Cудя по сохранившемуся архивному «Рапорту морского лётчика, поручика по Адмиралтейству Нагурского начальнику Главного гидрографического управления» Морского министерства генералу корпуса гидрографов М.Е. Жданко от 1 октября 1914 г.,
Генерал М.Е. Жданко
а также по публикациям в журналах «Воздухоплавание», «Записки по гидрографии» (1915-1916 гг.) и изданной брошюре самого М.Е. Жданко, Я.И.Нагурский выполнил на Новой Земле в период с 8 августа по 2 сентября 1914 г. 5 длительных полётов (1-й - 8.08 - 4 часа 20 мин. - 4.30-8.50; 2-й - 9.08 - 1 час 45 мин. - 4.30-6.15; 3-й - 12.08 - 20 мин.; 4-й - 30.08 - 1 час 40 мин. - 16.20-18.00; и 5-й - 31.08. - 3 часа 15 мин. - 13.15-16.30).
Однако, как сам Я.И.Нагурский признавался, полётов было больше. В частности, 12 августа в 21.00 примерно на 15-20 мин. он поднимался в небо с целью проведения рекогносцировки местности с капитаном парусно-паровой шхуны "Андромеда" (видоизмещение 1000 т) Г.И.Поспеловым, но из-за поломки шатуна третьего цилиндра мотора пришлось гидроаэроплану приводниться (4-й полёт по хронологии и 6-й в общей сложности).
Справка: капитан, кавалер серебряной медали «За усердие» на Владимирской ленте Григорий Иванович Поспелов (29.11.1869–1933) был личностью доволно знаменитой. Моряк, помор, арктический исследователь. Участник второй Новоземельской экспедиции А.В.Русанова на шхуне «Дмитрий Солунский». Был знаком с Г.Я.Седовым и с проводником Т.Вылкой. В 1915 г. продолжал поиски Г.Я.Седова и Г.Л.Брусилова в районе Земли Франца-Иосифа. Принял Советскую власть и после Гражданской войны переехал в Мурманск, где занимался зверобойным промыслом. В начале 1933 г. на шхуне «Смольный» вывозил из б.Тихой зимовщиков, где познакомился с И.Д.Папаниным. Через три года на Мурманской судоверфи были построены две однотипные зверобойные шхуны – «Папанин» и «Капитан Поспелов». Во время зверобойной кампании того же года тяжело заболел. Но привёл судно в Мурманск лишь по окончании промысла. Умер после операции в Ленинграде, где, видимо, и похоронен. Могила его потеряна. В честь него в 1963 г. решением Архангельского облисполкома № 651 назван мыс на юго-востоке о.Хейса (ЗФИ), мыс на западном побережье Новой Земли северо-восточнее залива Норденшельда (описал и назвал в 1910 г. В.А.Русанов) и бухта на восточном побережье Новой Земли к югу от мыса Желания (также описал и назвал в 1910 г. В.А.Русанов).
Кроме того, как вспоминал сам Я.И.Нагурский, он совершал вывозные полёты с пассажирами из числа матросов шхуны "Андромеда" и вспомогательного грузового парохода "Печора" (капитан - капитан 2 ранга в отставке П.А.Синицын), а также и самостоятельно.
-
Справка: Пётр Александрович Синицын после службы на кораблях Балтфлота (его фото разного периода - в т.ч. на крейсере "Память Азова" (участвовал в Восточном кругосветном путешествии цесаревича Николая Александровича - будущего царя Николая II в 1890—1891 гг., на "Адмирале Корнилове" и др.) уволился 23.09.1903 г. капитаном 2 ранга (с правом ношения мундира). Затем командовал морским судном «Пахтусов», которое привело в Енисейск в 1905 г. 6 пароходов («Енисейск», «Красноярск», «Туруханск», «Ангара», «Лена», «Минусинск») и 9 железных лихтеров (№№1-9), закупленных Министерством путей сообщения в Германии, Англии и Голландии. Из них 16 октября того же года была организована «Енисейская речная флотилия». Эту флотилию (с 01.05.1906 г. - «Срочное казенное пароходство на реке Енисей») с момента основания по 1909 г. возглавлял П.А.Синицын. В 1905 г. помогал А. И. Вилькицкому в походе на Енисей. С 31 августа 1910 г. служил помощником начальника Гидрографической экспедиции СЛО. Принимал участие в топографической съёмке побережья Быковского п-ва и рекогносцировочном обследовании промерами проток Джербайдахская и Средняя, что дало первые навигационно-гидрографические сведения о входе с моря в р.Лена.
