"Колыма", пароход

[Иван Кукушкин]

Пароход АКОфлота «Колыма» (1934—1940 гг.).

Для снабжения отдаленных северных районов России Добровольный флот приобрел за 180 тыс. руб. небольшой норвежский пароход «Проспер», переименованный в «Колыму». Его построили в Осло в 1906 г. на верфи «Ниланс Верк». С 1911 по 1932 гг. «Колыма» семнадцать раз принимала участие в тяжелых полярных рейсах. Первый из них начался 29 июля 1911 г. Командовал «Колымой» П. А. Троян, старшим помощником у него был П. Г. Миловзоров. 1 сентября 1911 г. судно достигло устья реки Колымы.

Осенью 1918 г. «Колыма» ушла из Владивостока на Черное море, где работала до 1924 г. В январе 1925 г. пароход отправился обратно на Дальний Восток. В 1925 и 1926 гг. под командованием К. А. Дублицкого «Колыма» ходила в устье одноименной реки. В 1927 г. пароход под руководством П. Г. Миловзорова впервые за одну навигацию дошел из Владивостока до устья реки Лены. 23 июня 1928 г. «Колыма» снялась в очередной рейс к устью этой реки. Теперь судном руководил капитан В. П. Сиднев. Тяжелые льды заставили пароход зазимовать возле острова Шалаурова. Он вернулся во Владивосток летом 1929 г., пробыв в плавании более года.

В конце июня 1931 г. «Колыма» под руководством капитана Д. Н. Сергеевского вышла из Владивостока в Нижне-Колымск. 10 сентября, следуя в густом тумане, она села на песчаную мель в районе устья реки Большая Бараниха. С большим трудом с помощью парохода «Лейтенант Шмидт» ее удалось снять с мели, но пароход оказался затерт льдами и вновь был вынужден зазимовать.

В середине 1934 г. «Колыму» передали АКО, в составе флота которого была создана группа малотоннажных судов, предназначенная для оперативной доставки малых партий грузов и пассажиров на побережье полуострова. В АКОфлоте «Колыма» начала работать 20 июля 1934 г.

Судно имело длину 73,3, ширину 10,7 м и грузоподъемность 1 200 т, которая вскоре из-за почтенного возраста была снижена на 500 т. Паровая машина мощностью 930 индикаторных сил некогда сообщала пароходу скорость хода 8,5, но в составе АКОфлота «Колыма» развивала всего 5,5 узлов. При необходимости она могла принять четырнадцать пассажиров.

За свою долгую жизнь «Колыма» неоднократно попадала в сложные ситуации. Одна из них произошла 2 сентября 1935 г. При заходе в реку в Пенжино пароход потерпел аварию. Сильным отливным течением его выбросило на мель. Корпус судна повреждений не получил, но начавшимся приливом его развернуло на месте, в результате чего оказались сломанными руль и рулевое управление. На помощь из Петропавловска вышел траулер «Восток», отведший «Колыму» в бухту Нагаева. Здесь на ней установили временный руль, после чего на буксире «Востока» пароход отправился в Петропавловск. На переходе в Охотском море караван попал в жестокий шторм, сломавший временный руль и разорвавший буксирные концы. Более суток «Колыма» без хода и управления дрейфовала по направлению к берегу, пока ее снова не взяли на буксир.

В ноябре 1940 г. «Колыму» передали Дальгосрыбтресту, и она покинула полуостров. В 1950-х гг. название «Колыма» получил один из камчатских средних рыболовных траулеров.

[ Форум альманаха "Кортик" http://kortic.borda.ru/?1-10-0-00000178-000-0-1-1224364457 ]

[Иван Кукушкин]

На форуме альманаха "Кортик" опубликовал Klaus [ http://kortic.borda.ru/?1-10-30-00000178-000-0-0-1224957803 ]

[[ Леспромхоз ]]

На Дальнем Востоке
ВЛАДИВОСТОК, 5, VI. Завтра уходят на Камчатку военные транспорты «Колыма» и «Шилка» для охраны рыбных и котиковых промыслов, С тою же целью в половине мая ушла канонерская лодка «Манджур». Таким образом, охранную службу в этом году будут нести три военных парохода, вместо прежних двух.

1907 г., июнь
http://starosti.ru/archive.php?m=6&y=1907

На Дальнем Востоке
НИКОЛАЕВСК-ПРИМ., 7, VIII. Пришел из северного плавания военный транспорт «Колыма», крейсирующий в Охотском море по охране рыбных промыслов. В бухте Подкачарной, Пенжинского залива, «Колыма» нашла богатые залежи хорошего каменного угля выходящего на поверхность высокой горой. Разработка угля очень легкая и не требует больших затрат.

