Земля Павла Мегера (Рассказ журналиста)
Зимой 1942 года, когда немцы бешено рвались к Мурманску, на подступах к городу пал смертью храбрых Павел Власович Мегер — Герой Советского Союза,участник знаменитого дрейфа ледокольного парохода «Г. Седов». В морской пехоте, куда он пришел добровольцем как рядовой краснофлотец, Мегер прославился своими дерзкими разведками и вылазками в тыл врага, Он не упускал случая привести с собой «языка»...
В январе 1940 года после двухлетних странствований во льдах Северного Ледовитого океана вернулись на Большую Землю 15 моряков, героический экипаж корабля «Георгий Седов». Всем пятнадцати морякам Правительство присвоило звание Героев Советского Союза. Прямо из Мурманска они приехали в Москву. Столица встретила их цветами. Советский народ чествовал, их. После многих месяцев мытарств и тяжелых трудов пришли заслуженная награда и отдых...
Да, они, конечно, устали. И не только от напряженной работы, но от арктической тишины, от одиночества. Теперь им хотелось пожить на Большой Земле, хотелось побыть в кругу своих семей. После встречи с руководителями Партии и Правительства в Кремле, после того, как они побывали в гостях у рабочих крупнейших предприятий Москвы, седовцы думали разъехаться по домам. Но...
— Работа не окончена, —сказал им руководитель Главсевморпути И. Д. Папанин.—'Вы дрейфовали во льдах не для себя, а для всего советского народа. За три года вы
собрали массу ценных наблюдений. И то, что вы пережили,то, что каждый лично перечувствовал, — все это вы должны теперь припомнить и записать. И сделать это надо не откладывая, пока память бережет подробности. Сегодня вечером машины отвезут вас в подмосковный дом отдыха«Братцево». Там в течение нескольких дней вы будете рассказывать писателям и журналистам о своей работе и своих приключениях.
Мне было поручено записать рассказы повара экспедиции,молодого моряка комсомольца П. В. Мегера.
Дом отдыха «Братцево» стоит в стороне от железной дороги. Он окружен еловым лесом, там тихо и очень покойно. Однако живой ,веселый, темпераментный одессит Мегер или, каквсе его называли, Паша меньше всех хотел покоя.
-Послушайте меня по секрету, — сказал он, как только мы познакомились, —разве я отказываюсь работать? Ничего подобного. Но в Москву из Одессы приехала моя дорогая. Я имею в виду жену. Мы поженились за год до дрейфа, и теперь считается, что она уже четыре года замужем. Она скучает в Москве, а я скучаю в Братцеве. Давайте без шума уедем сейчас в Москву, и там, я вам клянусь, мы будем работать еще лучше...
To-есть меня не станет глодать тоска...
Бегство из Братцева не состоялось. В тот же вечер мы сели работать. Паша был очень хмуро настроен. Он пытался свалить свое настроение на ужин:
— Разве можно вспомнить что-нибудь после такого ужина?
Конечно, соус был на высоте, но отбивные... Любой корабельный кок сделает вам отбивные в миллион раз лучше.
Я, если хотите знать, не повар. Я кочегар, но мой отец был коком, ходил двадцать лет Одесса— Владивосток и обратно.
Так что не сомневайтесь, я видел, что такое настоящая кухня. Поверьте, я и сам делал на «Седове» отбивные из белой медведицы, дай бог каждому на праздник!
Он говорил в этот вечер о чем угодно: о хоккейном матче «Спартак» — «Динамо», о превосходстве пояса в сравнении с подтяжками, о лондонских туманах и японских
банях, но о дрейфе «Седова» он говорить не пожелал или,если ему поверить, не смог.
Утром, до завтрака, я выглянул в окно. За ночь выпал снег. Деревья Стояли совершенно белые; кустики, обрамлявшие аллеи, походили на сугробы, а самых аллей и вовсе не
было видно. Еще только светало. Из кухни доносился звон посуды и лязг ножей. В саду никого не было. Только я собрался повернуться на другой бок, чтобы заснуть еще на
полчаса, как вдруг из-за угла дома появилась фигура моряка в бушлате. Он был без шапки. По волнистой беспорядочной прическе я узнал Павла Мегера.
