Не систематизации ради. Для души.
Огонёк, 1956, № 10 (1499), 4 марта, с.27.Доктор СтепановаПеред вылетом. Д. И. Степанова и летчик В. И. Бархатов.Фото В. Кругликова.
У самого СямозераНа пирсе стоят трое: пилот, механик и врач. Мостик, по которому гидросамолеты сбегают на воду, захлестывает волной. Когда врач второпях забирается в самолет в легоньких туфлях, которые обычно носит в операционной, летчик ворчит: не знает она, что ли, карельской погоды! Где меховые сапоги?
В санитарном самолете рядом с пилотом садится механик, и третьему достаются узенькие парусиновые носилки в хвосте. Дора Ивановна Степанова не любит этого места: задвинут крышку — ни встать, ни сесть. А главное, ничего не видно, только у самых глаз, в маленьких, с блюдце, оконцах, два круглых кусочка неба. Голубое, пронизанное солнцем или в сплошных облаках, оно не раз вот так, через окошко, заглядывало доктору в лицо. Земли не видно. Там лесные озера, коричневатые от хвои речки, рыжие ковры болот. И опять лес...
Показалось Сямозеро. Исчезая и появляясь среди камней, мчатся мальчишки. Замелькали белые платки женщин, вышли лесорубы. Самолет садится на воду, осторожно обходя топляки — одним концом затонувшие бревна. Стали накачивать резиновую лодку, а там, по озеру, опережая мальчишек, неслась, взлетая на крутой волне, чья-то старенькая лодчонка. Пестрое платье... Серый пуховый платок... Девушка сунула в первые попавшиеся руки мокрый конец, бросилась к Доре Ивановне, обхватив ее тонкими загорелыми руками... Сполз на спину пуховый платок, бипись на ветру светлые волосы; у Доры Ивановны сорвало с головы и утопило в озере пестренькую косынку, а Валя Лебедева — фельдшер медпункта — все не разнимала рук, все приговаривала: «Наконец-то!.. Наконец-то... »
По пути Валя сбивчиво рассказывала. Очень плохо человеку: перелом кости. Всю ночь бредил: ему казалось, что рядом падает дерево. Потом замолкал, лежал тихо, не шевелясь, шепотом спрашивал, почему он в больнице, и опять терял сознание. Два фельдшера — две Вали — всю ночь были с ним. Они делали все, что умели, но по-настоящему помочь лесорубу могли только руки хирурга. В поселке Кудама его не было.
Тогда-то решили позвонить в Петрозаводск, в республиканскую больницу. Долго бился в трубке валин голос. «Ничего не слышу! » — кричал диспетчер. Гроза, перелом — больше она ничего не поняла и помчалась в травматологическое отделение разыскивать доктора Степанову. Дора Ивановна насторожилась. Кудама? Лесной поселок? Две Вали? Они учились в фельдшерской школе, где она много лет преподавала хирургию. Потом их послали на берег Сямозера — участок огромный, дороги трудные. Вдруг что-нибудь серьезное? И в тот же час из ворот больницы выехала машина с красным крестом. Она помчалась по шоссе к аэродрому.
И вот три белых халата склоняются над постелью больного. Два фельдшера и доктор всматриваются в зрачки человека: как они реагируют на вспыхнувшую рядом спичку? Потом — гипс. Три перелома сразу!
Давно прошел условленный час. На озере летчик собирается послать за Дорой Ивановной кого-нибудь из мальчишек. А доктор все ходит из комнаты в комнату, смотрит трудных больных. Две Вали вслушиваются в каждое слово...
«Калитки»«За окном вьюга. Дом наш на краю села. Кругом лес, участок большой, одна деревня за семь километров, другая за семнадцать. Хожу пешком или добираюсь на лошади. Покоя не знаю ни днем, ни ночью. Живет здесь маленькая народность — вепсы. Вот горе — языка не знаю. Говорят о тебе, а ты стоишь, как столб. Ваши письма перечитываю по нескольку раз и храню. Когда долго ничего от вас нет, читаю их, начиная с первого. Вы для меня дорогой человек, точно мать. Как мне надо встретиться с вами!.. »
Письма приходили каждый месяц. И всегда кончались одним и тем же: «Встретиться бы с вами! »
Травматологическое отделение, которым Дора Ивановна заведует, — самое беспокойное. Попробуй вырвись, если у тебя операция за операцией! И все-таки она вырвалась.
Попутная машина бежит по дороге. Справа лес, и слева лес. Он расступится, даст место деревеньке — добротным бревенчатым избам в два этажа, — и опять зеленому коридору нет конца.
