Болдырев С. Н. Лавина с горы Юкспор : очерки.Москва : Советская Россия, 1976
Лавина с горы ЮкспорДневники Григория Пронченко
Я хочу рассказать достоверную драматическую историю, в которой как бы сопрягаются два времени — тридцатые и семидесятые годы. История эта произошла в Хибинских горах. Вот как довелось мне о ней узнать.
В Хибины в первый раз я попал девятнадцатилетним юношей. Со своими товарищами прошел на лыжах через мрачное ущелье Рамзая в центр Хибинского горного массива, где едва началась добыча апатитовой руды — камня плодородия, на горе Кукисвумчорр и только еще строился город Хибиногорск. Но, увлеченные борьбой с природой, уходя дальше в тайгу, мы лишь издали видели огни на склонах гор. Так мы и не стали свидетелями истории, о которой я хочу рассказать. А началась она именно тогда, здесь, в этих горах в первой половине знаменитых своими темпами тридцатых годов.
Вскоре я уехал в Сибирь на строительство металлургического завода в Кузнецке, а через несколько лет — на крайний северо-восток страны. И только через много лет довелось мне побывать вновь в Хибинах и в городе, прежде называвшемся Хибиногорском, а теперь получившем имя Кировска в честь того, кто осуществлял волю партии по освоению Хибинских гор — Сергея Мироновича Кирова. И опять, как и тогда, давно, я и мои совсем молодые товарищи пришли сюда на лыжах. Но на этот раз не только покорение суровых горных перевалов интересовало меня.
Совсем иным стал Кольский полуостров. Когда-то академик Ферсман радовался сооружению деревянного домика минералогической станции на отдаленном озере Малый Вудъявр в Хибинских горах. Теперь научный центр Кольского полуострова — филиал Академии наук — расположен в новом великолепном городе Апатиты, который вырос по соседству с Кировском, у самого выхода из гор. А рудники Хибин превратились в техническую сказку...
Да, мне было уже немало лет в эту вторую поездку на Кольский полуостров, а мои товарищи по лыжным делам родились после войны, и, может быть, поэтому захотелось мне, чтобы они поняли, как трудно строилось то, что окружало их. Прежде чем уйти на лыжах в тайгу, я разыскал в фондах музея дневники первого секретаря партячейки Григория Степановича Пронченко. Вот тогда-то я и познакомился с событиями, рядом с которыми по воле случая оказался в тридцатых годах, даже и не подозревая, что начинается удивительная история...
Горный инженер коммунист Григорий Степанович Пронченко, крестьянский сын родом со Смоленщины, в двадцатых годах окончил рабфак, а затем — Московскую горную академию. Он начал трудиться в Хибинах в первой геологоразведочной партии, которой руководили геологи Михаил Павлович Фивег и Леонард Борисович Антонов. Инженеры разбурили гору Кукисвумчорр разведочными скважинами и обнаружили в ее нутре огромные запасы апатитовой руды, из которой получают фосфоритные удобрения — суперфосфат. Руда эта оказалась ценной. Она была нужна и для сельского хозяйства Страны Советов и для экспорта за границу в обмен на золото. Ускоренная индустриализация страны требовала значительных количеств валюты для закупки в капиталистических странах современной по тому времени техники. Директивные организации потребовали вести разведку на апатит соседней горы Юкспор в зимнее время, не дожидаясь наступления лета. Такого еще не было. Зимой на вершине Юкспора свирепствовали ураганные ветры и метели и не так-то просто было решиться затащить туда технику, построить буровые и вести работы поистине в белом аду.
Сложная проблема
Секретаря партячейки Пронченко и геолога Леонова, живших и работавших у подножия Юкспора, вызвали к начальнику строительства. “Попутка”, грузовая машина, скоро выкатила из распадка в широкую долину. Меж гор с чернью скалистых склонов и ниспадавших пепельно-серых шлейфов осыпей огромным куском полированного малахита лежало озеро. Даже в пасмурную погоду вода его отдавала в темную зелень. Впереди горы как бы размыкали свои бугристые руки, и там, на дальнем отсюда берегу озера, и еще дальше виднелись дощатые кубы тепляков сооружаемой второй очереди обогатительной фабрики, единственной в мире по мощности, наполовину выведенные стены жилых домов, жемчужные дымы костров, трубы котельных и “буржуек” в тепляках.
