http://zhurnal.lib.ru/k/kontrowskij_w_i/story5.shtmlИгра в "Челюскин"Контровский Владимир Ильич
Санкт-Петербург, 2003 год.
- Да, вляпались...
Начальник экспедиции произнёс эту сакраментальную фразу ни к кому не обращаясь конкретно, словно мысль вслух. Он медленно вёл окулярами по горизонту, оглядывая раскинувшуюся вокруг судна унылую картину.
Картинка и в самом деле оказалась безрадостной, хоть и весьма впечатляющей. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирался лёд, плотный лёд, ощетинившийся иглами вздыбившихся торосов. И дизель-электроход "Михаил Сомов" торчал аккурат посередине этого льда, словно муха в блюдечке с мёдом. Машины остановлены - семь с лишним тысяч их лошадиных сил оказались бессильны перед первозданной мощью стихии.
Научно-экспедиционное судно (НЭС) "Михаил Сомов" совершало свой второй от рождения антарктический рейс в составе флота 22-й экспедиции к берегам Антарктиды. Поначалу всё шло вроде по плану: зашли на Молодёжную, выгрузились, перешли к Мирному, где продолжили выгрузку на береговой ледяной барьер техники и снабжения - припасов для "пингвинов" (то бишь полярников) на долгую антарктическую зиму. Потом на время простились с ледяным материком, протиснулись сквозь толпу величавых айсбергов, коих в изобилии сбрасывал в океан шельфовый ледник Шеклтона, и взяли курс на Австралию. Подобные "прыжки в сторону" от основной цели экспедиции всегда радовали экипаж и по чисто меркантильным соображениям. Антарктида - зона демилитаризованная; следовательно (по неисповедимой логике высших сфер власти), это не заграница; следовательно, валюту платить команде не положено. Скудные валютные копейки иссякали при прибытии к какой-нибудь из станций на белом континенте и вновь начинали капать, как только судно покидало антарктический берег. Именно поэтому даже временное прощание с Антарктидой вызывало дополнительное оживление в зале. В Сиднее пару дней погрелись, походили по твёрдой земле, чуток испили "Смирновской" - и снова на юг, на холодный Крайний Юг.
На сей раз путь лежал к станции Ленинградская - почти вдоль меридиана вниз от Сиднея. Места эти не очень гостеприимные (если это слово вообще применимо к Антарктиде): берег начинается гораздо южнее, а вокруг островов Баллени расположился никогда не тающий Балленский ледяной массив, с гнусным норовом которого познакомились ещё промышлявшие в этих водах китобои. Но опять-таки, на первых порах трудностей не возникло - "Сомов" подобрался к материку почти впритык, сменил зимовщиков при помощи бортовых вертолётов (на станции, угнездившейся на крутом скалистом утёсе-нунатаке, их всего-то было двенадцать человек), сделал Антарктиде ручкой и направился восвояси. Но под вечер погода резко поплохела, поднялся неслабый ветерок со снегом, лёд зашевелился, и видимость упала почти до нуля. Не мудрствуя лукаво, порешили до утра подождать у моря погоды - дали "Стоп" машине и легли спать. А утром...
А наутро выяснилось, что лёд не спал, а очень даже шустро перемещался, волоча за собой железную щепку дизель-электрохода. Поднятый на разведку вертолёт принёс известия неутешительные: до кромки, то есть до чистой воды, миль двадцать, не меньше, и лёд везде основательный, без разводьев и трещин. Вот так всё и началось.
Поначалу ещё дёргались, напрягая дизельные мышцы, но потом поняли безнадёжность этих тщетных усилий. "Сомов" был построен по проекту транспортного судна ледового класса: суда этого типа неплохо работали в Арктике, пробиваясь в караванах за ледоколами и даже самостоятельно - если лёд не слишком тяжёлый. А вот тут как раз и оказалось это самое "слишком".
Потянулись дни. Нет, никто особо не впадал в отчаянье - как-то не укладывалось в мозгах, что в последней четверти двадцатого века с современным судном может случиться что-то нехорошее. Выручат - иначе и быть не может! Молодёжь так вообще (в силу свойственной молодости тяге к романтике и бесшабашности) рассматривала случившееся как захватывающее приключение, о котором потом можно будет вкусно рассказать девчонкам на берегу и невероятно возвыситься в их глазах (со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями).
