Александр Кот » 24 Июнь 2012 11:40
27 июня 1943 г. — катастрофа самолёта А-20 при столкновении в воздухе с другим А-20 при подлёте к Ному. Похоронены на Аляскинском национальном кладбище близ Анкориджа (США):
77. Капитан МОИСЕЕВ Иван Николаевич — командир авиаэскадрильи 1-го ПАП.
78. Лейтенант ЗАРЕМБА Константин Иосифович — штурман корабля 1-го ПАП.
27 июня 1943 г. — катастрофа самолёта А-20 при столкновении в воздухе с другим А-20 при подлёте к Ному. Похоронены на Аляскинском национальном кладбище близ Анкориджа (США):
79. Младший лейтенант СКОРЕДНОВ Алексей Дмитриевич — лётчик 1-го ПАП.
80. Старший сержант ЩЕКОЧИХИН Степан Иванович — воздушный стрелок-радист 1-го ПАП.
Из воспоминаний старшего техника-лейтенанта Г.А. Лужанского:
"Полёт в облаках труден и опасен в строю самолётов. Самолёты истребители обязаны были преодолевать облачность в строю, выдерживая расстояние на видимость крыла соседа, что требовало беспрерывного внимания и поддержания режима полёта по скорости и высоте. Отрыв от крыла соседа опасен потерей лидера, а оторвавшийся лётчик обычно не готов самостоятельно продолжить маршрут. Строй самолётов А-20 обычно распускают перед входом в облачность потому, что эти самолёты и их экипажи подготовлены к самостоятельному слепому полёту в облаках.
В начале лета 1944 года группа из четырёх самолётов А-20, возглавляемая командиром эскадрильи капитаном Моисеевым на пути из Фэрбенкса к Ному на восточной стороне от залива Головина, встретила плотное облако. Как обычно, последовала команда выйти из строя и рассредоточиться. Команду стали выполнять уже в облачности, к тому же допустили ошибку, и два самолёта – капитана Моисеева и соседа справа, столкнулись в воздухе. Высота была примерно 800 метров, и пока в воздухе самолёты расцеплялись, им уже не хватило высоты, чтобы покинуть самолёты на парашютах. Они упали на расстоянии трёх-четырёх километров один от другого.
Мне пришлось участвовать в экспедиции к месту катастрофы, поэтому начну с начала. Мы, наземные авиатехники, на аэродроме Нома ожидали прилёт и посадку четырёх самолётов А-20. Над аэродромом было безоблачно, только далеко на востоке висело чёрное облако. Появились и сели два самолёта, остальных не было. Стали допрашивать, где остальные. Прибывшие были удручены и обеспокоены, на вопросы ясно не отвечали. Наконец, стали отвечать, что случилась, кажется, катастрофа, два остальных самолёта столкнулись в воздухе, потому что их разговор резко прекратился после захода с облако и команды «рассредоточиться».
Вскоре Ном и места катастрофы накрыло облако, и более суток шёл дождь. На второй день после катастрофы американцы на малом гидросамолёте и с ними заместитель начальника штаба полка майор Кобин разведали с воздуха места падения самолётов и зафиксировали на карте.
Рано утром на третий день майор Кобин по телефону вызвал меня к себе в отдельный домик, при этом распорядился, как мне одеться. Я надел байковое тёплое бельё, надел синие суконные бриджи (галифе), сапоги хромовые, американскую кожаную куртку с молнией и манжетами на рукавах и поясе, кожаные перчатки. Уже у Кобина я получил шляпу с жёсткими полями и свисающей густой сеткой, пузырёк жидкости отпугивающей комаров. Кобин сказал, что он после суточного пребывания под холодным дождём недомогает, поэтому вместе с американцами я должен отправиться в экспедицию к месту катастрофы. На карте он показал места падения самолётов, отмеченные крестиками. Ещё он вручил мне маленький англо-русский словарик (лилипут). Задание – определить причину катастрофы, забрать трупы, для чего американцы берут одеяла и верёвки. За завтраком в столовой познакомились кивками с американскими членами экспедиции. В экспедицию входили: капитан-врач с фотоаппаратом, лейтенант и гражданский инженер. Этот инженер был, по-видимому, местным краеведом, потому что у него была мелкомасштабная карта местности с аккуратно прочерченными маршрутами, которые кто-либо прошел, с указанием фамилий, дат, «на лыжах», «на собаках». Никто не понимал по русски, я очень мало слов знал по-английски, и словарик лучше было бы, если бы он был русско-английским.