Выше дороги по склону горы деловито катил паровоз с платформами, увозя к строящемуся городу добытую на первом руднике апатитовую руду, из которой на суперфосфатных заводах будет получено минеральное удобрение. Паровоз шел быстро, но машина обгоняла железнодорожный состав, и Григорий, невольно радуясь, что мчится быстрее состава, щуря глаза от режущего ветра, вновь ощутил, как интересна жизнь и как важно для страны все, что они здесь делают и еще будут делать. Машина подпрыгивала и гремела как телега, но водитель не снижал скорости: дорога стала, более наезженной и ровной Паровоз о платформами отстал, следуя изгибам склона — уходил в сторону.
Долина все более расширялась, вынося грузовик к светлому провалу, казалось, в самое небо. Мимо проносились встречные машины, мелькали валуны, пригорки, медленнее, как бы поворачиваясь, уходили назад поросшие кривостволым лесом отдаленные склоны гор.
Григорий давно заметил, что в мчащейся машине как-то полнее ощущаешь жизнь, точно ускоряется ее бег. Поглощение пространства бодрит, делает значительнее даже будничные события, вызывает прилив сил. Приходит уверенность, что твои планы обязательно исполнятся и что впереди все будет хорошо...
Впервые он испытал подобное состояние три года назад, приехав сюда после окончания московской Горной академии. Ничего еще здесь не было, даже дороги. И ехал он не в машине, а верхом на лошади по едва набитой тропе среди мшистых кочек и камней, издревле покрытых цветным лишайником. У самого лица проплывали упругие ветви рыже-зеленых северных елок и светлые листочки берез, больно жалили комары. А на душе был праздник, хотя единственное, о чем он мечтал, — поскорее построить буровую вышку в горах, где академик Ферсман одиннадцать лет назад нашел бледно-зеленоватые в изломе куски апатитовой руды. Не терпелось поскорее узнать: глубоко ли в толщу горы уходят пласты руды, хватит ли ее запасов для того, чтобы партия и правительство вынесли решение о строительстве в безлюдных северных горах нового города... Потом были тревоги и разочарования, была будничная хлопотная работа — забрасывали в горы буровые станки и тяжелые нефтяные двигатели, бревна, строительные скобы, бочки с горючим, но то ощущение праздника, которое он испытал, пробираясь по тайге верхом, осталось до сих пор и, наверное, будет теплиться в душе всю жизнь.
Да, была будничная работа, были тревоги и разочарования. Начальник геологической партии, его заместитель, руководители буровых работ на склонах Кукисвумчорра подсчитывали первые миллионы тонн руды в земле, а ученые все еще спорили, можно ли вообще использовать апатит для производства минеральных удобрений. Нигде в мире этот минерал не применялся в химической промышленности, но и нигде не было таких богатых месторождений апатита. Первый пятилетний план уже сверстали, в нем предусматривалось строительство северного химического комбината по производству минеральных удобрений — Невского. Сырье для комбината, фосфориты, планировалось доставлять... из Африки, покупая его за золото в Марокко. Некоторые смирились с этим и не верили в возможность использования хибинского апатита. Да и сам минерал как бы подтверждал их правоту: на старых заводах апатит “не хотел” вариться в суперфосфат. Ученые лихорадочно искали новую методику, новые реагенты, новую аппаратуру, они видели, что спокойно работать нельзя, хозяйственники наступают им на пятки, дорог каждый час.
