летчик морской авиации
(1902-1942)
[ключевые должности]
1928 г.: Экспедиция по спасению экипажа дирижабля "Италия"
[регалии]
Красный Север, 1928, Среда 11 июля, № 159
Автобиография СЕРГЕЕВА Глеба Ильича
Сергеев Глеб Ильич (1902-1942)
Сообщений: 25
• Страница 1 из 2 • 1, 2
Сергеев Глеб Ильич (1902-1942)
ББК-10 » 20 Ноябрь 2016 20:28
Сергеев Глеб Ильич
летчик морской авиации
(1902-1942)
[ключевые должности]
1928 г.: Экспедиция по спасению экипажа дирижабля "Италия"
[регалии]
Красный Север, 1928, Среда 11 июля, № 159
Автобиография СЕРГЕЕВА Глеба Ильича
Последний раз редактировалось ББК-10 08 Январь 2017 20:39, всего редактировалось 4 раз(а).
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сергеев Г. И. (?-?)
ББК-10 » 20 Ноябрь 2016 20:34
Фотография из книги: Геко Юрий. 50 дней. Гибель дирижабля "Италия". Л.: Прибой, 1928.
Последний раз редактировалось ББК-10 20 Ноябрь 2016 20:55, всего редактировалось 1 раз.
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сергеев Г. И. (?-?)
ББК-10 » 20 Ноябрь 2016 20:39
Летный состав экспедиции «Малыгина» (справа налево) летчики Г. И. Сергеев и М. С. Бабушкин, бортмеханики М. Ф. Квятковский и Ф. И. Грошев.
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сергеев Г. И. (?-?)
ББК-10 » 01 Декабрь 2016 20:34
Поход «Малыгина». Записки участников.
Под ред. А. Яковлева. М-Л.: "Земля и Фабрика". 1929
Г. СЕРГЕЕВ
ВО ВЛАСТИ БЕЛОЙ МГЛЫ И ТУМАНОВ
(Из дневники летчика)
8 июня. Последнее радио с возвращавшегося с северного полюса дирижабля „Италия" было получено 25 мая:
„Мы находимся недалеко от острова Моффена. Сильный юго-западный ветер".
И больше ничего. Уже было ясно, что дирижабль потерпел аварию. О пропаже „Италии" говорил весь мир. Но самое трудное было решить, где же искать дирижабль. Скандинавские страны и Англия в первые дни хранили молчание. Англия даже ответила:
— У нас нет средств для помощи Нобиле.
Такими средствами располагали мы. Помимо мощных ледоколов, у нас была возможность привлечь к этому делу внимание советской общественности, а это — не менее мощное средство, чем ледоколы и самолеты.
5 июня Комитет помощи „Италии" при Осоавиахиме постановил немедленно подготовить стоявший в Архангельске ледокольный пароход „Малыгин" к походу на розыски „Италии". Сегодня я достоверно узнал, что буду участвовать в полетах спасения и должен отправляться на ледокол „Малыгин".
В Ленинград приехал летчик Чухновский. С утра мы вместе с ним были на аэродроме, я сдавал ему самолет Дорнье-Валь. Сегодня же я должен отправиться в Архангельск.
[161]
Недолги сборы военного летчика. Я знаю, что поход немалый, но тратить много времени на сборы некогда. Во что бы то ни стало сегодня надо выезжать. Там, в Архангельске, меня ждет другой самолет. После целого дня работы мне осталось всего тридцать минут на личные сборы и прощание с родными и друзьями. Да и то сказать: не до проводов. Дальние проводы — лишние слезы.
Вечером мы трое — я, летчик Воробьев и бортмеханик Квятковский — уже катили скорым поездом через Вологду в Архангельск.
10 июня. В 11 часов 30 минут приехали в Архангельск. На вокзале нас встречали много людей и, конечно, представители печати. Забрав свои вещи, мы переправились на пароходе через Северную Двину к „Малыгину". На ледоколе я узнал, что сегодня пришло известие: „Италия" — около острова Фойна (к северу от Шпицбергена) на дрейфующих льдах. Несколько изменилась задача советской экспедиции. По всей вероятности, она будет расширена: на спасение экипажа „Италии" будет пущен еще один ледокол — „Красин" из Ленинграда. Чухновскому не придется, как прежде предполагалось, лететь на Дорнье из Ленинграда в Архангельск, а он погрузится на „Красин".