Однако дни шли, а на помощь никто не торопился. Было принято мудрое решение не гнать волну раньше времени (пароход-то ещё вроде бы как не раздавило) и подождать - авось само рассосётся. Забегая вперёд, следует сказать, что многострадальный "Сомов" после этого взял привычку с завидным постоянством влипать в ледовые дрейфы через рейс, пока наконец на пятый раз, в восемьдесят пятом, не застрял так прочно, что пришлось-таки гнать к нему ледокол с Дальнего Востока для извлечения пленника из ледовой кутузки. После этого, кстати, и построили куда более мощный и совершенный корабль - "Академик Фёдоров", ставший новым флагманом антарктического флота СССР. А пока "Сомов" смирно сидел под ледяным замком, уповая лишь на погоду да на удачу. Подошёл, правда, к границе плавучих льдов однотипный электроход "Пенжина": подошёл, потыкался форштевнем в бока Балленского массива, и благоразумно порешил не искушать судьбу, не лезть глубоко в кашу ропаков, торосов и спаянного морозом льда - а то как бы не разделить печальную участь собрата.
Хотя кое-какие меры всё-таки были приняты. Прежде всего, первый помощник капитана (он же замполит) взял под строгий личный контроль содержание всех частных радиограмм, отправляемых с борта судна (электронной почты в те дремучие времена, понятное дело, не было и в помине). Усилиями цензора все тексты приобретали вполне благообразный вид типа: "У нас всё нормально. Стоим у Ленинградской. Целую". Какой там дрейф!
Тем временем борта при подвижке льда многообещающе похрустывали, и на мостике понимали, конечно, что не всё так уж в шоколаде. Уходящие в Ленинград и в Москву служебные сообщения не препарировались и отражали истинное положение вещей. Вот и за этих-то сообщений и возникла перед командованием экспедиции серьёзнейшая проблема, по сравнению с которой опасность быть раздавленным льдами выглядела сущим пустяком.
В эфире, естественно, границ нет, и любые радиодепеши при наличии соответствующих навыков и необходимой аппаратуры перехватить совсем несложно. Их и перехватывали.
"Пенжина" болталась у кромки не в гордом одиночестве. Компанию ей составил (держась, однако, на дипломатическом расстоянии) ледокол из состава вспомогательных сил ВМС США. Корабль это был серьёзный, с мощностью машин раза этак в два побольше, чем у "Пенжины" и "Сомова" вместе взятых. И вот, оценив ситуацию, американцы (хотя вряд ли только лишь из чистого человеколюбия) предложили нашим помощь: давайте-ка мы подойдём и без особого напряга выколем вас изо льда.
Наверно, разорвись в ходовой рубке "Сомова" шестнадцатидюймовый фугасный снаряд, эффект воздействия был бы меньшим. И капитан, и начальник экспедиции, и помполит скорее согласились бы подвергнуться четвертованию без наркоза, чем взять на себя ответственность за принятие такого решения. Быстренько обсудив предложение супостатов в узком кругу, нашли выход: проинформировали об этом из ряда вон выпрыгивающем событии руководство. Жираф большой, ему видней! Следование этому мудрому правилу за долгие годы вошло в кровь и плоть советских людей.
Надо полагать, наверху потрясены были не меньше. Долгое молчание завершилось директивой "Отказать империалистам" и разъяснениями, в какую форму отказ этот следует облечь. Получилось примерно следующее: "Советское судно "Михаил Сомов" выполняет заранее запланированную программу научно-исследовательских работ в данном районе Мирового океана. Оснований для беспокойства нет. В помощи не нуждаемся". Штатники настаивать не стали, пожали плечами, выплюнули жевательную резинку и удалились.
