Голованов К.П.
Катерники
Глава 6.
Групповой удар
23 декабря 1943 года
Приказ, объявивший по флоту о создании отдельного дивизиона ТКА, был подписан 15 декабря 1943 года. Он собрал в одной базе пятнадцать катеров, десятки офицеров, две сотни рядовых и старшин. И уже со следующего дня война стала навязывать им неотложные дела. Если бы все катера находились в полной готовности? Но на пополнение команд пришли юнги или молодые бойцы, которые ни разу не были в штормовом море или в бою. Молодёжь требовалось сначала научить воевать, провести обычным путём от простого к сложному. Но ровно через неделю обстановка навязала капитану второго ранга Чекурову поход в снежную бурю с организацией групповой атаки торпедных катеров, которая до того вообще не практиковалась на Северном флоте. Что же касается наличных сил, то их почти не было. Вновь назначенный комдив мог выпустить в такую погоду только три катера, воевавших здесь с сорок первого года. Ещё один — ТКА-201 — был из новых, но команда на нём подобралась из обстрелянных моряков. В итоге наскребли всего четыре боеспособные единицы, и тогда Чекуров рискнул привлечь в качестве флагманского самый крупный катер, вооружённый четырьмя торпедами. Правда, командиром там был юный лейтенант, недавний выпускник из училища. К такому сложному бою он ещё не был готов. Но флагман Чекуров надеялся, что успеет подсказать этому лейтенанту, как поступать тому по ходу боя, и одновременно сможет управлять атакой остальных катеров.
Три торпедных катера выскочили из Салмы в 15 часов 24 минуты, или, по-морскому, 15–24, два других катера — из Пумманок в 16–10. Они мчались во тьме декабрьской полярной ночи. А ночь хлестала колючей крупой по глазам. А море катило густую волну, и пена на гребнях тоже казалась снегом. Обе группы катеров приближались к месту встречи, которая называлась точкой рандеву. Нарастала тревога, что они не найдут друг друга во мраке, задёрнутом ещё метелью. Как удалось Василию Зимовцу, боцману флагманского катера, различить смутные силуэты у мыса Вайтолахти?
— Гляжу, ползут один за другим по кругу, — весело объяснял боцман Чекурову. — Вроде как цирковые лошадки.
По условному сигналу потайным фонарём-ратьером оба катера стали пристраиваться в хвост цепочки, так чтобы каждый задний мог различить бурун за кормой идущего впереди. Самый задний из катеров вдруг стал отставать, посылая вдогон остальным острый лучик, трепыхающий азбукой Морзе.
— Докладывает, что «моторы не тянут», — прочитал Зимовец.
— Что значит «не тянут»? — вспылил Чекуров. — Пусть объяснит.
Но пятый катер уже потерялся в пурге. Валентин Андреевич Чекуров подавил досаду, понимая, что радиосвязь использовать нельзя — противник подслушивал. Никогда ещё за всю морскую службу капитан второго ранга Чекуров не попадал в такое положение. Море, бывало, преподносило ему разные разности, на то оно и стихия. Но раньше Валентин Андреевич хорошо представлял, кто из его подчинённых на что способен. В Салме он не успел даже познакомиться с людьми, а уже вёл их в бой. Как организовать теперь атаку конвоя с двух разных направлений? Каждый катер был на счету, и выход из строя одного усугублял опасность наспех придуманной операции, снижал вероятность её успеха.
В 19–40 четыре оставшихся у Чекурова катера пересекли Варангер-фиорд, приблизившись к вражескому берегу у полуострова Стуре-Эккерей. Снежные заряды, как нарочно, стали пожиже, с долгими промежутками приличной видимости. Значит, ожидать конвой в засаде было нельзя: негде было спрятаться.
Чекуров развернул свой небольшой отряд навстречу вражескому конвою. За каждым катером теперь волочился, как на буксире, мерцающий бурун. В бурунах бились и пылали голубыми неоновыми бликами плавучие светляки. Волна тяжко била по корпусам. От ударов вода вспыхивала и откатывалась, пламенея. Весь фиорд клокотал и фосфоресцировал, невероятно затрудняя ориентировку.
Последний раз облака сыпанули снегом, а когда развиднелось, Чекуров увидел за собой только ТКА-14, которым временно командовал старший лейтенант Дмитров. Концевые два катера, потерявшись, блуждали где-то поблизости. И опять Валентин Андреевич подосадовал. Очень ему захотелось подбодрить отставших через микрофон радиосвязи, но это значило, что противник заранее приготовится к отражению атаки.