Но постепенно дело стало налаживаться. Усилиями многих химиков и технологов были найдены способы переработки апатитового концентрата в суперфосфат. Новое сырье пошло на суперфосфатные заводы Ленинграда, Вятки, Воскресенска, Винницы, Одессы. Применили самый совершенный процесс обогащения руды — флотацию, использовав американское оборудование и американский опыт обогащения медных руд. Но обогатительную фабрику построили самую мощную в мире, а дорогостоящие реагенты заменили более дешевыми. В городе у озера, в центре Хибинских гор, достраивалась вторая очередь фабрики в тепляках, которые обогревали сто железных печек-“буржуек”. Почти ежечасно от искр и раскаленных труб тепляки загорались, огонь тушили общими усилиями рабочих и пожарников, но продолжали укладывать бетон...
А первая очередь обогатительной фабрики уже работала, и две тысячи тонн великолепного концентрата были проданы германским фирмам за валюту и вывезены за границу через Мурманский порт. Григорий поверил, что скоро можно будет съездить к Вале. Но именно потому, что проблема апатита была решена, директивные организации потребовали форсировать промышленную разведку Юкспора, не считаясь с зимними холодами. Партия, преодолев сопротивление отдельных специалистов, смело внесла поправку в первый пятилетний план: африканские фосфориты были заменены хибинским апатитом...
Зимняя разведка
...Да, в мчащейся машине ощущение стремительного движения жизни всегда с особой силой овладевало Григорием. Он стоял в трясущемся кузове, улегшись грудью на кровлю водительской кабины, и горячая волна радостного чувства окутывала его. Все вокруг жило, казалось, неостановимой жизнью, навстречу неслись другие машины с людьми, строительным лесом, механизмами, видна была панорама возникшего на берегу озера города... От избытка чувств он непроизвольно ударил кулаком по крыше кабины. Тотчас его с силой прижало к стенке кабины, и машина, резко замедляя ход, остановилась. Леонов открыл дверцу и встал на подножке.
— Чего у тебя? — спросил он, вглядываясь в раскрасневшееся, припухшее от ветра лицо Григория.
— Да так...— сказал Григорий.— Задумался, понимаешь...
— Садись в кабину, Григорий Иванович,— предложил Леонов.— Болен ты, что ли, как бы не вывалился.
— Смотрю на все это...— Григорий повел рукой вокруг себя.—Понимаешь, мы-то приехали—ничего не было.
Леонов оглядел железнодорожное полотно под горой, силуэты строящейся обогатительной фабрики впереди.
— Ну и что? — спросил он спокойно.— Вот если бы ничего не построили за несколько лет работы, действительно можно было бы удивляться.
— Бесчувственный ты... Вылезь-ка сюда, прокатимся вместе на свежем ветерке,— предложил Григорий.
Леонов посмотрел на него, покачал головой и молча скрылся в кабине.
Но прежде чем захлопнуть дверцу, высунулся и сказал:
— Рад бы быть бесчувственным, да не получается. Работать с бабами одно мучение, а жить без них не могу...
...На улице города машина замедлила бег и вскоре остановилась у дощатого здания управления. Начальник строительства встретил их крепким рукопожатием, стоя посреди кабинета. Высокий, крупный, с ясными глазами. Лет ему, наверное, уже за тридцать. А лучше сказать, едва за тридцать: много ли для хозяйственника, в руках которого крупнейшее дело?
Были у начальника строительства странности, в одной из которых Григорий угадывал что-то близкое самому себе. Представители строительства, разъезжавшие по стране, имели помимо прочих заданий поручение скупать картины. Начальник строительства хотел, чтобы в будущем городе были ясли, детские сады и своя картинная галерея. Он жил будущим, как настоящим, точно так же, как и сам Григорий.
— Почему до сих пор у вас не начато бурение на массиве Юкспора? — спросил начальник строительства, оглядывая обоих.
Первым от неожиданного напористого вопроса опомнился Леонов.
— Нам очень приятно, что вы поддерживаете эту идею...— начал он. Вежливая улыбка проступила на его порозовевшей физиономии.
Начальник строительства чуть склонил голову набок и с недоверием смотрел на него. По его сведениям, у геологов шли споры и никакого дела не было и в помине.
— Дальше ничего не значащего одобрения не пошло? — спросил он.
