Васнецов В. А.
. Гидрометеоиздат. 1977, 120 с. с илл.
Поиски пропавших зимовщиковВ последнее, третье, плавание по Печорскому морю для изучения осеннего гидрологического режима «Николай Книпович» вышел очень поздно, в конце октября 1938 года, когда навигация уже подходила к концу. Опасаясь более раннего льдообразования в мелководной части Чешской губы, мы на сей раз начали с южного разреза.
Погода стояла штормовая, и от суточных станций пришлось отказаться. Не было на корабле и нашего деятельного веселого геолога моря Катюши. По приходе в Архангельск она заболела ангиной в очень сильной форме, с осложнением на сердце. Совсем больную ее отправили в Москву, где она пролежала в постели четыре месяца.
Постоянное пребывание на чистом морском воздухе уменьшает сопротивляемость организма человека всяким простудным и инфекционным заболеваниям. По возвращении с моря в город почти неизбежно схватишь грипп или иную береговую прелесть.
Льды в Чешской губе еще не появились, и все полагающиеся разрезы удалось сделать, хотя и с большим напряжением.
Работы в Печорском море завершили стандартным разрезом мыс Канин Нос — остров Междушарский.
С последней станции совершенно измотанные штормовой погодой решили зайти в губу Белушью она находилась со-
[52]
всем близко от конца разреза. Миновав островок Подрезов и входной мыс Лилье, обнаружили, что кромка льда перегородила губу поперек и не пустит нас в становище. Выбрали тогда закрытое от ветра место у кромки льда, поближе к восточному берегу.
Не успели отдать якорь, как увидели мчащуюся к нам по берегу собачью упряжку. Каюр соскочил с нарт на траверзе нашей стоянки, замахал флагом и дважды выстрелил из ружья. Это было не просто приветствие. Мы со старпомом сейчас же спустили шлюпку и отправились на берег.
Упряжка въехала на береговой припай и двинулась нам навстречу. Выбрав место, где шлюпка могла пристать к кромке льда, а мы — высадиться, каюр остановился. Собаки сразу улеглись на лед, высунув языки и пыхтя, как паровоз.
Мы вышли на лед, поздоровались. Собаки не обратили на нас никакого внимания — отдышавшись, они свернулись калачиком и прикрыли носы пушистыми хвостами. Приехавший оказался начальником зимовки. Он был очень взволнован и сообщил, что шестеро зимовщиков во главе с ветеринарным врачом в моторном карбасе отправились в пролив Костин Шар обследовать состояние оленьего стада, обычно находившегося в это время года у восточного берега пролива. Они взяли с собой продовольствие дней на шесть-семь. Но пошла уже третья неделя, а их нет. Зимовщики очень обеспокоены, жены в слезах и отчаянии, опасаются, что вся группа погибла.
Время было позднее — ноябрь, навигация кончилась, и появление судна против Белушьей губы явилось для зимовщиков полной неожиданностью. Не зная, что это за судно, зачем оно пришло, и боясь, что оно уйдет, начальник зимовки немедленно помчался к морю, захватив флаг и ружье.
Он умолял нас пойти на розыски пропавших. Я пригласил его на судно, чтобы все обсудить вместе с капитаном. Собаки, как только их хозяин сел в шлюпку, вскочили, а увидев, что шлюпка отваливает, заскулили. Начальник крикнул им что-то успокаивающее на языке, им понятном, и псы замолчали, но не улеглись.
В заливах, а следовательно, и в Костином Шаре началось интенсивное льдообразование, и с каждым днем лед будет намерзать все быстрее.
Плавание свое мы заканчивали, и нефти оставалось, с учетом штормовой погоды, только на обратный путь домой. Хлеба совсем не было, кончались и сухари.
Но, с другой стороны, на чаше весов находилась жизнь шести человек. Мы решили готовиться к поискам. Договорились с начальником зимовки так: две бочки нефти (400 кг) нам доставят, в становище за ночь напекут черного хлеба, дадут немного оленьего мяса, Услышав наше согласие, обрадованный начальник попросил переправить его на берег и помчался отдавать распоряжения и успокоить зимовщиков.
