Вот нашлась еще публикация в журнале "Юность" за 1960 год.
Пишет соплаватель капитана Печуро на л/к "Ленин", кочегар Владимир Лихолат.
(В мурманской газете "Комсомолец Заполярья" за 1939-1940 гг., можно найти множество заметок этого комсомольца-кочегара.)
Только своего капитана именут он почему-то Михаилом Арнольдовичем Печуро?
С годами-месяцами в публикации у меня тоже есть сомнения.Юность, 1960, №1, с. 102-104
Владимир ЛИХОЛАТ
Комсомольцы, вперед!
«Комсомольцы, вперед! » Этот боевой клич не раз звал молодежь на подвиги, на борьбу, на трудные дела. Много мужества, упорства, решимости и отваги проявляли комсомольцы и в боевых условиях — на фронтах гражданской и Великой Отечественной войн и в мирном труде — на строительстве городов, заводов, на производстве, на освоении новых земель.
И каждый раз, когда предстоит новое трудное задание, новый рывок вперед, на старт выходит молодежь. И на призыв «Есть добровольцы? » единым дыханием отвечает: «Есть!.. »
... Перед нами два эпизода, записанные Владимиром Лихолатом, комсомольцем тридцатых годов. Он принадлежит к тому поколению, которое вступало в жизнь в годы революции.
Трудно сложилось его детство. В империалистическую войну он потерял отца, мать умерла от чахотки, и мальчик прошел тяжелый путь беспризорного.
Истощенного и замерзшего, его подобрал в Екатеринославе старый большевик Бондарев — соратник Г. И. Петровского — и приютил. Затем школа ФЗУ, фабрика, первые обязательства ударника и, наконец, комсомол.
В 1932 году страна призвала молодежь на Дальний Восток. Владимир Лихолат отправляется туда и служит в Дальневосточном пароходстве матросом, затем — рулевым парохода. А через некоторое время его направляют в родные места — на Украину — бороться с кулацкими бандами.
Но вот снова призыв комсомола во флот. И Лихолат возвращается к любимой морской службе. Он кочегар в Полярном флоте. Комсомольцы избирают его секретарем комсомольской организации линейного ледокола «Ленин».
Война с белофиннами в 1939 году. Тяжелое ранение. Великая Отечественная война. Снова тяжелое ранение. Едва оправившись, Лихолат работает в военной радиоредакции на Кольском полуострове.
И вот конец войны. Надо восстанавливать разрушенное. Снова комсомольская работа. Но все чаще напоминают о себе незалеченные раны, развивается туберкулез легких и позвоночника. Отказывают ноги. Перестает видеть правый глаз. Только пример Николая Островского поддерживает Лихолата. Чем безнадежнее выводы врачей, тем энергичнее он сопротивляется болезни.
«Не сдаваться! » — говорил я себе, но как трудно мне было совладать с болезнью! — пишет он в редакцию. — Бесконечные кровотечения горлом, прикованность к постели не давали мне жить, силы иссякали. Я падал духом. Кому я нужен, инвалид первой группы! Ушла жена. Но это, конечно, плохой друг, который спасовал в тяжелую годину.
И вот я беру в руки перо. О многом мне нужно написать. Пишу в постели, лежа. Пишу день и ночь. Писать трудно. Оказывается, это самая трудная из всех профессий, которыми мне приходилось овладевать. Но я усиленно работаю. Посланные в Мурманск отрывки переданы в виде радиоочерков; некоторые напечатаны в газете «Арктическая звезда», где мне приходилось быть корреспондентом в 1936 — 1937 году. Тернист мой путь, но я не унываю и, как мне ни тяжело, буду добиваться своего».
Мы печатаем здесь два очерка Владимира Лихолата, где он рассказывает о своей службе кочегаром в Полярном флоте.
АРКТИЧЕСКИЙ НАРЗАН
Случается, что какая-нибудь вроде бы и пустячная вещь, а напомнит вдруг о событиях весьма значительных. Я вот по этой причине не могу минеральную воду спокойно пить. Как увижу бутылку нарзана, обязательно вспомню осень 1936 года.
Служил я тогда кочегаром второго класса на ледоколе «Ленин». Лучше того ледокола в те годы в Арктике, я так думаю, не было. Статный, могучий, ходкий. Нам, кочегарам, работы он задавал — не разогнешься.
Сейчас построен новый ледокол «Ленин» — атомный, так на нем кочегары, наверное, ни к чему.
Отживает свой век наша кочегарская специальность. И верно: работа это тяжелая, грязная, и, главное, никакой механизации — тачка да лопата.
Я тогда здоровый парень был — силы не занимать, но случалось, еле вахту достаивал. Только и знаешь, что носишься с тачкой от бункера к топке, от топки к бункеру. До трехсот таких экскурсий за вахту сделаешь. Пот обтереть некогда. Только и облегчения, что испить из бачка студеной воды.