Утопая по колено в снегу, корабельный повар углубился в сад. Он прошел шагов пятьдесят, оглянулся на дом и, вероятно убедившись, что никто за ним не следит, принялся ногами разрывать снег. Минуту спустя он так увлекся,что стал помогать руками, потом достал какой-то блестящий предмет, кажется снял с пояса большой нож.
«Что он там закапывает?» Я был заинтригован. Мегер вскоре разогнулся, положил что-то в карман и в несколько скачков вернулся к дому.
В десять утра, сразу после завтрака, стенографистка и я ждали его в отведенной для работы комнате. Мегер задержался.
Я хотел уже было итти на поиски, как вдруг услыхал звуки рояля. Кто-то пытался разыграть начало
венгерской рапсодии Листа. Бросив лирическое вступление,пианист перепрыгнул в мажорную часть и, надо сознаться,вложил в нее если не мастерство, то настоящую страстность.
— Паша, отставить! — крикнули с антресолей.
По окающему говору можно было безошибочно узнать боцмана «Седова»- архангелогородца Буторина.
— Не мешай, Паша, работать.
— Есть не мешать работать, — пробурчал Мегер.
С шумом захлопнув крышку рояля, он пошел мне навстречу.
Мы у сели у стола, стенографистка обмакнула перо в чернила. Минуту спустя она повторила это движение; чернила снова высохли. Павел Мегер молчал. Он даже не отвечал на вопросы. Лицу своему он придал преувеличенно задумчивое выражение.
— Скажите, Павел Власович, а что это вы зарыли сегодня утром в снегу?
Мегер не изменил своей позы, он даже попытался с о хранить прежнее выражение задумчивости, но краска поползла по его лицу or шеи и вскоре залила уши, виски и лоб.
Мне пришлось повторить вопрос. Я сделал незаметный знак стенографистке. Она записала ответ и он потом вошел в книгу, которую мы вместе сделали.
— Некоторые моряки считают, — медленно сказал Мегер,— что грубость обязательна для морского волка и надо быть равнодушным ко всем красотам природы. Они думают,
что при виде желанного берега слово «Ах!» вырывается только у неопытного' юнги или у слишком чувствительного пассажира. Я был убежден раньше, что это мнение южных моряков, но архангельские и мурманские ребята еще глубже прячут свои чувства и смотрят на красивее виды и
родную землю без восторга. Конечно, это притворство. А мне как моряку, любящему рисовать, трудно притворяться равнодушным. Наоборот, я подолгу любуюсь красивыми видами, чтобы потом получше их изобразить.
Это было предисловие, после которого опять наступило длительное молчание. В конце-концов Мегер все-таки признался.Он вынул из кармана горсть темной, мокрой, оттаявшей
в комнате земли. На этот раз он сказал очень коротко:
— Земля!
Три года он не видел земли. В Мурманске, где седовцы высадились на берег, все было покрыто снегом. И по дороге в Москву тоже все было заснежено. В городе он увидел асфальт, булыжники мостовой, но земли и тут не нашел. А ему очень хотелось увидеть, потрогать, взять в руки
настоящую землю. Но он стыдился своего чувства. В это утро по секрету от товарищей рн пошел в сад, разрыл снег и ножом вырезал кусок мерзлой подмосковной земли.
Я обещал ему сохранить его признание в секрете, хотя и не понимал, почему он так настаивает на этом.
Позднее я узнал его лучше. Это был мечтательный, немного сентиментальный, романтически настроенный и несомненно одаренный человек. Кроме того, он был очень мнителен.
И больше всего на свете он боялся обнаружить перед товарищами свою впечатлительность.
Признание, на которое он в то утро решился, помогло ему разговориться. Он притащил свой дневник и альбом —83 карандашных рисунка; некоторые из них были раскрашены.
Рисовал Мегер во время дрейфа. Он попытался дать картину всей жизни седовцев: подробности быта, самодельное оборудование, инструменты. Он зарисовал и корабельную баню, и прачечную, и плетение сулемаистры, и наращивание троса для измерения океанских глубин, и охоту на медведей, и демонстрацию в день XXI годовщины Октябрьской революции на 85-й параллели.
Он смотрел на свои рисунки, вспоминал и рассказывал.
Стенографистка еле успевала записывать. Так создавалась книга, которая потом была опубликована в журнале «Молодая гвардия».