Поразмыслив, Чекуров пришёл к выводу, что обстоятельства сами разделили отряд на две самостоятельные группы. Ему следует отойти от берега вместе с катером Дмитрова, чтобы взять противника в клещи и атаковать его, принимая на себя весь ответный огонь вражеской артиллерии. Отставшие два катера тогда сами поймут замысел боя и, подкравшись со стороны берега, неожиданно пустят свои торпеды по целям.
— Право руля! — приказал Валентин Андреевич.
— Есть! — послушно ответил ему лейтенант Русначенко. Видно было, что он старается изо всех сил, но ведёт себя, как зубрилка, не понимая смысла своих действий. Это огорчило Чекурова: очень уж молод и зелен был лейтенант. И некогда объяснять ему, что к чему, перед самой атакой. Раньше следовало учиться.
А вот боцман Зимовец всё хватал на лету. Он живо помигал на катер Дмитрова зелёными проблесками, предупредив этим сигналом о повороте, затем передал фонарём тире и три точки, что по азбуке Морзе означало «Буки», то есть «Больше ход!»
«Боцман как будто на своём месте», — думал Чекуров, не подозревая о том, что здесь и не могло быть иначе. Во всех матросских курилках рассказывали про Зимовца и его особые отношения с «морским шкипером», которого иногда зовут ещё «водяным» и представляют мрачным и скользким дедом с бородищей из зелёных водорослей. Смех-смехом, но полярной ночью прошлого года боцман на самом деле упал в Баренцево море, в котором и летом не покупаешься. Никто не сомневался в гибели боцмана, а вот он — живёхонек. Как же такое могло произойти?
Год тому назад катера занимались постановкой мин на путях движения конвоев противника. ТКА-11, выполнив задание, возвращался в базу, когда разразился шторм небывалой ураганной силы. У берегов Рыбачьего этот катер столкнулся с «малым охотником». Все бросились заделывать пробоину, укреплять переборку и не сразу схватились: а где же боцман Зимовец? К тому же была ночь, снег густо хлестал по ветру, а ветер с рёвом перепахивал море в кручи. И ещё было известно, что в ледяной воде купаться нельзя. Пловец, если сразу не захлебнётся, то погибнет через двадцать одну минуту от общего переохлаждения организма. Исчезновение боцмана Зимовца занесли в вахтенный журнал катера для последующего оформления похоронки.
Однако Васю удержал на плаву пузырь воздуха, оказавшийся под клеёнчатым регланом, про смерть от переохлаждения он ничего не знал и потому спокойно качался на волне, уповая на пословицу: «Бог не выдаст — свинья не съест». И надо же: через 30–40 минут боцман увидел наши «малые охотники», которые возвращались в базу тем же маршрутом. Зимовец заорал благим матом, боцмана это умеют делать громко, и тут опять Васе повезло: катера-охотники шли с моторами на подводном выхлопе. На их палубах было тихо, и Васин клич дошёл до нужных ушей.
С палубы катера Зимовцу подали бросательный конец — тоненькую такую верёвочку — и подтянули к борту, выпустив попутно воздушный пузырь из-под реглана. Но такая снасть неспособна была выдержать богатырскую Васину «натуру». Она оборвалась, и Зимовец канул в пучину, наподобие топора. В глубине моря, сильно обидевшись на верёвочку, он гребанул лапами сверху вниз, раз и другой, вскинул глаза, как перископ, и увидел спасательный круг перед носом. Боцмана вытащили, растёрли спиртом, дали внутрь для сугреву, так потом он даже не чихнул.
— Не принял морской шкипер, — объяснял Вася в курилках такое стечение обстоятельств, но, остерегаясь вторично искушать судьбу, поклялся в море никогда не дремать. Прямо Зимовец не признавался, но многоопытным слушателям и так было понятно, что только сонного человека могло вышвырнуть за борт вот таким макаром.
В общем неудивительно, что именно боцман Василий Зимовец с флагманского катера первым доложил Чекурову о чёрном силуэте на фоне бесноватого свечения воды.
— Атака! — скомандовал командир дивизиона, решив применить широко известный приём: прорыв между головными кораблями охранения в центр вражеского конвоя. Противник привык отражать такие атаки и неизбежно ослаблял наблюдение на других направлениях.