В навигацию 1936 года поручили ледоколу «Ленин» проводку торговых караванов в восточной части Арктики. Северный морской путь тогда только начали осваивать, и много на этом пути встречалось еще неожиданных препятствий. Но самой лихой неожиданностью оказалась сверхранняя осень. Еще когда мы к мысу Челюскина шли, наткнулись на льды в море Лаптевых. А на обратном пути, в районе Новосибирских островов, попали в сплошное ледяное поле.
Застряли мы в этих льдах надолго, и запасы наши стали к концу подходить. А тут еще пришлось поделиться водой с пароходами, которые встали на зимовку в устье Лены.
Так вот и произошло, что наш ледокол остался неожиданно без пресной воды.
Задолго до того, как цистерны совсем опустели, капитан наш, Михаил Арнольдович Печуро, приказал выдавать лишь по два стакана чая в день. Надеялись, что на таком пайке удастся дотянуть до базы. Да только льды очень тяжелые попались. Машина много воды брала. Не дотянули.
В котлах, конечно, вода осталась. Но до той воды охотников не было. Все понимали: машина встанет — тогда уж наверняка каюк. Приходилось терпеть.
День терпим, второй, третий. Кое-кто уже начал ведерко за борт опускать. Достанет морской водицы, отопьет, а она у него через нос обратно. Организм не принимает. Я тоже забортной воды отведал. Да лучше бы и не пробовать. Раньше только во рту пекло, а теперь изнутри жечь начало. И в глазах круги замелькали.
Потом уж приспособились. В ведерко с морской водой добавляли соляной кислоты. Смачивали в этом растворе тряпку и сосали. Вроде помогало.
Но все равно знали: долго так не продержишься. Одна надежда — поскорее попасть к тому месту, где нас дожидаются суда «Малыгин», «Седов» и «Садко». А как «поскорее», когда уж и машине воды не хватает. К нам в кочегарку то и дело ребята сверху спускались: «Давайте, духи, жмите. На вас вся надежда».
Да мы и сами это знали. Старались держать пар на марке. Только тачки нас подводили. Не успеешь оглянуться, а тачка тебя с ног сбивает. Свалишься и лежишь, пока из шланга не окатят. А пуще всего боялись мы к водомерному стеклу подходить. Дразнило оно нас, кочегаров, как бес монахиню. Посмотришь, как в нем вода пузырится, и сразу к горлу комок подступает — так отчетливо представляешь себе, как ты глоток делаешь. Губы оближешь, крепким словом сам себя обругаешь и снова за лопату.
А тут еще новое несчастье: в одной топке колосники перегорели. Значит, надо топку гасить, машину стопорить. Судите сами, мыслимое ли это в нашем положении дело.
Стоим мы перед этой чертовой топкой и ругаем ее последними словами. Да что толку ругать! Напарник мой, Вася Пискунов, отчаянный парень, даром что рыжий, отбросил вдруг лопату, хлопнул меня по спине и говорит:
— Что ж, Володя! Комсомольцы, вперед!
И стал противогаз натягивать. Объяснять тут долго нечего. Надели мы противогазы, костюмы ватные — и в топку. Сколько раз лезть туда пришлось — не помню, но когда последний раз вылезли, колосники уже новые стояли, а от противогазов одни лохмотья остались. Сгорела резина.
К этому времени выбрались мы изо льдов, в открытое море вышли. Но все равно шли не очень шибко. И сколько нам еще идти осталось, никто не знал. Только время это не часами, а сутками мерить было надо. Каждый из нас тогда, наверное, прикинул, сколько же человек без воды просуществовать может. И от таких подсчетов разные мысли в голову лезли. Мыслями этими никто друг с другом не делился, но по глазам видно, что человек вроде с жизнью прощается.
Помню, собрали мы тогда комсомольскую ячейку и так решили: главная наша задача — не падать духом, за улыбку бороться, за уверенность. Долой паникерские настроения!
И еще одно решение приняли: лучшее лекарство против жажды - смех. Хорошая шутка любую тоску развеет.
И вот как-то поздним вечером раздается отчаянный голос вахтенного: «Впереди айсберг! » Капитан командует: «Лево руля! », — и «Ленин», чуть не врезавшись в ледяную скалу, начинает обходный маневр.
А когда гигантская глыба замерзшей воды (так и хотелось языком лизнуть) осталась уже за кормой, раздается вдруг новая команда: «Задний ход! »
Что за притча?
Команды следуют одна за другой. «Ленин» подходит к айсбергу вплотную, пришвартовывается и закрепляется ледяными якорями. Операция это чрезвычайно рискованная, не говоря уж о том, что каждая задержка для нас может оказаться роковой.
Штурман Пинежанинов объясняет: на вершинах айсбергов иногда скапливаются лужи дождевой или стаявшей воды.
Стало ясно: ради воды в нашем положении на любой риск пойти можно.
Но взобраться на вершину айсберга оказалось нелегко. Чтобы преодолеть многометровую стену, соорудили живую лестницу. Друг другу на плечи влезали. Наконец Вася Пискунов и Женя Назаров очутились наверху.
Какую-то невиданно долгую секунду, затаив дыхание, ждем результата их разведки. И вдруг слышим крик:
— Вода, готовьте помпы!
