Любимая Арктика

Василий Гаврилович Канаки.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Утром меня будят соловьи. Они поют а счастье, о золотистом восходе солнца и голубизне неба. Тихо. Только сосны едва шумят вершинами.
Я спускаюсь к берегу озера и иду без всякой цели, любуясь красотой наступающего дня, небом и совсем недавно одевшимися листвой березами. Впереди бежит моя собака — лохматый Забавник. Он вспугивает сереньких трясогузок и с лаем гоняется за ними.
Сорок лет назад вот так же я шел по песчаной косе, намытой волнами Берингова моря. Шел тоже с собакой и тоже ранним утром. Взлетали полярные кулички. Звездочки их следов на песке замывала набегавшая волна. Было тихо. В заливе остановились исполинские льдины, словно раздумывая, куда плыть теперь, а у берега лежала расцвеченная последними полярными цветами тундра. Здесь, на Чукотке, состоялось мое первое знакомство с Арктикой.
Мысленно рассматриваю цепочку прошедших лет, останавливаясь на отдельных ее звеньях. Воспоминания уносят меня в 1928 год, в Симферополь. Там я родился, заканчивал среднюю школу.
Путь от школы домой проходил мимо здания, в котором размещалась редакция газеты «Красный Крым». В больших ее витринах обычно вывешивали плакаты, сообщавшие о последних новостях и важных событиях в мире и стране.
Однажды в конце мая, перед самыми каникулами, в окне редакции мы прочли, что далеко на севере на каком-то непонятном дрейфующем льду произошла катастрофа почти фантастического воздушного корабля, известного нам только по журналам «Мир приключений» и «Всемирный следопыт». Каждый день, иногда по нескольку раз, появлялись новые сообщения: на розыски экипажа дирижабля «Италия» в ледовый поход отправился ледокол «Красин», на аэропланах вылетели Чухновский и Бабушкин. Плакаты рассказывали о таинственной гибели Финна Мальмгрена, о бедствиях групп Мариано и Нобиле.
Арктика прежде была для меня бесконечно далекой, почти отвлеченным географическим понятием, а тут вдруг приблизилась и стала конкретной — в ней происходили действия, романтические и захватывающе интересные.
Окончив школу, в 1929 году я переехал в Ленинград с целью поступить в Электротехнический институт. Конкурс был столь жестоким, что, несмотря на мои приличные знания и хороший школьный аттестат, в институт я не попал. Казалось, будто молодежь всей страны ринулась на учебу в центральные города. В эти годы была безработица, и несколько месяцев я слонялся по Ленинграду в поисках заработка. Наконец в декабре почти случайно меня приняли на работу в Главную геофизическую обсерваторию, размещавшуюся тогда на 23-й линии Васильевского острова. Помог мой аттестат, в котором было написано, что «за время учебы в школе проявил особую склонность к физике и математике».
Обсерватория в те годы ведала подготовкой наблюдателей для полярных станций. Был здесь организован и кружок полярных работников, которым руководил Владимир Юльевич Визе, известный полярный исследователь и выдающийся ученый.
Посещая этот кружок, я постепенно входил в мир, в котором жили и трудились полярники. На заседаниях кружка заслушивались отчеты начальников полярных станций, реально раскрывающие не только романтику Арктики, но и трудовые, исполненные героизма будни полярников.
Однажды докладывал П. Я. Илляшевич — первый начальник зимовки в бухте Тихой на Земле Франца-Иосифа. Это был уже 1930 год. Петр Яковлевич вышел к столу, сбросил с плеч пушистую, немыслимо экзотическую шубу, расправил русую бороду и начал рассказ о том, как была организована станция, о ее работе в течение года, о результатах наблюдений и о маленьком коллективе зимовщиков этой самой северной полярной станции. Я слушал затаив дыхание. Любовался его обветренным лицом и даже с наслаждением вдыхал ароматный дым его трубки. Председатель собрания Владимир Юльевич Визе сквозь очки увидел мой восторженный вид и бросил реплику: «Петр Яковлевич, заканчивай! Видишь, как тот паренек с голыми руками и чубчиком ест тебя глазами? Ты нам всю молодежь сманишь в Арктику!»
А я в это время уже и не представлял для себя иного пути. Тем более что в обсерватории началась подготовка к проведению Второго Международного полярного года (первый МПГ проводился в 1882 году) и предполагалось создать сеть курсов для обучения специалистов по магнитологии, аэрологии, метеорологии, атмосферному электричеству, океанологии и актинометрии. Закончивших курсы должны были направить на девять полярных станций, открываемых в соответствии с обязательствами, принятыми на себя Советским Союзом. Я избрал, конечно, аэрологию, так как в то время работал техником в отделе, которым руководил профессор С. И. Троицкий. Этот чудесный человек и талантливый ученый на одном из ленинградских артиллерийских полигонов учил нас выпускать шары-пилоты и поднимать аэростаты, запускать аэрологических змеев.
Во второй половине 1931 года я наконец поступил на курсы аэрологов-полярников, организованные при Аэрологической обсерватории в г. Павловске под Ленинградом. Нашей группой руководил создатель первого в мире радиозонда Павел Александрович Молчанов. Нам предстояло за полгода пройти теоретический курс, курс практических занятий и освоить новый тогда метод исследования свободной атмосферы — метод радиозондовых подъемов, гениально разработанный П. А. Молчановым и его помощниками (П. А. Воронцовым, А. А. Кораблевым, А. А. Ершовым, Т. Н. Кладо и др.). Этим методом до сих пор получают наиболее массовую информацию о строении атмосферы Земли и распределении в ней полей температуры, давления и влажности.
Дни подготовки к работе в Арктике, проведенной под руководством профессора Молчанова, остались в памяти на всю жизнь.
В апреле 1932 года я получил назначение на Уэлен, во вновь строящуюся полярную геофизическую обсерваторию. Вернее, мы сами должны были построить ее.
Наш состав до смешного малочислен: начальник — он же метеоролог, второй метеоролог, гидролог, магнитолог, актинометрист, специалист по атмосферному электричеству, аэролог и повар. Всего восемь человек. Мы отправлялись с большой строительной и научной программой в район Чукотки, сведения о котором во всех опубликованных источниках были отрывочные и подчас противоречивые. Для экспедиции добывать приходилось все самим, начиная с продовольствия и снаряжения и кончая фотоаппаратурой, которую закупали в комиссионных магазинах. Ведь это был 1932 год — страна только начинала восстанавливать свое хозяйство — период первой пятилетки. Погрузив все снаряжение в специально выделенный вагон, мы отправили его из Москвы до Владивостока без сопровождающего. Вагон этот, со всем содержимым, жизненно важным для нас, мы больше никогда не видели. Как потом выяснилось, он был запрятан в тупике под Никольск-Уссурийском. Потеря вагона наложила отпечаток на всю нашу дальнейшую работу. Правда, Дальневосточный геофизический институт раскрыл перед нашей экспедицией двери своих складов и лабораторий, а на Семеновском базаре во Владивостоке мы закупили более или менее теплую одежду. В середине июня мы погрузились на китайский пароход «Юанта», зафрахтованный на рейс с заходом во все рыбопромысловые пункты от Петропавловска — Камчатского до Уэлена. Этот путь занял более пятидесяти суток, но мы посетили почти все, даже сезонные, населенные пункты восточного побережья Евразийского материка.
И вот 15 августа 1932 года я впервые увидел долгожданную Арктику — северо-восточный мыс Чукотского полуострова — мыс Дежнева. Здесь начиналась моя полярная жизнь.

далее: У мыса Дежнева