Э. БУРАНОВАНА ВОЗДУШНОМ ВОКЗАЛЕИностранец был уже совсем готов к рейсу, и трудно было, глядя на него, сдержать улыбку: закутанный в большой плащ, в пилотских очках, и шарфе, скрывавшем нижнюю часть лица, он очень походил на уэльсовского человека-невидимку.
Когда он, наконец, уселся и из кабины только торчал его смешной птичий нос, когда, наконец, машина мягко побежала по мокрой траве и потом легко оторвалась от земли, мы вернулись в вокзал.
Мой товарищ, летчик, рассказал об этом смешном пассажире:
— Он прямо замучил меня своими поисками необыкновенного. Ему нужен был какой-то особый сибирский воздушный вокзал. Он пытался рассказать о сложившемся у него представлении об этом вокзале — это должен быть какой-то большой, изрезанный щелями барак. По ночам вокруг барака должна завывать страшная сибирская вьюга. А сейчас, как видите, — при этом рассказчик улыбнулся, — вместо вьюги мелкий и совсем не страшный осенний дождь. Наконец, что совсем огорчило иностранца — полное отсутствие бараков.
Мы сидели в пассажирском зале новосибирского аэропорта — в большой чистой комнате, окрашенной в светлые нежные краски. В комнате еще не погасили свет И под потолком горели большие матовые шары. На пианино играла девочка. Видимо, это была дочь сидящей рядом с ней сонной женщины в белом пуховом платке. Девочка играла гаммы. Сильно ударяя пальчиками о клавиши, она, в такт с ударами, трясла светлыми косичками.
— Но больше всего он донял меня поисками «ассов» — продолжал мой друг, — я представляю себе «асса» — этого человека уже исчезнувшей у нас породы «королей воздуха». В воздухе удача всегда идет рядом с ним. А по земле этот человек ходит, уже не видя людей, которых он может смять на своей дороге.
Я видел одного «асса». пролетавшего через наш новосибирский аэродром. У него в кабинке висел портрет улыбающейся женщины, старая облупившаяся иконка, детская туфля и какая-то маленькая плюшевая игрушечка — не то обезьянка, не то медвежонок. Зверек был подвязан к стенке кабины на pезинке и вздрагивал при каждом толчке.
Через некоторое время в газетах сообщили, что «асс» разбил машину, и его разыскивал где-то на севере Леваневский.
Матовые фонари погашены. Мелкий редкий дождик перешел в сильный ливень и бил в окно сильными, тупыми ударами. И еще старательнее девочка стучала пальцами по клавишам:
— А-а, — аааа — а-а...
За окном кто-то громко, сквозь шум дождя, говорил:
— Алеша, полетишь в Красноярск — присмотри. чтоб штоки заливали. Нужно это дело проворачивать. Мотор новый.
Потом ливень опять уступил место мелким тонким брызгам, и с запада по небу поднялась тонко расцвеченная радуга. Можно было рискнуть выйти из вокзала на аэродром.
Почти в самых дверях мы столкнулись с высоким светлоглазым человеком, который поздоровался с моим другом. Тот поклонился в ответ и провожая незнакомца влюбленными глазами, назвал его:
— Это Георгий Иванов. Тот самый, из знаменитой нашей тройки.
Но мой друг отказался рассказать о них подробнее:
— Поймите, что у них нет приключений, о которых можно было бы рассказать. Летают себе люди и летают. Вот если вас цифры интересуют — пожалуйста: Лопоногов — первый из трех — летает 20 лет. Больше десятка раз облетел вокруг земного шара (если считать всю длину пути, пройденного им за это время). Романов летает 21 год и за это время сделал 900 тысяч километров пути, или — 20 с лишним раз вокруг нашей планеты. Последние 500 тысяч километров он сделал без единой aварии или вынужденной посадки. К сожалению, больше я нечего не могу сказать об этих лучших летчиках нашей гражданской авиации края.
Но через 5 дней после этой встречи он прислал письмо, в котором продолжил наш разговор:
— Эти дни я много думал о цифрах, которыми измеряется путь наших летчиков. Я припомнил факты, стоящие за цифрами. Может быть, они помогут увидеть людей. Я попробую рассказать эти факты о каждом из трех и о тех молодых ребятах — бортмеханиках, которые им помогают. Во-первых, о Лопоногове.
ИСТОРИЯ С ЧЕТЫРЬМЯ КОЙКАМИ32° мороза и плюс ко всему ветер в 5—7 метров в секунду — это вовсе не редкость для нашего Нарымского округа. При этом учтите, что машину к полету приходится готовить под открытым небом и работать без перчаток.
Этой зимой я видел. как из Калпашево вылетали машины. Я видел, как один молодой паренек, бортмеханик Харламов, работал голыми руками, усевшись верхом на кок винта. Большое белое пятно озноба покрыло правую половину его лица.
— Правая щека! — кричал я ему,— правая щека!
Он оттирал правую щеку, лотом левую, потом — нос и продолжал готовить машину. И машина вышла ровно по расписанию — в 8 часов утра.
Самолеты везли на Север края газеты, порох, дробь, сапоги, хину. И первый самолет, который открыл воздушную дорогу на Север, был самолет Лопоногова. Ныряя под тяжестью обледеневших тросов, он первым пришел в Колпашево.
Последний полет Лопоногова в Москву остался почти неизвестным. А по моему, это интересный полет.
Это был обычный рейс — без ветров и морозов. Летело 9 мирных пассажи ров — здоровых взрослых людей. В Свердловске экипажу самолета и пассажирам предстояло отдохнуть и переночевать. Но там было скопление самолетов и Лопоногову предложили пролететь до Янаула — 300 километров от Свердловска.
Но в Янауле — Лопоногов это знал — было только 4 койки для пассажиров. А пассажиров было 9. Да еще пилот с бортмехаником. Конечно, постелить матрац на полу — не опасно для жизни. Но это неудобно для пассажиров.
Что-ж, Лопоногов летит дальше. Дальше — Казань. Там тоже что-то много самолетов накопилось. Надо лететь до Арзамаса. Увы, и в Арзамасе было только 4 койки.
И Лопоногов с бортмехаником Езовым пробыли в воздухе 16 часов, сделав почти безостановочный рейс — Новосибирск — Москва.
ЖИЗНЬ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙО полетах Романова рассказывать очень трудно. На сибирской трассе он сделал 500 тысяч километров без одной аварии. Так что поучается — жизнь у него была совершенно без приключений, очень мирная.
Но она могла и не быть такой спокойной. Возьмите вы случай в июне этого года. В Омске, в момент разбега, на взлете, лопнула шина левого колеса (лопнула она вероятно, от резкого изменения температуры). Авария была неминуема. Но в какую-то долю секунды пилот выключил правый сектор, полностью выключил левый.
Нужна была работа мысли, воли, в каждую долю каждой летной секунды, чтобы безаварийно пролететь 500 тысяч километров.
Кажется, в ноябре прошлого года Романов уезжал в отпуск. У него уже на руках были путевка в Симеиз. Утром мы купили билет на городской станции. Шагая домой по грязи, еле прикрытой первым мягким осенним снегом, говорили о том, что теперь на юге самая хорошее лора — барханный сезон. Романов вспоминал как ночью блестят освещенные слабым светом луны шишки кипарисов. Прямо, как золотые!
А дома, на квартире, его ждала записка от начальника отряда: нужно было срочно перебросить в Колпашево дробь и порох. Начинался охотничий сезон. Нельзя было медлить ни дня.
Романов положил билет и путевку на письменный стол, простился с женой и маленьким Вовкой и улетел на Север. Предполагали, что он пробудет там дней семь. Все время, не переставая. шел липкий снег, дождь.
Но рейс прошел. как обычно. Романов провел свой самолет через бурю, липкий густой снег, осторожно посадил его где-то на огородах. Вернулся домой к вечеру. И ночью ехал на Юг. Так что, в сущности, приключения никакого не было.
ИВАНОВ НАХОДИТ ХОРОШУЮ СОБАКУМежду прочим я скажу вам сначала о Харитонове. Он летает теперь бортмехаником с Ивановым. Это — невысокий и очень спокойный паренек. Трудно представить себе случай, который бы испугал Харитонова. Так что это очень хорошая пара с Ивановым.
возьмите, например, относительно Харитонова такой случай. Нынче зимой они летели из Камня. Вдруг — лопнул радиатор. Как ремонтировать? Если выключить мотор — значит нужно немедленно спустить воду и масло, потому что — мороз. Значит, нужно было ремонтировать, не прекращая работы мотора. Тогда Харитонов сказал своему пилоту:
— Подержи меня, пожалуйста, за ноги.
Он работал вниз головой минут 10-15. При этом голова у него была в десяти сантиметрах от работающего винта.
Но Иванова тоже вряд ли чем можно испугать или удивить. Удивительно хладнокровный человек!
Прошлой зимой в Колпашево ему сказали что нужно перебросить в Каргасок хлеб. Дело было зимой, мороз, страшная буря. И Иванов как раз был один — без бортмеханика. У него были все основания отказаться от этой работы. Но он начал возить хлеб. Он делал в день четыре замкнутых рейса — всего в день 1520 километров. И буря все эти дни была страшная. А он каждый день делал восемь концов из Колпашево в Каргасок и сам грузил хлеб.
В комнатке где он спал на широкой скамье, положив под голову пальто, кипятили воду, и пар заполнял всю маленькую комнатушку. Слабо коптил какой-то фонарик и всю ночь хлопала дверь.
Все шесть дней он не обедал. Он только жевал бутерброды, кем-то засунутые ему в карман. К концу шестых суток он перебросил из Колпашево в Каргасок 30 тонн хлеба.
Межу прочим, в том самом Карачишке, где он спал он нашел какую-то маленькую облезлую собачонку. Это его слабость — подбирать всяких бездомных собак. Он привез к нам собачонку. И, вылезая из кабины, первым долгом показал ее:
— Смотрите, ребята, славная собачонка.
А как он провел эти шесть суток, мы узнали уже потом — не от него.
И что еще замечательно в Иванове, так это удивительная точность движений.
Как-то в Омске с ним поспорил один летчик — Линге.
— Как будешь в следующий раз приземляться — попробуй сесть на мою новую фуражку.
— С удовольствием, — чуть улыбнулся Иванов.
В следующую посадку на омском аэродроме он смял фуражку Линге левым колесом самолета.
Вот несколько фактов о жизни трех наших замечательных пилотов. Но ведь в нашем новосибирском порту их не три, а десятки. Эти троеe — лучшие. A те живут и летают, равняя свою жизнь по этим трем. Они летают так, что им может позавидовать любой "асс", увешивающий свою кабинку плюшевыми обезьянами.
Но настоящих причин этих фактов пожалуй, не понять путешественнику, случайно остановившемуся на нашем воздушном вокзале. Вряд ли он поймет, что люди летают в воздухе хорошо для того, чтобы те, кто ходит на земле, жили еще лучше.
Новосибирский аэропорт.