Через десять минут весь экипаж ледокола, припав потрескавшимися губами к краям брезентовых ведер, пил и пил, захлебываясь, самую вкусную воду на свете.
Я не помню, кто назвал ее «арктическим нарзаном», но название это понравилось всем. Вода, припасенная для нас айсбергом, была вкуснее всего, что приходилось нам пить до этого, да и впоследствии. На вершине айсберга скопилось целое озеро этого «нарзана», сотни тысяч литров. Мы набрали полные цистерны, и воды этой нам хвати-
ло на все долгое полярное плавание.
Вот с тех пор, как увижу бутылку минеральной воды, так и вспоминаю ледокол «Ленин», раскаленное окно топки, громаду айсберга в ночной мгле и первый глоток «арктического нарзана».
150 ЗАЯВЛЕНИЙ
Летом 1938 года со стапелей ленинградского Балтийского завода был спущен на воду ледокол «И. Сталин» — флагман арктического флота. Попасть в экипаж флагмана было тогда заветной мечтой каждого полярного моряка. Поэтому можете представить себе мою радость, когда я узнал, что зачислен в списки команды флагманского судна. С гордостью показывал я своим знакомым мореходную книжку:
— Видите: «Машинист флагманского ледокола «И. Сталин». Что? Завидуете? Ну, я думаю! Служить на этом ледоколе, участвовать в выполнении самых ответственных и трудных заданий, вступить в единоборство с Арктикой в районах, которые пока еще не доступны для человека, — ведь это счастье!
Но никак не думал я тогда, что уже на двадцать пятый день своего первого плавания не только подам заявление с просьбой перевести меня на другое судно, но и буду почитать выполнение моей просьбы величайшей наградой.
Нет, не думал. И, наверное, подобрал бы хорошее слово для человека, который бы предсказал мне подобный оборот: «Добровольно уйти с такого судна? Да вы что, смеетесь? »
В свой первый поход ледокол вышел 23 августа 1938 года из Ленинградского порта.
Короткий период навигации в Северном Ледовитом океане подходил к концу. Суда возвращались на базу, уходя от наступавших морозов, от двигавшихся за ними следом льдов.
Суда держали курс на юг, а мы на север.
Мы шли на север, к центру Арктики, потому что там, захваченное льдами, томилось в плену судно, которое не могло вернуться домой. Мы шли на помощь «Седову».
Это был очень трудный поход. И хотя первые же схватки со льдами показали, что наш ледокол с честью выдерживает экзамен на мощность, все же победы над льдом давались дорогой ценой.
Приходилось бороться не только со льдами, но и с временем. Все крепче связывал молодой ледок промерзшие острова многолетнего льда. Все реже удавалось найти разводья.
Наше продвижение замедлялось из-за того, что флагман должен был прокладывать путь и для ледореза «Литке». Иногда приходилось возвращаться, искать обходные пути.
Держать пар не ниже 12 атмосфер — а только это обеспечило бы хороший ход и манев-
ренность — казалось невозможным.
И вот в эти дни на ледоколе появились корчагинцы. Они обязались сделать все возможное. По призыву комсомольцев началось соревнование вахт. Звание корчагинской завоевала молодежная вахта старшины Королькова: благодаря ее самоотверженным усилиям ледокол прошел за сутки более 30 миль. В наших беспримерно тяжелых условиях плавания это был выдающийся рекорд. Ледокол достиг широт, к которым до нас еще не удавалось приблизиться ни одному судну.
Но ледовая обстановка ухудшалась с каждым днем. Когда до «Седова» оставалось немногим более 50 миль, впереди вырос огромный, сомкнутый, без единой трещины ледяной массив. На месте недавних стыков образовались зеленые швы торосов. Дороги не было.
Тогда-то и было созвано открытое партийное собрание экипажа ледокола. В кают-компании собрались все свободные от вахты. Выступление замполита Лапинского было коротким.
Очевидно, вывести «Седова» из сплошных ледяных полей не удастся. Седовцам предстоит провести здесь еще один год в исключительно опасных условиях полярного дрейфа. Все необходимое будет доставлено им на самолетах. Но главное, возможно, некоторых из зимовщиков придется сменить. Есть добровольцы?
Я помню, что крикнул «есть! » почти мгновенно, не оставляя ни секунды для ненужных раздумий. Но голоса своего я не услышал. Одновременно со мной рявкнуло по крайней мере десятка три здоровенных глоток. И тут же у стола, за которым сидел замполит, началась давка.
Я сидел впереди, и поэтому мое заявление с просьбой перевести меня в героический экипаж «Георгия Седова» попало на стол одним из первых. А через пять минут на столе лежало более 150 заявлений.
Ни одно из них не было удовлетворено. Среди седовцев не нашлось желающих расставаться с родным ледоколом. Все обязались стоять свою вахту до конца.
И держали слово до того всем нам памятного январского дня 1940 года, когда ледоколу удалось наконец вывести «Седова» из ледяного плена.