По условному сигналу катер, которым временно командовал Дмитров, тотчас уклонился влево, осел на корму, будто перед прыжком, а в сорока метрах сзади выгнул по-кошачьи седую спину бурун максимального хода. Лейтенант Русначенко тоже увеличил скорость катера, но противника не видел.
— Где он? — нервозно спрашивал он.
Вдруг воздух вспыхнул и заблистал. Русначенко заслонился, не понимая, откуда фиолетовая резь в глазах. Два осветительных снаряда, выстреленных из пушки, опускались на маленьких парашютах, разливая над морем пронзительный свет. Наступила будто бы тишина. Лоснилась палуба, как бы выхваченная из тьмы. Замерли головы в стальных зелёных касках. Глаза щурились, как у совы в дневной час. А вокруг за блестящей чернотой полярной ночи уже сводились в одну точку прицелы и визиры, тянулись пальцы к ревунам, к спусковым крючкам и гашеткам, замерла в стволах перед прыжком сварливая сталь.
Русначенко таращился, не соображая, откуда ждать огня. От волнения он уже плохо различал, где север, где юг, где остался свой берег и где побережье, занятое противником. Мрак за чертой мертвенно-белого света будто сгустился крутым киселём, выхватив, как на арене, такой маленький, такой деревянный катер. И катер словно остановился, хотя мчался на самом полном. Свет «фонарей» на парашютиках, легко обгоняя катер, его «раздевал».
Капитан второго ранга Чекуров не был так ослеплён. Он заметил, что «фонари» и крупные снаряды летели спереди и чуть справа, взрываясь в буруне за кормой. На полном ходу бурун более заметен, чем сам торпедный катер. Судя по плотности огня, стреляло не менее тридцати стволов, калибром в 100 и 127 миллиметров. За шесть-семь минут они выбросили навстречу атакующим торпедным катерам тысячу снарядов. Потом спереди и слева ударили цветными цепочками-трассами скорострельные автоматические «эрликоны». Каждый огонёк был небольшим снарядиком. Они неслись густо, похожие на снежинки в метель, вспыхивающие под уличным фонарём.
«Где же скрываются транспорта?» — размышлял Валентин Андреевич, прорываясь сквозь цепочку кораблей охранения.
Приборов ночного видения и радиолокации на катерах ещё не было, потому приходилось только догадываться о расположении кораблей противника. Догадываться под прицельным огнём, потому что вражеские наводчики пристрелялись. Тонкий деревянный корпус катера сотрясался от ударов, и было непонятно, что бьёт в борт: ставшая на дыбы студёная вода, тугая взрывная волна или раскалённый дроблёный металл.
Осколки снаряда попали в правую турель, повредили прицельный визир, ранили пулемётчика Черепанова в руку, в грудь и в ногу выше колена. Что-то острое и горячее хлестнуло Чекурова по спине, но ему было некогда разбираться. Для командира дивизиона важнее собственных ощущений оказалось стремление видеть сквозь темноту. И он в конце концов догадался, что спереди и левее идут с тралами корабли врага, расчищающие путь от морских мин. На тральщиках нет больших пушек — только «эрликоны». Спереди и правее ухали пушки сторожевого корабля противника, который возглавлял силы конвоя. Он особенно мешал нашим торпедным катерам. Как ни хотелось Чекурову сберечь торпеды для самых крупных целей, приходилось учитывать, что на этом сторожевике много артиллерии и опытные хладнокровные противники.
— Атакуйте эС-Ка-эР! — приказал Валентин Андреевич лейтенанту Русначенко. — Только не увлекайтесь. На него хватит и одной торпеды. Остальные для транспортов.
Вся спина Чекурова от шеи до крестца горела, будто исхлёстанная крапивой. Валентин Андреевич представить себе не мог, что кожаный реглан на меховой подкладке, форменный китель и свитер — всё на нём иссечено, подобно решету. Потом хирург, работая пинцетом и скальпелем, извлечёт из спины пригоршню мелких стальных осколков. Санитар собрал их в эмалированную мисочку — всё в запёкшейся крови... «Как ягода брусника», — подивился он. Силой взрыва брошенные на броневой щит осколки отскочили от него и, уже обессиленные, только лишь рассекли кожу и мышцы спины. Но всё это выяснилось в базе.
