя какой же? Механики, мотористы, рабочие?

— Да я пока что один за всех справляюсь. Работы немного. Вы первые прибыли ко мне!

На черной будке вовсю длину свежей белой краской было выведено: «Аэро-гидро-порт Тикси».

— Нехватает тут у тебя, — сказал Головин и, вынув кисть из ведра с краской, аккуратно добавил: «1-го класса!!!»

- — Ну вот, теперь все ясно, товарищ начальник порта «первого класса!» Сейчас нас покормишь, спать уложишь, и полетим мы завтра в другой аэропорт.

На полярной станции происходит смена зимовщиков. Им сейчас не до нас, да и мы мало нуждаемся в их помощи; есть у нас теперь свой «аэровокзал», и устроились мы в нем совсем неплохо.

Держим курс на восток. На всем протяжении — до пролива Дмитрия Лаптева — одна лишь чистая вода. Дойдя до кромки льдов в Восточно-Сибирском море, поворачиваем обратно. Время близилось к вечеру. Тучи опустились ниже, моросить стало гуще, моторы начали постреливать.

Под нами был широкий залив — Ванькина губа. Пилот повел самолет на посадку.

На сотни километров ни жилья, ни человека. Стоит на якоре самолет с открытыми моторными капотами, механики меняют свечи, а трое на резиновой лодке обследуют дно залива. Утомительная работа, но интересная — никто до нас не прощупывал дна этого мелководного залива.

Поздно в сумерках причалили мы к самолету.

Расположились на ночлег. Сквозь равномерный плеск волны и легкое поскрипывание якорного конца слышны разговоры о полете на Землю Санникова. Головин настаивал на полете, а механики доказывали, что на наших моторах далеко в море улетать нельзя. На чем они порешили, я так в ту ночь и не узнал, крепко уснув, убаюканный волной.

Утром мы были разбужены каким-то непонятным тоскливым криком. То ли ребенок плакал, то ли кто-то издалека взывал о помощи, а когда крик переходил в истошный дикий вой, становилось до того жутко, что мы невольно старались быть возможно ближе друг к другу.

Первым поднялся Головин и, высунув голову, посмотрел по сторонам.

Мы бросились к люкам — над самолетом, вытянув длинную шею, низко кружилась гагара.

— Зиму чувствует. Плачет о прошедшем лете. Пора и нам собираться домой, а то застрянем где-нибудь, — тоном знатока многозначительно произнес второй пилот.

— Ничего. Еще недельки две полетаем, Землю Санникова найдем, вот тогда уж и домой соберемся.

— Далась тебе эта земля! — проворчал механик, запуская моторы.

Начальник «аэропорта первого класса» спал крепким сном, когда мы сели в бухте Тикси.

С особой тщательностью провели подготовку к полету на Землю Санникова.

Много вопросов встает перед нами. Как будут вести себя компасы? Какая погода нас встретит? Есть ли там вообще земля?...

Тихим солнечным утром 26 августа, загрузив дополна баки бензином и взяв про запас одну бочку, мы пошли вдоль берегов дельты Лены.

Погода благоприятствовала полету. Но что делается впереди, мы не знали и знать не могли.

Мерно и дружно урчали моторы, спокойно над величавым морем плыл наш корабль.

Остался позади мыс Баркин-стан. Направляя самолет на остров Котельный, Головин внимательно всматривался в морскую даль.

Вдруг вздрогнула машина, затарахтели вразнобой моторы, вот-вот остановятся.

Механик сигнализирует, что-то говорит, показывая на мотор. Головин планирует на посадку. Лодка бежит по воде. Вдруг толчок, еще один, и, зарывшись в песчаное дно, самолет резко останавливается. Что за чорт, до берега миль десять, а мы на мель сели! Промеряю багром глубину — полметра...

В высоких резиновых сапогах разошлись мы в разные стороны искать глубоких мест. На полкилометра отошли — грунт твердый, ходить нетрудно. Сколько ни шли, глубина везде одинаковая — полметра, и дно ровное, как футбольное поле на стадионе «Динамо» в Москве.

Что делать? Механик уже закончил замену свечей и болтов, укрепил мотор и невозмутимо, стоя в воде, подкрашивает нижнюю часть жабры, при нормальном положении самолета обычно погруженную в воду.

— Кто бы мог подумать, что в такой дали от берега так мелко будет, — смущенно обращается к нам Головин. — Дорогой ценой дается арктическая наука, но зато уж не забудется. А погода-то, как назло. Тихо, тепло и какое солнце! Никогда такого не видали в этих краях. А нам, как никогда, сейчас нужен шторм, и обязательно с большой волной, иначе не оторвемся.

— Наделали шуму на всю Арктику. Еще, чего доброго, ледокол выйдет на поиски, а Москва узнает и самолеты вышлет на помощь, — шуруя кистью, нарочито громко говорит механик своему помощнику.

