В книге А. М. Городницкого «Паруса Крузенштерна» каждый может почитать стихотворение, посвященное Н. Н. Трубятчинскому, а я покажу и стих, и выдержку оттуда.
«Подполковник Трубятчинский — бывший сосед по каюте,
С кем делили сухарь и крутые встречали шторма.
Не качаться нам впредь в корабельном суровом уюте
Где скрипят переборки и к небу взлетает корма.
Опрокинем стакан, чтобы сердце зазря не болело
Не кляните судьбу, обо всем не судите сплеча…
В Зазеркалье у Вас все читается справа налево,
В иудейской пустыне нашли Вы последний причал.
Подполковник Трубятчинский — в прошлом надежда России.
Он сидит у окна, и в глазах его черных тоска.
Позади — океан, ядовитой пропитанный синью,
Впереди — океан обожженного солнцем песка.
Подполковник Трубятчинский, что вам мои утешенья?
Где бы не были вы, и какое не пили б вино
Мы — один экипаж, все мы жертвы кораблекрушенья.
Наше старое судно ушло невозвратно на дно.
Подполковник Трубятчинский, моря соленого житель.
Как попасть вы смогли в этот город безводный Арад?
Надевайте погоны, цепляйте медали на китель
И равненье на флаг — наступает последний парад!
Возвращение в рай (а скорее изгнанье из рая),
Где ночные метели и вышки покинутых зон.
Подтянувши ремень, обживает он остров Израиль
Наших новых морей, наших новых времен Робинзон.
«Корабль к походу изготовить», — рявкнул вдруг, вслед за оглушительным звонком хриплый бас из висящего рядом со мной на переборке небольшого мышино-серого цвета динамика, и я от неожиданности дернул головой, как кот, которому внезапно подули в ухо. Над нашими головами глухо застучали по палубе тяжелые матросские ботинки.
Вот уже неделю жили мы на корабле, а все никак не могли привыкнуть к принудительной трансляции — все казалось, что каждая команда, объявленная дежурным офицером, относится именно к тебе, и надо, сломя голову, мчаться куда-то и что-то немедленно исполнять.
Если бы полгода назад кто-нибудь сказал мне, сухопутному геологу, занимавшемуся поисками медно-никелевых руд в районе Норильска, что через несколько месяцев я отправлюсь в плавание в Северную Атлантику, да еще на настоящем паруснике, я бы посчитал это глупой шуткой.
Но еще в начале шестьдесят первого года в пашем отделе геофизики неожиданно появился новый сотрудник Николай Николаевич Трубятчинский, уволенный в запас молодой худощавый и небольшого роста морской подполковник, жгучий и неимоверно энергичный брюнет с цыганскими усами.
Он, как и многие другие офицеры, стал «жертвой Женевского соглашения», одним из нескольких десятков тысяч офицеров, попавших под хрущевское сокращение начала шестидесятых.
Вернувшись в родной Ленинград из Калининграда, где он служил, Николай Николаевич пришел в райком партии, который должен был его трудоустроить.
Там ему предложили должность директора Сенного рынка.
Это безусловно блестящее предложение неразумный Николай Николаевич отверг, а поскольку по образованию был гидрограф с геофизическим уклоном, пришел в отдел геофизики нашего института, где когда-то знали его отца, известного магнитолога, тоже Трубятчинского и тоже Николая Николаевича.
Отделом геофизики тогда руководила профессор Раиса Михайловна Деменицкая, женщина острого и не ортодоксального ума, необозримой честолюбивой фантазии и весьма неожиданных поступков, которая сама еще совсем недавно рассталась с морской формой «Главсевморпути» с нашивками капитана второго ранга.
Маленький, энергичный и подвижный, как черная ртуть, подполковник ей понравился, а еще больше понравилась идея попробовать наземную геофизику на судах военной гидрографии. (Добавлю, что Николай Николаевич перед отъездом с женой Инной и дочерью Машей в Израиль создал два общества по разведке морского дна на полезные ископаемые. Думаю также, что результатом их работы является соперничество государств за территорию морского дна Арктики.)
Для чего? Во-первых, для того чтобы заменить современными геофизическими методами, в частности автоматическим каротажем, допотопные способы измерения с борта судна физических параметров морской воды, а во-вторых, чтобы опять же с помощью геофизики изучать геологическое строение океанского дна.
Дело в том, что уже в начале второй половины нашего столетия стало окончательно ясно, что все или почти все, что плохо лежит на суше и доступно для освоения с поверхности, геологи уже нашли. А ненасытный рост промышленного производства все требует и требует новых источников сырья. Тогда вдруг вспомнили, что четыре пятых поверхности нашей планеты, закрашенные на картах и глобусах голубой краской, покрыты водами морей и океанов, а под водой — дно, а в дне — полезные ископаемые. В начале шестидесятых в США, ФРГ и других передовых странах вовсю разворачивались работы по морской геофизике, которые у нас сильно отставали.
К чести Раисы Михайловны надо сказать, что она сразу же оценила актуальность этого нового и непривычного для сухопутных геофизиков направления.
Пробившись на прием к самым высоким военно-морским начальникам, в числе которых были начальник военной гидрографии, командующий Балтийским флотом и даже Главком, она убедила их в необходимости поставить магнитную и другую геофизическую аппаратуру на военные океанографические суда. Пожалуй, только женщина могла так молниеносно пробить несокрушимые бастионы недоступных для смертных военно-морских ведомств.
И вот я в составе первой геофизической группы из девяти человек под доблестной командой Николая Николаевича Трубятчинского оказался на борту одного из двух крупнейших в мире парусников — экспедиционного океанографического судна «Крузенштерн», того самого, верхушки мачт которого были когда-то постоянно видны из окна нашей комнаты на Мойке. Именно это судно было выделено морским начальством для постановки опытных геофизических работ в океане. В декабре 1961 года оно отправлялось на полгода в Северную Атлантику для проведения там океанографических исследований по программе Военной Гидрографии. Так, хотя и с некоторым опозданием, сбылась моя школьная мечта попасть, наконец, в океан».
Вот с таким интересным человеком довелось мне встретиться.
Из воспоминаний ЭРНСТА МАДОРСКОГО
http://ernst.filimons.com