Фрейберг Евгений Николаевич (1889—1981)

История высоких широт в биографиях и судьбах.

Фрейберг Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 03 Август 2010 18:58

 1-freiberg.jpg
Геолог, географ, полярный исследователь. Родился в Петербурге, окончил ЛТА. В Первую мировую войну плавал на миноносце «Дерзкий», участвовал в боях с германскими крейсерами «Гебен» и «Бреслау». В 1916 году окончил Морской корпус, служил на линейном корабле «Севастополь». Был начальником особого экспедиционного отряда против Колчака, начальником Командорских островов (1924—1925), гидрографом, топографом экспедиций Ленинградского геолого-разведочного управления, геологом Новоземельской экспедиции, участвовал в зимовках на Крайнем Севере. В 1948—1956 годы (до пенсии) руководил геологическими северными партиями от Института геологии Арктики (НИИГА). В 1945—1948 годах возглавлял Ленинградское отделение военно-охотничьего общества. Занимался и литературным трудом — его рассказы публиковались в альманахе «Глобус», журнале «Аврора». В «Звезде» (1984, № 11 и 1987, №№ 3 и 4) опубликован его главный труд — воспоминания «От Балтики до Тихого». Похоронен в городе Зеленогорске под Санкт-Петербургом.


© Т. Е. Фрейберг
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ФРЕЙБЕРГ Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 03 Август 2010 19:00

Евгений Николаевич Фрейберг
(апрель 1889 - 1981)

© Э.М. Красиков, В.Д. Дибнер, Д.В. Лазуркин

Евгений Николаевич Фрейберг - геолог-стратиграф, сотрудник Арктического института, Уральского геологического управления (Полярно-Уральская экспедиция), геолог Железорудной и Восточно-Таймырской экспедиций, топограф Ленинградского геологоразведочного управления и Чусовской партии.

Евгения Николаевича Фрейберга природа наградила удивительным характером. Яркой его чертой было кратчайшее расстояние между принятием решения и началом его осуществления. Евгений Николаевич был человеком дела. Он говорил, что по отцовской линии корни его рода уходят в Швецию и, вероятно, кровь древних викингов придала его натуре авантюрный характер. В НИИ геологии Арктики Евгений Николаевич как геолог не выделялся из среды сослуживцев, но был весьма деятельным и чрезвычайно самобытным человеком.

Евгений Николаевич родился в апреле 1889 г. в Петербурге. Отец - врач, потомственный дворянин, всю жизнь работал в органах здравоохранения и умер в Москве на посту управделами Наркомздрава СССР. Мать - простая крестьянка из Нижегородской губернии, рано ушла из жизни - в 1903 г., когда Евгению было всего лишь 14 лет. В 1908 г. он окончил первую Санкт-Петербургскую гимназию и поступил в Университет.
Однако в 1910 г. он перешел в Лесной институт (впоследствии Лесотехническая академия), который закончил в 1914 г. Казалось, жизнь вышла на прямую. Со специальностью "Ученый-лесовод" (так записано в дипломе) можно было заняться интересной деятельностью в единении с природой.

Но началась первая мировая война, и Фрейберг ушел матросом-добровольцем на Черноморский флот. Не прошло и года, как его, имеющего высшее образование, переаттестовали в гардемарины и направили на учебу в Петроградский Морской корпус. Там методом ускоренного обучения в военное время он в 1916 г. стал мичманом. На дальнейшую службу его направили на балтийский линкор "Севастополь", где назначили командиром III-ей башни и командиром роты. В октябре 1917 г. весь экипаж линкора во главе с капитаном перешел на сторону Советской власти.

Однако служба на линкоре показалась Фрейбергу скучной, и в июле 1918 г. он добровольно ушел в Волжскую военную флотилию. Вначале он служил на мониторе "Ваня-коммунист" помощником начальника дивизиона моторных истребителей, затем стал начальником соединения боевых кораблей. В 1918-1920 г. Евгений Николаевич участвует в боях против белых. Под Царицыном получил ранение и контузию головы.
За бои на реках Волге и Каме Евгений Николаевич Фрейберг был награжден именным биноклем и кожаным костюмом. Потом он будет жалеть, что тогда, будучи молодым и горячим, отказался от ордена Боевого Красного Знамени в пользу кожаных кавалерийских штанов.

После излечения судьба забросила Евгения Николаевича на озеро Байкал, где его назначили начальником отряда судов так называеого "Сибирского военного флота". В ноябре 1921 г. Е.Н. Фрейберга ставят во главе Особого экспедиционного партизанского отряда по борьбе с бандитами на территории Якутии.
По окончании Гражданской войны Евгения Николаевича назначают на должность старшего флаг-секретаря командующего Народно-революционным флотом Дальнего Востока. На этом военная биография Евгения Николаевича Фрейберга заканчивается.
В 1923 г. Евгений Николаевич демобилизовался и получил приглашение руководить плавсредствами в Экспедиции Академии наук, изучавшей биоресурсы озера Байкал. Здесь он проработал год и получил приглашение начальствовать промыслом морских котиков на Командорских островах, где в 1924-1925 гг. стал негласным комендантом островов. Там от местной алеутки у него родился сын, названный в честь отца Женей.
Уезжая с Командорских островов, Евгений Николаевич взял его в свою семью в Ленинград. Евгений погиб на фронте - в Отечественную войну.

В 1926 г. Евгений Николаевич устраивается на работу в Главное гидрографическое управление. Однако в 1927 г. он переходит в Ленинградское геологоразведочное управление в качестве топографа, где работает до 1931 г. Работа с геологами увлекла Е.Н. Фрейберга, но он ощущал недостаток в специальных знаниях и, не покидая текущей службы, поступил на Высшие геологические курсы. В 1931 г. он их оканчивает и приобретает специальность геолога-стратиграфа. К этому времени ему уже шел 41 год.
В 1931 г. уже с полным правом специалиста Евгений Николаевич в качестве топографа и геолога участвует в Новоземельской экспедиции Ленинградского геологоразведочного управления и с В.М. Лазуркиным совершает одно из первых пересечений Южного острова.

В 1932-1938 гг. он геолог Арктического института. В 1932-1933 гг. - начальник зимовки в бухте Тикси, где, также вместе с В.М. Лазуркиным, по заданию Управления Главсевморпути закладывает новый город-порт Тикси. Тогда же он возглавляет геологические отряды Нижнеленской и Лено-Тунгусской экспедиций и участвует в разведке буроугольных месторождений. Работа того времени наложила такой отпечаток на его эмоциональную натуру, что младшую из своих дочерей он назвал Тикси, старшую Аяной по названиям бухты в море Лаптевых и реки в районе Верхоянья.
В той же системе Главсевморпути Евгений Николаевич работает в 1944-1945 гг. в Полярно-Уральской, а в 1948-1950 гг. в Восточно-Таймырской экспедициях.

Геологическая работа занимала большую часть его страстной души, но только часть. Другой страстью была охота, которая сильно влекла его в разные периоды жизни. Так, в 1938 г. он бросает геологию и в должности старшего охотоведа участвует в Аэровизуальной экспедиции Института полярного земледелия.

Но это длилось недолго. Во второй половине 1939 г. Евгений Николаевич уезжает в Свердловск и работает в Уральском геологическом управлении геологом Полярно-Уральской экспедиции, топографом Чусовской партии, геологом Железорудной экспедиции вплоть до 1945 г.

В 1945 г. охотничье дело снова снимает его с насиженного места. В 1945 г. Военком Ленинградской области приглашает его на должность начальника охотхозяйства Военно-охотничьего общества Ленинградского военного округа. Евгений Николаевич приезжает и обосновывается на жительство в одном из районных центров Ленинградской области.
В 1948 г. в НИИГА разворачивается региональная геологическая съемка (масштаб 1 : 1000 000), и Евгений Николаевич не находит в себе силы отказаться от участия в этих работах.
Одной из первых в 1949 г. была организована Восточно-Таймырская экспедиция, а в ней геологическая партия Дибнера с геологическим отрядом Фрейберга.
В.Д. Дибнер рассказывает: "Евгению Николаевичу было уже 60, мне - 31. Несмотря на это, в пути на свой планшет мы чуть не поссорились. Однако ему понравилась моя некоторая запальчивость, а мне его жизнестойкость и опыт. Так что мы вскоре подружились не только на таймырском этапе совместной работы, но и на долгие годы после ... Наш путь в Арктику в 1949 г. из тепло-апрельского Ленинграда проходил поездом в Москву, самолетом ЛИ-2 в Архангельск, Нарьян-Мар, Амдерму и, наконец, на базу Экспедиции, расположившуюся на одном из мысов Таймырской бухты Карского моря; лед и снег на берегу и в акватории. Начальник Экспедиции хотел сообщить в Институт о прибытии на полевые работы очередных сотрудников радиограммой: "Ленинград НИИГА двт 25 апреля Дибнер зпт Фрейберг прибыли Остен-Сакен *" подпись Кошкин. Однако депешу отправить не решились: "Дибнер, Фрейберг, Остен-Сакен - сплошная иностранщина ...", напоминаем, это было в 1949 году - на этапе борьбы "с преклонением перед Западом ...".