Я принимал участие в создании и редактировании этой книги, не мне судить о ее достоинствах и недостатках. Но в процессе работы я познакомился и подружился с советским моряком Павлом Мегером, обыкновенным и в то же время особенным, простым и сложным, дерзким и застенчивым.
При всех противоречиях своего характера эго был цельный человек.
Его биография несложна и очень типична для молодого моряка. Вот, как он сам о себе рассказывал:
«Из газет многие люди знают, что я повар. По это не совсем правильно. До дрейфа на «Седове» я ничего общего с этой профессией не имел. Теперь я, конечно, повар, потому что умею варить, жарить, сделать фрикадельки, испечь пирожное «полярный наполеон» и приготовить компот из любых фруктов — пускай это будуг бананы или ананасы,или просто сушеные яблоки. Но я умею делать и еще кое-что. Моряк должен стараться все уметь.
Одесские мальчуганы с пятилетнего возраста плавают в море и приобретают такой навык, что могут нырять в глубину и доставать застрявшие в водорослях крючки рыболовов.
К десяти годам, уплывая в море, они не оглядываются и не спрашивают, какого мнения о них родители.
И в моей детской жизни гораздо больше времени занимало море, чем помощь маме по хозяйству. Зато мы с дядькой приносили домой много бычков и камбалы.
Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я и еще трое таких же мальчуганов наняли шаланду, на несколько недель ушли в сторону Очакова за скумбрией.
В те дни часто штормило и дома нас уже похоронили.Это было неверно. Мы не только остались живы, но еще привезли шесть тысяч штук скумбрии. Часть мы продали.
Помимо всего прочего я купил себе красную рубашку и явился в ней на порог квартиры, как привидение с того света. Все были рады. Я доказал, что правильно провожу каникулы и сам умею вести борьбу с опасностями.
Отец плавал поваром на «Трансбалте». Он вернулся и объяснил матери, что такие ребята, как я, в море не пропадают.
Подошло время и в 1928 году отец велел мне итти в школу юнг. Он купил мне лаковые туфли. И я стал взрослым.
В 1930 году я окончил школу юнг и меня послали на практику. Я обивал ржавчину с борта парохода «Крым».
На борту была не только ржавчина, но еще и ракушки.Они налипли на обшивку корабля в двух морях. Мне оченьзахотелось побывать за границей — увидеть все своими глазами.
Я старался, объявил себя ударником. Мое стремление поняли и назначили матросом.
С тех пор я моряк. Я видел иностранные города, штормы ,разные дни и ночи и тропический дождь и, наконец,северное сияние во льдах.
Сперва я плавал по южным морям. Во время жары в Индийском океане я работал кочегаром и получал от командования премии за экономию угля. Но интересовался я не только кочегаркой. Я смотрел за борт, как всходит и заходит солнце в разных местах мира и как живут люди. Я видел красивое и некрасивое и многое из этого рисовал себе на память.
Почему я попал с южных морей на Север? Все связано с тем, что мы моряки — люди, которые не любят подолгу сидеть на одном месте. У нас моряков, которые подолгу сидят дома, называют «бичами». Это, если объяснить по-русски, потому, что они привязаны к берегу вроде как бечевкой. По-английски «бич» означает: берег.
Я родился в Одессе, жил там долго и все мои родственники и близкие друзья — на Черном море. Я побывал в Турции, в Греции, в Италии, в Египте, в Японии, но всякий раз возвращался в Черное море, в Одессу. После женитьбы я некоторое время работал на берегу, на крекингзаводе кочегаром. Я неплохо работал и даже имел изобретение: приспособление для чистки котла на ходу.
Дома все шло, как надо в хорошем молодом семействе.Но у меня был друг на Севере. Он мне писал из Мурманска.Он уже работал там и плавал в Карское море и в море Лаптевых,а я никогда не видел настоящих льдов. Я читал про айсберги, про торосы и ропаки, но мне хотелось увидеть их глазами.
Жена и друзья проводили меня на вокзал, я уехал в Мурманск. Это был незнакомый город, но там требовались моряки. Когда я в 1933 году в Бремене принимал с командой пароход, который потом назвали «Охотск», то за месяц,пока мы там жили, я насмотрелся, как моряки ходят безработными.