О самостоятельных полётах, не вошедших в официальный рапорт командованию, Я.И.Нагурский писал, в частности, в октябре 1969 г. ленинградскому писателю и журналисту, архангелогородцу Илье Яковлевичу Бражнину
(наст. фамилия Пейсин, 4 (16).11.1898—9.06.1982).
Справка:И.Я.Бражнин - автор широко известных книг «Моё поколение», «Друзья встречаются», «Сумка волшебника» и др. своим творчеством был тесно связан с Севером, Архангельском, где прошли его детские и юношеские годы. Во время Великой Отечественной войны служил в ряде военных газет сначала на Карельском, а затем — на южных фронтах, где написал более 600 корреспонденций, статей, памфлетов, листовок и т. д., был награждён орденом Отечественной войны 2-й ст., орденом Красной Звезды и медалями.
В сборнике "Недавние были" (Архангельск, 1972) И.Я.Бражнин писал: "Я лично имею ещё одно веское доказательство, опровергающее БСЭ (Большую Советскую Энциклопедию - Авт.) и лежащее передо мной на моём столе. Это присланная мне фотография Нагурского и его жены. На обороте фотографии собственноручная надпись Яна Иосифовича: «Последний снимок с бала Сильвестрого жены Антонины и мой. 1969 год». Комментарии, как говорится, излишни...
Кстати, об энциклопедиях. В начале главы я уже приводил заметку о русском военном лётчике Иване (так было в ранних изданиях БСЭ - Авт.) Иосифовиче Нагурском, помещенную в БСЭ. Теперь в конце главы я должен внести в эту заметку некоторые исправления и уточнения. Нагурский совершил не пять полётов, как это указано в энциклопедии, а, по крайней мере, в два раза больше, причём общая длительность их была «одиннадцать часов тридцать минут», как это указано в официальном рапорте лётчика по начальству. Максимальная высота, на которой летал Нагурский в Арктике, достигала не тысячи двухсот метров, а полутора тысяч…
Блестящий лётчик и отважный офицер русской армии, Нагурский совершил несколько великолепных и беспримерных по тем временам полётов. Мне очень хотелось получить описание хотя бы одного такого полёта от самого Наурского. Я написал об этом Яну Иосифовичу и вскоре получил то, чего желал. «Уважаемый Илья Яковлевич, - писал Нагурский, - Ваше письмо от 11.Х.1969 г. получил. Считаю, что для Вас будет интересным иметь описание одного из полётов в Арктике, который ещё не видал света, т.е. не был описан мною, и мои переживания в нём. Это полёт с Панкратьевых островов на Северо-Запад до островов Франца-Иосифа и обратно...".
Я.И.Нагурский в последние годы жизни.
Из вышеописанного следует, что Я.И.Нагурский совершил в общей сложности у западных берегов Новой Земли до 10 полётов с налётом 11 часов 30 минут. Его «Фарман» летал на высотах от 800 до 1500 метров, преодолев около 1100 километров (достигал на севере мыса Литке, а один из вылетов был сделан на северо-запад в открытое море, примерно на 100 км от берегов Новой Земли).
Теперь о тех, с кем ещё летал пионер Полярной авиации. Первым из них был, конечно же, моторист матрос 1-й статьи Е.В.Кузнецов.
С Е.В.Кузнецовым (прообраз полярных бортмехаников) Я.И.Нагурский выполнил, по крайней мере, 4 полёта (8, 9, 12, 31 августа). Перерыв в полётах был связан с его простудой, начавшейся после 9 августа. Кстати, заслуга в поисках биографии Е.В.Кузнецова принадлежит писателю-документалисту и журналисту Юрию Мануиловичу Гальперину (1918-2000) и журналисту газеты "Правда" Евгению Аркадьевичу Фадееву (1941-1999).
Справка: Ю.М.Гальперин - сам боевой лётчик. Выпускник Энгельсского военного авиационного училища(7-й выпуск - 1938 г.). Во время Великой Отечественной войны перегонял новые самолёты с заводов-изготовителей на фронт. Летал пилотом на У-2, ТБ-3, был командиром экипажа скоростного бомбардировщика СБ. В 1944 г. вместе с женой - военным медиком Ниной Смирновой передал все семейные сбережения на постройку нового самолёта-истребителя. Войну закончил под Берлином на штурмовике Ил-2. После войны был признан ограниченно годным к лётной службе и ушёл из авиации. Стал работать радиожурналистом, специализировался на репортажах о праздничных парадах, спортивных состязаниях. В 1954 г. провёл серию репортажей с дрейфующей полярной станции «Северный полюс». В 1964—1975 гг. вёл популярную радиопередачу «Литературные вечера». В 1956 году опубликовал первую книгу «Полярные зори: Записки журналиста», за которой последовал целый ряд других документальных книг. Наибольшей популярностью пользовались книги о русских лётчиках Первой мировой войны, сражавшихся во Франции, — «Воздушный казак Вердена» (1981), удостоенная премии им.К.Симонова. и "Он был первым: Быль о полярном лётчике Яне Нагурском" (1958). Член Союза писателей СССР (1969). Был награждён рядом орденов, в т.ч. «За военные заслуги» Народной Республики Болгария, медалями.
Предоставим слово самому Ю.М.Гальперину: "Кузнецов принимал участие и в полётах Нагурского: у острова Заячий, где была найдена избушка Седова, в запаянной банке Нагурский оставил рапорт, в котором назвал и Евгения Кузнецова как участника этого полёта.
Удалось найти рапорт Нагурского морскому командованию о том, что Кузнецову не было выплачено положенное ему как рядовому денежное довольствие в размере... одного рубля в сутки. Тот же адмирал, что отдал приказ отправить матроса для участия в экспедиции, наложил резолюцию: «Оставить без последствий». Так отблагодарило матроса-добровольца за его подвиг военно-морское начальство. Нагурский получил орден, а Кузнецову и суточных не заплатили...
Неужели же мы теперь не сможем воздать должное первопроходцу арктических воздушных трасс? Даже фотографии его не сохранили архивы, как их найти? После выхода книжки я несколько раз рассказывал о Кузнецове по радио, телевидению, пытался привлечь к поискам однофамильцев, специально опубликовав в одном из журналов обращение к ним... Безрезультатно.
И всё же долгожданное «открытие» Евгения Кузнецова совершилось, но честь его принадлежит уже не мне, а журналисту-правдисту Евгению Фадееву. И вот как это произошло.
Ровно через двадцать лет после моей встречи с Нагурским Евгений Фадеев во время поездки по Польше (в 1976 г. - Авт.), зная, что первый полярный летчик жив, разыскивает и навещает его.
Нагурский рассказывает Фадееву уже известные читателю обстоятельства, вызвавшие ошибку в энциклопедии, показывает ему свой семейный альбом, фотографию Юрия Гагарина, заметив при этом:
— Это похоже на чудо — гулять по Гатчине с Нестеровым и стать свидетелем полёта Гагарина. Читать в газетах о буднях в обыкновенной Арктике сегодняшней «СП-23» и разыскивать экспедицию Седова.
Наконец, показана вдвойне приятная телеграмма от советских полярников с Земли Франца-Иосифа: «Дорогой Ян Иосифович! Поздравляем Вас с днем рождения. Желаем бодрости, доброго здоровья, долгих лет жизни. С дружеским приветом — коллектив станции Нагурская». Вернувшись в Москву, Фадеев готовит очерк для «Правды» и приходит посоветоваться к автору книги о Нагурском и статьи в новом издании БСЭ, которой я горжусь не меньше, чем повестью, — посчастливилось исправить такую ошибку!
Очерк Фадеева написан хорошо, увлекательно. Мы вносим некоторые уточнения, и тут меня осеняет счастливая мысль...