* Мыс в Таймырской бухте, названный по имени вице-президента Русского географического общества Ф.Р. Остен-Сакена (1832—1918).

В июне мы с Фрейбергом и двумя коллекторами добрались до полярной станции, расположенной в горах Бырранга на северном берегу Таймырского озера, а оттуда на его западный берег. Туда (около 50 км) все снаряжение и продукты с нашим участием были заброшены на собаках, а сами мы буксировались за санями на лыжах.
Собачий транспорт вернулся на полярную станцию, а к нам на весь полевой сезон пришли нанятые в одном из местных колхозов оленеводы.
Это были нганасаны - северная, весьма малочисленная народность (900 человек - в 1970 году, язык близкий к ненецкому). Мы оставили нганасана - Асянду Васептэ с его женой за чайником на горящем примусе и ушли на полчаса. Вернувшись, мы застали их дующих с двух сторон на горящий примус во всю силу своих легких. Но у наших нганасан это был единственный нелепый случай. Все, что они узнавали от нас, они усваивали с первого раза: примус, компас, малокалиберную винтовку и др.
Теперь о нашей геологической съемке. Для нее самой большой бедой было отсутствие топографической основы, которую приходилось подменять собственноручным абрисом. Результаты запланированной аэросъемки мы получили только осенью - уже в Институте.
А вот как перемещалось наше походное хозяйство. Каждое утро я брал хорей - такая длинная гибкая палка, которой пастухи подгоняют в пути оленей, и клал его на землю по азимуту северо-запад, 315°. Таково было направление наших маршрутов "вкрест простирания" геологических слоев в изучаемом районе.
Я показывал Асянду нужное направление движения на текущий день. И, хотя хорей мог тут же упереться в заслоняющее наш путь поднятие рельефа, а в течение дня Асянду старался вести оленей по наиболее легкому для оленей пути, он своим необъяснимым чутьем держал генеральное направление и к вечеру останавливался на нашем азимуте ...
В заключение полевого сезона 1949 г. мы с Фрейбергом обнаружили полиметаллические свинцово-цинковые руды на параллельных маршрутах того же северо-западного простирания. Вернувшись на свою базу, мы представили друг другу весомые скальные образцы, пронизанные металлоносными сульфидами.
Первыми оценили наши находки нганасаны. До того один из них по фамилии Купчик считал нас бездельниками. И не раз говорил мне: "Твоя какая работа есть - большая гора ходил, там кушай" (это про нашу обеденную передышку).
Однако, взяв в руки наши сульфиды, понял, что это металл, пригодный на дробь и пули. Мне даже пришло в голову, не пользовались ли нганасаны этой рудой еще до прихода геологов.
Так в 1949 г. нами было открыто одно из первых полиметаллических месторождений на Северном Таймыре - в горах Бырранга.

В 1955 г. Евгений Николаевич ушел на заслуженный отдых, и вскоре поселился в Зеленогорске под Ленинградом, но не терял связи с Институтом. Его дом всегда был открыт для друзей, с которыми он до последних лет любил кататься на лыжах. В память о своем морском прошлом он привез в новгородскую деревню Домовичи, где у него был маленький старый охотничий домик, швертбот, и удивлял местных жителей ежедневными прогулками под парусом по озеру Городно.

Будучи на пенсии, он занялся литературной деятельностью, писал воспоминания и небольшие рассказы о своей богатой событиями жизни. Они публиковались в "Звезде" и других ленинградских журналах.

Несмотря на сложную разнообразную жизнь и огромный опыт, Евгений Николаевич часто бывал человеком непрактичным в бытовом отношении. К концу его жизни выяснилось, что в однокомнатной квартире в Зеленогорске, где он жил вдвоем с внучкой, постоянно был прописан только он.
Марина же, как студентка Ленинградского университета, приехавшая учиться из Калининграда, оказалась прописанной временно и по существовав шим тогда законам, на постоянную прописку, и, следовательно, на проживание в квартире без деда, права не имела. Между тем Евгению Николаевичу уже шел 90-тый год, и эта ситуация его очень тревожила и расстраивала.
Все попытки объяснить властям, что семья Аяны Евгеньевны в 1965 году переехала в Калининград из этой квартиры, оставив жилье отцу и матери; что квартира была получена ей в 1957 году, когда она работала завучем Зеленогорской средней школы (на горе); ходатайства Института и военкомата о безупречном послужном списке Евгения Николаевича и участии в гражданской войне на высоких командных должностях никаких результатов не дали.
Скорее всего, так и отошла бы квартира городским властям, если бы в дело не вмешалась племянница Евгения Николаевича - Татьяна Петровна Васьковская. Женщина с решительным характером, она никогда не мирилась с несправедливостями, стараясь помочь в таких случаях даже просто знакомым.
А тут неприятности нависли над человеком, большая и честная жизнь которого прошла у нее перед глазами. Она поехала в Москву и, зная И.Д. Папанина еще с довоенных времен, пошла к нему на прием со всеми документами. Хотя в это время И.Д. Папанин занимал уже довольно скромную должность начальника морских экспедиционных работ Академии наук, его легендарная слава начальника первой советской станции "Северный полюс" оказалась для ленинградских властей еще весьма действенной.
Папанин позвонил первому секретарю Ленинградского областного комитета партии, и вопрос о постоянной прописке был решен. Так квартира осталась за семьей Евгения Николаевича, и сейчас в ней живет его дочь - Тикси Евгеньевна.
Евгений Николаевич Фрейберг остался в нашей памяти ярким, неординарным, романтичным человеком, любившим жизнь во всем ее многообразии.


Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект 03-05-64031а.

© ВНИИОкеангеология
коллектив авторов: На пути к недрам Арктики. Выпуск 1.
Министерство природных ресурсов Российской Федерации.
Всероссийский научно-исследовательский институт uеологии и минеральных ресурсов
Мирового океана имени И.С. Грамберга. СПб, 2003. 201 с.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ФРЕЙБЕРГ Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 03 Август 2010 19:04

© Сергей ПОПОВ
ОДИН ГОД ИЗ ДЕВЯНОСТО ДВУХ

На берегу бухты Тикси, недалеко от крупнейшего полярного порта возвышается гора Фрейберга. А на другом конце Советской Арктики, на западном побережье Новой Земли есть еще одна гора Фрейберга. Та и другая названы в разное время, разными людьми, но именем одного человека — Евгения Николаевича Фрейберга. Имя далеко не каждого первопроходца столь щедро отмечено на карте.
Основную его специальность даже трудно назвать. Военный моряк, охотовед, геолог, гидрограф, геофизик, писатель. И не как дилетант, а как специалист высшей квалификации — ведь он окончил в свое время Морской кадетский корпус, Лесной институт, Высшие геологические курсы. Казалось бы, раздели девяносто два года его жизни по роду деятельности, и сделанного им вполне хватит на трех-четырех человек.
Много он видел за свою долгую жизнь, много где побывал. Но когда я спросил у него: «Можно ли из этой длинной череды лет выделить какое-то время?»— он, не задумываясь, ответил:
— Можно. Это год, проведенный без войны на Байкале.
Писать об Евгении Николаевиче легко и трудно одновременно. Легко, потому что имеются его весьма обширные рукописные воспоминания. И он всегда настроен благожелательно, готов искренне помочь, несмотря на свой почтенный возраст, обладает прекрасной памятью. Трудно же потому, что он упорно не хочет видеть в своей жизни ничего выдающегося, тем более героического. О себе, о своей жизни он может рассказывать только с улыбкой, остро иронично, как о цепи забавных приключений. Или вдруг скажет серьезно:
— Ну что тут особенного?
Наверное благодаря этой необыкновенной скромности, абсолютному отсутствию честолюбия, стремления к славе и ее внешним атрибутам у Фрейберга нет наград,, званий, больших должностей. Впрочем, должности и награды были.
Две героические медали и орден Анны за личную храбрость в годы первой мировой войны, персональный бинокль, именной пистолет, кожаная куртка в годы гражданской войны. Мне рассказывали, что друзья Фрейберга по Волжской военной флотилии журили его за эту куртку, которую он попросил у начальства взамен, представления к ордену. Так и слышу этот разговор у начальства:
— Зачем к ордену? Я ведь только выполнил порученное мне дело. А вот простреленный бушлат надо бы заменить, теперь уж не заштопаешь.
Жизнь «одного из первых красных адмиралов», как назвал Фрейберга писатель Леонид Пасенюк, начиналась в столичном Петербурге в обеспеченной семье. Отец его, Николай Густавович,— врач. В первые годы Советской власти он был ближайшим помощником Н. А. Семашко при организации Наркомздрава. Мать, Алевтина Ивановна, в девичестве Нечаева, закончила Смольный институт, работала в Публичной библиотеке, была близка к искусствоведческим столичным кругам. И. Е. Репин написал ее портрет. Учился Евгений в первой петербургской гимназии, считавшейся привилегированной. Учеба в университете ие увлекла, хотелось живого дела. И он укатил на эпидемическую станцию Уфра на Каспийском море. Жизнь и работа в туркменской пустыне, а потом поездки по сказочным городам Средней Азии укрепили юношу в его стремлении к путешествиям, и он по возвращении поступил в Лесной институт.