Там «бичевали» по нескольку лет. А когда я приехал в Мурманск, отдел кадров «Рыбтреста» устроил мне экзамен. Мне дали лист бумаги, я начертил все правильно,как полагается кочегару первого класса.
В тот же вечер меня послали дежурить. В море шли тральщики. Людей нехватало. Меня определили на «Рыбец».Это было рыболовное судно.
В море мы работали три месяца. Делали каждый месяц по рейсу. Ловили треску и вообще разную рыбу. Рыбы мы привозили много. Сдавал я кочегарку с товарищами на «отлично». Работать бы и работать на «Рыбце».
Но тут я узнал, что Главсевморпути набирает людей на «Ермак»...
Павел Мегер перешел работать на ледокол «Ермак».
Ему так хотелось пойти в ледовое плавание, что он согласился поступить камбузником, т. е. рабочим по кухне: в машинной команде мест не было.
«Ермак» уходил в Арктику, чтобы вывести из льдов моря Лаптевых застрявшие там ледокольные корабли:.«Малыгин», «Садко» и «Седов». Могучий ледокол, преодолев все преграды, подошел к дрейфующему каравану...
«По радио нам сообщили, — рассказал Мегер, — что у них нехватает людей, что они не справляются с машинами.
На «Ермаке» стали спрашивать, кто хочет перейти к ним. И тогда мы, камбузники, дали согласие перейти в кочегарку. Вот что мы написали в нашу печатную газету «Сквозь льды»:
«Все члены экипажа ледокола «Ермак» отлично понимают ,что сейчас решается успех операции по выводу судов каравана «Садко». Поэтому, узнав, что в кочегарке нехватает кочегаров, что это может отразиться на работе ледокола, мы не раздумывая, решили стать к топкам...
Камбузники Мегер, Гетман.Уборщик Дьяков».
А еще через несколько дней, когда было решено один из кораблей к а р ав ан а— «Георгий Седов»— из-за неисправности оставить дрейфовать во льдах, Мегер тотчас же предложил
свои услуги: пусть его направят в команду «Седова»,он будет дрейфовать вместе с другими четырнадцатью моряками. Его послали поваром.
Назначая Мегера на эту должность, командование знало, что он впервые берется кормить людей. Но у него все же был, хотя и небольшой, опыт работы на кухне, и отецего работал коком.
Мегер рисковал. Он должен был не только варить обеды,но и печь хлеб. Кроме того перед ним возникли особые трудности: из пятнадцати седовцев только он и еще один моряк Гетман были черноморцами. Никогда еще они не работали в условиях полярной ночи. Никогда им не приходилосьвстречаться с морозами и дикими ветрами Арктики.
Те, кто захочет подробно узнать, как Мегер стал поваром,как он стал настоящим полярным моряком и получил признание своих северных товарищей, пусть прочтут «Альбом повара».
Он вернулся из дрейфа все таким же веселым, темпераментным и разговорчивым южанином. Но северный поход его закалил, научил переносить без жалоб морозные вьюги,тяжелая физическая работа укрепила его мышцы. По это еще не все. Павел Мегер — одессит и черноморец — полюбил Север и северных людей и суровые каменистые берега этого далекого края.
После дрейфа он, как и большинство седовцев, стал учиться. Временно поселился в Москве. Он был студентом мореходного техникума, когда немецкие фашисты вероломно напали на Советский Союз. В тот же день Павел Мегер подал заявление в военкомат с просьбой направить его в Северный флот. Кочегар первого класса и корабельный повар с трехлетним арктическим стажем, он был. хорошо подготовленным бойцом: умел обращаться с винтовкой, пулеметом и автоматом.
Мегер любил Советскую землю, любил море и жизнь.Защищая Мурманск от немецко-финских фашистов, он храбро дрался и, раньше чем его достала вражеская пуля, он уничтожил немало захватчиков.
Павел Мегер был моряком. Он обошел всю Советскую землю, он хорошо знал ее, любил ее и заслужил звание Героя Советского Союза еще в мирные, спокойные годы. Он хорошо защищал родную землю и погиб, как герои.
Полярники в Отечественной войне : (очерки и документы). [Москва] : Изд-во Главсевморпути, 1945.