"Русское слово" 21 (08) августа 1907 года
http://starosti.ru/article.php?id=3786

Это про другую "Колыму"

"Витим"
Пароход грузовой
Год постройки: 1893 г.
Место постройки: Англия
Грузовместимость GT (gross tonnage): 2667
В Доброфлоте: 1917-1919 гг.
В 1904 году судно было куплено для Сибирской флотилии.
В 1905 году зачислено в состав флота в качестве военного транспорта Колыма.
В 1917 году передано Доброфлоту.
31 декабря 1919 года уведено белогвардейцами на Черное море.
В 1922 году продано эмигрантским Правлением Доброфлота в Грецию.
Списано в 1933 году.

Реестр флота ДВМП http://www.fesco.ru/fleetr/second/d4.html

[Иван Кукушкин]

http://foto-history.livejournal.com/5726483.html

Пароход "Колыма". Зимовка у мыса Северного. 1914-15гг.
Второй справа- капитан "Колымы" Миловзоров П.Г.
Фото с архива Караевых.

[odynokiy]

Пароход "Колыма". Зимовка у мыса Северного. 1914-15гг.

[odynokiy]

Пароход "Колыма". Зимовка у мыса Северного. 1914-15гг.

[odynokiy]

См.Миловзоров

[odynokiy]

Троян Пётр Аркадьевич командовал "Колымой" в её первом арктическом рейсе 1911 года.
См. Троян

[Александр Андреев]

С. Попов

"Колыма идет на Лену"
(К 60-летию первого ленского рейса)

Морской флот 1987 №01, с. 22-23

---

[SVF]

Архангельскъ 22 июля 1915 г. №161:

[Капасёв]

След на земле

Остров Шалаурова

[fisch1]

Уборщик Гречухин тосковал, отказываясь от участия в общественных мероприятиях. Вяло исполнив свои обязанности, он мог часами сидеть на одном месте, уставившись в одну точку невидящими глазами, или лежать на койке, разглядывая сучок на переборке. Никакие уговоры не могли его расшевелить. На палубу он почти не выходил.

http://flot.com/blog/historyofNVMU/vank ... part-5.php

Затихающий океан снова одевался в ледяной панцирь, но сколько доставал глаз, не было видно ни одного поля старого льда, ни одной льдины. Каждый про себя, а потом и вслух высказал владевшую им мысль: не задерживаясь, идти на восток. Ураган, несомненно, охватил все побережье до Берингова пролива, и не нужно терять времени, пока мороз снова не закует море в ледяные оковы.
В обоих кубриках было принято решение — идти на восток, не задерживаясь.
Но капитан решил по-своему. Подведя «Колыму» к месту прежней стоянки у острова Шалаурова, он вторично издал приказ о постановке на зимовку и переходе на зимнее расписание.
Это было серьезным испытанием выдержки и нервов. Не выдержал один Гречухин. На острове мы его и похоронили...

http://flot.com/blog/historyofNVMU/vank ... hp?print=Y

[fisch1]

Рядом с могилой Гречухина должны быть ещё три захоронения.