Но не пришлось ученому лесоводу применить свои знания на практике — началась война с Германией, и его мобилизовали во флот. В Севастополь матрос 2 статьи Фрейберг приехал в день похорон 33 матросов с броненосца «Ефстафий», погибших в бою у мыса Сарыч с немецкими крейсерами «Гебен» и «Бреслау». Под торжественно-траурные мелодии Шопена в многолюдном человеческом море плыли гробы, покрытые андреевскими флагами. Хмурились седые адмиралы. Рыдали женщины. Душа молодого моряка рвалась в бой, где, как он считал, его бесспорно ждал подвиг.
Однако впереди были боевые будни, ночные минные постановки на подходах к Босфору на миноносце «Дерзкий», где довелось служить зачисленному в Морской корпус гардемарину Фрейбергу.
Однажды довелось встретиться и с «Гебеном».
Миноносцы «Дерзкий» и «Счастливый», крейсируя у Анатолийских берегов, запеленговали недалекую работу радиостанции немецкого парохода. Кинулись в погоню. «Пароход» оказался крейсером, а преследователи — преследуемыми. Четыре часа осыпаемые одиннадцатидюймовыми снарядами с предельной дистанции отчаянно дымившие миноносцы пытались выйти из-под обстрела. Их малокалиберная артиллерия не доставала до «Гебена». Зато успешно поработал гардемарин Фрейберг: он извел весь запас имевшихся у него фотопластинок. Правда, с прибытием в Севастополь командир миноносца отобрал у Фрейберга негативы, чтобы «не дискредитировать славу русского оружия».
— К моему крайнему удивлению, снимки появились во французском журнале «Иллюстрацион»,— вспоминает Фрейберг.— Кто их туда поместил, я даже не смог выяснить. У меня же остался один довольно плохонький негатив.

Великая Октябрьская революция застала мичмана Фрейберга на балтийском линкоре «Севастополь», где он командовал башней главного калибра. «С кем быть?»— такого вопроса для Фрейберга не существовало. Ответ мог быть лишь один — с матросами, с народом. Конечно, он плохо разбирался в быстро меняющейся политической обстановке, но как только узнал о формировании Волжской военной флотилии для защиты завоеваний Октября от белочешских мятежников, сразу же добровольцем вступил в нее.
Два года Фрейберга мотали по Волге бурные события гражданской войны. Он командовал флагманским катером-истребителем, вторым дивизионом канонерских ледок, затем передовым отрядом судов на Каме, участвовал в освобождении Царицына. Недавно издан сборник документов «Волжская военная флотилия в борьбе за власть Советов (1918—1919)», где имя Фрейберга упоминается очень часто. Любопытно, что до выхода в свет этого сборника в многочисленной литературе о Волжской военной флотилии имени Фрейберга почти не было. Составительница многих сборников воспоминаний ветеранов флотилии горьковский историк Вера Федоровна Аржанова, узнав от меня о встрече с Фрейбергом, была искренне удивлена.
— Разве он не погиб в Сибири? Ходил у нас такой упорный слух еще до Великой Отечественной войны.
Оказалось, что она даже читала детскую книгу Фрейберга «Корабли атакуют с полей», но как-то невдомек было, что это книга написана одним из руководителей Волжской военной флотилии...

В затон Сормовского завода корабли дивизиона Фрейберга пришли поздней осенью 1919 года, когда по реке шел сплошной ледоход. Узнав о формировании военной флотилии в Сибири, Евгений Николаевич изъявил желание поехать в этот далекий и суровый край, о котором мечтал с детства. Немалых трудов стоило ему, к этому времени назначенному командиром каспийского крейсера «Красное знамя», уговорить командующего флотилией отпустить его на главный фронт страны.
Всю зиму добирались через только что освобожденную от Колчака Сибирь. Эшелон, в составе которого на платформах стояли катера — будущие корабли флотилии, а в теплушках ехали моряки — личный состав ее, тянулся медленно. Лишь в середине мая достигли берегов Байкала.
Штаб Сибирской флотилии во главе с командующим, хорошо знакомым Фрейбергу по боям на Волге Михаилом Николаевичем Поповым разместился в селении Лиственничном. Евгению Николаевичу, возглавившему. Байкальский отряд судов флотилии, было предложено разместиться неподалеку, поближе к старой верфи, где намечалось вооружение кораблей отряда: ледокола «Ангара», буксира «Кругобайкалец», парохода «Лейтенант Шмидт». Фрейберг выбрал пустующее помещение таможни.

«Вскоре,— вспоминает он,— над входом в дом был водружен большой флаг с двумя перекрещенными якорями на красном фоне. Полосатое бревно от шлагбаума было врыто в землю, и на нем красовалась надпись — «Штаб Байкальского отряда судов». Через три недели вступила в строй «Ангара». На баке и на корме судна были водружены на тумбах морские дальнобойные орудия, по бортам расположились пулеметы. На мостике был установлен большой ходовой компас, другой поставили в штурвальной рубке. На эти компасы скептически поглядывали озерные капитаны, привыкшие плавать по Байкалу и определять свое местонахождение не по картам, с помощью компаса и лага, а по береговым ориентирам, а ночами по звездам и луне».

Обстановка на байкальских берегах была довольно неспокойной. Местное население в большинстве своем еще не видело регулярных формирований Красной Армии. Зато в тайге шныряли многочисленные банды дезертиров и недобитых колчаковцев, грабившие местных жителей. Фрейбергу было приказано обойти на «Ангаре» Байкал, выяснить обстановку, а где нужно, применить силу.