— Слушайте, Женя, вот уже двадцать лет я безуспешно ищу следы механика Кузнецова, он ведь не меньший герой, чем Нагурский. Хорошо бы попробовать поискать его с помощью «Правды», а вдруг...
— Отличная идея, — соглашается Фадеев.
«Правда» получила десятки интереснейших откликов на этот очерк не только со всех концов нашей страны, но и из разных стран мира.
Так из далёкой Африки пришло сообщение, а потом приехал к нам в страну Андрей Владимирович Литвинов. Он родился в Париже, сражался в рядах французского Сопротивления в годы Второй мировой войны, потом стал геологом и уехал в Африку. После смерти отца у него остался альбом с фотографиями — «Гидроавиация Балтийского моря 1914–1915 гг.». Этот альбом был подарен другу отца самим Нагурским! Андрей Владимирович передал бесценный альбом Центральному музею Вооруженных Сил СССР.
Но, пожалуй, самым удивительным было письмо от... сына механика Евгения Кузнецова, да ещё с фотографией отца!
Евгений Фадеев проявил незаурядный талант журналиста-исследователя. Он отправился по следам полученных писем, фотографий и других документов. Собрал интереснейшие материалы. И в «Правде» появился ещё один очерк Евгения Фадеева — о механике Нагурского — севастопольском моряке Евгении Владимировиче Кузнецове, ставшем впоследствии тоже лётчиком: он воевал на Южном фронте и на Северном, вёл разведку в заливах Балтийского моря, бомбил вражеские корабли, защищал Красный Питер. Евгений Кузнецов погиб 2 апреля 1920 года в Петергофе при испытании нового самолёта…" //Ю.М.Гальперин. Воздушный казак Вердена: Повесть-хроника. — 2-е изд., доп. — М: «Молодая гвардия», 1990 (первое издание: «Молодая гвардия», 1981 г.).
В итоге до нас дошла биография Евгения Владимировича Кузнецова (1888–1920). По возвращении из экспедиции он воевал, стал полным Георгиевским кавалером и добился своего – в 1916 г. окончил Ораниенбаумскую школу морской авиации и стал морским лётчиком-разведчиком. В начале 1917 г. окончил Морскую школу воздушного боя и высшего пилотажа (возможно, не без содействия Я.И.Нагурского) в Красном Селе. Службу проходил в отряде истребителей под Ревелем (ныне – Таллинн) на том же Балтийском флоте, воевал с немцами. В октябре того же года принял Советскую власть. Отважно сражася до конца 1919 г. в составе дивизиона истребителей, прикрывая с воздуха Кронштадт и Петроград, потом на Севере. Его сослуживцы вспоминали о нём: «В дни Октября, как и многие из наших товарищей, перешёл на сторону революции, потом его имя гремело на Балтике»; «Славился своими боевыми делами на Петроградском фронте». Вошёл пилот и в книгу «История создания, развития и боевой деятельности авиации Военно-Морского Флота СССР»: «По всему фронту разнеслась молва о геройстве и храбрости морских лётчиков высшего пилотажа С.В.Гиршфельда, Е.В.Кузнецова...». 2 апреля 1920 г. Е.В.Кузнецов погиб в Петергофе при испытании самолёта.
Справка:Евгений Аркадьевич Фадеев родился в г.Красный Яр Астраханской области, высшее образование получил на филологическом факультете Ростовского госуниверситета. Вышел из его стен школьным преподавателем русского языка и газетным литературным работником. Работал в газетах: многотиражной «За советскую науку», ростовской областной молодежной «Комсомолец», столичной «Московский комсомолец», «Труд», «Социалистическая индустрия». С 1973 г. - правдист; работал в центральном аппарате «Правды», а также за рубежом - Юго-Восточной Азии, Югославии. Знал два языка - французский, сербско-хорватский.
А теперь об ещё одном неизвестном герое-бортмеханике Я.И.Нагурского. О нём поведал сам Ян Иосифович в 1956 г. во время приезда в Москву (об этом чуть позже) на встрече с полярными лётчиками. Вот что вспоминал об этом её участник Алекандр Арсентьевич Лебедев: "На нашей встрече Нагурский все время подчеркивал:
— Нас было трое: «Фарман», Женька и я.
Моторист Евгений Кузнецов разделял с лётчиком все тяготы подготовительных работ и быта, все опасности. По праву должен разделить и честь первых полётов в Арктике.
О капитане «Андромеды» Г.И.Поспелове упоминают в литературе довольно часто — он поднялся однажды с Нагурским, чтобы посмотреть с воздуха ледовую обстановку. И стал, таким образом, первым в истории ледовым авиаразведчиком. А вот о Кузнецове вспоминают значительно реже. И совсем уж неизвестен второй помощник Нагурского: он, к сожалению, даже и в рапорте не упоминается. Но на нашей встрече Ян Иосифович рассказывал о нём восторженно.
Вы помните - в одном из полётов моторист Евгений Кузнецов сильно простудился, заболел. Поднялась температура тридцать девять градусов. Они сидели в Архангельской губе и ждали, когда подойдет «Андромеда». Горючего практически нет, запас продовольствия минимальный.
«...Я не знал, какая болезнь свалила с ног такого сильного парня. А если это не обычная простуда? Смогу ли я теми медикаментами, какие были в моём распоряжении, вернуть ему здоровье?
Беспокойство мое росло в ожидании людей с «Андромеды». Женька чувствовал себя всё хуже. Его лицо покрылось пятнами, экземой... Сильный озноб не прекращался даже от подогретого вина, чая или аспирина, которые я давал ему...
Через каждые несколько часов я выходил на открытое место с сигнальным пистолетом и пускал ракеты …
Наконец подошла «Андромеда», и до нас добрались люди с неё. Их было пятеро. Они приехали на собачьих упряжках, привезли горючее и продовольствие. Какая же это была радость! Мы продержались самое трудное время. Женька пережил его, сам я чувствовал себя прекрасно, самолёт остался в отличном состоянии...
Я настаивал на том, чтобы прибывшие люди, взяв с собой Кузнецова, немедленно возвращались обратно, как только откопаем самолёт... Вскоре упряжки с моряками двинулись к югу, увозя больного механика. Со мной остался только один из матросов — крепкий парень, сибиряк, закаленный морозом и ветром. Звали его Костей.
Он смотрел на меня как на божество, не вполне понимая, каким образом человек летает не хуже птицы. Каждое моё поручение он выполнял быстро и с особым старанием. Однако нужно было всё время следить за его могучими руками. Со своей медвежьей силой он мог повредить самолёт, когда крепил его ко льду. Костя способен был так связать машину канатами, что полопались бы ребра в крыльях. Поэтому я начал с обучений. Прежде всего объяснил своему новому помощнику, что летание не какое-нибудь чудо, а результат использования человеком законов физики...
Костя слушал с большим интересом «лекцию» о законах аэродинамики и теории моторов. Он многое понял, но эти общие сведения не могли, конечно, сделать из него механика. Поэтому я готовил машину к следующему полёту без его помощи, хотя он присутствовал при осмотре мотора, смотрел на мои руки, обдумывал, что-то старался понять, следя за моими действиями. Однако он был всё ещё очень застенчив, ни о чём не спрашивал.
Я сложил инструменты. «Фарман», готовый к следующему полету, стоял на льду бухты. Костя не отступал от меня ни на шаг. Помня о моих предостережениях, он с осторожностью касался крыльев, поглядывая с опаской, позволю ли я ему такое «святотатство». Я чувствовал, что он хочет спросить меня о чём-то.
— Чем ты огорчен, Костя? — наконец спросил я, желая ободрить его
— Нет, я вовсе не огорчен, только, — отвечал он, избегая моего взгляда — Вот вы полетите, а я, что же, останусь здесь?
— А ты хотел бы подняться в воздух?
— О, ещё бы. Мне очень хочется полетать! Я совсем не буду бояться!
Глаза его загорелись, когда я сказал:
— Хорошо, я возьму тебя с собой..
С большим удовольствием он начал готовить машину и, выполнив всё, что ему полагалось, стал ожидать моего разрешения сесть в кабину. Я ещё раньше спросил его:
— Не заболеешь ли? Сейчас ветер довольно сильный, тебя может укачать.