Минул месяц, и среди экипажа начали рождаться самодеятельные проекты освобождения от опостылевшего всем сидения. Сначала кто-то из штурманов вспомнил, как в детстве он резал раскалённой проволокой пенопласт и выдал идею: разогреть током от главного контура электродвижения стальной трос и распилить лёд к чёртовой матери. Старший электромеханик, когда узнал об этой идее, немного подумал и сказал, что в главный контур лезть пока не следует, а вот от сварочного трансформатора попробовать можно. Вытащили на лёд два длинных кабеля, замкнули их на трос и стали глядеть. Ноль эффекта! Слегка подтаял припорошивший льдины снежок, трос погрузился на пару сантиметров... и всё. Но толчок изобретателям был дан.
Один из полярников с Ленинградской (а эти парни после более чем годовой зимовки больше других стремились домой) припомнил, как в Арктике они сверлили лёд бочками из под солярки. Выглядело это следующим образом: в железную тару заливали воду, сверху добавляли масло для уменьшения теплоотдачи, внутрь опускали металлическую пластину, к ней подсоединяли провод от источника тока, а другой провод привинчивали к корпусу бочки. Получался грандиозных размеров аналог всем известного кипятильника из двух бритвенных лезвий. Идею реализовали в металле, используя всё тот же сварочный трансформатор. За сутки бочка ушла в лёд на всю глубину, однако проведённые вычисления завершились малоутешительным итогом: для высверливания дырок по всему периметру корпуса судна потребуется этак с полгода - это при условии, что старые скважины не будут замерзать.
Внёс свою лепту в мозговой штурм и стармех. Проснувшись как-то поутру, он выглянул в окно своей каюты и обнаружил у борта очень даже хороших размеров полынью, образовавшуюся вследствие работы фекального насоса, периодически откачивающего содержимое цистерны сточных вод в окружающую среду. "Угу..." - глубокомысленно изрёк "дед" и вызвал четвёртого механика. Получив указания, четвёртый принялся за работу и протянул два шланга от обеих бортовых фекальных цистерн под корму. Нет, "дед" был реалистом и вовсе не собирался растопить Балленский массив дерьмом: он хотел только, чтобы винт не вмёрз в лед. Однако и эта ограниченная по замыслу операция потерпела крах: вскорости шланги просто замёрзли и приобрели твёрдость бетонной конструкции. Выколотить из них окаменелости органического происхождения не представлялось возможным, и шланги пришлось выбросить.
Не мог остаться в стороне и старший помощник капитана. Он скептически относился к изысканиям машинной команды и полагал решить дело одним махом - одним молодецким ударом. В качестве богатырской булавы был выбран якорь, который предполагалось сбросить на лёд с высоты якорного клюза и расколотить льдину, словно хрупкое стёклышко. Зрителей к часу "Х" собралось множество, боцман вышел к брашпилю, а старпом орал в мегафон, требуя соблюдения правил техники безопасности: "Все отошли на ... подальше! А то сейчас осколки полетят, да в головы! А ну отошли все!". По команде боцман отдал стопор, якорь бухнулся вниз, чуть подпрыгнул и... остался лежать как ни в чём не бывало (когда позже пробурили лёд под носом, то выяснилось, что толщина его около трёх метров - с равным успехом на льдину можно было сбросить не якорь, а чашку с компотом). Обещанное шоу не состоялось, и разочарованные зрители разошлись по каютам.
Но тут вернувшиеся из ледовой разведки вертолётчики принесли несколько обнадёживающее известие: за кормой судна почти до кромки льдов появилась извилистая трещина. Появление её было обусловлено естественными причинами - начался сизигийный прилив (это когда Луна и Солнце находятся на одной линии, их притяжения складываются и максимально высоко поднимают водную гладь океанов Земли). От этого мощного вздоха лёд и потрескался.
Не теряя времени, следовало эту возможность использовать. Дело за малым - надо было развернуться на сто восемьдесят градусов, но как раз это-то легче сказать, чем сделать. Колотились двое суток, тараня неподатливые льды, и кое в чём преуспели. Но тут поперёк дороги встал упорный ропак, - ледяной клык - и процесс остановился. Стесать бы эту занозу взрывом, но вот незадача - взрывать-то и нечем! На борту "Сомова" не было ни подрывника, ни взрывчатки (как не было и настоящей полярной тёплой одежды на весь экипаж). Вероятно, перед отправкой судна в Антарктиду никому и в голову не пришло, что могучий флагман может быть пленён льдами (хотя четырьмя годами раньше уже была история ледового дрейфа "Оби" - в том же месте, у Ленинградской).
