ЯМАЛЬСКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ 1920-х ГОДОВ
© Александр Пика
Полуостров Ямал. Часть суши, окруженная с трех сторон льдом и водой; на востоке это пресные воды Обской губы, на западе — соленые воды Карского моря, на севере и северо-западе — их «смесь».
Где-то близ пересечения параллели и меридиана с одинаковой отметкой 70° находится географический центр Ямала. Конечно, сейчас такими координатами никого не удивишь. Современный деловой путешественник с портфелем, набитым бумагами геологических управлений, или вахтовый рабочий с потертым чемоданчиком, или даже романтически настроенный сотрудник какого-нибудь НИИ — все они могут вылететь из Салехарда в Харасавэй — «столицу» Карской нефтегазоразведочной экспедиции — почти в любой день недели.
В иллюминатор Ан-24 виден заснеженный Полярный Урал и уходяший на запад далекий хребет Пай-Хой, внизу — ослепительная голубизна Байдарацкой губы и ее сверкающие льды, потом бурая, бугристая тундра с хорошо заметными грязно-рваными «язвами» вокруг буровых вышек и газовых распределителей. Самолет делает круг перед заходом на посадку, мелькает плотно укатанная грунтовая полоса аэродрома, и вот уже под ботинками похрустывает ямальский песок.
Если поехать дальше на север на мощном КрАЗе или гусеничном тягаче-вездеходе, то где-то за рекой Тиутей появятся олени и пастухи — цветные малицы, летние чумы, обтянутые брезентом, маленькие строгие оленегонные собачки — и на пустынном берегу старинный жертвенник — куча покрытых плесенью черепов белых медведей.
А если в вибрирующем салоне вертолета Ми-8 полететь на остров Белый, там можно увидеть серые стайки диких оленей, побывать на «полярке» — метеостанции, пообщаться с единственным на острове штатным охотником, добывающим здесь за сезон сотни песцов. А потом, сделав все свои дела, взглянув с высоты полета на поселки восточного берега и голубую жемчужину озера Ямбу, еще успеть вернуться домой, не опоздав к запланированной в выходные дни встрече с друзьями где-нибудь в Москве, Ленинграде, Казани. Баку...
Это сейчас так. Но раньше было не так, и, уверенно обращаясь сегодня с пространством и временем в Арктике, мы должны помнить о тех, кто когда-то впервые прошел эти холодные версты и мили пешком, с оленьей упряжкой или в лодке.
В XVI — XVII веках русские поморы и мангазейские купцы пересекали Ямал поперек. В 1734 году геодезист Селифонтов с отрядом казаков прошел «сухим путем» вдоль всего западного берега, чтобы у входа в пролив зажечь сигнальные огни судам лейтенантов флота Малыгина и Скуратова. В 1827—1828 годах капитан корпуса флотских штурманов И. Н. Иванов и его помощник Н. М. Рагозин с большими трудностями прошли и составили опись всей береговой линии Ямала, захватив и часть острова Белого. В разные годы Норденшельд на «Веге», Нансен на «Фраме», Амундсен, проходя на шхуне «Мод», ступали на землю Ямала. И наконец, в 1908 году по полуострову прошла первая научная географическая экспедиция под началом Б. М. Житкова.
О первых исследователях советского Ямала известно пока немного. Основываясь на малоизвестных, ранее не публиковавшихся материалах — путевых и научных отчетах, полевых дневниках, деловой переписке, попробуем представить, как это было.
Путешествие к Белому острову
17 марта 1928 года из Обдорска (ныне Салехард) «центра» западносибирских тундр — выступил на север необычный санный поезд — «аргиш» — несколько десятков тяжелогруженых нарт, запряженных четверками оленей. Невдалеке двигалось сменное стадо в полторы сотни голов.
По праву проводника экспедиции «нарьяна луце» («красных русских») на передовой упряжке сидел ненец Хэму Хороля, за ним следовали другие участники экспедиции, семьи пастухов. Дорога за Обь была трудной. Олени, исхудавшие от малокормицы на вытоптанных ягельниках окрестностей Обдорска, тянули груз, выбиваясь из сил. Полусгнившая упряжь часто рвалась, ломались нарты. То и дело приходилось останавливаться, перепрягать оленей, ремонтировать нарты, подвязывать и крепить поклажу.
Пять дней спустя, в ночь на 22 марта, близ фактории на реке Щучьей экспедиционный обоз догнали еще две легкие упряжки. У одной из них сломанные копылья нарты были умело перевязаны веревкой и чудом держались. Ее седок — известный в тундре «олений доктор», сотрудник Обдорского ветеринарно-бактериологического института Д. В. Калмыков - выглядел так, что даже с близкого расстояния его можно было принять за ненца.
Седок на другой нарте также был одет во все ненецкое, только из-под капюшона малицы поблескивали стекла очков. Начальнику Ямальской экспедиции Уральского областного земельного управления и Уралкома Севера Владимиру Петровичу Евладову было тогда неполных 35 лет. Член партии большевиков с сентября 1917 года, участник февральских революционных событий в Петрограде, делегат IV Чрезвычайного съезда Советов, Евладов закончил гражданскую войну в составе частей Красной Армии, сражавшихся с белогвардейскими отрядами барона Унгерна. Возвратившись в 1921 году из Монголии на родной Урал, он работал в партийных и хозяйственных организациях Уфы, Челябинска, Свердловска. Но видно, его призванием была не кабинетная работа. В 1926 году он отправляется на Ямал в составе полевого лечебно-обследовательского отряда, проводившего работы по организации медицинской помощи населению тундр. И вот новая экспедиция...
В ноябре 1927 года Уральский облисполком принял постановление, в котором указывалось: «Для всестороннего изучения политико-экономического состояния, жизни, быта, обычного права ямальских кочевников, флоры, фауны, оленеводства, пушного и рыбного промыслов, товарно-меновых отношений, производства и потребления, работы торгово-заготовительных организаций направить комплексную экспедицию на Ямальский полуостров сроком на полтора года в составе начальника экспедиции В. П. Евладова, охотоведа Н. Н. Спицина, зоотехника П. П. Королева, товароведа И. В. Каргопольцева». В состав экспедиции вошли также переводчик М. Ф. Ядопчев, практикант В. И. Терентьев, пастухи Филиппов, Хатанзеев, Тибичи с семьями.
Вместе с Ямальской экспедицией должен был проводить летние полевые работы и отряд Обдорского ветеринарно-бактериологиче-ского института: начальник ветврач Д. В. Калмыков, ветфельдшер И. Тихонов, переводчик А. Абросимов, пастухи Артеев (с семьей) и Рочев.
Маршрут и план работы экспедиции были обсуждены и одобрены в Свердловске и Москве. В обсуждении участвовали крупные советские ученые — специалисты по проблемам Севера: этнограф профессор В. Г. Тан-Богораз, зоолог профессор А. А. Бялыницкий-Бируля, член бюро Комитета Севера профессор С. А. Бутурлин, геоботаник (тогда еще не профессор) Б. Н. Городков, известный исследователь Ямала и Русского Севера профессор Б. М. Житков, специалист по северному оленеводству С. В. Керцелли и другие. Тщательно готовилось снаряжение. Экипировка, меховые палатки заказывались в Ленинграде и Обдорске.
Не обошлось без скептиков и маловеров. Нашлись у экспедиции и недоброжелатели. Заведующий Обдорским зоотехническим пунктом в письмах в Свердловск и Москву писал о ненужности каких-либо экспедиций «из центра», просил об отмене экспедиции. По-видимому, не без его участия в газете «Уральский рабочий» (№ 67 от 20 марта 1928 г.) был даже опубликован злой фельетон под заглавием «Наша марка!», в котором автор, скрывшийся под псевдонимом Чилим (хищный водяной жучок. — А. /7.), высмеивал идею организации экспедиции. Потом были тощие олени, гнилая упряжь, отказ в помощи и кредите экспедиции в Обдорске. И все же, несмотря ни на что, выступили в путь, и к концу апреля отряд уже затерялся в снегах южного Ямала.
От фактории Шучья повернули прямо на север и стали на обычный весенний путь кочевых ненецких хозяйств. Основная масса ямальских оленеводов уже ушла вперед на 100—150 километров. Нужно было убегать от наступающей весны, опасаясь внезапного потепления, вскрытия и разлива рек, которые могли остановить движение экспедиции.
Как ни спешили, но праздник 1 Мая решено было отметить торжественно, конечно насколько позволяла походная обстановка. Все собрались в чуме пастухов на общий обед. За праздничной едой Евладов и Спицин вспоминали прежние «маевки», рассказывали пастухам о том, как празднуют 1 Мая рабочие в больших городах. Калмыков переводил рассказ на зырянский язык.
5 мая перешли реку Танлова — приток Щучьей. 7 мая опять остановка, уже по инициативе пастухов: 22 апреля (по старому стилю) — Егорьев день — праздник пастухов. К тому же начался отёл. С того дня до реки Юрибей экспедицию вел новый проводник Хот Еэынги. Призрак нежеланной весны все время маячил за спиной, снег заметно таял, идти становилось все труднее, усиливалось беспокойство за выполнение маршрута. «Теперь стало ясно, — пишет Евладов в отчете, — что попасть на Белый остров так быстро, как я рассчитывал, не удастся. Необходимо обеспечить экспедицию хорошей летней стоянкой, для чего следовало спешить во что бы то ни стало, даже ценой жизни оленей». Планы перестраивались на ходу. Решено было закончить весеннюю кочевку по достижении реки Тиутей (Моржовая).
9 мая Ямал «попотчевал» экспедицию мокрым снегом с дождем, а с 10 мая стали двигаться только по ночам — снег тверже. Но и этого было недостаточно; опасность застрять надолго на южном Ямале из-за весенней распутицы угнетала людей. В эти дни в лагерь экспедиции приехали ненцы Яунгад Хадампи и Олю Окатэт-та. Они сказали, что за плату продуктами готовы доставить часть груза экспедиции в район Тиутей-Яхи. Ранее они отказывались от этого выгодного для них предложения, откровенно говоря, что у них могут быть неприятности. Ведь они бедняки, а богатые оленеводы могут спросить у них: «Зачем привели сюда русских?» Теперь же они согласились. Значит, можно уже предположить, что в отношениях экспедиции с местными жителями «лед тронулся». Хотя было ясно, что недоверие еще полностью не преодолено.
Освободившись от более чем полутонны груза, отряд стал двигаться быстрее, перешли реку Иоркуту. Быстрыми переходами наверстали упущенное, догнали оленеводов. Вокруг стало попадаться больше чумов, дыхание весны уже не так сильно чувствовалось — ее обогнали.
27 мая пересекли реку Юрибей. За Юрибеем ушел на свою «вотчину» Хот Езынги. Нужен был новый проводник, но никто из ненцев не хотел оставлять свое стадо даже ради хорошей платы за работу проводником экспедиции — ведь в это время отёл уже был в разгаре. Но вот в гости, прослышав о запасах чая, сахара, масла и о гостеприимстве начальника экспедиции, ехали все.