[53]
Поход наш в Костин Шар в середине ноября был весьма рискованным, судно могло застрять во льдах, не будучи к этому подготовленным. Предварительно мы сочли нужным запросить согласие на поход у начальства в институте. Составили с капитаном радиограмму, описали условия плавания, подчеркнули, что речь идет о жизни шести человек. Радист тут же передал ее на материк под грифом, «аварийная».
За ночь зимовщики напекли для нас хлеба, доставили бочки с нефтью, немного оленьего мяса и чеснока, а ответной телеграммы нет. Радировали вторично с просьбой немедленно ответить. Начали готовиться к выходу в море. Аварийные радиограммы слушают все суда, все радиостанции: следят за тем, примут ли ее станции морской связи на берегу — Исакогорка (под Архангельском) или Мурманск. В случае необходимости корабли дублируют такие радиограммы. Все корабли, внимательно следили за обменом радиограммами, а от ВНИРО на мои запросы нет ответа.
О всех событиях, происходивших на Севере, немедленно докладывали Отто Юльевичу Шмидту — тогда начальнику Главсевморпути. Во второй половине дня была принята радиограмма из Мурманска от Михайлова, его заместителя:
ОКАЖИТЕ ПОМОЩЬ ПРОПАВШИМ УЧИТЫВАЯ СВОИ ВОЗМОЖНОСТИ
Пришла радиограмма из Москвы от начальника Морского управления Главсевморпути:
РАДИРУЙТЕ ПОДРОБНОСТИ ПРОПАВШЕМ КАТЕРЕ ЕГО ПОИСКАХ
И от Отто Юльевича была, получена радиограмма: РАДИРУЙТЕ ХОД ПОИСКОВ КАТЕРА ЛЮДЬМИ ВЫШЕДШИМИ БЕЛУШЬЕЙ. БЕРЯ НАПРАВЛЕНИЕ КОСТИНУ ШАРУ.
Получив эти радиограммы из Главсевморпути, мы не стали дожидаться указаний из ВНИРО и, снявшись с якоря, вышли в море. Перед южным входом в пролив Костин Шар мы сообщили по радио свои координаты. После этого поступил ответ из ВНИРО за подписью замдиректора. В нем была повторена обстановка, о которой я сам же радировал, и предлагалось действовать, сообразуясь с условиями на месте.
Теперь все в порядке — и ответ дан, и указаний не дано, и ответственность полностью на мне.
Была еще принята радиограмма от неизвестного мне Розанова, несомненно какого-то большого начальника:
ВОЗМУЩЕН ЗАДЕРЖКОЙ ОКАЗАНИЯ ПОМОЩИ СПАСЕНИЮ... НЕМЕДЛЕННО ПРИСТУПИТЕ РОЗЫСКАМ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ ВЫХОД А ТАКЖЕ СИСТЕМАТИЧЕСКИ ХОДЕ ПОИСКОВ
Конечно, я ему ничего не радировал, даже не систематически.
На навигационной карте, которой мы пользовались в те го-
[54]
ды, береговую линию Костина Шара обозначал пунктир, а глубины совсем не были проставлены. Продвигались мы очень осторожно, с лотовым на баке и приспущенным якорем.
Где-то в старинной морской литературе я вычитал, что некоторые капитаны плавали в неизвестных водах с вытравленным на какую-то глубину якорем. В случае если глубина уменьшится, якорь зацепит за грунт и задержит ход судна. Ведь парусник это не современный пароход, его сразу не остановишь и не дашь задний ход, дернув за ручку машинного телеграфа.
Мне понравился этот старинный способ, и, плавая в неизвестных заливах, проливах или вблизи необследованных берегов, я всегда рекомендовал вытравить якорь метров на пять—десять, в зависимости от обстановки.
За мягкий грунт якорь зацепит и сразу сбавит ход судна или остановит его. Если обстановка позволяет, можно немного подвыбрать якорь и снова осторожно двинуться дальше. На каменистой банке или скалистом рифе якорь загрохочет, по якорному канату (цепи) и брашпилю звук передастся настолько громко, что даже на мостике его отчетливо будет слышно. Такой способ плавания с вытравленным якорем неизменно себя оправдывал. Применили мы его и при заходе в неуютный Костин Шар.