Первую высадку Евгений Николаевич сделал на вельботе с тремя матросами на Мысовой. Только ступили на берег, как из леса показался отряд в дюжину конников, хорошо вооруженных. Увидев моряков и судно под берегом, они тут же повернули назад. Так Фрейберг и не узнал, что это были за люди. Зато местное население встретило моряков тепло и радостно.
В Усть-Баргузине остановились у рыбака Новомейского. Его жена Мария Федоровна угостила военморов на славу, а глава семейства, только вернувшийся из Баргузина, рассказал о тамошних делах. В Сосновке тоже было спокойно. Молодой комиссар уговорил взять его и трех местных жителей до Нижнеангарска. Не успели отдать якорь, как к борту на шлюпке подлетел председатель рыболовецкой артели, уполномоченный Иркутского райкома Иванов. Бандиты только что ограбили и сожгли магазин и угрожали местным активистам расправой.
К Пименову ручью, где скрывалась банда, Фрейберг отправил комендора А. И. Васильева с десятью матросами. Но и здесь удалось обойтись без стычки. Хотя бандитов было по меньшей мере раз в десять-пятиадцать больше, но единства среди них не было. Спокойный уверенный тон большевика Васильева подействовал отрезвляюще. Банда сложила оружие.
Возвращался Фрейберг несколько обескураженный. Его первый боевой поход по Байкалу даже отдаленно не напоминал походы по Волге, где гибли товарищи, лилась кровь. Неизгладимое впечатление произвела красота неповторимой байкальской природы. Впервые за многие годы он услышал тишину моря.
Благодушное настроение нарушил вызов в штаб 5-й армии. В тот же день вышел из Лиственничного в Иркутск на пароходе «Лейтенант Шмидт». Комендантом на нем был А. Э. Конрад, спутник штурмана Альбанова в его беспримерном переходе по дрейфующим льдам со шхуны «Святая Анна» экспедиции Брусилова на Землю Франца-Иосифа. С Конрадом Фрейберг познакомился незадолго при осмотре сильно поврежденного ледокола «Байкал». Он был назначен в комиссию как специалист-механик. Во время рейса в Иркутск Конрад с пистолетом в руках выгнал всех пассажиров, невзирая на должности, на заготовку дров на обратный рейс. Пришлось по приходу в Иркутск Фрейбергу вызволять арестованного за самоуправство своего подчиненного.
Командующий 5-й армией Уборевич предложил Фрейбергу принять командование 10-м отрядом из 300 бойцов и провести его через всю Восточную Сибирь в охотский порт Аян, где обеспечить доставку в Якутию продовольствия, привезенного из Владивостока пароходом «Астрахань».
«Мне приходилось командовать дивизионами и отрядом судов, но что делать с тремя сотнями бойцов в тайге или на берегу моря, я не знал,— вспоминает Евгений Николаевич.— Но приказ есть приказ. Сдал дела по отряду военмору Орлову и в тот же день на двух машинах выехал из Иркутска на Лену».
— Не вынесу такого надругательства,— жаловался Конрад в Верхоленске, где пришлось из-за отсутствия бензина заправлять машины спиртом.— Это же хуже, чем в Ледовитом океане!
Вскоре произошла встреча, которую Фрейберг описывает так: «К передней машине подъехал невысокий и плотный старик, с седой щетинкой усов и маленькой округлой бородкой. На голове его была нахлобучена смушковая папаха, на кавказском, с медными пластинками поясе висел тяжелый маузер в деревянной кобуре. Это был знаменитый сибирский «дед» — Каландаришвили».
Из Качуга до Якутска добирались на пароходе. По рекомендации председателя Якутского ревкома М. К. Амосова решили численность отряда Фрейберга сократить до 30 человек. Так легче преодолеть весьма тяжелый путь и кроме тога не будет японцам повода для открытого вмешательства, тем более что японский крейсер уже маячил у берегов Аяна.
Пятнадцать моряков и пятнадцать красноармейцев отряда Фрейберга с четырьмя пулеметами «Максим» и двумя ручными пулеметами «Шоша» были не только военной силой. Это были полпреды новой жизни. Они олицетворяли высокую нравственную силу победившей революции. Видя повсеместно нишету и бесправие простого люда Якутии, они делились с ним своими скудными запасами.
Так, однажды на Майе во время погрузки дров на пароход Фрейберг заглянул в одинокую юрту. «Несколько маленьких ребят,— вспоминает он,— испуганно бросились к задней стенке юрты, прижались к ней и с ужасом смотрели на меня. Они были совсем голые, и лишь на плечах были наброшены какие-то тряпки». Одинокой якутке, матери детишек, Фрейберг отдал тогда большую часть своей таежной валюты — кусок ситца.
Бойцы отряда во главе с комиссаром В. Ф. Хохловым терпеливо разъясняли якутам и эвенкам суть Советской власти. В Нелькане даже устраивали театраливо-ванные представления, высмеивавшие богачей и шаманов. Простой народ жадно тянулся к новой жизни.
Захват Аяна и вывоз оттуда продовольствия производились силами организованного из местного населения партизанского отряда. Из военных моряков в Аян, кроме Фрейберга, выезжали В. Романов, комендор А. Васильев и лекпом Сумаков. Большую помощь в сложной операции по переброске грузов через Джугджурский хребет оказали учитель-эвен Т. И. Софронов, оленеводы П. Д. Филиппов, А. Белелюбский, работники экспедиции Центросоюза Свиридов и Протопопов. Фрейберг не только поднял красный флаг над Аяном и вывез продовольствие, но выполнил инструментальную съемку заливов Аян, Ескен и глазомерную съемку перевала.
Перезимовав в Нелькане, Фрейберг весной самосплавом на барже спустился до Усть-Маи, оттуда на присланном из Якутска пароходе направился в столицу республики. По пути встретился с первыми советскими исследователями Якутии геологом А. Н. Флеровым, направляющимся в устье Лены гидрографом Ф. А. Матисеном, исследователем Колымы гидрологом И. Ф. Молодых.
Вернувшись в Иркутск и доложив Уборевичу о выполнении задания, Фрейберг по его предложению сделал в штабе Реввоенсовета армии доклад о своем почти годичном рейде по просторам Якутии. По тем временам это было выдающееся путешествие, и сообщение о нем вызвало большой интерес в городе.

С Байкалом пришлось расстаться. Назначенный командующим Народно-Революционным флотом Дальневосточной Республики М. Н. Попов взял Фрейберга к себе старшим флаг-секретарем. Штаб находился в Благовещенске. В городе было неспокойно. По ночам всякая нечисть вылезала из своих нор, на улицах гремели выстрелы. Однако моряки быстро навели порядок в городе и приступили к главному — созданию боеспособной Амурской флотилии.
Осенью 1922 года, когда Народно-Революционная армия заняла Владивосток и тем самым закончилась гражданская война, Фрейберга отозвали в Петроград в Главное гидрографическое управление для обработки выполненных им на Охотском побережье съемок, которым придавалось большое значение.
По пути он заехал в Москву к отцу. «Больше года я не получал зарплаты, в тайге тогда не было банков,— с улыбкой вспоминает Евгений Николаевич.— А в штабе получил уйму денег — много миллионов. Однако мое богатство испарилось в один вечер, когда я с кузиной сходил в Большой театр, купил коробку пирожных и пару коробков спичек. Однако я был счастлив, как никогда. Война кончилась — впереди открывались безбрежные горизонты новой жизни».

В Ленинграде Фрейберг задерживаться не собирался. Закончив обработку материалов и демобилизовавшись, он направился к секретарю Академии Наук С. Ф. Ольденбургу с просьбой направить его на Байкал.
— Нас очень интересует Байкал,— сказал ученый.— Озеро замечательное, а изучено мало. Слишком много в нем загадок. После Черского и Дыбовского, работавших во второй половине прошлого столетия, на Байкале были ботаники Сукачев и Поплавская, а из геологов только Обручев. А изучать Байкал надо. Это очень древнее озеро, и в нем, как в лаборатории, можно наблюдать, какими путями происходили процессы эволюции животных-и растений, как развивалась жизнь в обособленном водоеме в течение длительного времени.
Тут же выяснилось, что Академия может поддержать энтузиаста науки лишь мандатом. Даже бутылки спирта для зоологических сборов она выделить не может, так как годовой лимит в пять бутылок уже использован. Любого другого, может быть, такое положение и остановило бы, но только не Фрейберга.
В тот же день довольно странная фигура в меховой дохе и флотской фуражке, нагруженная сверх всякой меры, к тому же с длиннющей рогатиной, штурмовала переполненный сибирский поезд. Видавший виды дежурный по вокзалу после того, как поползли слухи, что грузится японский шпион, вызвал наряд милиции. И только мандат Академии Наук с кучей штампов и подписей разрешил сомнения...

В знакомую Сосновку Фрейберг добирался на родной «Ангаре». «Когда я высадился на берег,— вспоминает он,— и шлюпка ушла обратно, на момент почувствовал себя неуверенно. Несколько женщин, встречавших пароход, разошлись по домам. Мое скромное снаряжение лежало на песке. Продовольственные запасы мои были ничтожны: немного крупы и муки, несколько кусков сахара и плитка чая. Это все, чем я располагал до поздней осени. Но зато у меня было два ружья, порох, пули и несколько тетрадей для записей. И что самое главное — было много сил и энергии. Меня ничуть не страшило, что на несколько месяцев я отрываюсь от культурной жизни и что от ближайшего населенного пункта, Баргузина, поселок отделен высоким горным хребтом».
Все население Сосновки составляло пятнадцать человек. Мужское население — трое служащих соболиного заповедника и смотритель бездействовавшего маяка, остальное — их семьи.

«Заведующего заповедником Зенона Францевича Сватоша,— рассказывает Фрейберг,— я знал еще по Петрограду. Путешественник и страстный охотник, Сватош был участником полярной экспедиции Русанова в 1912 году. После этого он работал в зоологическом музее Академии Наук, а затем любовь к природе и исследованиям привела его в данный уголок Байкала. Здесь, в Сосновке, он занимался опытами по разведению в неволе баргузинских соболей. Я с трудом его узнал. Передо мной стоял типичный сибиряк, плотный, коренастый, с широкой русой бородой. И только ясные голубые глаза, смотрящие чуть насмешливо, помогли мне признать того Сватоша, которого я знал еще до войны».