Дружба с чукчами неожиданно подверглась суровейшему испытанию.
Как-то в начале 1929 года, на рассвете, когда уходит полярная ночь и наступает темно-серый день, кочегар Петр Рязанов, проснувшись раньше всех, в одном белье выскочил из носового кубрика на палубу.
Взглянув за борт, он увидел, что в наваленной под бортом горе консервных банок и очисток, выбрасываемых поваром через иллюминатор из камбуза, копошится какой то крупный зверь.
Вообразив, что это росомахи (о них часто говорили в кубрике, но никто никогда не видел), он бросился в кубрик, и, не имея своего оружия, схватил висевший над койкой повара Титаренко винчестер (повара уже готовили завтрак)...
Раздался выстрел, а затем душераздирающий человеческий крик. Подняли всех...
Оказалось, что это были не росомахи, а двое чукчей, выбиравшие из горы пустых консервных банок наиболее аккуратно обрезанные, чтобы увезти их в стойбище и использовать как чашки.
Приехали чукчи рано, и не желая раньше срока будить нас, занялись этим нужным для них делом.
Винчестер Титаренко был, как назло, самый крупнокалиберный из всего огнестрельного оружия, что имелось на «Колыме», и никакая медицинская помощь спасти смертельно раненного уже не могла.
Им оказался уже бывавший у нас Эттурген, приехавший с незнакомым нам чукчей, своим родственником. Этот перепуганный чукча бросился бежать, вскочил на оставленную на берегу упряжку оленей и ускакал в тундру, чего мы, расстроенные этим ужасным событием, не заметили. Да и заметить не могли, так как в окружающем мраке ни берега, ни оленей, ни удаляющегося чукчу видеть не могли.
Это событие повергло нас в тяжелые раздумья: что и как расскажет убежавший чукча в стойбище? Какие стойбище сделает выводы?
На наше счастье к обеду подъехал на собаках чукча Рутель, степенный и рассудительный мужчина, знавший Миловзорова и нашего матроса Трунова по зимовке парохода «Ставрополь» в 1924 году.
Из разговора с ним мы установили, что он этого чукчу в тундре встретил, что зовут его Аттыген, что он из отдаленного стойбища и приезжал к нам по приглашению Эттургена, попить сладкого чая, поесть белых сухарей и просто посмотреть хороших русских людей.
Убежал он, опасаясь, что его тоже убьют, и что он расскажет в стойбище, как русские убивают чукчей, и что он тоже возьмет винчестер и, вернувшись к пароходу, убьет не одного, а несколько русских.
Что делать?
Руттель советовал, не тратя времени, нагрузить его нарты подарками для семьи убитого Эттургена, выделить русских моряков и немедленно ехать вслед за Аттыгеном и все уладить в стойбище.
Так и сделали. Собрали, что у нас было нужного для чукчей: новый большой никелированный чайник, медный таз, набор чашек и блюдец, хороший охотничий нож, несколько буханок белого и черного хлеба, сахара, масла, мясных и рыбных консервов, несколько плиток кирпичного чая, папирос, спичек и отправились в поход.
В состав делегации вошли матросы Трунов, Кернер и я.
Взятые было с собой винчестеры, Рутель посоветовал оставить, показав, что у него с собой есть оружие и этого достаточно.
Тяжело нагруженные нарты везли нас только по ровному и твердому снежному насту, поэтому большую часть пути мы пробежали бегом за собаками.
Стойбище было расположено не так далеко в тундре за сопками, окаймляющими западный берег бухты барона Нольда, и через шесть часов мы были на месте.
Стойбище состояло из трех яранг и народу вместе с ребятишками было всего человек пятнадцать. Увидев нас, все пришли в крайнее возбуждение, негодующе размахивая руками, выкрикивая что-то непонятное.
Как держать себя, мы не знали, и все дела предоставили Рутелю.
Рутель, который, по-видимому, уяснил себе всю картину происшедшего на судне, выслушав весь этот непонятный нам гомон, тут же, на морозе, начал рассказывать, как все произошло.
По его жестам и мимике мы поняли, что он правильно объясняет происшедшее как несчастный случай.
Потом он подвел к нартам старуху-мать и молодую чукчанку — жену убитого Эттургена, показал им привезенные подарки...
Привезенное нами было перенесено в ярангу и стало собственностью семьи Эттургена.
Яранга использовалась в качестве жилища у чукчей, коряков и азиатских эскимосов. Яранга по форме приближается к полусфере эллипсоида, и поэтому внутри нее конвекция дыма идет с завихрениями. В условиях тундры яранга по сравнению с чумом меньше продувается, в ней редки сквозняки. При очень сильных зимних ветрах яранга значительно прочнее и устойчивее чума, так как здесь высок подпор воздуха на покрытие жилища.