— Пожалуй, не укачает. Я не раз попадал в шторм, когда мы ходили за китами, и не болел. Вы говорили, что воздушная качка напоминает морскую. Выдержу, конечно!
Я завел мотор и дал ему поработать на средних оборотах, чтобы прогреть, затем проверил, всё ли в порядке, проконтролировал приборы; лишь после этого можно было застегнуть пояса. Машина сдвинулась с места и пошла по прямой против ветра; я добавил газу. Самолёт набирал всё большую скорость на гладком льду и незаметно оторвался от него. Мы летели.
Я обернулся посмотреть на Костю. Он сидел совершенно свободно, улыбающийся и счастливый от того, что летел.
Я положил самолёт на крыло для поворота, сделал круг над нашим лагерем, а затем взял курс на северо-восток, вдоль берегов Новой Земли. Мне хотелось подробно обследовать район вплоть до северной оконечности острова — мыса Желания — и ознакомиться с состоянием льдов в этой части моря. Я надеялся, что здесь смогу напасть на след экспедиции Русанова.
Летели мы довольно низко. Облака над морем ограничивали видимость. Вскоре пришлось отказаться от такой высоты. Неровные порывы ветра бросали самолёт во все стороны.
Я стал набирать высоту. На тысяче метров облака начали редеть. Затем над нами прояснилось, и, наконец, мы оказались поверх белых клубящихся облаков.
Костя был в восторге. Я видел, что он весь захвачен новыми ощущениями от полёта. Я же, к сожалению, не имел повода радоваться. Внизу опять ничего не было видно.
Только над Русской Гаванью видимость начала улучшаться. Стал заметен берег Новой Земли, более пологий и менее изрезанный, чем южный. Я изменил курс, отклонившись к востоку, и полетел, пересекая остров. Термометр показывал минус пятнадцать градусов, холод давал себя знать даже закаленному Косте. Он топал ногами и прятал лицо от резкого ветра. Часа через два мы достигли восточного берега Новой Земли в том месте, где остров широким, стокилометровым языком врезается в Ледовитый океан. Почти лишённый островерхих гор, он представлял собой относительно высокое плоскогорье, занятое ледником. Как и всюду, под нами тянулась мёртвая, покрытая льдами пустыня. Здесь работы нам не предвиделось...
Я решил возвращаться. Еще через полчаса полёта я снова увидел Русскую Гавань. Отсюда взял курс на лагерь и вскоре сделал посадку в нашем «аэропорте».
Первым выпрыгнул из машины Костя и начал скакать по льду, бить руками по коленям.
— Ну, как, замерз? — спрашиваю его.
— Угу! Дьявольски холодный ветер, — пробормотал он. — Ну и бросало же нас над этой Новой Землёй. Я думал, что не выдержу. Совсем как в шторм. Но всё же хорошо!..
Костя изменился до неузнаваемости. Застенчивость прошла бесследно, он разговорился, начал рассказывать о своей жизни, обо всем, что уже испытал и пережил в своих полярных плаваниях на промысловых судах.
Оказалось, он многое знал о повадках животных. Было видно, что Костя не впервые на Севере, что, несмотря на молодость, он успел уже накопить богатый опыт. Север закалил его н научил быть наблюдательным.
Он совсем не был похож на южанина Женьку, который боялся тюленей и моржей. Ему не приходилось объяснять полярные явления.
По дрейфу льда, поведению ветра или снежным наносам и застругам он читал, как по книге. По следам зверей точно определял, когда и куда прошёл медведь или песец, где искать тюленей, где скрыта их молодь, в каком направлении дул ветер в последний раз; правильно предсказывал погоду на завтра и даже на два дня вперед. Теперь он стал моим советчиком…».// А.А.Лебедев, И.П.Мазурук. Над Арктикой и Антарктикой. - М.: Мысль, 1995.
Вот так, его звали Константин и был он матросом с "Андромеды". При этом, смею предположить, что на его долю пришлись те же 4 полёта на "Фармане" с Я.И.Нагурским, как и у Е.В.Кузнецова. Вот бы найти биографию и второго в мире полярного бортмеханика!