Приезд Фрейберга ненадолго нарушил размеренную жизнь Сосновки. Уже на другой день женщины отправились за ягодами, а мужчины ловить рыбу, которую солили в громадных бочках. Обзавелся Фрейберг и собакой. Пока рыбачил с бурятской артелью, к нему пристала молодая тунгусская лайка. Турахи, как он ее назвал, стала верным спутником Евгения Николаевича в его бесконечных странствиях по берегам Байкала.
Фрейберг не входил в штат заповедника, но всегда был готов придти на помощь его сотрудникам. Уже глубокой осенью взбесившаяся собака стражника Никандра Шатунова покусала его жену Марью. Врача в Сосновке не было. Шатунов попросил Фрейберга съездить на Чивыркуй, куда должен был зайти последний пароход. Отправился Евгений Николаевич с Турахи на лодке. Уже здорово примораживало. До места добрались без происшествий, уже в темноте. Пароход еще не приходил. Объездчик заповедника, живший здесь, заверил, что он обязательно зайдет в Сосновку;
На другой день Фрейберг со спокойной совестью отправился назад. Где-то на полпути застала «горная». Навсегда запомнил Фрейберг ее мощь и коварство. Буквально чудом удалось выкинуться на берег. Два дня он добирался пешком до Сос-новки. Преодолеть небольшую речку Кудалжи перед самым домом не было сил. Разжег обнаруженную на берегу кучу хвороста, но ее не заметили из Сосновки. Его уже считали погибшим. И все-таки он ползком по бревну перебрался на другой берег. Долго после этого болели сильно обмороженные пальцы ног...

В конце зимы Фрейберг вместе со Сватошем и лучшим баргузинским промышленником Егором Шелковниковым по льду направились в Баргузин для сдачи пушнины. «Кончился Чивыркуйский залив,— вспоминает Фрейберг,— и мы поехали цепью озер, соединенных между собой протоками. Густые камыши окаймляли эти протоки, и мы ехали словно по коридорам. Озера закончились, и через невысокий перевал мы выехали в широкую долину реки Баргузин. Дальше дорога шла по берегу реки, то поднимаясь на прибрежные горы, то обходя их косогорами».
Остановились у соболевщика Ивана Скосырского. Предстояло самое сложное — реализовать пушнину. «Государственной торговли там еще не было,— пишет Фрейберг,— вся она была в руках частников. Не было и советских денежных знаков. Среди населения ходили монеты царской чеканки. Причем серебряные рубли расценивались много дороже, чем мелкая разменная монета, а бумажные деньги вовсе не имели цены».
Скупщиков пушнины в городе было много. Но никто из них не хотел давать большую цену, чем занизивший ее первый скупщик, к которому обратились приехавшие. Каким-то непостижимым путем все они мгновенно были информированы о переговорах с первым. Многомесячные труды промысловиков оценивались за сущий бесценок.

Особенно в эти годы трудно приходилось Сватошам. Зенон Францевич совсем почти не промышлял, увлеченный заботами по первому советскому заповеднику. Поднять же руки на заповедного соболя он просто не мог.
— Зарплаты в те годы мы не получали,— вспоминает Фрейберг.— И Екатерине Афанасьевне Сватош часто приходилось расставаться с вещами из своего небогатого гардероба, меняя их на предметы первой необходимости.
В феврале Фрейберг решил перебраться в Лиственничное. Намеченная программа исследований на восточном берегу Байкала была выполнена. Подвернулась оказия. Старик-маячник с сыновьями вез на лошадях рыбу в Иркутск. Добирались до Лиственничного пять дней. Первую ночь провели на Ушканьих островах в промысловой избушке, потом ночевали на постоялых дворах. Особенно теплой была встреча с бурятом Ахаром, которого знал еще по походу «Ангары» в 1920 году.
В Лиственничном тоже поселился у своего старого знакомого. «Алексей Акимович Беспалов был потомственный кузнец,— рассказывает Фрейберг.— Отец его и дед тоже занимались кузнечным делом. От них Алексей получил маленькую кузницу на берегу Байкала и большие сильные руки. Массивная нижняя челюсть придавала ему суровый облик, но на самом деле это был добрый и отзывчивый человек с хорошим ровным характером. Беспалов страстно любил Священное море, на котором родился, и широкую тайгу, где отдыхал от работы. Он тонко чувствовал природу. Любовь к людям и родине заставила Беспалова одним из первых взяться за винтовку, когда на берега Байкала обрушилась «белая напасть», как он называл белогвардейцев и интервентов».
С помощью Беспалова Фрейберг оборудовал буер и лихо гонял, к изумлению местных жителей, никогда не видевших такого диковинного аппарата, по байкальским просторам. Пришла весна, и началась охота на боровую дичь. Запрягали беспаловского Еруслана и отправлялись на далекие тетеревиные тока....

Спустя почти шестьдесят лет он рассказывал о тех днях с юношеским волнением, переживая все перипетии счастливых байкальских похождений.
Однако пришел конец и им. Страна собралась возрождать основательно разграбленные любителями погреть руки у чужого огня котиковые промыслы на далеких Командорских островах. Для этого нужен был военный человек, любящий природу, который смог бы найти общий язык с по-детски наивными алеутами. Как ни жалко было расставаться с Байкалом, Фрейберг согласился сразу. Новое, сложное, опасное его всегда влекло.

Два года провел на островах первый советский начальник Командор. Рассказывать об этом — повторять прекрасную книгу Леонида Пасенюка «Иду по Командорам». Затем была гидрографическая экспедиция на Новую Землю, туда, где теперь возвышается гора Фрейберга. Затем бухта Тикси, где находится другая гора Фрейберга. А в промежутке — два года топосъемочных работ в глухой уральской тайге, в верховьях рек Лозьвы и Вижаю. Четверть века спустя автору этих строк довелось работать в тех местах. Готовя свои маршруты, мы прокладывали их на планшетах, сделанных Фрейбергом.

В бухте Тикси мне тоже довелось работать четверть века после него. К этому времени здесь вырос большой современный порт со многими службами и благоустроенным поселком. Трудно было представить, что когда-то берега этой бухты были пустынны.
5 августа 1932 года, когда пятнадцать первых жителей Тикси во главе с Фрейбергом доставил сюда старенький ленский пароход «Лена», здесь действительно было пустынно. А через три недели, когда в бухту зашел совершавший свой исторический сквозной рейс по Северному морскому пути ледокольный пароход «А. Сибиряков», строительные работы здесь шли полным ходом. Участники экспедиции, по предложению 0. Ю. Шмидта, провели ряд воскресников по помощи зимовщикам. Профессор Визе остался очень доволен выбранным для станции местом (кстати, она до сих пор находится там же) и отметил, что Фрейберг и его помощник Войцеховский устроились по-семейному, с женами и детьми. «Жены, предварительно прошедшие метеорологические курсы,— писал профессор,— работали в качестве наблюдателей, дети же, может быть, будущие работники Арктики, должны были получить здесь первую полярную закалку».
Они не стали Полярниками. Старший сын, родившийся на Командорских островах, погибнет во время Великой Отечественной войны, командуя взводом легендарных «катюш». Дочери Аяна и Тикси, в именах которых осталась память о трудных дорогах отца, обе — научные сотрудники, одна гидролог, другая ботаник.

А он все эти годы по-прежнему в пути. Работал на восточном побережье Новой Земли, зимовал на кульбазе Тура, летал над Ямалом, выполняя аэровизуальную съемку песцовых норений, в Северном Казахстане вел геологическую съемку, в Ленинградской и Новгородской областях оборудовал охотничьи хозяйства, в труднодоступных районах внутреннего Таймыра открывал новые месторождения. Он работал во Всесоюзном арктическом институте, Институте полярного земледелия, Уральском геологическом управлении, Научно-исследовательском институте геологии Арктики — везде были нужны его знания и опыт.

Уже после войны со смехом рассказывал, как сидевший на избирательном участке во время голосования под буквой «Ф» молодой человек, взяв его влажный и линялый паспорт, не хотел допускать к голосованию.
— Пришлось рассказать, что всего несколько часов назад выплыл из холодной таймырской реки Мойеро, где перевернуло мой челн. Не уберег паспорт, ибо пришлось кроме того спасать полевые документы и орнитологическую коллекцию. После этого молодой человек, рассмотрев, что «утопленнику» 64-й годик, сам проводил меня, как почетного избирателя, к урне.