Так шли мы по проливу малым ходом, все время осматривали в бинокли оба берега и подавали продолжительные сигналы сиреной. Вскоре появилась шуга, блинчатый лед. Пролив, суживался, шуга становилась гуще, блинчатый лед все крупнее и толще, и наконец лед стал затруднять движение корабля. Все же мы шли, пока было мало-мальски светло. Как только ночная тьма скрыла берега, пришлось стать на якорь, где-то в начале самой узкой северной части пролива.
Наступила тишина, стало слышно, как шуршат о борта медленно проплывающие льдины, освещенные яркой лампой, поднятой на мачте. Каждый час тишину прорезали длительные прерывистые гудки судовой сирены. Мы надеялись, что их услышат пропавшие, если они еще живы.
За вечерним чаем обсудили положение и пришли к заключению, что лезть дальше в узкую часть пролива с неизвестными глубинами, несомненно, забитую более тяжелым льдом, а может быть и замерзшую, слишком рискованно. На морозе около десяти градусов льдообразование проходило прямо на глазах.
На ночь стравили побольше якорного каната, дав свободу судну, и, периодически запуская машину, двигались задним и передним ходом, чтобы лед не примерзал к корпусу.
Решили на поиски пропавших идти с утра пешком по обоим берегам пролива. Составили две группы по три человека, одну под начальством старпома Скачевского, другую — под моим. С вечера подготовили рюкзаки с продовольствием и всем необходимым, снарядили побольше патронов к двустволкам, взяли
[55]
ракетницу и фальшфейеры. Не зная, что меня ждет, на всякий случай я написал письмо домой. Улеглись пораньше спать — завтра будет трудный день и неизвестно, где и как придется ночевать, если не успеем засветло добраться до корабля. Намаявшись за тяжелый день, проведенный на мостике, я крепко уснул.
Проснулся среди ночи от топота ног наверху, возни и пощелкивания блоков талей. Наспех оделся и выскочил на палубу. Там толпились какие-то люди. Вместе с нашими матросами они старались под руководством боцмана поднять на палубу большой черный карбас.
Это были пропавшие, все шесть человек, голодные, грязные, но здоровые.
Повар уже орудовал на камбузе, приготовляя чай и какую-нибудь еду для голодных людей. Накормив и устроив их спать, я радировал в губу Белушью, О. Ю. Шмидту и во ВНИРО, что пропавшие найдены, все живы и здоровы. В первый же сеанс связи наш радист принял поздравления от многих кораблей и береговых раций. Карбас удалось поднять и уложить на палубе, хотя и поперек корабля.
За утренним чаем в кают-компании спасенные рассказали нам, что с ними произошло.
В Костин Шар они зашли с севера и благополучно добрались до промысловой избушки на восточном берегу пролива. Льда еще нигде не было. Они проделали всю полагавшуюся работу и собрались домой. Едва отошли от берега, как на карбасе поломался мотор. К счастью, это было недалеко от избушки. Много дней возились с мотором, пытаясь его починить, но безуспешно. Добраться до становища губы Белушьей пешком они не могли: не было ни продуктов, ни снаряжения, которое требуется в таком походе. Единственное, что оставалось, это, сократив до предела рацион, ждать, когда придет помощь. На их счастье, в избушке оказалось немного сухой рыбы и бочонок кислой капусты, завезенной туда осенью.
Наш приход был весьма своевременным. Положение людей, попавших в беду, становилось катастрофическим — последние продукты кончились. Рации у них не имелось — в те времена портативные батарейные передатчики еще не были созданы. Конечно, их стали бы разыскивать, но позже потребовался бы ледокол, а неизвестные глубины вряд ли позволили бы ему проникнуть в Костин Шар. Светлое время с каждым днем неуклонно укорачивалось. Полярная авиация в те годы еще не имела малых самолетов, которые за светлые часы могли бы покрыть расстояние от Архангельска до Костина Шара. Да и где бы мог там сесть тогдашний самолет? А ждать помощи с суши, когда замерзнут проливы и заливы, они не могли. Ждать они вообще не могли, у них уже нечего было есть.
Случайный заход в Белушью губу «Николая Книповича» явился неожиданным спасением для потерпевших бедствие.
[56]
Огни судна люди заметили еще с вечера. Боясь, что оно уйдет, они сразу же стали готовиться к отъезду. Лед у берега был довольно густой, и они несколько часов проталкивались между льдинами веслами и шестами, чтобы добраться до судна.
С рассветом судно снялось с якоря. За ночь льдины настолько смерзлись, что мы с большим трудом выбирались из Костина Шара.
В становище Белушьем нас ждали. Прислали собачьи упряжки, и все, кто мог, поехали на устроенный для нас торжественный ужин, на котором обменивались приветствиями, тостами и вообще проделывали все, что в подобных случаях полагается.
Получили радиограмму от О.Ю Шмидта:
ГОРЯЧО БЛАГОДАРЮ ВАС ЗПТ КАПИТАНА ЗПТ СЛАВНЫЙ ЭКИПАЖ КНИПОВИЧА ЗА ОКАЗАНИЕ ПОМОЩИ ГРУППЕ ШЕСТИ ЧЕЛОВЕК ТРУДНЫХ УСЛОВИЯХ НАСТУПАЮЩЕЙ ЗИМЫ
Наконец пришла радиотелеграмма и из ВНИРО, но теперь за подписью Данильченко, директора института:
ВНИРО ОБЪЯВЛЯЕТ ВАМ КОМАНДЕ БЛАГОДАРНОСТЬ ЗА УСПЕШНОЕ ОКАЗАНИЕ ПОМОЩИ ПОТЕРПЕВШИМ АВАРИЮ
Двадцатого ноября 1938 года «Николай Книпович» снялся с якоря в губе Белушьей и направился в Мурманск. По пути нас прихватил жестокий шторм, но в ноябре этому удивляться не следует — дело обычное.
По моем возвращении в Москву А. Д. Старостин рассказал мне, почему ВНИРО не давал ответа на наши запросы, требовавшие немедленного решения. Директора в то время в Москве не было, оставался заместитель, совершенно не сведущий в морском деле. Он просто не знал, что ответить, и выжидал, как развернутся события.
Наконец ему позвонили из Главсевморпути и спросили, какие он дал мне указания. Это совпало по времени с получением моей радиограммы, которую я дал, входя в Костин Шар. Только тогда замдиректора вызвал А. Д. Старостина и спросил его:
— Васнецов опять донимает меня телеграммами, в них цифры и буквы, что это, шифр какой-то?
Нет, он сообщает свои координаты,— ответил Старостин.
— Координаты?
— Да, свое местоположение.
— А как же узнать, где он теперь?
— Надо нанести место на карту.
— Принесите, пожалуйста, карту и нанесите.
Старостин нанес.
— Вот где они сейчас, а должно быть, прошли еще дальше.
[57]
— Что же ему ответить?
— Да не знаю, они уже вошли в пролив, не дождавшись ваших указаний!
Материалы, собранные морской частью экспедиции, сопоставленные со всеми сведениями, полученными другими кораблями в предшествовавшие годы, позволили дать метеорологическую и гидрологическую характеристику исследованного района, ледовых условий плавания, построить схему течений. Младший научный сотрудник Е. К. Копылова по своим материалам составила подробную карту рельефа дна, грунтов и их механического состава, сопроводив ее пояснительным текстом.
В плаваниях были также собраны некоторые материалы, полезные для составления лоции исследуемых вод.
Результаты работ морской гидрологической части Индигской экспедиции были ценными для дальнейшего освоения юго-восточной части Баренцева моря.
Осенним плаванием «Николая Книповича» закончились работы морской гидрологической части Индигской экспедиции ВНИРО, я распрощался с кораблем и Северным Ледовитым океаном.
Плавал я потом и на Черном море, и на Тихом океане, но светлые воспоминания о Севере сохранились на всю жизнь, хотя было пережито немало тяжелых дней.