Затем все расселись в холодной яранге (полог столько людей вместить не мог) и начались импровизированные поминки. Развели спирт.
Хозяева вскипятили большой котел чая невероятной крепости. Приготовили сырого оленьего мяса, поданного на деревянном блюде, а мы, развязав мешок с продуктами, взятыми с собой, раскрыли несколько банок консервов и выложили весь хлеб и остальные свои запасы.
Все были молчаливы, как камень, однако кушали с аппетитом. За столом (все было разложено вокруг небольшого костра на голой земле) мир между нами и хозяевами наступил сразу.
С трудом объясняясь при помощи Рутеля, тоже не особенно сильного в русском языке, договорились, что завтра поедем на «Колыму» и там решим, что делать дальше.
Среди чукчей, оказывается, был шаман. Ему первому поднесли выпить, после чего он взял бубен и довольно долго кружился с ним по яранге, выкрикивая что-то совершенно нечленораздельное. Когда он, сильно разогревшись, снова уселся, и снова все выпили, поднялась мать Эттургена. Она исполнила какой-то ритуальный танец, также сопровождавшийся выкриками.
Грязная, лохматая, с грубой татуировкой на дряблом морщинистом лице, с блуждающими и зловеще сверкающими отблесками костра глазами, с большим ножом, который она перекладывала из одной руки в другую, она представляла страшное зрелище, заставлявшее волосы шевелиться на наших головах.
Шаман в это время исступленно колотил в бубен, лицо его, мгновенно менявшее выражение, временами становилось ужасным.
И Кернер, и Трунов, и я, как мы потом признались друг другу, испытывали одно желание — исчезнуть с этого шаманского пира, исчезнуть куда угодно и как можно скорее...
При всем этом не было ни слов, ни понятного бы нам выражения скорби.
Выпитая водка подействовала, дальше все пошло спокойнее и мы получили возможность с трудом уговорить Рутеля, считавшего, что нужно побыть еще, прежде чем уехать на пароход.
Рутеля мы задержали на «Колыме», рассчитывая на его помощь в улаживании происшествия до конца.
http://flot.com/blog/historyofNVMU/vank ... hp?print=Y
Плотник Моргушко готовил гроб, который по приезде родственников Эттургена был готов. Однако чукчи не захотели хоронить покойника в гробу. Они привезли с собой оленьи нарты, представлявшие собой произведение искусства.
Легкие, из тонких жердочек, стремительного рисунка, без единого гвоздя, болта или шурупа, скрепленные ремнями, они предназначалась для Эттургена, для его отъезда к праотцам.
На этих нартах чукчи предполагали увезти его в сопки и оставить там без какого-либо погребения, как они делали всегда.
Это встретило сопротивление у нас. Мы готовили ему на острове настоящую могилу, отогревая землю кострами, — там же, где был похоронен Гречухин.
И здесь помог Рутель.
Похороны состоялись следующим порядком. Тело Эттургена было одето в новый комбинезон, уложено на доставленные его семьей нарты и крепко принайтовано ременными концами.
В таком состоянии в могилу на нартах было положено старое и очевидно уже не годное ружье, нож, трубка, кисет с табаком, со спичками, и кусок оленины. Нож, почему-то тут же, у могилы, был предварительно сломан. Затем тело Эттургена накрыли куском парусины.
Опускали в могилу нарты с Эттургеном наши матросы.
Могилу засыпали мерзлой землей, сделали холм и вкопали знак, состоящий из дымогарной трубы, приклепанной к ней пятиконечной звездой из латуни с отлитым из баббита серпом и молотом и латунной же табличкой, на которой было написано: «Здесь похоронен чукча Эттурген, умерший от ран», с датой захоронения. Похороны завершились тремя залпами салюта из не менее чем пятнадцати ружей. На похоронах присутствовали несколько чукчей-мужчин и жена Эттургена. Мать его на похороны не приезжала. Текст таблички никому из нас не нравился, но написать именно так приказал капитан.
В 1934 году, проходя мимо острова на ледорезер «Федор Литке» , я с кочегаром Садыковым выехал на остров Шелаурова и прикрепил на шурупах к знаку на могиле Эттургена заранее приготовленную мною табличку:
«Справка. Чукча Эттурген убит случайным выстрелом кочегара п/х «Колыма» Петром Рязановым.»
После похорон на пароходе в столовой команды состоялись поминки.
Ни слез, ни горести, как и у могилы, на поминках не было.
Переночевав у нас, гости, одаренные большим запасом продуктов и различными нужными в хозяйстве вещами, уехали в тундру.
Перед концом зимовки семья Эттургена была снабжена большим запасом продовольствия. За убийство чукчи Рязанова во Владивостоке судили. Приняв во внимание все обстоятельства, суд приговорил его условно к году тюрьмы.
....Все вошло в свою колею.

http://flot.com/blog/historyofNVMU/vank ... part-7.php

Выгружались мы в Колыме. Частично на баре, а затем поднялись до Нижнеколымска и сдали все, что осталось в трюмах.
Обратный путь оказался еще более тяжелым. Ни нам, ни «Лейтенанту Шмидту» выйти в этом же 1931 году из Арктики не удалось, и оба судна стали на зимовку. «Лейтенант Шмидт» — у мыса Певек в Чаунской губе, выбранном Миловзоровым как гарантированно спокойное место, а мы у острова Шалаурова, восточнее Чаунской губы, примерно на том же месте, где зимовали в 1928-1929 годах в прошлый раз.
Все повторилось, весь процесс подготовки, такое же размещение людей, такой же распорядок.
Не повторился только декабрьский ураган и «Колыма», вмерзнув в октябре 1931 года, освободилась из ледового плена в июле 1932 года. Во Владивосток мы пришли в октябре 1932 года.
Однако эта зимовка протекала не так удачно. Плохо было с продовольствием. Мяса не было. И хотя повара (китайцы) старались вовсю, но дать витаминную пищу не могли.
В начале зимовки началась цинга, Сначала симптомы, а затем многие заболели по-настоящему.
…опять не обошлось без похорон.
…вдруг без всяких жалоб и видимых переживаний в одну из полярный ночей застрелился машинист Ф. Он был похоронен на острове — там же, где лежит Гречухин, Эттурген и матрос п/х «Ставрополь», умерший еще на зимовке в 1924 году.

http://flot.com/blog/history.php?logout ... AGEN_1=348

[fisch1]

Обручев С.В. От Якутска до Берингова пролива: [Очерки об экспедиции 1926 и 1929-30 гг.]: [Для ст. возраста] Москва; Ленинград: Детиздат: 1940