И тогда снова сказал своё веское слово "дед". Как известно, машинное масло имеет обыкновение взрываться при соединении его с чистым кислородом. Кислородные баллоны (для сварки) в машине имелись, а уж масло тем более. Загвоздка в том, как именно соединить ингредиенты взрывного устройства - запросто можно остаться без головы. Судили-рядили и придумали: баллон с кислородом вкопали под зловредным ропаком и пристроили над чуть приоткрытым вентилем кружку с маслом. Теперь оставалось с безопасной дистанции дёрнуть за верёвочку - дверь и откроется.
Однако Балленский массив имел на этот счёт своё собственное мнение. Задула пурга, зашевелился лёд, глыбы его заскрежетали по бортам, громоздясь одна на другу. В образовавшейся толчее самодельную адскую машину унесло неведомо куда, так и не дав опробовать её в действии.
В экстремальных ситуациях скорость и эффективность мышления заметно возрастают. Связались с "Пенжиной" (ко всеобщей радости, там подрывник со всеми необходимыми снадобьями имелся) и отправили туда вертолёт. Тропка была уже нахоженной - вот-вот собирались начать эвакуацию на "Пенжину" пассажиров и почти всего экипажа "Сомова".
Вертолёт вернулся достаточно быстро, и встречал кудесника чуть ли не весь экипаж. Но тут вновь вышел казус: воодушевляясь перед предстоящим подвигом, подрывник несколько переусердствовал с допингом, и доверять ему сейчас что-то взрывоопаснее стакана со спиртом было бы опрометчиво. Маг взрывчатых веществ рвался в бой, обещая подорвать в считанные минуты всю Антарктиду, но старпом решительно изъял у спасателя коробку с детонаторами и отправил небесного пришельца спать.
К чести подрывника, он сумел вернуть утраченную боеспособность всего через несколько часов. Ночную темень разорвал мощный взрыв, поднявший высокий столб воды и льда, и долго ещё по палубам и по надстройке шелестели падающие сверху ледяные ошмётки-осколки.
Врубили все четыре дизель-генератора на полную мощность - шутки в сторону. "Сомов" содрогался всем корпусом, скрипел, стонал и жаловался, но лез и лез вперёд, выигрывая метр за метром, словно проникаясь чаяниями своего населения. Разворачивались носом к трещине (её, слава богу, пока не затянуло) полтора суток, и наконец "Сомов" просунул в узкую щель свой крепкий нос. Потом змеёй ползли по трещинам и разводьям ещё двое суток, а потом ещё больше суток лавировали среди норовящих вновь сомкнуться плавающих льдов - к счастью, уже куда более разреженных, чем в холодном чреве Балленского массива.
Встретились с верной "Пенжиной", побратались, выпили - но по сокращённой программе. "Сомов" потерял почти два месяца во льдах, а дел оставалось ещё очень много. И вились в ночи над мачтами встретившихся наконец двух судов зелёные ленты южного полярного сияния, словно вручённые цветы или праздничный фейерверк.
На следующее после "аборта" (то есть швартовки борт к борту в открытом море) с "Пенжиной" утро "Михаил Сомов" уже раскачивался на серо-свинцовых волнах неистовых пятидесятых - океан здесь спокойным практически не бывает никогда.
А потом был небольшой австралийский порт Джилонг, что недалеко от Мельбурна, значительную часть населения которого состояла из русских эмигрантов, перебравшихся сюда из китайского Харбина. И встречали героев ледового дрейфа (в Джилонг вообще суда заходят редко, а уж такие знаменитые - и подавно) на берегу так радушно, что перед отходом помполит пробежал по каютам "Сомова" чуть ли не две марафонские дистанции, терзаемый убийственной мыслью: "А не остался ли кто из экипажа в этом гостеприимном порту на веки вечные? Да меня ж за это...".
Но это уже совсем другая история.