В бою капитан второго ранга Чекуров был занят только атакой. Повинуясь его приказу, лейтенант Русначенко развернул флагманский катер, прицелился и нажал рукоять стрельбы. Правая носовая торпеда, вздрогнув, нехотя поползла боком к борту, но почему-то не опрокинулась в воду. Русначенко растерялся. Он нажимал оставшиеся три рукояти одну за другой, но остальные торпеды даже не сдвинулись.
— Всем на правый борт! — вскричал Чекуров. — Толкайте её ногами!
Шесть моряков во главе с боцманом Зимовцом навалились на первую из торпед, ту, что подползла ближе всех к борту. Их мускульная сила удесятерилась отчаянным желанием победить, но и этого оказалось недостаточно...
Сторожевик-цель стремительно приближался. Русначенко, чтобы не столкнуться с ним, завертел штурвалом, разворачивая катер влево. Он совсем забыл, что слева и чуть сзади мчится ТКА-14, которым временно командовал старший лейтенант Дмитров.
Валентин Андреевич был готов оттолкнуть растерявшегося лейтенанта, сам схватить штурвал, но это только увеличило бы опасность столкновения двух торпедных катеров. Несчастья не произошло только потому, что ТКА-14 поотстал. Его скорость была чуть поменьше. Но вот и Четырнадцатый промелькнул, волоча за собой хвост дымовой завесы. Дмитров, атакуя, прикрывал ею своего напарника.
— Ну-с! — сдержанно сказал Валентин Андреевич, когда флагманский катер укрылся за дымом. — Что имеете доложить по поводу отказа торпедных сбрасывателей? — Чекуров, спрашивая, только лишь картавил больше обычного.
Сбивчивое объяснение Русначенко было невероятным по своей нелепости. Оказалось, кто-то оставил открытыми вентили и воздух высокого давления вместо толкания поршней механизма сбрасывания торпед свободно высвистел наружу.
— Запасные баллоны есть?
Оказалось, что и об этом не позаботились. Что толку было сердиться? Чекуров с самого начала знал, что команда этого катера ещё не готова к бою. Сердиться на них было бы так же несправедливо, как упрекать пятиклассника в том, что он ещё не может выдержать экзаменов в институт. Следовало сказать этим ребятам спасибо за то, что сумели отвлечь артиллерийский огонь противника на себя и при этом ухитрились не погибнуть.
В темноте проклюнулось световое пятно и тотчас набухло, созревая крупной клубникой. Вместе с грохотом взрыва старший лейтенант Холодный, уже никого не стесняясь, нарушил режим радиомолчания. Он донёс, что им потоплен транспорт, водоизмещением в пять тысяч тонн. Неудачная атака Русначенко помогла второй группе торпедных катеров незаметно проскользнуть к центру конвоя.
Небо опять озарилось белой вспышкой и громыхнуло куда основательнее. Осветительные фонари-снаряды, всплески, юркие цепочки синих, жёлтых, зелёных, красных, фиолетовых огней — всё это перебросилось теперь к северу. Понаблюдать со стороны — очень красиво, если не знать, что каждая такая вспышка или цветной огонёк несёт в себе смерть.
ТКА-12 опаздывал с докладом. Позже стало известно, что лейтенант Паламарчук двумя торпедами потопил самый крупный корабль охранения, а сам был тяжело ранен. ТКА-12 потом долго преследовала группа сторожевых катеров противника.
Капитан второго ранга Чекуров ожидал следующего взрыва. Радист непрерывно вызывал старшего лейтенанта Дмитрова. Не дождавшись ответа, уже догадываясь о том, что ответа от Дмитрова не будет, командир дивизиона наблюдал из темноты, как возвращались к остаткам конвоя немецкие сторожевые катера. Каждый из них, приближаясь, включал на верхушке мачты — на клотике — белый сигнальный фонарь, свет которого означал: свои, не стреляйте по нам. Как было бы здорово, воспользовавшись подсмотренным сигналом, проскользнуть вслед и на выбор отправить по целям все четыре торпеды. Но по чьей-то небрежности флагманский катер не мог использовать своё мощное оружие.
— Возвращаемся в базу! — объявил командир дивизиона.