Погода была ясная солнечная. Все члены экспедиции выехали на джипе и добрались к пространному озеру на востоке от Нома. У берега стоял пришвартованный небольшой гидросамолёт на поплавках вместимостью примерно на шесть человек. На берегу озера была натянута большая армейская палатка, в которой подняли со сна лётчика в армейской форме. Лётчик спешно умылся в озере, готовил кофе и одевался. После кофе взлетели по небольшой зыби в восточном направлении. Летели примерно один час, и совершили посадку на воду у восточного берега залива Головина. Самолёт подрулил к берегу и был пришвартован. По поплавкам выбрались на берег. Судя по карте, этот берег был наиболее близок к месту катастрофы самолётов. Американцы поглядывали влево по берегу, где просматривался посёлок, явно дожидаясь чего-то. Но вскоре загрузились рюкзаками и пешком направились к сопке. Мне достался рюкзак и какая-то емкость в виде 10-литрового чайника с водою. В направлении к сопке, нужно было преодолеть примерно километр травянистой равнины. Первые шаги перехода показали, что преодолеть это расстояние пешком очень трудно. Равнина была болотистая с высокими травяными кочками, между которыми чавкала вода. Ступать между кочками не удавалось, они были густо и беспорядочно расположены. Кочки были высотой около полуметра, и ступать через них было невозможно. Наступать на кочки также было невозможно, они шатались и сваливались. Метров через сто я был уже в мыле, и дыхание спёрло, но старался не отставать от американцев. С неудовольствием подумал, зачем Кобин заставил надеть байковое бельё. Но вскоре почувствовал, зачем, это – укусы комаров уже проникли до коленок. Комары (москиты) по цвету были рыжеватые и очень крупные. Лицо от комаров предохраняла сетка, свисавшая с полей шляпы, но при попытке смахнуть пот, застилающий глаза, они немедленно впивались в тело.
Вскоре увидели, что от посёлка в направлении сопки движется гусеничный трактор, с которым мы встретились на полпути к сопке. На прицепе у трактора были сани из круглых брёвен, косо срезанных спереди. Всю поклажу сбросили на сани, а сами продолжили путь пешком, но по колее, проложенной трактором. Это было уже значительно легче. Склон сопки был уже твёрд, со слабой травой. Члены экспедиции пересекали сопку с запада на восток шеренгой врассыпную. Почва на сопке была песчаная с выступающими небольшими камнями. Вдали на восточном склоне сопки увидели уже чёрное пятно сгоревшего самолёта. Появились следы и мелкие бороздки от касания самолёта об почву, и тут я увидел 25-долларовую ассигнацию, свежую по виду, несмотря на проливные дожди накануне. Две-три такие же ассигнации подняли и американцы. У меня даже сердце ёкнуло – неужели кто-то жив, и в отчаянии выбросил деньги. Но через несколько шагов увидели оторванную левую руку, одетую в рукав кожаной куртки. Куртка и другая одежда были разорваны по карману, откуда и рассыпались деньги. Это было то немногое, что осталось от обгоревшего самолёта. Тела пилота и штурмана, находившегося в кабине радиста, остались в кабинах самолёта. Лётчик, возможно, был в сознании и пытался посадить самолёт с убранными шасси, но в конце врезался винтами в землю, а бензин из раздавленного подвесного бака загорелся. Штурман пытался выпрыгнуть через открытый люк внизу фюзеляжа, о чём свидетельствует оставшаяся с наружи рука. Но ему уже не хватило высоты, чтобы покинуть самолёт.
Около сгоревшего самолёта остались один из членов экспедиции и тракторист, чтобы извлечь и забрать остатки тел пилота и штурмана. Остальные пешком пошли в северном направлении, где примерно в четырёх километрах от первого находился второй самолёт. По пути стал появляться мелкий древесный кустарник, который около самолёта был уже деревьями в два человеческих роста. Это было самое начало перехода от береговой тундры к лесам в центральной Аляске.
Второй самолёт командира эскадрильи Моисеева при ударе о землю не загорелся, и его можно было внимательно осмотреть и определить, как происходило столкновение. Самолёт падал к земле под большим углом, примерно 30 градусов, и был, по-видимому, неуправляем. При ударе моторы глубоко ушли в почву, и после дождей ямы над ними были заполнены водой, глубиной примерно 2 метра. От продольного удара на фюзеляже и крыльях образовались складки обшивки в виде гофров, только хвост остался торчать вверх. Лётчик в пяти шагах слева от самолёта спиной встрял на пядь в мягкую почву, парашют растянулся на пять метров, но не раскрылся. Видно, попытка выброситься на парашюте была, но высоты уже не хватило. Радист Щекочихин остался в своей кабине, но изрезан элементами конструкции при продольном смятии фюзеляжа. Как показал дальнейший осмотр, он был убит ещё при первом столкновении самолётов в воздухе.
Первые пять минут осмотра картина столкновения самолётов в воздухе ещё не была видна. Внимание отвлекала жуткая картина знакомых людей, с которыми ещё несколько дней назад разговаривал, и полученное потрясение. Разглядывая правое крыло самолёта, я увидел, что оно изрублено вдоль нервюр, что не могло возникнуть в результате деформации при ударе о землю. Далее картина стала очевидной: правый двигатель винтом рубил правое крыло, левый двигатель винтом срезал правую сторону стабилизатора и руля высоты, четыре носовых пулемёта врезались в фюзеляж по месту кабины радиста. Левая сторона стабилизатора и руля высоты остались неповреждённые, их винт уже не достал.
Я попросил фотографа сфотографировать эти места, обозначив руками границы кадров. В это время я не придал значения, что над нами сделал круги небольшой самолётик, но американцы мне подали листок из блокнота, исписанный простым карандашом. И только, когда увидел подпись «Мачин», и американцы показали вымпел, я понял, что в самолётике над нами был командир базы, и в записке давал мне указание. В записке указывались направления и расстояние в шагах, где лежали обломки самолёта в кустарниках, которые я видеть не мог. И что эти обломки следует найти и забрать с собой, как доказательство причины катастрофы. Я усомнился, что это удастся выполнить, особенно сориентироваться по направлениям. Но оказалось, что мне удалось собрать по одному обломку с первого захода. Я собрал обломки элерона, руля высоты и стабилизатора.
В это время американцы подняли, завернули в одеяло и увязали тело Моисеева, крюками с помощью трактора разрывали фюзеляж самолёта, чтобы извлечь и упаковать тело радиста Щекочихина. Обломки и тела укладывались в прицепные сани к трактору. Американцы предложили чашечку кофе из термоса, вкус которого показался очень неприятным, а комок в горле долго не позволял его проглотить.
Оставались не очень ясными эволюции самолётов до столкновения, при столкновении и падении. Ясно, что самолёт справа от Моисеева, пересекал полёт самолета Моисеева почти под прямым углом справа. Кто из них первым сделал разворот от первоначального параллельного полёта, не ясно. Самолёт Моисеева падал почти вертикально, и вблизи от его места падения оказались обломки его рулей. Моисеев пытался покинуть самолёт, но высоты для срабатывания парашюта не было. Второй самолёт после столкновения, хотя и терял высоту, но был несколько управляемым, и лётчик пытался совершить посадку на фюзеляж. Кто же совершил ошибку при рассредочении самолётов в облаке, уже определяло командование по предшествующим радиопереговорам командира с другими экипажами. Кажется, совершил ошибку сам командир.
Возвращались к гидросамолёту у берега залива уже ночью, пешком по колее за трактором. Самолёт оставался на прежнем месте, пришвартованный к берегу. Когда взошло и поднималось солнце, в самолёт погрузили трупы, обломки самолёта и другую поклажу. Перед вылетом состоялся громкий разговор между пилотом гидросамолёта и членами экспедиции, непонятный мне. Выяснилось, что теперь гидросамолёт не может одним рейсом забрать всех членов экспедиции. Решили, первым рейсом отправить груз и русского (меня). Остальным трём членам экспедиции ожидать на берегу второго рейса гидросамолёта.
Летели по самому берегу моря, где одна за другой встречались тени от белых кучек облаков. Сильно ботало, иногда самолёт проваливался близко к волнам, которые были чётко видны и пенились. Мне казалось, что близко к берегу держится пилот для острых ощущений мне, но я совершенно не помнил и не учитывал, что он ведет гидросамолёт, а не сухопутный самолёт.
Из-за небольшой скорости самолёта, не смотря на то, что летели с востока на запад, прибыли в Ном близко к полудню. Гидросамолёт подрулил и пришвартовался к берегу восточнее и недалеко от Нома. Было солнечно, тихо и никакого волнения на воде. Встретил на берегу майор Кобин с джипом и грузовой машиной. Из гидросамолета перегрузили обломки самолёта и трупы так, как они были увязаны в отдельные одеяла, в грузовую машину. Коротко я перечислил майору, что доставлено. Кобин спросил, кушал ли я - я ответил, что не смог. Он ответил: «Понятно, я тоже не смог бы». Заехали на джипе в какую-то столовую в городе, где за завтраком, я рассказал подробности. Подъезжая на джипе к аэродрому, он отпустил меня отдыхать, так как прошло более 30 часов, как я на ногах, а сам поехал вслед за грузовой машиной в госпиталь, где должно состояться вскрытие трупов.
Я не успел, как следует уснуть, когда прибыл полковник Мачин, и приказал мне доложить подробности. Я, не одеваясь, изложил подробно всё виденное мною, и что доставлены все собранные мною обломки самолёта, которые он перечислил в записке. Он сказал, что ему стало ясно, что произошло, еще при осмотре катастрофы с воздуха. Записка Мачина у меня ещё долго хранилась при дальнейшей службе. Но потом, где-то потерялась, как и многое другое, которое своевременно не оценили, и не обеспечили сохранность".