Но время властно над человеком. Пришла пора заслуженного отдыха. Все чаще стали напоминать о себе разного рода недуги. И он берется за перо. Раньше он писал ученые труды, теперь захотелось рассказать о людях, встретившихся на его больтдом жизненном пути, о природе. В Якутске вышла его документальная повесть о замечательном якутском капитане-первопроходце А. Д. Богатыреве, с которым Евгения Николаевича связывала долгая дружба. Два издания выдержала книга Фрейберга о боевых делах Волжской военной флотилии. Детская книжка «Белоносик» посвящена котикам, а рассказ «Война объявлена» — охоте на касаток. По мотивам книги для самых маленьких «Храбрый олененок» поставлен кинофильм.
К Евгению Николаевичу Фрейбергу часто заглядывают историки и журналисты, пишут ему красные следопыты Татарии и Якутии, помнят его на далеких Командорах и близкой Волге. Память о нем — во многих нужных для страны, для народа делах, она — в названиях двух арктических, гор Фрейберга.


ОТ РЕДАКЦИИ. Когда готовился этот номер, из Зеленогорска, что под Ленинградом, пришло печальное сообщение: Евгения Николаевича Фрейберга не стало... Он немногим более двух месяцев не дожил до своего 92-летия. Несмотря на свой солидный возраст, ои был полон творческих замыслов, планов, готовил для публикации свои воспоминания.

Опубликовано: Журнал "Байкал" №4 1981 год. Часть II
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ФРЕЙБЕРГ Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 03 Август 2010 19:38

Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ФРЕЙБЕРГ Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 03 Август 2010 19:47

 freibergМ.jpg
Фрейберг Евгений Николаевич. Ленинградская область, г. Зеленогорск, городское кладбище (фото Г.П. Аветисова)
http://www.gpavet.narod.ru/necropol.html
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ФРЕЙБЕРГ Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 03 Август 2010 20:03

Фрейберг и Войцеховский зимовали с женами, а первый и с детьми — семилетним Евгением и четырехлетней Аяной. Вторую дочь, родившуюся уже при возвращении в Якутске, Фрейберги назвали Тикси... Мы часто перезваниваемся с научным сотрудником Ботанического института Тикси Евгеньевной Фрейберг. Родителей уже нет в живых. Евгений Николаевич умер совсем недавно, всего два месяца не дожив до девяноста двух. Командир взвода «катюш» старший лейтенант Евгений Евгеньевич Фрейберг героически погиб 12 января 1945 года под Клайпедой. Старшая сестра живет и работает в Калининграде. Такова судьба «первых детей Арктики», как назвал младших Фрейбергов О. Ю. Шмидт в том далеком 1932-ом...

http://polarpost.ru/forum/viewtopic.php ... 285#p15285


Документы ОБД "Мемориал" о сыне Е.Н.Фрейберга - Евгении Евгеньевиче Фрейберге:

 57295277-ФрейбергЕЕ.jpg
 73963091-ФрейбергЕЕ.jpg
 75193845-ФрейбергЕЕ.jpg


По документам погиб 10 января 1945 г.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Фрейберг Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение o.zasorina » 25 Февраль 2016 18:04

Я младшая внучка Е.Н. Фрейберга, живу с родителями в Калининграде. К сожалению, наша любимая Тикуля (Тикси Евгеньевна) скончалась 19 октября 2015 г.
o.zasorina
 
Сообщения: 2
Зарегистрирован: 10 Октябрь 2014 12:52

Фрейберг Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение ББК-10 » 25 Февраль 2016 22:50

 Охотничье братство - 0005.jpg
Замечательно написано о Е. Н. Фрейберге в книге Алексея Алексеевича Ливеровского.

Ливеровский А. Охотничье братство: Рассказы.— Л.: Сов. писатель, 1990. — 416с., ил.

liverovskiy_okhotnich`e_bratstvo.pdf [17.3 МБ Скачиваний: 493]
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Фрейберг Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение ББК-10 » 25 Февраль 2016 22:59

Ливеровский А. Охотничье братство.

ЛИХОЙ ДЯДЯ ЖЕНЯ

Женька Фрейберг, как за глаза называли его мы, мальчишки, приходился мне дальним родственником. Он был человеком исключительной судьбы, пестрой жизни и самых разнообразных устремлений: выпускник Лесного, а затем студент Горного института, мичман царского флота, сибирский бродяга-промышленник, герой гражданской войны, полярный геолог и путешественник, а для нас, мальчишек, он был богом охоты. Нам хотелось подражать ему во всем: в походке, в речи, и, конечно же, быть такими же удачливыми на охоте. Я помню его, крупного, немного сутулого, с лицом нельзя сказать чтоб красивым, но очень выразительным. Он постоянно мурлыкал что-то себе под нос (чаще всего — «Храбры моряки, все им пустяки»). Когда я повзрослел и как бы подравнялся с ним по возрасту, он виделся мне героем книг Джека Лондона. Была в нем и скрытая лирика гамсуновского Пана. Контрастная психологическая смесь и одновременно целеустремленная, запойная сила в желаниях. Я видел его решительным, жестким, командующим швартовкой карбаса при большом накате, и помню его на таборе у спящего озера, играющим на флейте — единственном инструменте, на котором он умел и любил играть.
Ближе всего я узнал Женю, когда наша семья жила на даче в Лебяжьем. Мы, молодые «охотники», азартно преследовали все живое с помощью рогаток и мелкашек системы монтекристо, а он уже смело браконьерил в окружающих наше село герцогских лесах. Охотился он запоем. До нас доходили слухи, и мы с упоением шептались: «Женька-то с товарищами и Абрамом Хэнцу опять лося заполевал». Село Лебяжье было тогда со всех сторон окружено лесами герцогов Мекленбург-Стрелицких. Богатые дичью угодья строго охранялись специально нанятыми егерями-прибалтийцами. Вот там-то и браконьерил Женя. Ему, студенту Лесного института и сыну крупного врача, не было особой нужды в мясе, зато сколько азарта, интереса, таинственности: незаметно проникнуть в лес, подкараулить зверя и с помощью местных крестьян вывезти добычу. Если бы они попались, дело закончилось бы для Жени крупным штрафом, а для них, может, даже и тюрьмой. Помню, как однажды, в редкую минуту общения с нами, мальчишками, Женя рассказывал: «Дурацкое дело, чуть не погорел. Были мы с Рудковским на большом герцогском току. Взяли на утренней заре по глухарику. Потом я решил сфотографировать ток. Поставил аппарат на треноге и отошел в сторону. Вспомнил, когда уже домой идти. Выхожу на просеку, и вот картинка: стоит моя тренога, где и была, а к ней егерь сыплет, в форме, с ружьем. Пожалел я аппарат, стал со своей стороны подкрадываться. Когда уже совсем близко было, рванулся, схватил и, как заяц, скинулся в лес. Крикнул Рудковскому тревожно журавлем и бежать…» Удрали, однако на следующий день егерь и урядник пришли в дом священника Рахманина. Знали, что его сыновья, Сергей и Гришка, тоже в эти леса заглядывают. Егерь увидел на Гришке белый с синей полосой свитер — точно такой, как у Жени, — составили акт. Священник не стал спорить и заплатил штраф. Гришка Рахманин встретил Женю на танцах, погрозил кулаком и со смехом сказал: «Сволочи!»

 Охотничье братство - 0001.jpg
В герцогском лесу студенты: А. Гаген-Торн, Рудковский, Батурин и крестьянин А. Хэнцу. (Фото Е. Фрейберга. 1912–14 г.).