Сделали несколько переходов без проводника, а затем пошли вместе с кочевым хозяйством братьев Пуйко — Парыси и Нумеда. Нумеда Пуйко оказался бывалым морским охотником. Он «своим способом» пересадил мушку и прицел на ружье Евладова — ружье стало бить точнее, много рассказал о промыслах в Карском море.
К 6 июня отряд достиг озера Ней-То. Здесь расстались с братьями Пуйко. Их сменил бедняк-олене вод Хасовоку Окатэтта. Знаменитое озеро Ней-То, лежащее на историческом пути русских мореходов через Ямал в Сибирь, обходили на следующий день. Обоз медленно и осторожно двигался вдоль северного берега озера по глубокому и тесному ущелью, над которым нависли наметы снега, грозя оборваться и мощной лавиной засыпать людей и оленей. Тут еще стояла суровая зима, воды Ней-То были крепко скованы льдом.
Отряд находился вблизи «географического центра» полуострова Ямал, координаты — 70° северной широты и столько же восточной долготы. Отсюда на легкой нарте, без груза, уже можно достичь Белого острова за несколько «долгих» касланий. Но такое краткое путешествие ничем бы не отличалось от поездки на Белый в 1908 году Б. М. Житкова. Евладову же хотелось попасть на остров летом, когда никто, кроме ненцев, там еще не бывал. Поэтому ближайшая цель весеннего маршрута оставалась прежней — река Тиутей.
Ушел проводник Хасовоку. Далее экспедицию сопровождал богатый оленевод Мыйти Окатэтта. На Ямале ему было прозвище Чугунная Голова. В 1908 году Б. М. Житков, удивленный необычной внешностью Мыйти — высоким ростом, мощным телосложением, чертами лица «более чукотского, чем самоедского, типа», а также удачливостью в «оленных делах», вручил ему бронзовую медаль Императорского общества акклиматизации животных и растений. Теперь вот, через 20 лет, Мыйти встретился с новой экспедицией.
С Мыйти сделали несколько трудных кочевок. Евладов пишет: «Днем все время светило яркое солнце, свет сделался невыносимым. Мы шли на север по ночам, а впереди нас перед глазами стояло полуночное солнце». Ушел на свою «вотчину» Мыйти, дальше отряд сопровождали поочередно Ензеда и Тилянг Окатэтта — состоятельные ямальские оленеводы. 22 июня измученные люди и олени стояли на водоразделе полуострова Ямал (хребет Ямал-Хой), у истока реки Тиутей. Отсюда повернули на запад и после нескольких переходов 9 июля стали лагерем на летовку.
Итак, ценой большого физического напряжения, во многом лишь благодаря помощи ненцев весенний маршрут был выполнен. За 70 суток сделали 42 перехода. Нужно было дать отдых людям и животным.
Побережье Карского моря теперь было почти рядом — в двух суточных переходах от лагеря экспедиции. Весенние морские промыслы ненцев уже начались. Решено было послать на побережье товароведа Каргопольцева. Эта поездка, однако, не удалась. Ненцы противодействовали движению Каргопольцева к морю, и вскоре по выезде из лагеря он оказался от моря совсем далеко, в бассейне реки Венуй-Едо. Он вынужден был вернуться в лагерь, привезя с собой самые нелепые слухи об экспедиции. Говорили, что «началась война, пришли два красных отряда отбирать оленей, надо от них скрываться и не пускать их туда, куда они хотят». Снова нужно было заняться опровержением вредных слухов, которые мешали работе. Поэтому главной задачей короткой летовки на реке Тиутей стало установление самых лучших, дружеских отношений с местным населением. Опять начались обоюдные поездки в гости, знакомства, расспросы, рассказы, угощение — сахар, масло, баранки и чай, чай, чай...
По плану работ на лето экспедиционный отряд разделился на две группы. Отряд из Обдорска и свердловчане Каргопольцев с Королевым составили «южную группу». Район их работ — юго-западная часть Ямала до мыса Марре-Сале.
Экспедиционное стадо оленей под наблюдением пастухов оставалось на летовку в районе между реками Тиутей и Харасовой. «Северная группа» — Евладов, С пинии. Ядопчев, пастух Хатанзеев — готовилась в плавание на лодке вдоль берегов Ямала к острову Белому. Встреча обеих групп была назначена на 1 октября в условленном месте у озера Ней-То, куда заблаговременно должны были доставить «зимние» нарты экспедиции и подогнать оленей.
Лагерь экспедиции стоял на «вотчине» Хаулы Окатэтта — опытного морского зверобоя и хорошего оленевода, пользовавшегося большим авторитетом у всего населения Ямала. В 1908 году он, так же как и некоторые другие ненцы Ямала, получил от Б. М. Житкова медаль Общества акклиматизации и вот уже 20 лет (!!!) терпеливо ждал от него якобы обещанную «бумагу», дающую ему право на «управление всеми самоедами». Хаулы был небогатый, но серьезный человек, о «бумаге» он напомнил и Евладову.
Северный берег Тиутей-Яхи «принадлежал» Сэу Яптику, о котором поговаривали, что он шаман. 13 июля начались «встречи в верхах» и переговоры о лодке. Евладов пишет: «Много интересных моментов имели эти и последующие переговоры с Хаулы и Сэу Яптиком, прежде чем я получил в свое распоряжение лодку тридцатилетнего возраста. Еще более того потребовалось «дипломатических подходов», чтобы получить и опытных спутников. Сначала выбор «хозяев края» остановился на лодке Хаулы, но она оказалась так стара, что ее начали разбирать. Потом перешли на лодку Сэу Яптика и долго на нее ориентировались, но потом хитрый старик заменил ее лодкой Едайко Яптика».
Проводниками пожелали быть сами Хаулы и Сэу. Само собой, должен был собираться в путь и хозяин лодки. Хотя наиболее опытный шкипер Хаулы Окатэтта и имел «крепкий зарок» не выходить никогда в море, после того как его бурей однажды унесло на Новую Землю, все же и его удалось убедить, настаивая на том, что сопровождение русских избавляет его от клятвы. Сэу же, по словам Евладова, заявил, что «даже опытные промышленники гибнут в море и что они не могут поручить судьбу русских молодым проводникам».
26 июля лодка спустилась в устье Тиутей, еще двое суток не выходили в море, ожидая попутного ветра. Это позволило Евладову предпринять несколько экскурсий по мысу Тиутей-Сале, осмотреть жертвенники и землянки «сииртя» — древних морских зверобоев Ямала. Перед выходом в море каждый бросил в воду монетку в дар местному богу моржей. Отказался выполнить обряд лишь охотовед Спицин, чем сразу нажил себе недоброжелателя в лице старика Сэу, который время от времени с серьезным видом подходил к начальнику и шепотом делился опасениями, что, по его, Сэу, мнению, охотовед Миколаиць не человек вовсе, а... черт. Старика успокаивали.
Вышли в море. Дул порывистый юго-западный ветер, ледяные поля свободно плавали в нескольких милях от берега. Лодка несколько раз подходила ко льдам, чтобы запастись пресной водой и в надежде подстрелить зверя — моржа или тюленя. Впереди до Белого острова лежало 500 километров пути.
Плавание длилось 13 суток. 10 августа у устья реки Ептармы их догнала весть о том, что в чуме Едайко Яптика болезнь. Лодку отпустили и перешли на сушу. Остановились в чуме старейшего жителя ямальских тундр по имени Тар Ямал. Как оказалось, старик лично встречался и помнил предводителя ненецкого восстания 1836—1837 годов Ваули Пиеттомина и экспедицию 1880 года на Полярный Урал Финша и Брэма. Затем на оленях перекочевали в чум зажиточного оленевода Някучи Вэненга.
К этому времени отношение жителей Ямала к экспедиции переменилось к лучшему. Добрая весть о «красных русских» шла впереди отряда. Везде их встречали дружелюбно. Евладов пишет: «Самоеды Ямала (имеется в виду самая северная оконечность полуострова. — А. П.) давно знали о нашем прибытии, оказывали всяческое содействие, проявляли предупредительность и внимание. Ни тени недовольства приездом незваных гостей, ни тени страха перед «начальством» не наблюдалось. Дети и те ожидали нас. В одном месте навстречу нам выехал восьмилетний мальчик. Отец его объяснил, что мальчик никогда еще не видел русских и боялся, как бы они не проехали мимо. Он выехал звать нас к себе в гости в чум».
Все складывалось благополучно, но успокаиваться было рано. 15 августа группа Евладова выехала к проливу Малыгина. В хорошую, ясную погоду с этого места остров Белый виден на горизонте, но в тот день видны были лишь пустынные серо-стальные воды Карского моря под пасмурным небом. Горизонт и остров были закрыты туманом. Здесь, у чума Нгедруй Ядне, путешественники наткнулись на настоящую «белоостровскую заставу». Ненцы не желали, чтобы пришельцы ступили на их «священную землю». Нужно было преодолеть это сопротивление, но не грубым напором, а дружелюбием, разъяснением целей экспедиции. Переговоры Евладова с Ядне — это, пожалуй, один из самых драматических моментов в судьбе экспедиции. Рассказ Евладова об этих переговорах приведем полностью: «На мое заявление о поездке на остров Белый Нгедруй Ядне сказал, что лодок нет и нам ехать нельзя. Я почувствовал в его объяснениях то же нежелание пустить нас на остров, которое помешало Б. М. Житкову в 1908 году углубиться на территорию острова и создало ряд препятствий штурману Иванову в 1828 году исследовать внутренность острова.
Я считал своей обязанностью использовать все средства, имевшиеся в моем распоряжении, чтобы попасть на остров на такое время, какое нам потребуется для его исследования. В случае необходимости я решил не останавливаться перед некоторым нажимом и угрозой вызова противодействующих чумов в Обдорский РИК зимою для объяснений. Практика первого прибрежного чума предрешала отношение к нашему плану и всех остальных, поэтому здесь нужно было исчерпать все разговоры до конца. Тактику дипломатии и обходных путей я решил оставить сразу и сказал:
— Послушай, старик (вэйсако), что я тебе скажу.
— Скажи, послушаю, чего плохого?
— До нас здесь были два русских человека, одного ты не помнишь, а другого знаешь [прим.: Имеются в виду штурман И. Н. Иванов и Б. М. Житков.]. Обоим этим людям самоеды не давали проехать на Белый остров. Теперь ты мне говоришь, что нет лодок, и я ехать тоже не могу. Большой выборный начальник, который послал нас сюда, велел поехать на Белый остров, и я должен там быть. Будешь ли ты мне помогать или нет — все равно я там буду.
— Как терпишь [прим.: Ненцы употребляют выражение «терпит» в значении «не может», «не способен», «не нравится» и прочее.], если лодок нет?
— Вон у тебя три калданки я видел на нартах. Наверное, ты их не пожалеешь, а я свяжу их плотом, поставлю парус и подожду ветра...
— Так не терпишь, вода большая, другого берега не видно.
— Ну, если мы погибнем, тогда нас спрашивать ни о чем не будут. Так мне легче, чем не поехать на Белый. А куда девались три лодки Яптиков и Ямалов?
Они три дня назад ушли на остров промышлять оленя.
— Почему же не дождались меня, ведь я писал бумагу?
— Бумага прошла «хребтом», ко мне не попала, и я не знал, получили ли они.
— Вэйсако, хитрить со мной не надо. Ты знаешь, песец хитрит, а в слопец попадает. Хочешь, я скажу, почему вы не пускаете нас, русских, на Белый остров?
— Ну, скажи.
— Там, на Белом острове, есть у вас главный бог Сэру Ирику («белый дедушка»). Там есть много других идолов, и вы боитесь, что мы тронем, разорим, а святую землю оскверним своими ногами.
— Как ты знаешь? Этого даже не всякий самоедин знает!
— Я еще много другого знаю: я знаю, как солнце по небу ходит, знаю, почему длинная ночь бывает у вас, знаю, почему ночью свет бывает и многое другое. Ты со мной не хитри, я знаю, что ты думаешь.
«Я-вой, я-вой», — удивленно сказал он, и суеверный страх мелькнул в его глазах. Он спокойно сидел за чаем, по плечам свисали волосы, свалявшиеся в колтун, остальные волосы торчали вокруг головы. Четыре промышленника-сына сидели напротив и хранили молчание, пока отец разговаривал. Женщины суетились у чая, наш охотовед с интересом наблюдал эту своеобразную борьбу.
— Вэйсако! Скажи всем самоедам, что мы приехали сюда не для богов, а для людей. Богов ваших мы не только трогать, даже смотреть на них не будем, если по дороге попадутся. На острове нам нужно посмотреть, много ли диких оленей осталось, долго ли они вас кормить будут.
Много еще было разговоров у нас, пока старик наконец сказал:
— Однако, тебе надо помогать.
— Как будешь помогать, раз лодок нет?
— Одна-то лодка есть, вчера пришла.
— Ну вот, я вижу, что ты настоящий друг, так и скажу большому выборному начальнику.
— Я тебе дам сына, пусть едет с вами. Он все знает на острове, он стреляет хорошо, вот он сидит...»
Итак, лодка была получена, а с нею и надежные проводники. Дорога на остров Белый была открыта!
А ведь попасть на Белый легко никому еще не удавалось. Б. М. Житков пишет: «Дело, было не очень простое — не с точки зрения каких-либо трудностей пути, но с точки зрения религиозной». В 1908 году он пробыл на покрытом льдом и снегом острове всего несколько часов, так и не увидев ничего примечательного. «Верст пятнадцать мы проехали, — пишет он, — увидев только нескольких снегирей».
Ранней весной 1827 года штурман Иванов (или «турман», как называли его ненцы) с помощником Рагозиным не смогли провести полную опись берегов Белого острова из-за сопротивления ненцев.
В тот же день выехали к устью реки Яхады. Евладов поставил на руле лодки массивную сургучную печать и вдавил серебряный рубль. Это означало, что лодка не может двигаться с места, пока печать не снята. Рубль означал, что с этого момента за лодку хозяину будут платить деньги.
18 августа Евладов посетил гидрографическое судно Убеко Сибири* «Прибой». Незадолго до этого его группа встретилась с картографической партией, проводившей съемку береговой линии, под руководством топографа А. А. Деева. Визит на клипер «Прибой» разочаровал. Корреспонденции из Обдорска для участников экспедиции моряки просто не захватили. Хлеб и другие продукты (за исключением масла и сахара) выдать отказались. Евладову выдали квитанцию, по которой он мог получить два мешка муки на базе Тамбей — в 250 километрах от корабля. С судовой радиостанции были переданы телеграммы Евладова в Свердловск и в Москву, в Комитет Севера.
На следующий день морская лодка была снаряжена. После некоторых церемоний всех отплывающих в последний раз окурили оленьим жиром, и рано утром 20 августа двинулись в путь. Пролив Малыгина пересекли под парусом за 12 часов, и к 5 часам вечера якорь был брошен на отмели у южного берега острова. Самое трудное препятствие было преодолено. Понятны радость и волнение путешественников. «Мы были в отличном настроении, — пишет Евладов, — нам казалось, что даже при отсутствии каких-либо иных результатов достижение необитаемого и неисследованного острова Белого, накладка его ситуации на карту, уже оправдывает расходы, хоть и не отвечает вполне существу задания экспедиции. Эта победа над трудностями пути, которых было так много, начиная с самого Обдорска, победа над скептиками, которые не верили в возможность достижения Белого острова, укрепляла волю к дальнейшим исследованиям».
Здесь ненадолго оставим Евладова и его спутников, потому что пришла пора начать рассказ о другой экспедиции.
По следам древних арктических охотников
Североямальская экспедиция была снаряжена научно-исследовательской секцией Комитета Севера при Президиуме ВЦИК для изучения этнографии и археологии Ямала. Исследовательские работы предполагалось вести у пролива Малыгина и на острове Белом. В составе экспедиции — начальник этнограф Наталья Александровна Котовщикова, археолог-этнограф Валерий Николаевич Чернецов, зоолог Константин Ратнер — все студенты географического факультета Ленинградского университета.
Гидрографическое судно «Полярный» с участниками экспедиции на борту вышло из порта Архангельск 8 августа 1928 года. Это был низкий, с закругленным форштевнем китобоец (водоизмещение — 575 тонн), построенный в Норвегии в 1910 году для промысла. Китов ему не хватило, и в 1915 году он был приобретен русским морским ведомством для поисков «Св. Анны» и экспедиции Брусилова.
12 августа «Полярный» прошел Индигскую губу и уже к 23 августа подошел к мысу Марре-Сале на Ямале. Предполагалось, что Североямальская экспедиция высадится у пролива Малыгина, но по каким-то причинам судно изменило курс. Решено было сойти на берег у Марре-Сале. Из-за шторма этого сделать сразу не удалось, судно ушло на двое суток «штормоваться» в море, и лишь 25 августа Котовщикова, Чернецов и Ратнер ступили на землю Ямала.
Ненцев со стадами в это время здесь поблизости не было. Имея большое количество продуктов и снаряжения при полном отсутствии транспорта, экспедиция долго не могла не только сдвинуться с места, но даже перебросить грузы поближе к радиостанции Марре-Сале. 13 сентября в лагерь Котовщиковой приехали гости из «южной группы» экспедиции Евладова. Узнав, что молодые исследователи намереваются вести работы на самом Севере, у пролива Малыгина, они (скорее всего Каргопольцев) посоветовали нанять «самоедскую ладью». Стали ждать «ладью». 16 сентября пришла на Марре-Сале лодка ненцев Пуйко, но хозяева ехать на Север отказались.
Кто-то из ненцев рода Хороля все же помог вывезти грузы поближе к радиостанции, и лишь через месяц после высадки, 26 сентября, можно было уйти с побережья в глубь ямальских тундр. Часть пути шли вместе с Каргопольцевым, который начал продвигаться к условленному месту встречи у озера Ней-То. Чернецов и Ратнер продвигались от чума к чуму, пользуясь неписаными правилами северного гостеприимства или беря нарты и оленей у ненцев за плату. В пути их отношения с оленеводами складывались то лучше, то хуже в зависимости от характера просьб, настойчивости, такта и настроения гостей и хозяев.
1 октября не одна, а две экспедиции встретились у озера Ней-То. Вот как пишет о первых минутах встречи Евладов: «Не было еще полудня, когда мы, вскочив на пригорок, воткнулись в наш стан. Собаки кинулись кучей с громким внезапным лаем, и из-за чума и палатки Ветеринарно-бактериологического института (наша не была поставлена) выскочили люди, столпились и изумленно смотрели на 11 нарт, влетающих полным махом в стан. Я поднял руку и приветственно махнул. Вася бросился к нам и закричал: «Наши, наши!» В толпе я увидел Наталью Котовщикову — значит, дождалась. Трогательная горячая встреча, радушие, смех, общая радость по поводу благополучного свидания. Первые разговоры ото всех сразу и всем сразу:
— Были ли на Белом острове?
— Десять дней прожили.
— Как олени?
— Ничего, была чесотка, теперь почти ликвидирована.
— Где Иван Васильевич (Каргопольцев. — А.П.)?
— Он ждет на зимних нартах, туда одно каслание.
— Как вы здесь, Наталья Александровна?
— Пароход не дошел до Белого, высадил нас на рации Марре-Сале.
— Вот несчастье!»
«Южная» и «северная» группы отчитались о пройденном маршруте, о результатах работ. «Южный» отряд покинул лагерь на Тиутей-Яхе 21 июля. Он ушел к реке Харасовой и далее на юг через Наду-Яху к реке Морды. На лодках спускались к устью Морды, потом на наемных оленях передвигались по побережью Карского моря. Каргопольцев работал в паре с ветфельдшером Тихоновым. Собирали сведения об оленеводстве, о морских промыслах, о возможности торговли с ненцами. Ветеринарно-бакте-риологический отряд проводил работы по своей программе — в ненецких стадах и на не посещаемых оленеводами безлюдных территориях, где в прошлые годы свирепствовала сибирская язва.
К концу сентября они вышли к установленному месту встречи у озера Ней-То.
Евладов рассказал о плавании к проливу Малыгина и посещении острова Белого. «Северной» группой были собраны сведения о ямальской популяции дикого северного оленя, о ненецких промыслах «дикаря» на острове. Собраны материалы к карте северной части Ямала и острова Белого, записана ненецкая топонимика внутренней части Белого острова. Случайно Евладову удалось побывать у жертвенников на западном побережье острова, а затем ненцы позволили осмотреть главную святыню — жертвенник хозяина острова, покровителя диких оленей Сэру Ирику. Возможно, Евладов и Спицин были первые европейцы, лично познакомившиеся с «белым дедушкой».
Из-за нехватки хлеба путешественники были вынуждены отказаться от попытки пересечь остров пешком с юга на север — 70—80 километров по болотистой тундре. О северном береге ничего не могли сообщить им и ненцы, которые вообще туда не ходили. Перед отъездом с острова на высоком мысе Вангутта-Сале был сооружен памятный знак экспедиции. Единственный раз за всю экспедицию было предложено дать новое географическое название — мыс Сидя-Хаген-Сале («два святых мыса») назвать мысом Житкова, так как это та точка острова, куда он выехал на оленях весной 1908 года.
30 августа возвратились на материк. Были продолжены похозяйственные описания и бюджетные опросы оленеводов, собирались сведения об охоте на дикого оленя и морских промыслах в прол и ве Малыгина. Осматривались ягельники на предмет возможности выпаса крупных оленьих стад в арктической тундре и зимой. Евладову удалось побывать и сфотографировать главный жертвенник Яумал-Хэ.
Евладов, зная о готовящейся экспедиции молодых ученых-ленинградцев, беспокоился, не застав их в августе у пролива Малыгина, а еще больше был обеспокоен, встретив их в октябре и узнав сложившуюся ситуацию и их планы.
5 октября экспедиции расстались. Котовщикова, Чернецов, Ратнер и Вася Терентьев возвратились к своей базе на Марре-Сале, а Евладов и его товарищи остались в лагере на Ней-То, ожидая хорошего снежного пути для кочевки на юг. Обратный путь экспедиции Евладова проходил вдоль восточного берега озера Ямбу. Здесь был осмотрен древний русский волок из Ямбу в Ней-То. Промеры перешейка и пробы грунта брались с практической целью — думали о возможности восстановления «малого судоходства» по древнему пути.
Последний месяц кочевок был особенно труден из-за отсутствия продовольствия. Питались одним мясом, на десерт — чай с заплесневелыми сушками.
В конце декабря отряд возвратился в Обдорск. Там в эти дни проходил районный съезд Советов. Евладов принял участие в заседаниях сначала в качестве гостя, а затем делегата с решающим голосом. В начале февраля, закончив сборы, Евладов и Королев выехали к зимним стойбищам ямальских ненцев на реке Ерудей, а охотовед Спицин — в Березовское лесничество на Казым, Полуй, Куноват. Здесь они встретились со своими старыми знакомыми с Ямала.
У Евладова со многими оленеводами сложились самые теплые, дружеские отношения. Ему не раз приходилось слышать: «Ты, однако, самоедин — говоришь, как мы, ешь сырое мясо с нами вместе, нашу одежду носишь. Наш ты, однако. Другие сырое мясо и кровь пить не терпят». От ненцев он получил прозвище Ямал Харют-ти (ямальский житель), иногда его дружески величали Гайво Хо-риче (лысая голова). Авторитет начальника экспедиции у коренных жителей тундры был велик. К нему издалека ехали с просьбами о помощи, приходили за советом, приглашали на семейные праздники. Отношения экспедиции с жителями Ямала можно считать образцом дружбы советских людей разных национальностей.
В июне 1929 года все участники экспедиции возвратились в Свердловск [прим.: О путешествии к Белому острову Евладов рассказал в небольшой книге, изданной в 1930 году в Свердловске. Книгу Евладова «В тундрах Ямала» сейчас можно найти лишь в самых крупных научных библиотеках страны, она стала библиографической редкостью.]. А в это время экспедиция Котовщиковой продолжала работать в Ямальской тундре.
Новый 1929 год они встретили не у реки Харасовой, как предполагал Евладов, а на крайнем северо-востоке полуострова, у мыса Поелово. «Гостевали» в чуме Някоче Вэненга. В эти дни самым главным для молодых исследователей было приспособиться к суровой обстановке кочевой жизни, овладеть в достаточной степени ненецким языком, чтобы собирать этнографический материал...
В феврале сплошную полярную ночь прорезали первые лучи солнца. Чернецов стал ездить с ненцами на ледовый припай охотиться на тюленей, часто выезжали на берег и Котовщикова с Рат-нером. Интересы Чернецова все больше сосредоточивались на тех сторонах хозяйства и жизненного уклада ямальских ненцев, которые были связаны с их временной оседлостью на побережьях и морской охотой. Постоянные поездки на берег и обратно в глубь тундры, иногда за десятки километров, не нравились Чернецову. Он предложил своим товарищам пожить некоторое время отдельно от ненцев. Настоящего эскимосского иглу у них не получилось, но все же они втроем прожили на мысе Поелово несколько дней в построенной ими снежной норе.
Отношения с Някоче Вэненга, уже начинавшим тяготиться гостеприимством, стали постепенно портиться. Нередко вспыхивали ссоры, произносились обидные слова. Действительно, содержать в чуме троих гостей было нелегко. Пришлось разъехаться и гостить поодиночке в разных чумах, иногда совсем неблизко друг от друга. В середине февраля у одного из гостеприимных хозяев за одну ночь волки зарезали 26 оленей. «Вину» за это он возложил на Котовщико-ву, объясняя потраву тем, что, когда русскую женщину возили на его оленях к священному месту на Яумал-Хэ, она (возможно!) переступила через череп или зуб белого медведя, который мог (!) находиться под снегом. Она этим прогневила духов, которые стали мстить его оленям. Разубедить суеверных оленеводов было невозможно.
В марте кочевали вдоль рек Хабей и Пясадай. Котовщикова стала уже хорошо понимать ненецкую речь, много записывала. Чернецов охотился, часто неудачно и с риском для жизни, собирая сведения о промыслах морского зверя. Ратнер помогал им во всем и, видимо готовясь к летним зоологическим работам, штудировал книги по экологии птиц и ластоногих. Вася Терентьев работал отдельно. Он продолжил бюджетные похозяйственные обследования, начатые Евладовым.
Без привычки к суровому климату, достаточного знания языка, не всегда в дружелюбном окружении, часто в одиночку и в отрыве друг от друга, жилось им зимой 1929 года конечно же нелегко. Но они перенесли все с мужеством и твердостью духа.
Однако были и приятные моменты. С весной прибыла долгожданная почта. Дошли письма от Евладова, а профессор Тан-Бо-гораз порадовал своих учеников письмом и посылкой с гостинцами. Приближалось лето, солнце грело все жарче, чумов и интересных людей вокруг стало больше. Снег сползал с вершин холмов, и теплые островки земли спешили занять хлопотливые гусиные семьи. Жить становилось лучше, веселее.
По-видимому, только весной 1929 года у Чернецова сложился план, не предусмотренный первоначальной программой летних работ. Возможно, от Евладова, а может быть, и зимой от разговорчивого Някочи Вэненга Чернецов узнал о древних землянках на мысе Тиутей-Сале. Он предложил начальнику экспедиции Котовщико-вой провести археологические разведки не только у пролива Малыгина, но и на Тиутей-Сале. Так как основная трудность заключалась теперь в том, как добраться за сотни километров к югу, к реке Тиутей, то он взял это трудное дело на себя, предоставив своим товарищам работать в уже знакомых им местах на побережье пролива Малыгина. Была, правда, и другая идея — провести летом археологическую разведку на Белом, но... все решил случай. Кто-то из ненцев ехал на юг «по хребту» и мог подбросить попутчика к верховьям Тиутей-Яхи. Сборы были недолги, и через несколько дней Чернецов уже был в гостях у «хозяина» реки Тиутей Сэу Яптика. Несколько дней прожил он у Сэу. По-видимому, ни гость, ни хозяин не пришлись друг другу по душе. Сэу везти Чернецова отказался, и трудно было бы ему добраться к побережью Карского моря через взбухшие снега и вскрывшиеся реки, если бы не добрый «ангел-хранитель» ямальских экспедиций Хаулы Окатэтта. Это на «его земле» стоит сейчас знаменитый поселок Харасавэй, и, вероятно, ямальским геологам следует знать это имя.
Чернецов встретился с Хаулы 24 мая и в тот же день записал в дневнике: «...он умилил своим критическим исследовательским подходом к некоторым вопросам. Он, например, спросил меня, как я буду жить на устье (реки Тиутей. — А. П.) без мяса, не умру ли я там от одной хлебной пищи. Я ответил, что русские от хлеба не помирают, а от одного мяса чувствуют себя очень плохо. Собеседник мой так и просиял — летом ходившие русские (Евладов. — А. П.) так и говорили — с хлеба, говорят, мы не умрем, а на одном мясе плохо...» Смысл разговора, по-видимому, такой: Хаулы беспокоился, не умрет ли русский от голода или цинги. И, лишь удостоверившись, что он уверен в себе, взялся отвезти на безлюдный Тиутей-Сале. В день 1 июня 1929 года Хаулы Окатэтта вывез Чернецова к землянкам «сииртя» — древних морских зверобоев.
Чернецов прожил на мысе Тиутей более полутора месяцев. В одиночку он конечно же не мог произвести значительные раскопки. Он делал зарисовки, чертил планы, собирал подъемный материал — керамику, металлические предметы, поделки из дерева и оленьего рога. Жил один в палатке, охотился...
В середине июля ему пришлось прекратить работы на Тиутей-Сале. Случилось то, чего опасался Евладов. Трагически погибла начальник Североямальской экспедиции Наталья Александровна Котовщикова. Кто принес эту весть на пустынный мыс Тиутей-Сале — неизвестно. Но несомненно, Чернецов узнал о случившемся раньше других. В полевых дневниках он пишет, что уже 17 июля был на реке Тамбей и «под присягой», с приложением личной тамги, собрал сведения об обстоятельствах гибели начальника экспедиции. Котовщикова скончалась в полном одиночестве от холода и цинги на побережье пролива Малыгина, всего в нескольких километрах от ближайших ненецких чумов и стоянки Ратнера, который не знал о ее местонахождении.
С рации Марре-Сале была дана радиограмма в Обдорск: «Марре-Сале сообщило А В тчк Между 17—19 июля берегу пролива Малыгина скончалась Наталья Александровна Котовщикова тчк Причина смерти неизвестна зпт тело найдено холодным зпт остальные просят помощи тчк РИК указал Убеко «Прибой» ожидающих мысу Хаен-Сале снять установить причину зпт собранные материалы тело доставить Обдорск тчк ПредРИКа Чусовитин».
«Прибой» выполнил приказ — подошел к мысу Хаен-Сале, встретился с Чернецовым и Ратнером. С борта судна в Обдорск передали: «Сообщение «Прибоя» Участники экспедиции Чернецов Ратнер здоровы снабжены продуктами зпт продолжают работы мысе Шайтан тчк Экспедиция будет доставлена Обдорск обратным походом Убеко тчк Игнатов».
А. К. Омельчук в книге «Рыцари Севера» пишет о том, что Котовщикова была похоронена Чернецовым и Ратнером на месте гибели. О могиле Котовщиковой у геодезического знака на мысе Хаен-Сале упоминает М. И. Белов. Значит ли это, что «Прибой» не выполнил распоряжение РИКа о доставке в Обдорск тела прибывшей из далекого Ленинграда и погибшей на севере Ямала при невыясненных обстоятельствах начальника экспедиции Комитета Севера? Пока трудно ответить на этот вопрос.
Чернецов и Ратнер продолжали вести археологические работы у пролива Малыгина до сентября. Обратно в Обдорск они, как это и предполагалось, были доставлены Убеко Сибири. Далее до Тобольска плыли по Оби на судах речного каравана Карской экспедиции.
5 февраля 1930 года отчет Чернецова о работе Североямальской экспедиции был заслушан в Москве.
Молчанием почтили память Н. А. Котовщиковой. Научные результаты экспедиции были признаны — открыта новая археологическая культура морских охотников, вписана еще одна страница в историю человека в Арктике.
Имя незаурядного человека, путешественника, исследователя Ямала профессора Б. М. Житкова было нанесено на карту острова Белого по инициативе Евладова. В. Н. Чернецов — крупный советский ученый-северовед, археолог, этнограф — оставил о себе память своими научными трудами. Его имя связано с раскопками на мысе Тиутей. Трагическая гибель Н. А. Котовщиковой оставила след на Хаен-Сале. Лишь имя Владимира Петровича Евладова — организатора и начальника самой крупной в истории изучения Ямала экспедиции — и сейчас мало кому известно. Детальный отчет о путешествии и интереснейшие полевые дневники (теперь уже шестидесятилетней давности!) неизвестны даже специалистам. Нет на карте Ямала имени исследователя, который стал первым в истории арктических путешествий европейцем, ступившим на землю Белого острова, и увидел его реки, озера, растительный и животный мир, охотничьи промыслы и священные места ненцев. Ведь у его предшественников под ногами был лишь снег, а вокруг однообразная белая пустыня, почти неотличимая от скованных льдом вод пролива Малыгина...
© Александр Пика
Полуостров Ямал. Часть суши, окруженная с трех сторон льдом и водой; на востоке это пресные воды Обской губы, на западе — соленые воды Карского моря, на севере и северо-западе — их «смесь».
Где-то близ пересечения параллели и меридиана с одинаковой отметкой 70° находится географический центр Ямала. Конечно, сейчас такими координатами никого не удивишь. Современный деловой путешественник с портфелем, набитым бумагами геологических управлений, или вахтовый рабочий с потертым чемоданчиком, или даже романтически настроенный сотрудник какого-нибудь НИИ — все они могут вылететь из Салехарда в Харасавэй — «столицу» Карской нефтегазоразведочной экспедиции — почти в любой день недели.
В иллюминатор Ан-24 виден заснеженный Полярный Урал и уходяший на запад далекий хребет Пай-Хой, внизу — ослепительная голубизна Байдарацкой губы и ее сверкающие льды, потом бурая, бугристая тундра с хорошо заметными грязно-рваными «язвами» вокруг буровых вышек и газовых распределителей. Самолет делает круг перед заходом на посадку, мелькает плотно укатанная грунтовая полоса аэродрома, и вот уже под ботинками похрустывает ямальский песок.
Если поехать дальше на север на мощном КрАЗе или гусеничном тягаче-вездеходе, то где-то за рекой Тиутей появятся олени и пастухи — цветные малицы, летние чумы, обтянутые брезентом, маленькие строгие оленегонные собачки — и на пустынном берегу старинный жертвенник — куча покрытых плесенью черепов белых медведей.
А если в вибрирующем салоне вертолета Ми-8 полететь на остров Белый, там можно увидеть серые стайки диких оленей, побывать на «полярке» — метеостанции, пообщаться с единственным на острове штатным охотником, добывающим здесь за сезон сотни песцов. А потом, сделав все свои дела, взглянув с высоты полета на поселки восточного берега и голубую жемчужину озера Ямбу, еще успеть вернуться домой, не опоздав к запланированной в выходные дни встрече с друзьями где-нибудь в Москве, Ленинграде, Казани. Баку...
Это сейчас так. Но раньше было не так, и, уверенно обращаясь сегодня с пространством и временем в Арктике, мы должны помнить о тех, кто когда-то впервые прошел эти холодные версты и мили пешком, с оленьей упряжкой или в лодке.
В XVI — XVII веках русские поморы и мангазейские купцы пересекали Ямал поперек. В 1734 году геодезист Селифонтов с отрядом казаков прошел «сухим путем» вдоль всего западного берега, чтобы у входа в пролив зажечь сигнальные огни судам лейтенантов флота Малыгина и Скуратова. В 1827—1828 годах капитан корпуса флотских штурманов И. Н. Иванов и его помощник Н. М. Рагозин с большими трудностями прошли и составили опись всей береговой линии Ямала, захватив и часть острова Белого. В разные годы Норденшельд на «Веге», Нансен на «Фраме», Амундсен, проходя на шхуне «Мод», ступали на землю Ямала. И наконец, в 1908 году по полуострову прошла первая научная географическая экспедиция под началом Б. М. Житкова.
О первых исследователях советского Ямала известно пока немного. Основываясь на малоизвестных, ранее не публиковавшихся материалах — путевых и научных отчетах, полевых дневниках, деловой переписке, попробуем представить, как это было.
Путешествие к Белому острову
17 марта 1928 года из Обдорска (ныне Салехард) «центра» западносибирских тундр — выступил на север необычный санный поезд — «аргиш» — несколько десятков тяжелогруженых нарт, запряженных четверками оленей. Невдалеке двигалось сменное стадо в полторы сотни голов.
По праву проводника экспедиции «нарьяна луце» («красных русских») на передовой упряжке сидел ненец Хэму Хороля, за ним следовали другие участники экспедиции, семьи пастухов. Дорога за Обь была трудной. Олени, исхудавшие от малокормицы на вытоптанных ягельниках окрестностей Обдорска, тянули груз, выбиваясь из сил. Полусгнившая упряжь часто рвалась, ломались нарты. То и дело приходилось останавливаться, перепрягать оленей, ремонтировать нарты, подвязывать и крепить поклажу.
Пять дней спустя, в ночь на 22 марта, близ фактории на реке Щучьей экспедиционный обоз догнали еще две легкие упряжки. У одной из них сломанные копылья нарты были умело перевязаны веревкой и чудом держались. Ее седок — известный в тундре «олений доктор», сотрудник Обдорского ветеринарно-бактериологического института Д. В. Калмыков - выглядел так, что даже с близкого расстояния его можно было принять за ненца.
Седок на другой нарте также был одет во все ненецкое, только из-под капюшона малицы поблескивали стекла очков. Начальнику Ямальской экспедиции Уральского областного земельного управления и Уралкома Севера Владимиру Петровичу Евладову было тогда неполных 35 лет. Член партии большевиков с сентября 1917 года, участник февральских революционных событий в Петрограде, делегат IV Чрезвычайного съезда Советов, Евладов закончил гражданскую войну в составе частей Красной Армии, сражавшихся с белогвардейскими отрядами барона Унгерна. Возвратившись в 1921 году из Монголии на родной Урал, он работал в партийных и хозяйственных организациях Уфы, Челябинска, Свердловска. Но видно, его призванием была не кабинетная работа. В 1926 году он отправляется на Ямал в составе полевого лечебно-обследовательского отряда, проводившего работы по организации медицинской помощи населению тундр. И вот новая экспедиция...
В ноябре 1927 года Уральский облисполком принял постановление, в котором указывалось: «Для всестороннего изучения политико-экономического состояния, жизни, быта, обычного права ямальских кочевников, флоры, фауны, оленеводства, пушного и рыбного промыслов, товарно-меновых отношений, производства и потребления, работы торгово-заготовительных организаций направить комплексную экспедицию на Ямальский полуостров сроком на полтора года в составе начальника экспедиции В. П. Евладова, охотоведа Н. Н. Спицина, зоотехника П. П. Королева, товароведа И. В. Каргопольцева». В состав экспедиции вошли также переводчик М. Ф. Ядопчев, практикант В. И. Терентьев, пастухи Филиппов, Хатанзеев, Тибичи с семьями.
Вместе с Ямальской экспедицией должен был проводить летние полевые работы и отряд Обдорского ветеринарно-бактериологиче-ского института: начальник ветврач Д. В. Калмыков, ветфельдшер И. Тихонов, переводчик А. Абросимов, пастухи Артеев (с семьей) и Рочев.
Маршрут и план работы экспедиции были обсуждены и одобрены в Свердловске и Москве. В обсуждении участвовали крупные советские ученые — специалисты по проблемам Севера: этнограф профессор В. Г. Тан-Богораз, зоолог профессор А. А. Бялыницкий-Бируля, член бюро Комитета Севера профессор С. А. Бутурлин, геоботаник (тогда еще не профессор) Б. Н. Городков, известный исследователь Ямала и Русского Севера профессор Б. М. Житков, специалист по северному оленеводству С. В. Керцелли и другие. Тщательно готовилось снаряжение. Экипировка, меховые палатки заказывались в Ленинграде и Обдорске.
Не обошлось без скептиков и маловеров. Нашлись у экспедиции и недоброжелатели. Заведующий Обдорским зоотехническим пунктом в письмах в Свердловск и Москву писал о ненужности каких-либо экспедиций «из центра», просил об отмене экспедиции. По-видимому, не без его участия в газете «Уральский рабочий» (№ 67 от 20 марта 1928 г.) был даже опубликован злой фельетон под заглавием «Наша марка!», в котором автор, скрывшийся под псевдонимом Чилим (хищный водяной жучок. — А. /7.), высмеивал идею организации экспедиции. Потом были тощие олени, гнилая упряжь, отказ в помощи и кредите экспедиции в Обдорске. И все же, несмотря ни на что, выступили в путь, и к концу апреля отряд уже затерялся в снегах южного Ямала.
От фактории Шучья повернули прямо на север и стали на обычный весенний путь кочевых ненецких хозяйств. Основная масса ямальских оленеводов уже ушла вперед на 100—150 километров. Нужно было убегать от наступающей весны, опасаясь внезапного потепления, вскрытия и разлива рек, которые могли остановить движение экспедиции.
Как ни спешили, но праздник 1 Мая решено было отметить торжественно, конечно насколько позволяла походная обстановка. Все собрались в чуме пастухов на общий обед. За праздничной едой Евладов и Спицин вспоминали прежние «маевки», рассказывали пастухам о том, как празднуют 1 Мая рабочие в больших городах. Калмыков переводил рассказ на зырянский язык.
5 мая перешли реку Танлова — приток Щучьей. 7 мая опять остановка, уже по инициативе пастухов: 22 апреля (по старому стилю) — Егорьев день — праздник пастухов. К тому же начался отёл. С того дня до реки Юрибей экспедицию вел новый проводник Хот Еэынги. Призрак нежеланной весны все время маячил за спиной, снег заметно таял, идти становилось все труднее, усиливалось беспокойство за выполнение маршрута. «Теперь стало ясно, — пишет Евладов в отчете, — что попасть на Белый остров так быстро, как я рассчитывал, не удастся. Необходимо обеспечить экспедицию хорошей летней стоянкой, для чего следовало спешить во что бы то ни стало, даже ценой жизни оленей». Планы перестраивались на ходу. Решено было закончить весеннюю кочевку по достижении реки Тиутей (Моржовая).
9 мая Ямал «попотчевал» экспедицию мокрым снегом с дождем, а с 10 мая стали двигаться только по ночам — снег тверже. Но и этого было недостаточно; опасность застрять надолго на южном Ямале из-за весенней распутицы угнетала людей. В эти дни в лагерь экспедиции приехали ненцы Яунгад Хадампи и Олю Окатэт-та. Они сказали, что за плату продуктами готовы доставить часть груза экспедиции в район Тиутей-Яхи. Ранее они отказывались от этого выгодного для них предложения, откровенно говоря, что у них могут быть неприятности. Ведь они бедняки, а богатые оленеводы могут спросить у них: «Зачем привели сюда русских?» Теперь же они согласились. Значит, можно уже предположить, что в отношениях экспедиции с местными жителями «лед тронулся». Хотя было ясно, что недоверие еще полностью не преодолено.
Освободившись от более чем полутонны груза, отряд стал двигаться быстрее, перешли реку Иоркуту. Быстрыми переходами наверстали упущенное, догнали оленеводов. Вокруг стало попадаться больше чумов, дыхание весны уже не так сильно чувствовалось — ее обогнали.
27 мая пересекли реку Юрибей. За Юрибеем ушел на свою «вотчину» Хот Езынги. Нужен был новый проводник, но никто из ненцев не хотел оставлять свое стадо даже ради хорошей платы за работу проводником экспедиции — ведь в это время отёл уже был в разгаре. Но вот в гости, прослышав о запасах чая, сахара, масла и о гостеприимстве начальника экспедиции, ехали все.