HА ПАРОХОДЕ СРЕДИ ЛЬДОВ

В Нижне-Колымске в 1930 году было только тридцать или сорок домов, расположенных на маленьком возвышении,тянущемся между двумя болотами с озерками. Вблизи самого города леса вырублены, остались только тальниковые кусты. Дома обычной колымской архитектуры —без крыш. В церкви помещается клуб, а на колокольне можно видеть еще вырезанные инициалы и подписи побывавших здесь в годы разрухи командиров белых шаек.
Среди них одна подпись, офицера Бялыницкого, привлекает наше внимание. Это человек, который сыграл важную роль в появлении чыбагалахской платины Николаева.
Как мне рассказали в Средне-Колымске, история пузырька с платиной, которую принес в Якутский госбанк Николаев, очень сложна. В 1918 году на Колыму был послан революционер Тменов, до этого работавший на Вилюе.
Он привез с собой маленькую бутылочку с вилюйской платиной. Когда Колымой овладели белые шайки, Тменов был убит, и все его имущество, в том числе пузырек с «белым золотом», перешло к белому офицеру Бялыницкому. Он через некоторое время перешел на сторону советской власти и был убит белыми в Абые. Его имущество хранилось у его возлюбленной, или, как колымчане говорят, «экономки», в Средне-Колымске. «Экономка» полюбила нового победителя — Николаева, и он получил от нее вместе с остальными вещами и пузырек с «белым золотом». Вероятно, эту платину, даже в том же самом пузырьке, он и сдал в Якутске, куда выехал после амнистии. Платина ведь по анализу совершенно похожа на вилюйскую.
В Нижне-Колымске нам предстоит провести время в ожидании прихода парохода. Еще нет точных сведений о его передвижении, но можно ожидать, что уже во второй половине июля пароход придет в Нижне-Колымск. Все зависит от количества льдов.
В Нижне-Колымске собралось значительное количество служащих из Среднего, которые должны были в этом году выехать на «материк», как здесь говорят, то есть во Владивосток. На смену им едут с пароходом новые.
Скоро пришло первое известие о пароходе. В Нижне-Колымск прибыл радист из Средне-Колымска и установил здесь маленькую приемно-передаточную станцию. Ежедневно с утра до вечера он должен был отбиваться от любопытных, желавших узнать, когда придет пароход и возможно ли будет в этом году выехать из Нижне-Колымска.
Несмотря на то, что рейсы через Ледовитый океан на Владивосток начались уже с 1911 года, еще в 1930 году плавание этим путем не было вполне обеспеченным, и на обратном пути суда иногда зимовали.

[fisch1]