После революции, когда я стал взрослым крепким парнем и всерьез пристрастился к охоте, из Сибири вернулся Женя. Помню, сидели мы в большом бабушкином доме. На столе куличи, пасха, запеченный в тесте окорок. (Водки тогда не было — сухой закон.) Я рассказал Жене о своих неудачных попытках охотиться на глухариных токах. Он слушал, заразительно смеялся над моими злоключениями, а потом сказал: «Паря, ведь меня охоте на току учил твой батька, я у него в долгу. Завтра пойдем в лес».
Мы вышли рано утром на далекие Тентелевские тока. Хорошо помню, как был одет Женя: курточка и брюки из ровдуги,[3] мягкие высокие торбаса, кожаная шапочка. В кармане он носил кисет, вышитый бисером, сильно обкуренную трубку-мундштук из мамонтовой кости с колечком из чистого золота. Высокий, широкоплечий, Женя шел по лесу, легко скользя на длинных лыжах. Я еле поспевал за ним, хотя был классным лыжником.
На отрогах болота Пейпиа-Суо, у речки Ейладва, стало припекать, лыжи плохо скользили. Остановились на дневку. Женя сказал: «Давно не был в лесу. Хорошо. Глухариная охота всегда праздник». Он сбросил мешок, топориком срубил сухой кол. В гладком льду речушки пробил дырку и укрепил кол вертикально. Мы взялись за руки. Сказал мне: «Делай как я!» Мы кружились, танцевали вокруг кола. Женя пел, а я повторял за ним странные заклинания: «Харе! Ино! Никичан! Харе! Ино». Солнце, ярчайшее, весеннее, с удивлением смотрело на нас. Мы развели костер, выпили несметное количество чая. Подремали немного. Потом Женя учил меня слушать глухаря. Он вынул из кармана спичечный коробок. Стал постукивать ногтями по коробочке, получалось: тк-тк-тк. Сказал отрывисто: «Слушай! Стой! Не шевелись». Потом стал открывать и закрывать коробок, получился неясный шип: чш-чш-чш. Продолжил спокойно: «Вот теперь — три прыжка, да так, чтобы конец глухой песни услышать».
Остаток дня мы истратили на постройку урасы — конусообразного шалаша из еловых лап и гибких стволиков березы. Чудесное получилось убежище: в середине костерок, по бокам две постели из тех же еловых лап и палочек, наверху отверстие для дыма. Вход низкий — только на четвереньках заползти, — прикрывается рюкзаком. В урасе тепло. Дым не ест глаза, идет вверх. Чайник висит на крючке над огнем. Дрова, мелко наколотые, под кроватью: протянешь руку — подложишь в огонь. На подслух мы, конечно, опоздали: не простое дело соорудить урасу. Утром на ток пошли вдвоем. Женя услышал глухаря. А я не сразу понял, что это и есть глухариная песня, не знал, что такая огромная птица так тихо поет. Женя взял меня за руку, нажимал на ладонь, когда можно было скакать. И когда я понял, что надо делать, отпустил мою руку, сказал: «Иди. Не забудь прикрываться!» Я скакал к своему глухарю очень осторожно, делая только по два шага, стараясь оглядеть его, и вдруг, выпрыгнув из-за ствола, увидел: гусиная длинная шея, распущенный веером хвост. Птица сидела на сосне, в полдерева, на гладком сучке совсем близко, и, заметив меня, нырнула вниз, исчезла в темноте, гулко хлопая крыльями. Я был огорчен чуть не до слез. Позже, в урасе, Женя сказал: «Ну что ж, все правильно: еще никому не удавалось убить своего первого глухаря». Мы немного поспали, а когда вышло солнце, постелили на сухом бугре свои «курташки» (так называл Женя) и лежали лицами вверх, грелись. Женя, обычно неразговорчивый, здесь рассказывал одну историю за другой. Запомнился мне рассказ о волках на линейном корабле «Севастополь».
Было это после февральской революции. На флоте было неспокойно. Но Женю не тронули: матросы его любили, и он ведь был не кадровым офицером, а военспецом из «черных» гардемарин. Один из матросов привез на корабль двух волчат и подарил их Жене. Они приручились, стали жить на корабле под видом собак, забавляя команду и вызывая скрытое недовольство командира. Когда щенки подросли, тайна их происхождения — не знаю уж каким образом — открылась. К тому же командир корабля заметил, как один из волчат оправился на палубе, и потребовал немедленно убрать «этих животных». Команда вступилась за своих питомцев. В этот же день к кораблю подвалил катер с уполномоченным от самого Керенского, чтобы помитинговать, поагитировать за войну до победы. Собралась команда и офицеры. В повестке для были два вопроса: доверие Временному правительству и волки мичмана Фрейберга. Равнодушно, с ироническими замечаниями выслушала команда посланцев Керенского и проголосовала против. По второму вопросу все, за исключением командира и его помощника, подняли руки за то, чтобы волков оставить.
Продолжение истории с волками было уже при мне. После демобилизации Женя уехал в глухую Новгородчину промышлять лосей. Захватил с собой волков. Был в восторге от их поведения в лесу: они слушались его, как легавые собаки, далеко не отбегали, приходили на свисток. Летом охота кончилась. Женя вернулся в город, захватив с собой одного из волчат; временно пристроил его в доме на набережной Невы у своего друга Фельтена, редактора журнала «Рулевой». Пришел к нам на Одиннадцатую линию, позвал меня и Юру посмотреть ручного волка. Дверь открыла горничная в белом переднике и наколке: «Ваша собачка убежала. Я открыла молочнице, она — шмыг». Нашел ли волк дорогу в лес или заблудился в городе — осталось неизвестным. Искали долго.
Жизнь сложилась так, что мы встречались с Женей не часто. Знал, конечно, что он был назначен первым советским начальником Командорских островов. Неожиданно получаю радиограмму. Женя передает мне привет. После нее стали приходить пространные радиограммы с оплаченным ответом на много слов. Написаны они были на довольно свободном моряцко-охотничьем диалекте. Смешно было, что часто после слова сомнительного свойства стояла пометка «провер.» и слово «так». Однажды мы с братом Юрием веселились в одной компании недалеко от Центрального телеграфа. Вышли на улицу в приподнятом настроении и решили немедленно послать привет Жене на Командоры. Составили телеграмму в Женином стиле. Средневозрастная дама, пробежав карандашом по тексту, вернула нам листок: «Мы шифровок не передаем!» Юра проворчал, уходя: «Чертова старая дева!» Был еще такой случай. Женя запрашивает: «Где Нина?» Нина — это моя двоюродная сестра, Нина Мариановна Седельницкая, студентка Института истории искусств, красивая девушка, отличная спортсменка. По нашим давним, еще мальчишеским, наблюдениям, она была объектом внимания Жени. Радирую: «Здесь, в городе». Запрос: «Дай адрес». Через несколько дней Нина приходит ко мне и показывает радиограмму — приглашение приехать на Командоры на чашку чая. Спрашиваю, зная, что пароход приходит к нему на остров раз в год: «Ну и что ты ответила?» Она улыбнулась: «Я написала вежливый отказ и пошутила: боюсь, что такую чашку чая можно закончить втроем». Через полгода, по возвращении Жени в Ленинград, они поженились.
Я был тогда студентом и, с точки зрения Жени, человеком свободным и бездельным. Зашел он как-то ко мне вечером и сказал:
— Такое капсе: есть собака, хорошая, Турахи — это по-тунгусски ворона, привези, пожалуйста!
— Далеко?
— Не очень! — он хитро улыбнулся: — В Лиственичном.
— Это где?
— На Байкале, у друга моего, кузнеца. Беспалов фамилия.
— Ну, знаешь…
— Если не задержишься, попадешь как раз вовремя. Дай-ка бумагу! Начерчу тебе ток в Черемшане — падь такая — штук десять поет.
Я взял в Университете справку на льготный билет, через восемь суток вышел на берег Байкала и «зар зился» им на всю жизнь. Мне не забыть — да и не хочу того — хрустально-холодную воду моря, в котором на страшной глубине видны донные камни; по-сибирски приветливую семью Беспаловых, их «царское угощение»: кислушка, пирог с хребтами рыбки-голомянки: все мясо растаяло, впиталось в корочку — такое оно было нежное и жирное. На следующий день сам хозяин проводил меня на старом умном коне по таежной тропе почти до самой Женькиной пади. Посоветовал не спать близко от огня: много худого люда шатается по тайге. Так я и коротал ночь, лежа в гуще бадана, вслушиваясь в первобытную тишину, изредка нарушаемую взлаиванием дикого козла или падением дерева-великана без ветра, самого по себе, потому что пришел конец его вековой жизни. На следующий день я стрелял вальдшнепов на тяге, сидя на высоком взгорке и опустив стволы ружья вниз, потому что птицы летели по распадку подо мной.
 Охотничье братство - 0002.jpg
 Охотничье братство - 0003.jpg
 Охотничье братство - 0004.jpg
В своей каюте на «Севастополе».
Волк Рек. (Фото Е. Фрейберга. 1917 г.).
Эскадренный миноносец «Счастливый» под обстрелом с «Гебена». (Снимок с «Дерзкого» гардемарина Е. Фрейберга. 1915 г.).