Леонов искоса взглянул на свое партийное начальство.
— Нет, почему же,— торопливо заговорил он, принимаясь вытаскивать из полевой сумки бумаги.— Заместитель начальника партии — сейчас его нет, он уехал на профсоюзную конференцию — наметил точки буровых на плато Юкспора. Коллектив мы настроили на деловой лад, вот секретарь партячейки.—Леонов обернулся и осекся. В светлых глазах Григория он прочел ярость, тот едва сдерживал себя.
— Вы неправду говорите,— произнес Григорий, с трудом выталкивая слова и обжигая Леонова шальным взглядом.
— Неправду? — негромко спросил начальник строительства.— Вы, секретарь партячейки, отвечаете за свои слова?
— Отвечаю,—сказал Григорий.—Спорим, бумажками шелестим. Дела до сих пор нет. У
— Но и вы, секретарь партячейки, в отпуск собрались,—обозлившись, сказал Леонов.
— Собрался!— сказал Григорий с таким напором, будто отъезд в отпуск вместо участия в зимней разведке — это великая честь.
Начальник строительства энергично прошел к столу и, опускаясь в кресло, сказал:
— Садитесь.
Разговор приобретал угрожающий характер. Оба геолога рядком сели на стулья, расставленные вдоль стены.
— Главный спрос с секретаря партячейки,— сказал начальник строительства.— Что это у вас делается, товарищ секретарь? Богадельня!
— Богадельня! — подтвердил Григорий.
— Григорий Иванович это в запальчивости говорит...—пробормотал Леонов.
— Помолчал бы! — блеснув глазами, бросил ему Григорий.
Начальник строительства негромко заговорил:
— Давно ли вы товарищу Кирову, партии обещали в вашем доме на двадцать пятом километре — выполним, сделаем, обеспечим, построим... И я вместе с вами обещал. Говорили?
— Говорили...— глуховато сказал Григорий.
— А теперь одни бумажками шелестят, другой в отпуск...— протянул начальник строительства. И, посмотрев прямо в глаза Григорию, неожиданно спросил: — Года три, наверное, дома не был?
— Три года.
— Так! — как бы подытожил начальник строительства. — А вы?—Он перевел взгляд на Леонова.
— Вот карта...— Леонов, опять было открыл полевую сумку.
— Подождите с картой,— властно сказал начальник строительства.— Вы мне лучше скажите, чем вы предполагаете заняться зимой? Камеральной обработкой полевых материалов?
— Ну...— протянул Леонов,— геологи должны же вести камеральную обработку...
— В тепле,—подсказал начальник строительства.— А вас опять в горы,— как бы сожалея, произнес он.— На холод, в бураны... Обидно, ничего не скажешь.
Григорий встал.
— Я никуда не поеду,— сказал он, вытащил из кармана конверт и сунул его обратно.— Письмо жене,— сказал он. И остался стоять, словно ждал, что ему ответят.
Начальник строительства молчал. Григорий упрямо не опускался на свое место.
— Как настроение рабочих?—наконец спросил начальник строительства.— Верят они в необходимость ц возможность зимней разведки на Юкспоре?
— Будут работать,— сказал Григорий.— Разные, конечно, есть... Основной костяк здоровый, можно положиться.—Григорий помолчал, нахмурил тонкие брови и, вдруг оттаивая, теряя напряженность, заговорил: — Предложили затаскивать грузы на Юкспор в розвальнях на тросе, лебедкой. Думаю, верное дело. Рабочий народ зря фантазировать не станет.
— Идея! — воскликнул начальник строительства и встал. Глаза его улыбчиво засветились, стали совсем мальчишескими.—А мы тут в управлении спорим, как вам в снегу поднять наверх оборудование. Вот что, товарищи, времени терять нельзя, того гляди, бураны начнутся. Ну, а в отпуск...—он помедлил и как-то мягко и неуверенно сказал, обращаясь к Григорию: — Может, ее сюда привезешь?
Григорий потупился и ничего не ответил.