В медпункте фельдшер ведет прием. Тишина. Широченные доски пола вымыты добела. Матери то и дело шепчут ребятам: «Мешаете доктору... » Дора Ивановна садится на скамейку, где ждут очереди. За дверью голос Лиды.
... Они стоят у окна, распахнутого настежь. Пахнет не лекарствами, а хвоей: лес рядом. Лида Подгорская — стремительная, тоненькая, вся в белом, как в фельдшерской школе, когда она училась у Доры Ивановны. Она рассказывает все сразу: от ремонта медпункта перескакивает к тяжелым родам, от статьи в журнале «Фельдшер и акушерка» к благоустройству села. Так, выясняется, что Лида уже депутат сельского Совета, понимает местный язык и вообще «коренной вепс».
Вечер... В медпункте шуршат страницы книги с лидиными записями. Вдруг за окном раздался певучий голос: «Дора Ивановна! » Она посмотрела вниз — чьи-то синие глаза. «А когда вы придете к нам на «калитки»? »
Она вспомнила... На операционном столе лежит девочка Настя. Несчастье подкралось незаметно. Сначала было похоже на грипп: болели мышцы, голова. Постепенно инфекция поражала спинной мозг, началось острое заболевание центральной нервной системы. Девочка не ходила. Одно спасение — операция.
Насте давали наркоз, она засыпала. Вдруг опять открыла глаза: «Когда я поправлюсь, вы приедете к нам на «калитки»? » И еще не зная, что это такое, Дора Ивановна низко склонилась к белому, как простыня, лицу и сказала, что, конечно, приедет, а она, Настя, пусть засыпает...
Девочка долго лежала в постели. Медленно шло выздоровление. В отделении у Доры Ивановны она сделала первый шаг. Однажды по больнице пронеслась весть: Настя пошла!
И теперь они встретились. Девочка не спускает с Доры Ивановны влюбленных глаз. Костыли давно стоят в чулане. Настя бегает в лес за грибами, только чуточку прихрамывает. Она учится в школе, переходит из класса в класс. Говорят, у нее есть голос, — стала петь.
Девочка и доктор не сводят друг с друга глаз. На столе стынут «калитки» — тонкие ржаные лепешки с творогом...
СынОн уехал. Дора Ивановна ходит по опустевшим комнатам, то возьмет, то положит на место забытую серую кепку. Перед глазами вокзал, Толя на ступеньках вагона — волосы разлетаются на ветру, худенькие мальчишеские руки крепко держатся за поручни. Он переговаривается через головы с друзьями, чинно прощается с сестрой Риной. Дора Ивановна волнуется: пирожки положили рядом с рубашкой, кепку забыли...
Толя едет в ленинградский медицинский институт. Совсем недавно, в десятом классе, его спрашивали: «Кем будешь? » Он отшучивался. А когда пришел день подавать заявление, сказал матери: «Только в медицинский. Разве ты не знала? »
Всю жизнь они были рядом. В войну Толя и Рина путешествовали с матерью по госпиталям Сибири и Крыма. Конечно, время могло зачеркнуть в детской памяти воспоминания тех лет — операционные в разрушенных санаториях Симеиза, кровь на крымских камнях, трудную жизнь матери — хирурга военного госпиталя. Но и потом, подрастая, мальчик слышал об этом.
Отец погиб на войне. Вернулись в Петрозаводск — на месте дома кучка пепла.
Он подрастал и видел: у матери ни минуты покоя. Срочный вызов — и она уходила из дому ночью, в праздник, в непогоду. Надо помочь человеку — она готова тут же отправиться в далекий или близкий путь: пешком, на попутных машинах, случалось — на лодках, на лыжах. «Помогите человеку... » — пришла телеграмма, и Дора Ивановна вылетела на маленький остров Клименцы, где заболел шестимесячный малыш.
Он читал вместе с матерью письма со всех уголков Карело-Финской республики... «Помните Дусю Степанову? Хотя я и осталась без руки, ни за что не хочу умереть — жить, жить, жить!.. » «Пишет вам мальчик Валя из деревни Половина. Спасибо, что вылечили меня».
И вот Толя стоит на ступеньках вагона, волосы разлетаются на ветру. Когда состав тронулся, Дора Ивановна быстро-быстро пошла за вагоном, но поезд набрал ход.
Дора Ивановна возвращается домой. Лицо у нее и растерянное и счастливое. Дочка Рина осторожно заглядывает ей в глаза: «Ну что ты, мама... »
К. ЯКОВЛЕВА
27