Я привез Турахи в Ленинград. Дал себе клятву, что обязательно перееду жить куда-нибудь на Байкал. В этой поездке я сделал открытие, касающееся моего друга, многократное подтверждение которому получал потом, путешествуя по его следам: всюду меня встречали люди, помнящие его и даже влюбленные в «вашего Евгения Николаевича».
Характеризуя дядю Женю как человека, надо прежде всего отметить его храбрость, какую-то лихость, с которой он постоянно искушал судьбу.
Во время первой мировой войны два немецких корабля: броненосец «Гебен» и крейсер «Бреслау» — прошли в Черное море. В тумане наши эскадренные миноносцы «Счастливый» и «Дерзкий» наткнулись на немецких гигантов и попали под орудийный обстрел. Силы были неравные, конец близок.
Фрейберг был на «Дерзком» в ранге практикующего гардемарина, места в боевом расписании не имел и мог делать все, что угодно. Он вытащил на палубу фотоаппарат с треногой и принялся за работу: делал снимок за снимком. Некоторые из них оказались весьма удачными: на одном в поле зрения даже часть палубы «Дерзкого» и совсем близко огромный фонтан от тяжелого снаряда. Сгустившийся туман спас миноносцы.
Снимки были опубликованы в тогдашнем «Огоньке», а гардемарин Е. Н. Фрейберг получил Георгиевскую медаль.
Однажды, уже во время гражданской войны, на Волге корабль, на котором воевал Женя и его неизменный спутник и друг Воля Романов, стоял на якоре, когда на берегу шло наступление красных. Между воюющими было еще большое расстояние. Женя с Волей взяли охотничьи ружья — с ними никогда и нигде не расставались, — спустили на воду руль-мотор, подошли к берегу и залегли в кустах. Цепи войск сыграли для охотников роль загонщиков. Друзья взяли зайца и лисицу и благополучно вернулись на корабль. За эту авантюру Женя получил взыскание от командующего флотилией Раскольникова.
Участником другого весьма рискованного предприятия довелось быть мне самому. Это была топографическая съемка западного берега Новой Земли, производимая с парусных шлюпок. Женя был начальником партии, а меня он взял помощником, матросским старшиной. Местные жители, ненцы, доказывали начальнику экспедиции Матусевичу, что это безумное предприятие должно кончиться трагически. Я, по неопытности, не очень-то понимал всю степень риска, а Женя был в своей стихии. Съемка была проведена. (Этот поход я описал в рассказе «Под парусами по Баренцеву», опубликованном в журнале «Нева».)
Другой характерной чертой дяди Жени, казалось бы несовместимой с его дерзкой храбростью, была скромность. В компании он никогда не брал первого слова. Слушал других, попыхивая неизменной трубочкой. Молчал хитро и мудро. Поражало и его нежелание делать карьеру. Он брался за дело, достигал в нем профессиональных высот, а когда намечалось повышение по должности, вдруг резко менял ориентацию. После гражданской войны шла переаттестация моряков. Евгений Николаевич, по сути дела герой гражданской войны, мог претендовать на звание капитана первого ранга или даже адмирала. Однако, отвечая на анкетные вопросы о наградах и заслугах, серьезно сказал: «Не знаю, что тут писать, у меня только и есть что личная шашка от Троцкого и пистолет от Раскольникова…» Именно этих слов ему тогда говорить и не следовало. Так он и остался «военмор» Фрейберг, как он сам себя аттестовал.
Сколько я помню Женю, он всегда был в пути. Временами, правда, жил с нами в городе, работал, встречался с друзьями, но через некоторое время становился грустным и смотрел куда-то мимо собеседника, вдаль. Там он видел любимые байкальские берега, глухариные токовые распадки, думается, даже ощущал запах распускающейся лиственницы, а может быть, видел мощный закат у толбеев Новой Земли и слышал хриплые вскрики кайр на птичьем базаре. Вскоре он исчезал надолго и безвестно. Мы приходили встречать его на платформу прибытия дальних поездов. Он с трудом выбирался из вагона, одетый в самые разные меха, с рюкзаком, полным совершенно нереализуемых на деньги вещей, почти всегда с собакой. Сбрасывал рюкзак на доски перрона, протягивал нам поводок собаки, говорил: «Однако жарко у вас», — и раскуривал трубку.
Он утихомирился уже в больших годах. Перестал мечтать о походах в далекие необжитые края, неизменной осталась лишь охотничья страсть. Он работал в те годы в Институте геологии Арктики, а в свободные дни выезжал с нами на машинах поохотиться с гончими или легавыми. На лето переселялся в Новгородчину, в ветхую избенку на берегу озера. Увлекся, как ни странно, новым для себя делом: ловлей рыбы на блесну и удочку. На вечерке караулил уток в скрадке. Было у него еще одно увлечение — парус. Он привез на озеро спортивный швертбот, и с тех пор белый Женин парус постоянно скользил по открытому плесу, мелькал в путанице хвойных островов. Помнится, в один погожий ветреный день сидели мы с другом, Виктором Померанцевым, на балконе моего дома. Вдруг крик: «Евгений Николаевич опрокинулся!» На середине плеса виднелся лежащий на боку швертбот. Мы кинулись к лодке, гребли изо всех сил и на середине озера, задохнувшиеся, взволнованные, бросили весла. Заштилело. На легкой зыби перед нами неподвижно и плоско лежал притонувший парус. В лодке никого. Медленно уплывали руль, черпак, елани... Тишина. Ужас. Виктор встал на носу нашей шлюпки, снял шапку и сказал печально и хрипло: «Хорошая смерть для моряка». — «Подожди, может быть, он под парусом или зацепился внутри».— «Посмотрим, только уж неживой». Все облазали, обыскали... Вдруг я заметил далеко на берегу одинокую фигурку. Сказал: «Там человек ходит, подгребем, спросим, может, он видел...» Подавленные, мрачные, мы молча гребли через плесо. Я сидел на кормовике, смотрел вперед и довольно скоро стал примечать в человеке, что ходил по кромке берега, что-то знакомое. Еще ближе... Женя! Сам! Живой! Когда мы подошли совсем близко, я стал почему-то громко и зло его ругать: «Что за фокусы! Нам-то на тебя, черта старого, наплевать. Дури! Тони, если нравится! Ты бы о Нине подумал, на берегу плачет чуть живая, думает...» Женя выслушал и сказал спокойно, но сердито: «Ну и дура, разве я могу утонуть?»
Как же произошла так напугавшая всех история? Женя шел на швертботе на тот берег, под Зеглину гору. Приткнул посудину к песчаному берегу и пошел в лес. В это время ветер переменился, покрепчал, стащил швертбот на воду, грота-шкот зацепился за что-то, и суденышко бойко отошло от берега. На большом плесе его опрокинул шквал.

Выйдя на пенсию, Женя стал писателем. Написал несколько детских интересных книжек, а закончил свою писательскую карьеру мемуарами «От Балтики до Тихого», напечатанными в журнале «Звезда». Последние годы — а он прожил больше девяноста лет — Женя провел в Зеленогорске, там и скончался. Мы хоронили его на лесном кладбище в красивый зимний день. Дорогу нам пересекали следы белок и зайцев. Любопытная синичка подлетела совсем близко и уселась на сосновой лапе. Тело Жени было покрыто андреевским флагом — голубой крест на белом фоне. Неосведомленная редакторша Детгиза, спутав этот флаг со шведским и соединив с ним фамилию Фрейберг, сказала: «Он оставался верным сыном своего отечества». Что ж, Женя и вправду был верным сыном своего русского отечества, а флотский флаг сшили его дочки, Аяна и Тикси, в ночь перед похоронами. На крышке гроба лежала его капитанская фуражка. Грянул прощальный салют из двух охотничьих ружей.

Жизнь дяди Жени достойна быть описанной в книге. Одно перечисление его профессий, должностей, заслуг заняло бы немало страниц. Прибалтика, Поволжье, Сибирь, Крайний Север... Где только он не побывал, где только он не работал! Но я не ставил себе такой задачи. Я просто хотел, чтобы со страниц моей книги взглянул на читателя мой замечательный охотничий друг.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Фрейберг Евгений Николаевич (1889—1981)

Сообщение Георгий Паруирович » 09 Декабрь 2019 15:00

Статья о Фрейберге на сайте "Арктическая топонимика" http://www.gpavet.narod.ru/Names4/freiberg.htm
Георгий Паруирович
 
Сообщения: 215
Зарегистрирован: 09 Июнь 2014 21:58


Вернуться в Персоналии



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 18

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения