Дьяченко Б.«Промеж Сивера на полуношник» //Океан и человек.Дальневосточное книжное издательство 1986 с.76-81
…Медвежьи острова посещали и описывали ледокольные суда « Таймыр» и «Вайгач» в 1912 году, в двадцать четвертом здесь зимовал Свердруп на шхуне
«Мод» и, наконец, 15 сентября 1933 года на остров Четырехстолбовой высадились полярники — так возникла на острове полярная станция.
Вообще-то ее планировали организовать на Крестовском, который и побольше, да и получше во всех отношениях. Во всяком случае там нет дефицита с пресной водой, а здесь это проблема. Летом она как-то решается, а вот зимой приходится уходить далеко в море в поисках опресненного (хотя бы частично) льда, сбивать торосы и доставлять их на станцию.
Но в том году не повезло с ледовой обстановкой. Вспомните, что именно тогда суда не смогли пройти даже в Уэлен, а «Челюскин» на выходе в Берингов пролив был взят в ледовый плен и отнесен назад, навстречу своей гибели. Вот и на Крестовский
пароход пробиться не смог и временно выгрузил людей и оборудование на Четырехстолбовом, надеясь на следующий год перевезти их на место. Но за зиму здесь появились постройки, станция обжилась, стала работать, и ее решили не трогать. Так и осталась она на Четырехстолбовом и недавно уже отпраздновала свое пятидесятилетие.
Станция выглядит неказисто. Длинный барак, где живут по-лярники, довольно старый, постройки тридцатых годов. Рядом дизельная, радиостанция, выше расположились еще два-три строения различных служб — вот и весь поселок. Строят и новые, но медленно — большие трудности с доставкой строительных материалов.
А может, проще где-нибудь на специализированных предприятиях строить красивые, легкие, теплые и дешевые алюминиевые домики со всеми удобствами и доставлять их сюда в разобранном виде? Ведь делаются же подобные домики для антарктических станций. Это будет быстрее, экономичнее, а главное, не будут страдать ни природа, ни люди.
Люди... Как они живут здесь, на затерянном в океане льдов островке, как работают, как складываются их взаимоотношения? И вообще — как становятся полярниками? В первую очередь — женщины...
Согласитесь, специальность полярника не так уж и распространена. Она всегда была синонимом мужественности и до сих пор не потеряла ореола романтики.
Но ведь женщины летают в космос, почему же они не могут работать полярниками! Все не так просто. В этих работах есть различие, и приток существенное. В космосе женщина, бесспорно, идет на подвиг, но он, как вспышка молнии, почти мгновенен, а здесь она должна жить годами.
Женщину-полярницу скорее можно сравнить с женщиной-моряком, чем с женщиной — летчицей или космонавтом. А ведь женщин-капитанов в мире единицы — не то что летчиц! — и больше их навряд ли будет и в будущем, потому что женщина еще и мать. И это главное ее предназначение.
Сейчас на станции работают пять женщин. Пятую мы, можно
сказать, привезли с собой — это Анжелика, молодой аэролог, выпускница Московского гидрометеорологического техникума. Три семейные и две незамужние.
— Полярная семья — это, значит, надолго,— убеждает нас Слава Бархатов, начальник станции, крепкий мужчина лет три-дцати с «хвостиком».
— А где же дети?
— У бабушек, что тут поделаешь?
— А что скажут сами женщины?
Оля, жена Славы:
— Я с Кубани, была закройщицей, все бросила, работаю здесь техником. Нет, не жалею. По сынишке скучаю конечно.
Жена заместителя начальника Михаила Федоровича Устинова метеоролог Тамара Ивановна — опытная полярница. Она уже более двадцати лет кочует с мужем по арктическим станциям. Где только не были: на Врангеле, Айоне, Кармакулах. Она обстоятельна и решительна в своих суждениях:
— Сама я родом из Приморья, из Шкотово. Родители были строителями, всю жизнь на колесах — привыкла с детства. Закончила десятилетку и поехала к ним в гости (они тогда работали на острове Беринга), да там и познакомилась с ним, — она ласково тронула за плечо невозмутимо слушающего мужа. — Специальность выбирала под мужа. Проблемы, конечно, у женщин здесь есть, но они вполне разрешимы. Главное, не распускаться и не терять чувство юмора. И быть самостоятельной. А вообще мы, женщины — народ крепкий.
— А как молодежь?
— Одну уже выдали замуж, даст бог, и других пристроим, — смеется Тамара Ивановна.
Так оно и вышло. Года через полтора я неожиданно услышал по радио в передаче для полярников имя Анжелики: мама передавала привет на далекий остров Четырехстолбовой дочери и ее мужу. Интересно, кто же им стал? Нет, что ни говори, а мир все же тесен.
Вечерком к нам заглянул «на огонек» начальник радиостанции Виктор Николаевич Никитин. Писк его морзянки уже более тридцати лет связывает затерянные в Арктике станции с миром людей. Ленинградец, на детство которого упала костлявая тень блокады, он после окончания девятого класса (тяжелое было время!) поступил в Ленинградское арктическое училище и после его окончания в 1951 году связал свою жизнь с Арктикой.
Первую свою станцию он с товарищами по выпуску выбрал по карте: уж очень понравилось название — мыс Желания. И что из того, что мыс этот был на северной оконечности Новой Земли — их было шестеро парней и одна девушка, и они, слабые после военной голодухи, готовы были испытать себя в поединке с суровой природой.
Все же то поколение взрослело рано. Насколько они были
слабее физически нынешних «акселератов», настолько они были и взрослее их. Иной раз смотришь: девяносто килограммов живого веса, а все еще ребенок. А те — одно слово — замухрышки, а ведь поди ж ты — взрослые. В лучшем понимании этого слова. Может, суровая жизнь учила этому. Но почему же тогда они воспитали своих детей инфантильными потребителями? Может, опять же потому, что сами хлебнули полной мерой?
После мыса Желания была дружная четверка на острове Ратманова, полярные станции в Провидения, на островах Жохова и Айон, на мысе Шмидта, в Певеке, и вот уже девять лет он работает здесь.
— Какая была самая трудная зимовка?
— Да вот тут же, на острове — как-то один зимовал на мысе Грибок, там сейчас уже ничего нет. В семи километрах ребята, а в гости не сходишь — заменить некому.
— Как же вы выдержали?
— Для меня эталоном >в жизни осталась блокада. По сравнению с ней все остальные трудности — ничто. Как вспомню, так и радуюсь, что живу — значит, дела не так уж и плохи.
— Виктор Николаевич! В первую вашу зимовку у вас среди молодых парней была одна девушка. Не переругались случаем?
— Нет, любые распри в хорошем коллективе душатся в зародыше. Право выбирать дано женщине. А у нас там был отличный коллектив—так же, как и тут. Мне вообще везет на хороших людей.
— Но бывают и другие коллективы?
— Бывают. И тогда дело плохо, можно докатиться и до стрельбы.
— Какие качества должен иметь зимовщик?
— Уравновешенность. Не слишком мягкий, но и не крутой ха-рактер. Чувство юмора. А главное, быть постоянно занятым — работа от многого спасает.
Мы проговорили полночи. Все же удивительный народ полярники...
Утром, провожаемые радостной возней кудлатых лаек, мы пошли осматривать остров. Туман, еще вчера укутывающий белой ватой все вокруг, поднялся, поредел, и сквозь него даже пытается пробиться солнце, впрочем, тщетно.
Остров невысок, увалист и гол. Типичная северная тундра — мхи, ягель, хилая травка, в затишье скромно белеют ромашки да изредка попадаются небольшие жалкие грибочки. Но Слава утверждает, что бедность эта кажущаяся — работавшие здесь биологи насчитали около девяноста видов растений.
Не только зверей, даже мошек не встретишь среди унылой природы. Хотя и это обманчиво. Лишь пригреет солнце, откуда ни возьмись появляются комары, голодные и злые как сто чертей. Но солнце — редкий гость в этих краях, и комары не докучают полярникам.
Зимой с материка забегают голодные песцы, изредка греется
на льдинах нерпа, зато частенько, как бы оправдывая название островов, забредают в гости белые медведи. И даже под плохое настроение путают зимовщиков. Они совершенно не боятся собак, а в прошлую зиму одна медведица облюбовала себе их помещение рядом с жильем. Только выйдешь из дома — высовывается в окошко любопытная морда. Привыкнуть, конечно, можно, ну а если интерес у нее — чисто гастрономический?
Ушла сама, когда надоело шумное общество людей и собак.
Каменистый увал ощетинился тремя кекурами. Самый боль¬шой разъят сверху донизу извилистой трещиной, как будто две фигуры застыли, крепко прижавшись друг к другу. Его так и называют — «Влюбленный монах». Рядом второй пытается сравняться с первым, а третий — совсем маленький, полуразрушенный. Еще один кекур приютился внизу маяка. Эти четыре скалы и дали название клочку каменистой земли, вытянувшейся на десять километров с севера на юг на краю небольшого архипелага.
Южнее кекуров еле заметный подъем на высшую точку острова, которую здесь называют горой Бондика.
Рядом с пирамидой триангуляционного пункта—сложенная из камней могила с металлическим памятником. На мраморной доске — надпись: «БОНДИК ИВАН ЛЕОНТЬЕВИЧ. 1885—1950». Тут же деревянная табличка от экипажа парохода «Революционер», установленная в 1951 году, и медная пластина от экипажа ледокола «Москва», появившаяся здесь уже в 1973 году. Вокруг могилы — спасательные круги, на соседних с могилой каменных глыбах — надписи посещавших это место в разное время моря¬ков и даже участников некой экспедиции из Москвы,. Последние, правда, посчитали нужным «увековечить» огромными буквами и свои фамилии — некоторые свое тщеславие везут с собой в любые широты...
Иван Леонтьевич Бондик... Старейший моряк-поляриик, ледоколыцик «до мозга костей».
Уже потом, во Владивостоке, я встретился с Алексеем Семеновичем Кубасовым, механиком-наставником, одним из первых учеников Ивана Леонтьевича, его другом, бок о бок проработавшим с ним в Арктике более двадцати лет. Он и рассказал, что это был за человек.
То поколение никогда не изменяло Арктике. Нет, бывали они, конечно, и за границей. Бондик ходил в Англию, возил в Китай грузы для армии Сунь Ятсена, бывал в Америке, но тянуло его всегда в Арктику — пестрота торговых рядов не могла заслонить для него сверкания ледяных полей.
Сейчас они стали легендой — те, кто начинал штурм Арктики, кто непокорный Северо-Восточный проход превратил в Северный морский путь. Среди них были знаменитости, о которых знал весь мир, которыми и сейчас гордится страна, а были и скромные труженики. Такие, как механик Бондик. Но без них Арктика не была бы освоена.
Бондик был из славной когорты первых ледокольщиков. Механик-практик, окончивший лишь школу машинистов, он с 1916 года работал на ледоколах. Еще до революции перегонял на Дальний Восток трудягу «Добрыню Никитича», во время гражданской войны плавал стар'мехом на ледоколе «Казак Поярков», а затем вновь вернулся на своего «Добрыню» и почти без перерыва проработал на нем до 1934 года.
А в 1934 году прибыл 'во Владивосток овеянный славой краснознаменный ледокол «Красин». Кто из старых дальневосточников не помнит его двухтрубный со скошенным форштевнем силуэт, кто не помнит тот знаменитый и шумный красинский комсомольский набор, когда почти вся команда заслуженного корабля состояла из комсомольцев? Но мало кто может сейчас представить, насколько трудными были тогда полярные рейсы красинцев. Одна только цифра: за сутки ледокол сжигал в десяти своих котлах 170 тонн угля. Это кажется невероятным — как можно в шестидесятиградусной жаре перебросать в пылающее чрево ненасытных топок такое фантастическое количество угля? Шестьдесят кочегаров, около ста человек машинной команды...
Этими людьми командовал Бондик. Ему везло на капитанов — на «Казаке Пояркове» он плавал вместе со старейшим и опытнейшим ледовым капитаном Штукенбергером, на «Красине» работал вместе с прославленными Белоусовым и Марковым. Но и капитанам везло на своего стармеха.
Орден «Знак Почета», полученный в 1937 году за зимовку на «Красине», удостоверение почетного полярника, подписанное в годы войны самим Ширшовым, орден Трудового Красного Знамени и медаль «За оборону Советского Заполярья» — это
вехи на арктическом пути механика Бондика. После войны был ледокол «Микоян», а потом, в 1948 году, вместе с Кубасовым его назначают механиком-наставником. Но Арктика властно звала его и в 1950 году. В шестьдесят пять лет, уговорив врачей, он отпросился еще в один рейс. Но изношенное сердце не выдержа¬ло, этот рейс стал для старого моряка последним.
Зинаида Яковлевна, жена и друг Ивана Леонтьевича, вспоминала, что он любил повторять слова старой партизанской песни: «И на Тихом океане свой закончили поход...» Старый моряк начал свой поход в Тихом океане, а закончил — в Ледовитом, которому он отдал всю свою жизнь и куда всегда стремился.
Изредка до одинокого острова доносится гудок — это проходящие ледоколы приветствуют своего стармеха. А в Сахалинском пароходстве уже два десятка лет бороздит моря пароход «Механик Бондик».
У могилы, среди дикого камня мерзнет на семи ветрах полярный мак.
Вечером с ледокола прилетел вертолет. Увидев это миниатюрное создание, мы слегка забеспокоились — возьмут ли нас всех за раз? Дело в том, что с нами летит один из полярников и вместо двух человек, о которых говорилось в радиограмме, нас оказалось трое, да еще весьма приличный груз. Но наши опасения оказались напрасными — летчики лишь покачали головой и деловито помогли втолкнуть вещи и всунуться самим в узкий салон — тут не Аэрофлот, здесь другие порядки.
Нас провожают почти все свободные от вахты. Вертолет взлетает, делает круг над островом и последнее, что мы видим,— Анжелика, машущая нам вслед. Легкой зимовки тебе, Анжелика! Товарищи у тебя будут надежные.