В колымские рейсы ходили тогда только два парохода— «Колыма» и «Ставрополь», совершенно не приспособленные для работы среди льдов, и шхуны американца Свенсона, фрахтованные советскими торговыми организациями.
Рейсы этого года с самого начала были тяжелы. Уже при входе в бухту Лаврентия «Колыма» получила повреждение дна. 16 июля, войдя в Ледовитый океан, пароход сразу же попал в тяжелые льды у мыса Сердце-Камень.«Колыма» пробивалась здесь пять дней.
Только 1 августа «Колыма» дошла до острова Айона,лежащего у входа в Чаунскую губу; возле острова пароход в тумане ударился правой скулой о большую льдину и, отскочив от нее, ударился другой стороной о соседнюю льдину. Были пробиты подводными выступами льдин обе скулы вблизи носа. Несмотря на работу всех отливных машин, вскоре вода в трюме достигла семи футов (двух метров). Поэтому капитан решил выброситься на отмели острова Айона. Вода в трюме прибывала и достигла уже одиннадцати футов. Пришлось спешно разгружать передний трюм и наваливать груз на палубу. Подвели брезентовый пластырь и закрепили его. В таком состоянии пароход пошел дальше к Колыме. Во время плавания во льдах были еще отбиты две лопасти винта и поврежден руль.
От Нижне-Колымска до устья еще около двухсот километров.Здесь есть серьезные препятствия для морских судов — ряд перекатов и бар на устье. Бар этот равен двенадцати футам при низкой воде, но при ветрах с севера глубина иногда увеличивается до восемнадцати футов.
Для провода судов до Нижне-Колымска обычно откомандировывается лоцман из местных жителей, который должен вести судно по реке. Но в этом году Якутгосторг поскупился, взяв наименее сведущего лоцмана, и не обставил знаками как следует реку. Поэтому, поднимаясь по
Колыме, пароход сел на мель и должен был выгрузить часть груза на баржи.
Только 18 августа пароход покидает Нижне-Колымск. С самого выхода начинается ряд приключений.Уже в десять часов утра лоцман сажает пароход на мель.В течение нескольких часов пробуем итти то вперед, тоназад, но ничего не выходит, и приходится прибегнуть к единственно-му возможному способу — свозить груз на берег на кунгасах, которые мы везли с собой на палубе.
Для этого мобилизуются, кроме команды, все пассажиры, и в продолжение ночи мы выгружаем тяжелые ящики,кули с мукой и солью, весь зимовочный запас парохода,а затем кирпичи, которые он везет для устройства печей на случай зимовки. После этого пароход снимается с мели.
Затем надо снова все свозить с берега обратно, и только в пять часов вечера следующего дня «Колыма» двигается дальше.
В течение двух дней лоцману еще два раза удается посадить пароход на мель, и эти двести километров мы идем трое суток. В конце концов капитан ссадил лоцмана на шлюпку и отправил его обратно, решив преодолеть остальную часть реки на свой риск.
Первые льдины мы встречаем тотчас же по выходе в океан, но сначала их еще мало, и первые две ночи пароход идет без остановок, несмотря на туман и темноту.
24-го утром мы проходим Чаунскую губу и в отвратительную погоду, при тумане, который закрывает берег,приближаемся к Шелагскому мысу, северной оконечности этой части континента.
Приняв почту от учителя, недавно поселившегося на Шелагском мысе, мы двигаемся дальше.
Не дойдя двенадцати миль до острова Шалаурова, мы встречаем такие тяжелые льды, что пароход не может пробиться. Ночью давление льдов усилилось, и был поврежден руль. «Колыма» получила вмятину правого бока на протяжении двадцати шпангоутов, борт прогнулся внутрь трюма на три фута, и некоторые шпангоуты лопнули,
К утру 26 августа выясняется, что положение наше довольно безнадежное, по крайней мере в ближайшем будущем. Мы стоим в восьми милях на запад от острова Шалаурова, среди сплошной массы тяжелых льдов. Тяжелыми льдами называют многолетние льды, состоящие не из одного ледяного слоя, лежащего горизонтально, а из массы льдов, переломанных, сдавленных и спаянных вместе в новые толстые льдины. Толщина их нередко достигает пяти, шести и даже десяти метров. Обычно в подводной части льдины на глубине в один-два метра выдвигается ледяной таран, так как верхняя часть льдины тает быстрее. При сдавливании льдов во время ветров эти льдины с очень большой силой давят на подводную часть корабля. «Колыма» совершенно не приспособлена для плавания во льдах, и борты ее почти вертикальны при плоском
дне, поэтому давление льдов может повредить пароход.
В течение четырех дней «Колыма» пробует пробиваться, маневрируя между льдинами, как только они сколько-нибудь расходятся. Это раздвигание льдин идет крайне медленно и очень тяжело для всего экипажа. Самый простой способ заключается в том, что «Колыма», отойдя немного назад, старается с разбега раздвинуть льдины. Непрестанно с капитанского мостика передается в машинное отделение команда: «Назад!», «Тихий вперед!», «Полный вперед!», «Стоп!», «Назад!» и т. д.
Когда льды не поддаются и дорогу загораживает особенно большая льдина, ее стараются оттащить в сторону.
На льдину сносят якорь, а затем трос, ведущий от якоря, наворачивается лебедкой на барабан. Льдина медленно, едва заметно для глаза отплывает вбок, и пароход получает возможность продвинуться на несколько метров. Затем новый разбег вперед, новые страшные толчки, и опять следующая маленькая льдина отодвинута.
Но иногда приходится прибегать к еще более энергичным способам. На лед спускается помощник капитана с двумя матросами и в какое-нибудь отверстие во льду вставляют патрон динамита с бикфордовым шнуром.