— Видать, нам сидеть здесь долго придется, — поднимаясь на палубу, промолвил Головин.

— Сообщи, Александр Павлович, что временно сделали посадку и в помощи не нуждаемся, — а сам полез в моторную гондолу запускать аварийный двигатель для радиостанции.

После нашего сообщения эфир успокоился, но чувствовалась какая-то настороженность: стоило только нажать на ключ, как сразу же откликалось несколько радиостанций, и быстрее всех

радист с теплохода «Пятилетка». Через пего я главным образом и передавал радиограммы на Большую Землю.

Не находя другого выхода, с болью в сердце сливали мы горючее. Урча, лился бензин и тонкой пленкой растекался по морю, унося нашу давнишнюю мечту, наши надежды...

Головин бодрится, обещая завтра же повторить вылет с Тикси.

Все тяжелое имущество погрузили в клипербот. В самолете остался один Головин. К хвосту привязали длинную веревку и изо всех сил стали раскачивать самолет. Воют моторы, водяной смерч валит нас, уносит клипербот, а мы кричим: «Ура, Пашка! Ура!» (Пашкой мы звали Головина лишь в особо торжественных случаях). Самолет уходил в море. Держась руками за груженый* клипербот, брели мы. Нелегко было, но шли, другого-то пути у нас не было! А некоторые брели и думали: «Полетим ли завтра к Земле Савинкова или не полетим? Хорошо бы полететь!»

— Ну, братцы, и испугался ж я, до смерти! Ведь я вас потерял из виду. Взлетел и потерял. Нет вас! И скорей плюхнулся. Думаю: а что, если не дойдут? Тогда что, пропали ведь люди! — с тревогой в голосе встретил нас Головин.

В тот же день возвратились мы в Тикси.

Трое суток хозяином бухты был шторм. О полете на Землю Санникова нечего было и думать. А тут получили новое задание и полетели на запад вызволять корабли.

Горы покрыты облаками. Сыро, ветрено, неуютно. Темной массой среди льдов высится на рейде бухты Прончищевой океанский пароход «Куйбышев». Промелькнуло короткое лето.

Надвинувшийся с моря туман помешал нам вылететь на ледовую разведку. Вслед за туманом лавиной ринулся лед. Мы вовремя успели отвести самолет в глубь бухты. В худшем положении оказался пароход «Куйбышев» — льды зажали его со всех сторон, давят борта. Гудками и по радио взывает о помощи. Единственный выход в море забит льдами, сам пароход пробиться не может. На помощь к нему спешит ледорез «Литке», ощупью пробирается в тумане, ориентируясь на радиосигналы и протяжные гудки.

Для плавания в море остались считанные дни. А ледовая обстановка усложнилась настолько, что один «Ермак» уже не может справиться с проводкой судов. Вдвоем с «Литке», который ведет за собой пароход «Куйбышев», они собирают суда, чтобы вывести их в Карское море.

Как только туман чуть приподнялся, — уходим в воздух, стараясь помочь морякам.

В последние дни навигации мы летали при малейшей возможности, а в остальное время боролись в бухте со льдами и ремонтировали еамолет. С каждым полетом он становится все более ветхим, заплата на заплате от носа до хвоста.

Последний полет над караваном, который ведет «Ермак», и мы держим курс на Тикси. Туман и дождь прижимают нас к воде. Садимся на протоках, где придется. С грехом пополам добрались, наконец... Горы покрыты снегом. И без того плохая погода будто только ждала нас, чтобы преподнести еще норд-ост. Не то что взлететь — носа высунуть нельзя. Дождь сменился снегом, началась пурга. Даже Головин помрачнел.

Ранняя зима. Пора домой выбираться, иначе зазимовать недолго. А тут узнаем — надо лететь на восток, искать кунгас, спасать людей.

Стихла пурга, успокоилось море. Готовимся к вылету, горючим загружаемся полностью, по пути ни одной базы.

Запустили моторы и только хотели выруливать — видим, человек бежит, машет. Подождали.

— Еле успел добежать. Телеграмма от Молокова,

- «Головину, — читает вслух наш командир. — Попутном полете обнаружил кунгас людьми. Координаты сообщил вышедшему море пароходу. Вам лететь восток не надо. Ждите меня. Вместе уйдем домой. Привет. Молоков».

С нетерпением ждем Молокова. Вот он появился вдалеке черной точкой. Все ближе и ближе. Погудел над нами, повиражил и пошел на посадку.

С радостным волнением обнял я Алексея Ритсланда.

Поговорили, чайку попили, покурили и полетели вместе на запад.

В Красноярске самолеты оставили для капитального ремонта, а сами поездом — в Москву.

далее: На мыс Шалаурова