Тянулась вокруг бесконечная ночь, глухая у горизонта, жидко мерцающая вблизи. Усталое небо каменно облокотилось о море. И море, продрогнув, плевалось каменеющими брызгами. Начиналось обледенение. А пуще всего навалилась усталость. Утомились изрешечённые, наспех залатанные катера и сбавили скорость. Изнемогли люди от полусуточной бессменной вахты, от дикого напряжения поиска, а главное, оттого, что все без остатка силы были отданы в скоротечном бою.
Первый на флоте групповой удар торпедных катеров по конвою противника можно было считать состоявшимся. Он не принёс полных результатов из-за поспешной подготовки, на которую вынудили обстоятельства. Конечно, капитану второго ранга В. А. Чекурову надо было бы выбрать для себя более подготовленный катер. Но этот был в ту пору единственным, с лучшей аппаратурой радиосвязи, лучшим вооружением и самой высокой мореходностью. К сожалению, возможности выбора катеров появились лишь несколько месяцев спустя.
Трое суток команда бывшего Пятнадцатого катера чутко прислушивалась к гулу работающих моторов. Если по звуку казалось, что какой-то катер входит в Салму, все, не сговариваясь, выскакивали и в кромешной тьме мчались к причалу. Но ТКА-14 во главе с временным командиром старшим лейтенантом Дмитровым не вернулся из боя, в буквальном смысле канув в воду. В Салме опрашивали каждого очевидца, пытаясь выяснить хоть какие подробности. Пулемётчик с одного из катеров утверждал, что старший лейтенант Дмитров будто бы потопил вражеский тральщик. Но тогда в районе морского боя был бы отмечен третий торпедный взрыв. Посты наблюдения и связи с Рыбачьего и Среднего, артиллерийские батареи береговой обороны и штаб Северного оборонительного района подтвердили вечером 22 декабря только два взрыва в районе мыса Лангбунес. Скорее всего, тому пулемётчику очень хотелось, чтобы ТКА-14, несмотря ни на что, прослыл победителем.
Лишь через несколько лет, уже после войны, нашлись непосредственные свидетели. По их словам, Евгений Сергеевич Дмитров сближался с конвоем, отвлекая огонь на себя. Вокруг ТКА-14 полыхала огненная метель, не давая серьёзных повреждений. Выбрав цель, Дмитров лёг на боевой курс, и тут произошла случайность, увы, не редкая на войне. Шальной снарядик небольшой автоматической пушки пробил навылет голову командира. Зажатый по грудь в тесном люке ходовой рубки мёртвый командир по-прежнему стоял, и руки его, цепко сжимая штурвал, продолжали вести катер по направлению к цели. К сожалению, никто из команды ТКА-14 не заметил, как проскочили точку залпа, не сбросив торпеды. Потом стрелять было уже бесполезно: на торпедах всё равно не успели бы открутиться похожие на детский пропеллер вертушки-предохранители. Такие торпеды бы не взорвались, а катер всё сближался и сближался с целью.
Евгений Сергеевич Дмитров даже после смерти не промахнулся. Катер, ведомый коченеющими руками, на полном ходу врезался в борт вражеского тральщика.
Задним числом куда легче видеть и плюсы и минусы. Недаром ведь сказано: знал бы, где упаду, так бы соломки подстелил. Но главный вывод был сделан сразу.
«Этот бой окончательно подтвердил целесообразность использования торпедных катеров на Северном театре в условиях ночного Заполярья» — так заявил Командующий флотом на разборе операции.
Давно прошли все реальные сроки ожидания ТКА-14. Чёрное небо над Салмой вызвездилось и стало подвижным. По небу в гулкой тишине неземной ветер трепал голубые занавески. И на всех катерах трепыхались, следя за небом, магнитные путевые компасы. Занавески росли, вспыхивая розовыми, зелёными, багровыми бликами. Что это? Бутоны? Букет? Пышный букет без цветов, потому что ночь без рассвета, потому что мороз. Какие цветы в этих, в «высоких», широтах? Полярное сияние играло над Салмой и казалось Андрею Малякшину венком с жестяными крашеными листочками, с розами из вощёной бумаги. Такие венки продают у ограды кладбища. Они кажутся грубыми, зато не вянут.
Боцман, главный старшина Александр Филинов, тоже посмотрел вверх и сказал:
— Очень не хотелось мне менять номер нашего катера. А теперь думаю, пусть называется Сто четырнадцатым. Всё какая-то память нашему командиру и десяти парням, пропавшим вместе с ним.