Шнур поджигают, из отверстия вылетает столб воды, и льдина трескается на несколько частей. Но на «Колыме» очень мало динамита, поэтому его экономят и прибегают к взрывам в редких случаях.Теперь корабли, проходя северным путем, обычно имеют большой запас аммонала, более удобного взрывчатого вещества.
Долгие часы и даже по целым суткам «Колыма» стоит во льдах, ожидая подвижки льда, крепко зажатая громадными льдинами, покрытыми многолетними торосами. Во время этих вынужденных стоянок матросы и пассажиры выходят на лед погулять, пострелять (если не птиц и нерп, то в пустые жестянки), а капитан использует стоянки, чтобы запасти свежей воды из больших луж с поверхности льдин, образовавшихся от таянья снега. Для этого на льдину ставят насос и протягивают шланг на палубу.
28 августа удается продвинуться на четыре мили к острову Шалаурова. 29-го капитан направляет судно поближе к берегу и здесь в небольших прогалах между льдинами подходит к проливу между островом Шалаурова и материком. В это время ветер усиливается до шторма, тем не менее лед не двигается. Пробуем пройти между островом Шалаурова и материком, но здесь слишком мелко. Придется огибать остров. 30 августа в течение двенадцати часов, с четырех утра и до четырех вечера, пароход обходит этот маленький островок, ширина которого меньше одного километра.
Льды обступили его со всех сторон, и только вблизи самого острова остается проход, иногда шириной всего только в двадцать-сорок метров. Капитан решил пройти вблизи самого острова, и в некоторых местах «Колыма» идет всего в десяти метрах от утесов, задевая правой стороной днища за грунт. Слышится зловещий шорох, но податься влево невозможно, потому что там выдвигаются льдины со своими подводными таранами. Мы потеряли здесь одну лопасть винта, так что не поврежденною осталась только одна последняя. Чтобы защитить винт от ударов льда, все время около кормы стоят пассажиры и матросы и отодвигают льдины шестами.
За эти пять дней нередко начиналась пурга, и берег скрывался от нас. Это довольно унылое побережье, хотя уже невдалеке к югу возвышаются высокие горы. На самом берегу стоят местами яранги чукчей, покрытые шкурами. Издали они совершенно сливаются с осенней травой.
31 августа мы идем довольно быстро вдоль кромки льда, которая оставляет возле берега значительную полосу, в несколько километров, свободной воды. В этот день опять начинается пурга с сильным штормовым ветром. От мыса Якан мы опять попадаем в тяжелые льды, так что к концу дня принуждены остановиться, пришвартовавшись к большой льдине — стамухе.
Стамуха — это большая ледяная масса, которая по внешности напоминает ледяную гору, но совсем другого происхождения. В то время как ледяная гора (айсберг) представляет оторвавшуюся часть наземного ледника, стамуха образуется из морских льдин, нагромождающихся постепенно друг на друга. Она возвышается над уровнем воды иногда на десяток метров и сидит на несколько десятков метров в воде. Обычно эти стамухи сидят на мелких местах, и ряды их обозначают границу более глубокой части моря.
1 сентября, пробираясь вдоль берега и лавируя между тяжелыми льдами, мы наконец добираемся до мыса Северного (теперь мыс Шмидта). Мыс Северный совсем не самый северный мыс этого побережья, Шелагский мыс расположен значительно дальше к северу. Но так назвал этот мыс знаменитый английский мореплаватель Кук, который в XVIII веке доходил до него, пробравшись на своих парусных судах через Берингов пролив.
В этот день «Колыме» не удается дойти до самого мыса Северного — нас отделяет от него полоса очень тяжелых и сплоченных льдов. На следующий день мы начинаем пробираться через них, и временами кажется, что это невозможно. Капитан решает отправить кого-нибудь в факторию, расположенную на берегу возле мыса. На берег вызвались ехать трое: второй механик Ч., радист из Средне-Колымска М. и я. Мы спускаем маленький складной брезентовый ботик и тащим его через льды. В некоторых местах между льдинами свободные пространства воды, и можно проплыть на веслах несколько десятков метров.
Наш ботик совершенно дряхлый, ему уже большедвадцати лет, и, после того как мы его протащили больше километра по льду, пересохший брезент разрывается; когда мы доходим до края сплошных льдов и пускаемся через отделявшее нас от берега водное пространство, ботик начинает наполняться водой. К счастью, в полынье плавает несколько льдин. У первой же из них приходится пристать и отлить воду. У второй, находящейся на середине полыньи, наше путешествие кончается. Когда мы подходим к этой льдине, ботик наполняется наполовину, и мы сидим в ледяной воде.
Льдина, на которую мы спасаемся, в поперечнике имеет всего три метра. Мы вытаскиваем на нее ботик, вылезаем сами и ждем помощи. В это время «Колыме» удалось пробиться через льды и даже опередить нас, и наши спутники, сидя на палубе, издеваются над нашим печальным положением. На берегу собрались чукчи, которые наконец сжалились над нами и вывезли нас с льдины поодиночке: их лодка была слишком мала, чтобы поднять сразу трех человек. Вода уже покрылась тонким слоем льда, который звенел и трещал под напором легкой лодочки.
На берегу мы прежде всего забираемся на утес на северном конце мыса. С него открывается далекий вид на море, покрытое сплошными тяжелыми льдами; только у северного подножия мыса несколько наискось тянется небольшая полынья, в которую следует пробиться «Колыме».