— Ну ладно, как знаешь, не в свое дело вмешиваюсь. А поблагодарить тебя обязан, крепко помог нам своим решением... Уж не знаю, как тебе самому придется. Ну, что сделаешь, нужно, товарищи, история ждать не будет. Громкие слова, но правда. Жестокая правда. Верно сказано: в десять лет нам надо сделать то, что они сделали в сто. Сегодня доложу Серго Орджоникидзе, что работы на Юкспоре начаты. Так, что ли, товарищ секретарь партячейки?
— Можно докладывать,— сказал Григорий,— сегодняшним числом. Поговорить нам надо в отделе механика, кое-что попросить.
— Лишнего не набирайте,— сказал начальник строительства,— самим не хватает.
Григорий и Леонов вернулись в поселок под вечер. Едва сошли с автобуса, повстречали телегу с сеном. Возчик в полушубке вышагивал рядом с телегой, спросил, где тут на двадцать пятом километре конбаза рудника. Григорий сразу оценил положение: сено им позарез нужно, наверх, не мешкая, придется гнать вьючных лошадей с разобранной на части лебедкой, тросом, продуктами. Хоть и чужое сено, рудничное, а что сделаешь...
— Приехал! — сказал он.— Поворачивай, вон видишь проселок между камней.
— Ты что же самоуправствуешь? — воскликнул Леонов, когда возчик и телега скрылись из глаз.— Рано или поздно разберутся, начальству доложат.
— Как-нибудь отговоримся,— сказал Григорий.— Что лошади на Юкспоре жевать будут? Лошади не олени, из-под снега ничего не достанут.
— Хитер ты мужик, Григорий Иванович! — сказал Леонов.— Я бы и не подумал.
— Много ли тут хитрости надо?
— Хитрости, может, и немного. Удивляюсь, как в тебе нутро крестьянское с этими чертовыми горами уживается? Рос ты в лугах среди пашен, а теперь от гор тебя не оторвать, прикипел ты к ним всем сердцем. Почему так?
— Горы? — спросил Григорий. Прошагал несколько секунд молча и негромко заговорил: — Чужие для меня горы... До сих пор чужие. Бывает, глянешь на них и думаешь: сожрут когда-нибудь... Потом притерпишься, и ничего.
— Так что же тебя тут держит?
— Жизнь мы с тобой сюда привезли. Без нас горы мертвы оставались бы и тысячу, и две тысячи лет. Вот то и держит. А более всего держит меня здесь работа, создание города — дело нашей большевистской партии, без которой мне жить невозможно...
— Пожалуй, ты прав...— произнес Леонов.
— А из деревни ушел я не от пашен, не от лугов, не от людей и крестьянской работы...— неожиданно заговорил Григорий.— Жадности человеческой не стерпел, жить захотел по-другому, не так, как братан мой...
Леонов шагал молча и время от времени искоса поглядывал на попутчика. Никогда он не слышал от Григория подобных откровений.
...Спустя каких-нибудь две недели после первого снега, выпавшего на вершинах, склоны гор побелели до подножий, и оттого горы стали казаться грозными, враждебными и неприступными. Вскоре снег засыпал и долины, просветлив редкие леса. Оспины деревьев не поднимались и на треть горных склонов. На гребне цирка Юкспор, над поселком холодно курились рваные флаги поземки, и те, кто проходил по улочке и взглядывал вверх, невольно поеживались, представляя себе, как режущий ветер метет там космы мелкого, больно, как песок, секущего лицо снега.
Первый караван лошадей затащил наверх тес, бревна, оконные рамы, кипы войлока для утепления дома буровиков. Тросы и разобранную на части лебедку забросили вторым караваном. Часть лошадей едва сошла вниз, две пали на вершине от голодухи и непосильной работы, одна сорвалась и разбилась на скалах при спуске. На том лошадиный транспорт и кончился. Все остальное — продукты и строительные материалы — затаскивали на своих плечах. Григорий вместе с рабочими по два раза в день поднимался на Юкспор. Ни ветер, ни поземка не могли остановить их, и лишь сильные бураны приходилось пережидать вверху или внизу. Подъемник соорудили, как и предлагали рабочие, из розвальней, троса и лебедки. Вышки строили, не обращая внимания на бураны, а чтобы не заблудиться, протянули канаты на стальных штангах от домов к буровым...