Сделали несколько переходов без проводника, а затем пошли вместе с кочевым хозяйством братьев Пуйко — Парыси и Нумеда. Нумеда Пуйко оказался бывалым морским охотником. Он «своим способом» пересадил мушку и прицел на ружье Евладова — ружье стало бить точнее, много рассказал о промыслах в Карском море.
К 6 июня отряд достиг озера Ней-То. Здесь расстались с братьями Пуйко. Их сменил бедняк-олене вод Хасовоку Окатэтта. Знаменитое озеро Ней-То, лежащее на историческом пути русских мореходов через Ямал в Сибирь, обходили на следующий день. Обоз медленно и осторожно двигался вдоль северного берега озера по глубокому и тесному ущелью, над которым нависли наметы снега, грозя оборваться и мощной лавиной засыпать людей и оленей. Тут еще стояла суровая зима, воды Ней-То были крепко скованы льдом.
Отряд находился вблизи «географического центра» полуострова Ямал, координаты — 70° северной широты и столько же восточной долготы. Отсюда на легкой нарте, без груза, уже можно достичь Белого острова за несколько «долгих» касланий. Но такое краткое путешествие ничем бы не отличалось от поездки на Белый в 1908 году Б. М. Житкова. Евладову же хотелось попасть на остров летом, когда никто, кроме ненцев, там еще не бывал. Поэтому ближайшая цель весеннего маршрута оставалась прежней — река Тиутей.
Ушел проводник Хасовоку. Далее экспедицию сопровождал богатый оленевод Мыйти Окатэтта. На Ямале ему было прозвище Чугунная Голова. В 1908 году Б. М. Житков, удивленный необычной внешностью Мыйти — высоким ростом, мощным телосложением, чертами лица «более чукотского, чем самоедского, типа», а также удачливостью в «оленных делах», вручил ему бронзовую медаль Императорского общества акклиматизации животных и растений. Теперь вот, через 20 лет, Мыйти встретился с новой экспедицией.
С Мыйти сделали несколько трудных кочевок. Евладов пишет: «Днем все время светило яркое солнце, свет сделался невыносимым. Мы шли на север по ночам, а впереди нас перед глазами стояло полуночное солнце». Ушел на свою «вотчину» Мыйти, дальше отряд сопровождали поочередно Ензеда и Тилянг Окатэтта — состоятельные ямальские оленеводы. 22 июня измученные люди и олени стояли на водоразделе полуострова Ямал (хребет Ямал-Хой), у истока реки Тиутей. Отсюда повернули на запад и после нескольких переходов 9 июля стали лагерем на летовку.
Итак, ценой большого физического напряжения, во многом лишь благодаря помощи ненцев весенний маршрут был выполнен. За 70 суток сделали 42 перехода. Нужно было дать отдых людям и животным.
Побережье Карского моря теперь было почти рядом — в двух суточных переходах от лагеря экспедиции. Весенние морские промыслы ненцев уже начались. Решено было послать на побережье товароведа Каргопольцева. Эта поездка, однако, не удалась. Ненцы противодействовали движению Каргопольцева к морю, и вскоре по выезде из лагеря он оказался от моря совсем далеко, в бассейне реки Венуй-Едо. Он вынужден был вернуться в лагерь, привезя с собой самые нелепые слухи об экспедиции. Говорили, что «началась война, пришли два красных отряда отбирать оленей, надо от них скрываться и не пускать их туда, куда они хотят». Снова нужно было заняться опровержением вредных слухов, которые мешали работе. Поэтому главной задачей короткой летовки на реке Тиутей стало установление самых лучших, дружеских отношений с местным населением. Опять начались обоюдные поездки в гости, знакомства, расспросы, рассказы, угощение — сахар, масло, баранки и чай, чай, чай...
По плану работ на лето экспедиционный отряд разделился на две группы. Отряд из Обдорска и свердловчане Каргопольцев с Королевым составили «южную группу». Район их работ — юго-западная часть Ямала до мыса Марре-Сале.
Экспедиционное стадо оленей под наблюдением пастухов оставалось на летовку в районе между реками Тиутей и Харасовой. «Северная группа» — Евладов, С пинии. Ядопчев, пастух Хатанзеев — готовилась в плавание на лодке вдоль берегов Ямала к острову Белому. Встреча обеих групп была назначена на 1 октября в условленном месте у озера Ней-То, куда заблаговременно должны были доставить «зимние» нарты экспедиции и подогнать оленей.
Лагерь экспедиции стоял на «вотчине» Хаулы Окатэтта — опытного морского зверобоя и хорошего оленевода, пользовавшегося большим авторитетом у всего населения Ямала. В 1908 году он, так же как и некоторые другие ненцы Ямала, получил от Б. М. Житкова медаль Общества акклиматизации и вот уже 20 лет (!!!) терпеливо ждал от него якобы обещанную «бумагу», дающую ему право на «управление всеми самоедами». Хаулы был небогатый, но серьезный человек, о «бумаге» он напомнил и Евладову.
Северный берег Тиутей-Яхи «принадлежал» Сэу Яптику, о котором поговаривали, что он шаман. 13 июля начались «встречи в верхах» и переговоры о лодке. Евладов пишет: «Много интересных моментов имели эти и последующие переговоры с Хаулы и Сэу Яптиком, прежде чем я получил в свое распоряжение лодку тридцатилетнего возраста. Еще более того потребовалось «дипломатических подходов», чтобы получить и опытных спутников. Сначала выбор «хозяев края» остановился на лодке Хаулы, но она оказалась так стара, что ее начали разбирать. Потом перешли на лодку Сэу Яптика и долго на нее ориентировались, но потом хитрый старик заменил ее лодкой Едайко Яптика».
Проводниками пожелали быть сами Хаулы и Сэу. Само собой, должен был собираться в путь и хозяин лодки. Хотя наиболее опытный шкипер Хаулы Окатэтта и имел «крепкий зарок» не выходить никогда в море, после того как его бурей однажды унесло на Новую Землю, все же и его удалось убедить, настаивая на том, что сопровождение русских избавляет его от клятвы. Сэу же, по словам Евладова, заявил, что «даже опытные промышленники гибнут в море и что они не могут поручить судьбу русских молодым проводникам».
26 июля лодка спустилась в устье Тиутей, еще двое суток не выходили в море, ожидая попутного ветра. Это позволило Евладову предпринять несколько экскурсий по мысу Тиутей-Сале, осмотреть жертвенники и землянки «сииртя» — древних морских зверобоев Ямала. Перед выходом в море каждый бросил в воду монетку в дар местному богу моржей. Отказался выполнить обряд лишь охотовед Спицин, чем сразу нажил себе недоброжелателя в лице старика Сэу, который время от времени с серьезным видом подходил к начальнику и шепотом делился опасениями, что, по его, Сэу, мнению, охотовед Миколаиць не человек вовсе, а... черт. Старика успокаивали.
Вышли в море. Дул порывистый юго-западный ветер, ледяные поля свободно плавали в нескольких милях от берега. Лодка несколько раз подходила ко льдам, чтобы запастись пресной водой и в надежде подстрелить зверя — моржа или тюленя. Впереди до Белого острова лежало 500 километров пути.
Плавание длилось 13 суток. 10 августа у устья реки Ептармы их догнала весть о том, что в чуме Едайко Яптика болезнь. Лодку отпустили и перешли на сушу. Остановились в чуме старейшего жителя ямальских тундр по имени Тар Ямал. Как оказалось, старик лично встречался и помнил предводителя ненецкого восстания 1836—1837 годов Ваули Пиеттомина и экспедицию 1880 года на Полярный Урал Финша и Брэма. Затем на оленях перекочевали в чум зажиточного оленевода Някучи Вэненга.
К этому времени отношение жителей Ямала к экспедиции переменилось к лучшему. Добрая весть о «красных русских» шла впереди отряда. Везде их встречали дружелюбно. Евладов пишет: «Самоеды Ямала (имеется в виду самая северная оконечность полуострова. — А. П.) давно знали о нашем прибытии, оказывали всяческое содействие, проявляли предупредительность и внимание. Ни тени недовольства приездом незваных гостей, ни тени страха перед «начальством» не наблюдалось. Дети и те ожидали нас. В одном месте навстречу нам выехал восьмилетний мальчик. Отец его объяснил, что мальчик никогда еще не видел русских и боялся, как бы они не проехали мимо. Он выехал звать нас к себе в гости в чум».
Все складывалось благополучно, но успокаиваться было рано. 15 августа группа Евладова выехала к проливу Малыгина. В хорошую, ясную погоду с этого места остров Белый виден на горизонте, но в тот день видны были лишь пустынные серо-стальные воды Карского моря под пасмурным небом. Горизонт и остров были закрыты туманом. Здесь, у чума Нгедруй Ядне, путешественники наткнулись на настоящую «белоостровскую заставу». Ненцы не желали, чтобы пришельцы ступили на их «священную землю». Нужно было преодолеть это сопротивление, но не грубым напором, а дружелюбием, разъяснением целей экспедиции. Переговоры Евладова с Ядне — это, пожалуй, один из самых драматических моментов в судьбе экспедиции. Рассказ Евладова об этих переговорах приведем полностью: «На мое заявление о поездке на остров Белый Нгедруй Ядне сказал, что лодок нет и нам ехать нельзя. Я почувствовал в его объяснениях то же нежелание пустить нас на остров, которое помешало Б. М. Житкову в 1908 году углубиться на территорию острова и создало ряд препятствий штурману Иванову в 1828 году исследовать внутренность острова.
Я считал своей обязанностью использовать все средства, имевшиеся в моем распоряжении, чтобы попасть на остров на такое время, какое нам потребуется для его исследования. В случае необходимости я решил не останавливаться перед некоторым нажимом и угрозой вызова противодействующих чумов в Обдорский РИК зимою для объяснений. Практика первого прибрежного чума предрешала отношение к нашему плану и всех остальных, поэтому здесь нужно было исчерпать все разговоры до конца. Тактику дипломатии и обходных путей я решил оставить сразу и сказал:
— Послушай, старик (вэйсако), что я тебе скажу.
— Скажи, послушаю, чего плохого?
— До нас здесь были два русских человека, одного ты не помнишь, а другого знаешь [прим.: Имеются в виду штурман И. Н. Иванов и Б. М. Житков.]. Обоим этим людям самоеды не давали проехать на Белый остров. Теперь ты мне говоришь, что нет лодок, и я ехать тоже не могу. Большой выборный начальник, который послал нас сюда, велел поехать на Белый остров, и я должен там быть. Будешь ли ты мне помогать или нет — все равно я там буду.
— Как терпишь [прим.: Ненцы употребляют выражение «терпит» в значении «не может», «не способен», «не нравится» и прочее.], если лодок нет?
— Вон у тебя три калданки я видел на нартах. Наверное, ты их не пожалеешь, а я свяжу их плотом, поставлю парус и подожду ветра...
— Так не терпишь, вода большая, другого берега не видно.
— Ну, если мы погибнем, тогда нас спрашивать ни о чем не будут. Так мне легче, чем не поехать на Белый. А куда девались три лодки Яптиков и Ямалов?
Они три дня назад ушли на остров промышлять оленя.
— Почему же не дождались меня, ведь я писал бумагу?
— Бумага прошла «хребтом», ко мне не попала, и я не знал, получили ли они.
— Вэйсако, хитрить со мной не надо. Ты знаешь, песец хитрит, а в слопец попадает. Хочешь, я скажу, почему вы не пускаете нас, русских, на Белый остров?
— Ну, скажи.
— Там, на Белом острове, есть у вас главный бог Сэру Ирику («белый дедушка»). Там есть много других идолов, и вы боитесь, что мы тронем, разорим, а святую землю оскверним своими ногами.
— Как ты знаешь? Этого даже не всякий самоедин знает!
— Я еще много другого знаю: я знаю, как солнце по небу ходит, знаю, почему длинная ночь бывает у вас, знаю, почему ночью свет бывает и многое другое. Ты со мной не хитри, я знаю, что ты думаешь.
«Я-вой, я-вой», — удивленно сказал он, и суеверный страх мелькнул в его глазах. Он спокойно сидел за чаем, по плечам свисали волосы, свалявшиеся в колтун, остальные волосы торчали вокруг головы. Четыре промышленника-сына сидели напротив и хранили молчание, пока отец разговаривал. Женщины суетились у чая, наш охотовед с интересом наблюдал эту своеобразную борьбу.
— Вэйсако! Скажи всем самоедам, что мы приехали сюда не для богов, а для людей. Богов ваших мы не только трогать, даже смотреть на них не будем, если по дороге попадутся. На острове нам нужно посмотреть, много ли диких оленей осталось, долго ли они вас кормить будут.
Много еще было разговоров у нас, пока старик наконец сказал:
— Однако, тебе надо помогать.
— Как будешь помогать, раз лодок нет?
— Одна-то лодка есть, вчера пришла.
— Ну вот, я вижу, что ты настоящий друг, так и скажу большому выборному начальнику.
— Я тебе дам сына, пусть едет с вами. Он все знает на острове, он стреляет хорошо, вот он сидит...»
Итак, лодка была получена, а с нею и надежные проводники. Дорога на остров Белый была открыта!
А ведь попасть на Белый легко никому еще не удавалось. Б. М. Житков пишет: «Дело, было не очень простое — не с точки зрения каких-либо трудностей пути, но с точки зрения религиозной». В 1908 году он пробыл на покрытом льдом и снегом острове всего несколько часов, так и не увидев ничего примечательного. «Верст пятнадцать мы проехали, — пишет он, — увидев только нескольких снегирей».
Ранней весной 1827 года штурман Иванов (или «турман», как называли его ненцы) с помощником Рагозиным не смогли провести полную опись берегов Белого острова из-за сопротивления ненцев.
В тот же день выехали к устью реки Яхады. Евладов поставил на руле лодки массивную сургучную печать и вдавил серебряный рубль. Это означало, что лодка не может двигаться с места, пока печать не снята. Рубль означал, что с этого момента за лодку хозяину будут платить деньги.
18 августа Евладов посетил гидрографическое судно Убеко Сибири* «Прибой». Незадолго до этого его группа встретилась с картографической партией, проводившей съемку береговой линии, под руководством топографа А. А. Деева. Визит на клипер «Прибой» разочаровал. Корреспонденции из Обдорска для участников экспедиции моряки просто не захватили. Хлеб и другие продукты (за исключением масла и сахара) выдать отказались. Евладову выдали квитанцию, по которой он мог получить два мешка муки на базе Тамбей — в 250 километрах от корабля. С судовой радиостанции были переданы телеграммы Евладова в Свердловск и в Москву, в Комитет Севера.
На следующий день морская лодка была снаряжена. После некоторых церемоний всех отплывающих в последний раз окурили оленьим жиром, и рано утром 20 августа двинулись в путь. Пролив Малыгина пересекли под парусом за 12 часов, и к 5 часам вечера якорь был брошен на отмели у южного берега острова. Самое трудное препятствие было преодолено. Понятны радость и волнение путешественников. «Мы были в отличном настроении, — пишет Евладов, — нам казалось, что даже при отсутствии каких-либо иных результатов достижение необитаемого и неисследованного острова Белого, накладка его ситуации на карту, уже оправдывает расходы, хоть и не отвечает вполне существу задания экспедиции. Эта победа над трудностями пути, которых было так много, начиная с самого Обдорска, победа над скептиками, которые не верили в возможность достижения Белого острова, укрепляла волю к дальнейшим исследованиям».
Здесь ненадолго оставим Евладова и его спутников, потому что пришла пора начать рассказ о другой экспедиции.
По следам древних арктических охотников
Североямальская экспедиция была снаряжена научно-исследовательской секцией Комитета Севера при Президиуме ВЦИК для изучения этнографии и археологии Ямала. Исследовательские работы предполагалось вести у пролива Малыгина и на острове Белом. В составе экспедиции — начальник этнограф Наталья Александровна Котовщикова, археолог-этнограф Валерий Николаевич Чернецов, зоолог Константин Ратнер — все студенты географического факультета Ленинградского университета.
Гидрографическое судно «Полярный» с участниками экспедиции на борту вышло из порта Архангельск 8 августа 1928 года. Это был низкий, с закругленным форштевнем китобоец (водоизмещение — 575 тонн), построенный в Норвегии в 1910 году для промысла. Китов ему не хватило, и в 1915 году он был приобретен русским морским ведомством для поисков «Св. Анны» и экспедиции Брусилова.
12 августа «Полярный» прошел Индигскую губу и уже к 23 августа подошел к мысу Марре-Сале на Ямале. Предполагалось, что Североямальская экспедиция высадится у пролива Малыгина, но по каким-то причинам судно изменило курс. Решено было сойти на берег у Марре-Сале. Из-за шторма этого сделать сразу не удалось, судно ушло на двое суток «штормоваться» в море, и лишь 25 августа Котовщикова, Чернецов и Ратнер ступили на землю Ямала.
Ненцев со стадами в это время здесь поблизости не было. Имея большое количество продуктов и снаряжения при полном отсутствии транспорта, экспедиция долго не могла не только сдвинуться с места, но даже перебросить грузы поближе к радиостанции Марре-Сале. 13 сентября в лагерь Котовщиковой приехали гости из «южной группы» экспедиции Евладова. Узнав, что молодые исследователи намереваются вести работы на самом Севере, у пролива Малыгина, они (скорее всего Каргопольцев) посоветовали нанять «самоедскую ладью». Стали ждать «ладью». 16 сентября пришла на Марре-Сале лодка ненцев Пуйко, но хозяева ехать на Север отказались.
Кто-то из ненцев рода Хороля все же помог вывезти грузы поближе к радиостанции, и лишь через месяц после высадки, 26 сентября, можно было уйти с побережья в глубь ямальских тундр. Часть пути шли вместе с Каргопольцевым, который начал продвигаться к условленному месту встречи у озера Ней-То. Чернецов и Ратнер продвигались от чума к чуму, пользуясь неписаными правилами северного гостеприимства или беря нарты и оленей у ненцев за плату. В пути их отношения с оленеводами складывались то лучше, то хуже в зависимости от характера просьб, настойчивости, такта и настроения гостей и хозяев.
1 октября не одна, а две экспедиции встретились у озера Ней-То. Вот как пишет о первых минутах встречи Евладов: «Не было еще полудня, когда мы, вскочив на пригорок, воткнулись в наш стан. Собаки кинулись кучей с громким внезапным лаем, и из-за чума и палатки Ветеринарно-бактериологического института (наша не была поставлена) выскочили люди, столпились и изумленно смотрели на 11 нарт, влетающих полным махом в стан. Я поднял руку и приветственно махнул. Вася бросился к нам и закричал: «Наши, наши!» В толпе я увидел Наталью Котовщикову — значит, дождалась. Трогательная горячая встреча, радушие, смех, общая радость по поводу благополучного свидания. Первые разговоры ото всех сразу и всем сразу:
— Были ли на Белом острове?
— Десять дней прожили.
— Как олени?
— Ничего, была чесотка, теперь почти ликвидирована.
— Где Иван Васильевич (Каргопольцев. — А.П.)?
— Он ждет на зимних нартах, туда одно каслание.
— Как вы здесь, Наталья Александровна?
— Пароход не дошел до Белого, высадил нас на рации Марре-Сале.
— Вот несчастье!»
«Южная» и «северная» группы отчитались о пройденном маршруте, о результатах работ. «Южный» отряд покинул лагерь на Тиутей-Яхе 21 июля. Он ушел к реке Харасовой и далее на юг через Наду-Яху к реке Морды. На лодках спускались к устью Морды, потом на наемных оленях передвигались по побережью Карского моря. Каргопольцев работал в паре с ветфельдшером Тихоновым. Собирали сведения об оленеводстве, о морских промыслах, о возможности торговли с ненцами. Ветеринарно-бакте-риологический отряд проводил работы по своей программе — в ненецких стадах и на не посещаемых оленеводами безлюдных территориях, где в прошлые годы свирепствовала сибирская язва.
К концу сентября они вышли к установленному месту встречи у озера Ней-То.
Евладов рассказал о плавании к проливу Малыгина и посещении острова Белого. «Северной» группой были собраны сведения о ямальской популяции дикого северного оленя, о ненецких промыслах «дикаря» на острове. Собраны материалы к карте северной части Ямала и острова Белого, записана ненецкая топонимика внутренней части Белого острова. Случайно Евладову удалось побывать у жертвенников на западном побережье острова, а затем ненцы позволили осмотреть главную святыню — жертвенник хозяина острова, покровителя диких оленей Сэру Ирику. Возможно, Евладов и Спицин были первые европейцы, лично познакомившиеся с «белым дедушкой».
Из-за нехватки хлеба путешественники были вынуждены отказаться от попытки пересечь остров пешком с юга на север — 70—80 километров по болотистой тундре. О северном береге ничего не могли сообщить им и ненцы, которые вообще туда не ходили. Перед отъездом с острова на высоком мысе Вангутта-Сале был сооружен памятный знак экспедиции. Единственный раз за всю экспедицию было предложено дать новое географическое название — мыс Сидя-Хаген-Сале («два святых мыса») назвать мысом Житкова, так как это та точка острова, куда он выехал на оленях весной 1908 года.
30 августа возвратились на материк. Были продолжены похозяйственные описания и бюджетные опросы оленеводов, собирались сведения об охоте на дикого оленя и морских промыслах в прол и ве Малыгина. Осматривались ягельники на предмет возможности выпаса крупных оленьих стад в арктической тундре и зимой. Евладову удалось побывать и сфотографировать главный жертвенник Яумал-Хэ.
Евладов, зная о готовящейся экспедиции молодых ученых-ленинградцев, беспокоился, не застав их в августе у пролива Малыгина, а еще больше был обеспокоен, встретив их в октябре и узнав сложившуюся ситуацию и их планы.
5 октября экспедиции расстались. Котовщикова, Чернецов, Ратнер и Вася Терентьев возвратились к своей базе на Марре-Сале, а Евладов и его товарищи остались в лагере на Ней-То, ожидая хорошего снежного пути для кочевки на юг. Обратный путь экспедиции Евладова проходил вдоль восточного берега озера Ямбу. Здесь был осмотрен древний русский волок из Ямбу в Ней-То. Промеры перешейка и пробы грунта брались с практической целью — думали о возможности восстановления «малого судоходства» по древнему пути.
Последний месяц кочевок был особенно труден из-за отсутствия продовольствия. Питались одним мясом, на десерт — чай с заплесневелыми сушками.
В конце декабря отряд возвратился в Обдорск. Там в эти дни проходил районный съезд Советов. Евладов принял участие в заседаниях сначала в качестве гостя, а затем делегата с решающим голосом. В начале февраля, закончив сборы, Евладов и Королев выехали к зимним стойбищам ямальских ненцев на реке Ерудей, а охотовед Спицин — в Березовское лесничество на Казым, Полуй, Куноват. Здесь они встретились со своими старыми знакомыми с Ямала.
У Евладова со многими оленеводами сложились самые теплые, дружеские отношения. Ему не раз приходилось слышать: «Ты, однако, самоедин — говоришь, как мы, ешь сырое мясо с нами вместе, нашу одежду носишь. Наш ты, однако. Другие сырое мясо и кровь пить не терпят». От ненцев он получил прозвище Ямал Харют-ти (ямальский житель), иногда его дружески величали Гайво Хо-риче (лысая голова). Авторитет начальника экспедиции у коренных жителей тундры был велик. К нему издалека ехали с просьбами о помощи, приходили за советом, приглашали на семейные праздники. Отношения экспедиции с жителями Ямала можно считать образцом дружбы советских людей разных национальностей.
В июне 1929 года все участники экспедиции возвратились в Свердловск [прим.: О путешествии к Белому острову Евладов рассказал в небольшой книге, изданной в 1930 году в Свердловске. Книгу Евладова «В тундрах Ямала» сейчас можно найти лишь в самых крупных научных библиотеках страны, она стала библиографической редкостью.]. А в это время экспедиция Котовщиковой продолжала работать в Ямальской тундре.
Новый 1929 год они встретили не у реки Харасовой, как предполагал Евладов, а на крайнем северо-востоке полуострова, у мыса Поелово. «Гостевали» в чуме Някоче Вэненга. В эти дни самым главным для молодых исследователей было приспособиться к суровой обстановке кочевой жизни, овладеть в достаточной степени ненецким языком, чтобы собирать этнографический материал...
В феврале сплошную полярную ночь прорезали первые лучи солнца. Чернецов стал ездить с ненцами на ледовый припай охотиться на тюленей, часто выезжали на берег и Котовщикова с Рат-нером. Интересы Чернецова все больше сосредоточивались на тех сторонах хозяйства и жизненного уклада ямальских ненцев, которые были связаны с их временной оседлостью на побережьях и морской охотой. Постоянные поездки на берег и обратно в глубь тундры, иногда за десятки километров, не нравились Чернецову. Он предложил своим товарищам пожить некоторое время отдельно от ненцев. Настоящего эскимосского иглу у них не получилось, но все же они втроем прожили на мысе Поелово несколько дней в построенной ими снежной норе.
Отношения с Някоче Вэненга, уже начинавшим тяготиться гостеприимством, стали постепенно портиться. Нередко вспыхивали ссоры, произносились обидные слова. Действительно, содержать в чуме троих гостей было нелегко. Пришлось разъехаться и гостить поодиночке в разных чумах, иногда совсем неблизко друг от друга. В середине февраля у одного из гостеприимных хозяев за одну ночь волки зарезали 26 оленей. «Вину» за это он возложил на Котовщико-ву, объясняя потраву тем, что, когда русскую женщину возили на его оленях к священному месту на Яумал-Хэ, она (возможно!) переступила через череп или зуб белого медведя, который мог (!) находиться под снегом. Она этим прогневила духов, которые стали мстить его оленям. Разубедить суеверных оленеводов было невозможно.
В марте кочевали вдоль рек Хабей и Пясадай. Котовщикова стала уже хорошо понимать ненецкую речь, много записывала. Чернецов охотился, часто неудачно и с риском для жизни, собирая сведения о промыслах морского зверя. Ратнер помогал им во всем и, видимо готовясь к летним зоологическим работам, штудировал книги по экологии птиц и ластоногих. Вася Терентьев работал отдельно. Он продолжил бюджетные похозяйственные обследования, начатые Евладовым.
Без привычки к суровому климату, достаточного знания языка, не всегда в дружелюбном окружении, часто в одиночку и в отрыве друг от друга, жилось им зимой 1929 года конечно же нелегко. Но они перенесли все с мужеством и твердостью духа.
Однако были и приятные моменты. С весной прибыла долгожданная почта. Дошли письма от Евладова, а профессор Тан-Бо-гораз порадовал своих учеников письмом и посылкой с гостинцами. Приближалось лето, солнце грело все жарче, чумов и интересных людей вокруг стало больше. Снег сползал с вершин холмов, и теплые островки земли спешили занять хлопотливые гусиные семьи. Жить становилось лучше, веселее.
По-видимому, только весной 1929 года у Чернецова сложился план, не предусмотренный первоначальной программой летних работ. Возможно, от Евладова, а может быть, и зимой от разговорчивого Някочи Вэненга Чернецов узнал о древних землянках на мысе Тиутей-Сале. Он предложил начальнику экспедиции Котовщико-вой провести археологические разведки не только у пролива Малыгина, но и на Тиутей-Сале. Так как основная трудность заключалась теперь в том, как добраться за сотни километров к югу, к реке Тиутей, то он взял это трудное дело на себя, предоставив своим товарищам работать в уже знакомых им местах на побережье пролива Малыгина. Была, правда, и другая идея — провести летом археологическую разведку на Белом, но... все решил случай. Кто-то из ненцев ехал на юг «по хребту» и мог подбросить попутчика к верховьям Тиутей-Яхи. Сборы были недолги, и через несколько дней Чернецов уже был в гостях у «хозяина» реки Тиутей Сэу Яптика. Несколько дней прожил он у Сэу. По-видимому, ни гость, ни хозяин не пришлись друг другу по душе. Сэу везти Чернецова отказался, и трудно было бы ему добраться к побережью Карского моря через взбухшие снега и вскрывшиеся реки, если бы не добрый «ангел-хранитель» ямальских экспедиций Хаулы Окатэтта. Это на «его земле» стоит сейчас знаменитый поселок Харасавэй, и, вероятно, ямальским геологам следует знать это имя.
Чернецов встретился с Хаулы 24 мая и в тот же день записал в дневнике: «...он умилил своим критическим исследовательским подходом к некоторым вопросам. Он, например, спросил меня, как я буду жить на устье (реки Тиутей. — А. П.) без мяса, не умру ли я там от одной хлебной пищи. Я ответил, что русские от хлеба не помирают, а от одного мяса чувствуют себя очень плохо. Собеседник мой так и просиял — летом ходившие русские (Евладов. — А. П.) так и говорили — с хлеба, говорят, мы не умрем, а на одном мясе плохо...» Смысл разговора, по-видимому, такой: Хаулы беспокоился, не умрет ли русский от голода или цинги. И, лишь удостоверившись, что он уверен в себе, взялся отвезти на безлюдный Тиутей-Сале. В день 1 июня 1929 года Хаулы Окатэтта вывез Чернецова к землянкам «сииртя» — древних морских зверобоев.
Чернецов прожил на мысе Тиутей более полутора месяцев. В одиночку он конечно же не мог произвести значительные раскопки. Он делал зарисовки, чертил планы, собирал подъемный материал — керамику, металлические предметы, поделки из дерева и оленьего рога. Жил один в палатке, охотился...
В середине июля ему пришлось прекратить работы на Тиутей-Сале. Случилось то, чего опасался Евладов. Трагически погибла начальник Североямальской экспедиции Наталья Александровна Котовщикова. Кто принес эту весть на пустынный мыс Тиутей-Сале — неизвестно. Но несомненно, Чернецов узнал о случившемся раньше других. В полевых дневниках он пишет, что уже 17 июля был на реке Тамбей и «под присягой», с приложением личной тамги, собрал сведения об обстоятельствах гибели начальника экспедиции. Котовщикова скончалась в полном одиночестве от холода и цинги на побережье пролива Малыгина, всего в нескольких километрах от ближайших ненецких чумов и стоянки Ратнера, который не знал о ее местонахождении.
С рации Марре-Сале была дана радиограмма в Обдорск: «Марре-Сале сообщило А В тчк Между 17—19 июля берегу пролива Малыгина скончалась Наталья Александровна Котовщикова тчк Причина смерти неизвестна зпт тело найдено холодным зпт остальные просят помощи тчк РИК указал Убеко «Прибой» ожидающих мысу Хаен-Сале снять установить причину зпт собранные материалы тело доставить Обдорск тчк ПредРИКа Чусовитин».
«Прибой» выполнил приказ — подошел к мысу Хаен-Сале, встретился с Чернецовым и Ратнером. С борта судна в Обдорск передали: «Сообщение «Прибоя» Участники экспедиции Чернецов Ратнер здоровы снабжены продуктами зпт продолжают работы мысе Шайтан тчк Экспедиция будет доставлена Обдорск обратным походом Убеко тчк Игнатов».
А. К. Омельчук в книге «Рыцари Севера» пишет о том, что Котовщикова была похоронена Чернецовым и Ратнером на месте гибели. О могиле Котовщиковой у геодезического знака на мысе Хаен-Сале упоминает М. И. Белов. Значит ли это, что «Прибой» не выполнил распоряжение РИКа о доставке в Обдорск тела прибывшей из далекого Ленинграда и погибшей на севере Ямала при невыясненных обстоятельствах начальника экспедиции Комитета Севера? Пока трудно ответить на этот вопрос.
Чернецов и Ратнер продолжали вести археологические работы у пролива Малыгина до сентября. Обратно в Обдорск они, как это и предполагалось, были доставлены Убеко Сибири. Далее до Тобольска плыли по Оби на судах речного каравана Карской экспедиции.
5 февраля 1930 года отчет Чернецова о работе Североямальской экспедиции был заслушан в Москве.
Молчанием почтили память Н. А. Котовщиковой. Научные результаты экспедиции были признаны — открыта новая археологическая культура морских охотников, вписана еще одна страница в историю человека в Арктике.
Имя незаурядного человека, путешественника, исследователя Ямала профессора Б. М. Житкова было нанесено на карту острова Белого по инициативе Евладова. В. Н. Чернецов — крупный советский ученый-северовед, археолог, этнограф — оставил о себе память своими научными трудами. Его имя связано с раскопками на мысе Тиутей. Трагическая гибель Н. А. Котовщиковой оставила след на Хаен-Сале. Лишь имя Владимира Петровича Евладова — организатора и начальника самой крупной в истории изучения Ямала экспедиции — и сейчас мало кому известно. Детальный отчет о путешествии и интереснейшие полевые дневники (теперь уже шестидесятилетней давности!) неизвестны даже специалистам. Нет на карте Ямала имени исследователя, который стал первым в истории арктических путешествий европейцем, ступившим на землю Белого острова, и увидел его реки, озера, растительный и животный мир, охотничьи промыслы и священные места ненцев. Ведь у его предшественников под ногами был лишь снег, а вокруг однообразная белая пустыня, почти неотличимая от скованных льдом вод пролива Малыгина...