Скала отделяется от материка узким перешейком, за которым на материке построена фактория Госторга. Это новое здание, крытое оцинкованным железом, с большими окнами. Кругом стоят яранги чукчей.В то время на мысе Северном не было еще ни полярной станции, ни самолетов, и из русских там жили только научный работник-чукчевед и заведующий факторией.
Местных чукчей мы встретили на берегу. Они только что приехали в большой байдарке с охоты на тюленей и вытаскивали свою добычу на берег. Большая чукотская байдарка поднимает до тонны груза. Это лодка с плоским дном и крутыми бортами, сделанная из деревянных или костяных упругое, обтянутых моржовой кожей.
Капитан пробует пробиться вокруг мыса Северного таким же образом, как мы это сделали у острова Шалаурова.Но здесь льды еще тяжелее, и никакие усилия не помогают.
К вечеру на западе в отдалении от мыса показывается небольшая узкая полынья, и капитан решает вернуться назад, чтобы попробовать пробиться через нее.Для того чтобы повернуться, приходится рвать льды динамитом,растаскивать их якорями и тросами. Только на рассвете 3 сентября наконец пароход вырывается в большую полынью.
Дальнейшее плавание до острова Колючина, лежащего у входа в Колючинскую губу, прошло без особых приключений.
Только у реки Амгуемы мы не надолго сели на мель возле лагуны. В этой части чукотского побережья лагуны достигают громадных размеров. Это участки моря,отчлененные намывными косами, которые, постепенно вырастая, отделяют от моря продолговатые заливы.В глубине страны видны высокие горы, закрытые тучами.
Все надеются, что больше льдов не будет, потому что восточная часть этого побережья почти всегда свободна от льда, а за Колючинской губой можно считать, что опасное плавание уже кончилось. Да и «Колыме» пора было отдохнуть от льдов. У мыса Северного мы потеряли еще одну лопасть, и у нас оставалась всего половина одной и треть другой. Удивительно, как при таком винте «Колыма» могла еще итти вперед!
Возле острова Колючина нас снова встречают тяжелые льды, и целый день мы пробиваемся сквозь них. Все пространство на востоке, как оказалось, вплоть до самого мыса Дежнева занято- льдами. Вблизи мыса Сердце-Камень «Колыма» в течение пяти дней борется со льдами.
С 5 сентября вплоть до 10-го «Колыма» шаг за шагом,раздвигая льды, пробирается к востоку, и каждую ночь обратное течение относит ее к западу. Несмотря на то, что, по описанию лоции, здесь должно быть течение, направленное вдоль берега к востоку, каждое утро мы просыпались снова западнее той точки, у которой мы стали на ночь вечером. Ночью итти очень опасно: ночи уже темные и можно разбить судно. Кроме того, нередко и днем наваливается туман, и движение вперед прекращается.
Но в конце концов капитан все-таки рискнул идти ночью и днем, в пурге и тумане, вперед.
В ночь на 11 сентября наконец льды стали реже, и можно двигаться вперед малым ходом. Утром открывается вдали мыс Дежнева.
Мыс Дежнева — это большой утес, расположенный на самой оконечности Азиатского материка. Он отделен с запада понижением, которое недавно еще занимало море:
На северной стороне перешейка лежит селение Уэллен, а на южном — пост Дежнева.
Во время короткой стоянки в Уэллене к нам на борт приехало множество гостей, чукчей с берега, в больших и малых байдарках.
За Уэлленом мы вышли в Берингов пролив. Он редко бывает открыт — здесь почти всегда гнездятся туманы, —но в этот раз, на наше счастье, туман поднялся, и нам удалось увидать величественные и мрачные скалы и между ними, на полусклоне, селение эскимосов Наукан, запоминающее кавказский аул. Яранги наполовину сложены из камней, и только верхняя часть их покрыта крышей из шкур. Иногда от мыса Дежнева бывают видны берега Америки; сейчас они закрыты туманом, и удается разглядеть только маленький остров Диомид, лежащий в Беринговом проливе. Их два — один наш, ближе к нашему берегу, другой американский.
В Беринговом проливе льды нас еще не оставляли.Только 12 сентября исчезает последняя маленькая льдина.
Здесь они уже не страшны — они растаяли со всех сторон, стали рыхлыми и ноздреватыми. Как только мы выходим из льдов, обнаруживается, что «Колыма» не в состоянии дойти даже до Камчатки. Волны расшатывают носовую часть парохода, разбитую льдами, все клинья и бревна, которые ее держали, выскакивают, и в переднем трюме появляется течь, которую не могут откачать насосами.
Надо спешить пройти куда-нибудь в спокойную бухту, для того чтобы зачинить пробоины и переменить винт, потому что мы не можем выгрести против шторма.Для стоянки была выбрана бухта Провидения — большой залив в юго-восточном углу Чукотского полуострова.
Мы вошли в узкий, извилистый залив между высокими мрачными горами и спрятались там в спокойную маленькую бухту Эмма. Здесь мы простояли восемь дней.Сменили винт, отремонтировали трюм и пошли дальшена юго-восток. В бухту Глубокую, на побережье Коряцкого хребта, мы зашли за водой, потом забрали с рыбалки возле Усть-Камчатска соленую рыбу, консервы и рабочих.
Только через два месяца после выхода из Нижне-Колымска мы вошли в Золотой Рог — гавань Владивостока.Все стоявшие там суда были расцвечены флагами в честь прихода «Колымы», благополучно закончившей тяжелый полярный рейс.
С тех пор прошло всего только десять лет. Условия плавания вдоль полярного побережья Чукотки коренным образом изменились: во многих местах построены полярные станции, ведущие непрерывные наблюдения над погодой и льдами; пароходы сопровождаются ледоколами,которые пробивают дорогу во льдах, и самолетами, отыскивающими полыньи и полосы разреженного льда. Поэтому суда могут двигаться быстрее и безопаснее, и теперь мимо мыса Шмидта проходит за лето уже не одно судно, а десятки.