За зиму промышленная разведка на Юкспоре была закончена. Пять скважин прошли сотни метров по богатейшим пластам руды. Вскоре на горе Юкспор был заложен рудник.
Катастрофа
В долине на двадцать пятом километре, где когда-то Киров проводил совещание с геологами, вырос городок горняков. Вдоль склона Юкспора протянулась улица Комсомольская. Грозные скалистые цирки возвышались над человеческим жильем. 5 декабря 1935 года в 4 часа утра во время буранов массы снега обрушились вниз — впервые за все время, как люди поселились здесь. Лавина сбросила с рельсов проходивший по склону горы паровоз и, ринувшись дальше, под основание срезала два дома со спящими людьми. Это была невиданная еще здесь катастрофа.
После обвала Пронченко был назначен начальником первой противолавинной службы в Хибинах. Он не отказывался от трудных и опасных заданий — уж такой это был человек. Никто тогда, ни в нашей стране, ни за рубежом, не знал, как бороться с лавинами. Академик Ферсман был направлен в Швейцарию, в Давос, но и там не знали, как оберегать от лавин промышленные сооружения. Пронченко поручили срочно создать на горе наблюдательную станцию и вести исследовательскую работу и оперативное оповещение об угрозе обвала. Надо было отремонтировать дом на вершине Юкспора, который Пронченко сам когда-то построил, и немедленно начать наблюдение за снегом.
Через несколько дней после катастрофы, едва только были получены строительные материалы, Пронченко вместе с двумя товарищами в метель отправился на вершину. Ночью невредимыми они спустились в поселок. Горы, будто пораженные волей и бесстрашием людей, щадили их.
В ту ночь Пронченко сделал последнюю запись в своем дневнике:
“Я решил подняться сразу после просмотра инструкций по наблюдению за снегом на Юкспоре... Порывы ветра заносят глаза, снег бьет в лоб, щеки, мешает продвигаться. Кругом только свист пурги. Веха. Веревка... Находим почти по крышу занесенный дом. Внутри темно. Зажигаем спички. Стены обиты войлоком. Доски пола играют под ногами. Их устилает щепа, груды снега. Писать и писать надо о наших людях. Лезть вверх, в буран, под нависшие камни и карнизы снега?.. Кто знает о нас, кто думает о нас в эту ночь тьмы и метели?..”
Днем в хорошую солнечную погоду Пронченко с отрядом рабочих, нагруженных строительными материалами, поднимался по тому же цирку. Он считал, что не имеет права медлить. Внезапно ослепительная поверхность снега в верхней части цирка потускнела, сетка трещин разорвала снежный покров. Звук, похожий на шелест сминаемого листа, разросся, охватил всю долину и перешел в грохот обвала. Снежная комета с длинным хвостом помчалась вниз, разбросала тех, кто шел впереди,— они отделались ушибами, и обрушилась на Пронченко...
Его искали несколько часов. Над ним оказалось всего полметра снега. Человек был мертв, лавина задушила его. Позднее нашли портфель, с которым он шел вверх. Кроме деловых бумаг, там оказались материалы VII конгресса Коминтерна, брошюра с докладом Эрколи (Тольятти) на конгрессе. Видимо, коммунист Пронченко намеревался провести на вершине Юкспора беседу с рабочими...
Вот что мы узнали тогда из дневников Пронченко и акта о его трагической гибели. Для этого нам пришлось задержать на время свой уход из Кировска в тайгу на лыжах, но мы не жалели о потраченном времени. История жизни и смерти Григория Степановича Пронченко раскрыла для нас трудовую героику тридцатых годов.
Гибель одного из первооткрывателей апатитовой руды Юкспора не оборвала героической истории, о которой идет здесь рассказ. История эта, как вскоре мы узнали, имеет свое продолжение в наши дни.