В Троицкой гостинице, куда мы сейчас же отправились, я встретил бортмеханика самолета „Ю 13“, товарища Грошева. Мы отправились на аэродром принимать самолет. Внимательно я осматривал аппарат, которому предстоит сделать труднейший, быть может, единственный по трудности в мире поход. „Юнкерс", как бы не подозревая об этом, равнодушно стоял на поляне, прикрепленный к земле. Я осмотрел плоскости, фюзеляж, шасси, хвостовое оперение. Я проверил тросы, управление. Все оказалось в полном порядке.
[162]
Контакт? Есть контакт!
Я пробую мотор. Он заработал сразу: переключил магнето с одного на другое. Оба работают хорошо. Прогрев мотор, я велел людям на земле держать самолет за хвост, подложить козелки под колеса и затем дал полный газ. Работает чисто и исправно. На полном газе — 1200 оборотов в минуту.
11 июня. Погода пасмурная. Идет мелкий дождь. С утра отправился на аэродром. Вместе с Грошевым мы стали разбирать „Ю 13“. Сегодня самолет должен быть разобран и доставлен на ледокол. Завтра мы должны выйти в море. Четыре подводы и шесть рабочих прибыли к десяти часам утра. Пришли также летчик Воробьев и бортмеханик Квятковский. Теперь работа пошла быстрее. Сняли плоскости, руль глубины, стабилизатор и вертикальный киль. Еще раз попробовали мотор. Все хорошо, как и вчера.
И вот наш самолет заползает по частям на подводы. Через весь город, привлекая сотни любопытных, мы везем стальную птицу, разобранную на части, к Банковской пристани, где стоит „Малыгин".
На корме ледокола устроена площадка. Здесь с удобствами поместился наш самолет. Правда, немало трудов стоило в первый раз водворить самолет на эту площадку. Была большая горячка. Мы торопились, ни на минуту не забывая о главной цели нашей экспедиции, мысленно переносясь туда, где терпят бедствия полтора десятка людей, застигнутых врасплох во льдах.
Но, наконец, самолет на своем месте.
12 июня. Этой ночью почти не пришлось спать. Я сам счел нужным через два часа после того, как мы легли, уставшие от погрузки самолета, снова поднять своих товарищей на работу. Надо снарядить самолет так, чтобы в пути, во льдах не было недостатка ни в чем. Сотни
[163]
мелочей, запасных частей, винтов, ключей, болтов — все надо предусмотреть заранее. Во льдах не будет ни заводов, ни мастерских, где можно было бы все заказать, не будет и времени, чтобы сделать самим, не будет никаких оказий, с которыми с материка могли бы прислать, что потребуется. И надо помнить: от малейшей детали, которой может не хватить в пути, будет зависеть судьба, быть может, жизнь многих людей...
Нельзя было жалеть ни трудов, ни усилий. Чтобы добыть какую-нибудь недостающую мелочь, быстро перегрузить бензин из цистерн в бочки, доставить бочки на ледокол, — на ноги поднималось буквально все. Снаряжение этой экспедиции делалось по-военному. Мы имели дело с архангельскими советскими и общественными организациями. Они работали геройски. Круглые сутки, в любой час мы могли требовать людей, катера, лошадей, одним словом, все, что нужно было для нашего снаряжения. И нам тотчас доставляли. Выход в море назначен на двенадцать часов ночи.
13 июня. На пристань к отходу ледокола собралось несколько тысяч человек, чтобы проводить нас, пожелать успеха. Играл оркестр, говорились теплые речи. Тепло провожали нас архангельские граждане. Наконец, сказаны последние слова. Все готово, убирают сходни. Раздается громкая команда капитана: „Отдать швартовы!“
Три гудка сирены. „Малыгин" отваливает от пристани.
Что может ожидать нас впереди? Долго еще виднеются на берегу белые платочки. Ими усиленно машут нам вслед люди с берега, провожая нас. Кто знает — на сколько недель и месяцев?..
Возбужденные, долго не засыпали все участники экспедиции в первую ночь похода. Только под утро разместились по каютам. До этого знакомились с судном, друг с другом, с командой ледокола. Капитаном „Малыгина"
[164]
идет опытный моряк, специалист по плаванию во льдах. С 1923 года он плавает на этом корабле. Дмитрия Тимофеевича Черткова хорошо знают беломорцы по удачным походам его в Карской экспедиции. Команды на „Малыгине" вместе с администрацией (вроде нашего комсостава) — тридцать пять человек, в экспедиции — семнадцать человек.
Хороша погодка. Ожидается усиление ветра. Осматриваю крепление самолета. Все в порядке.
Идем Белым морем. Легкая бортовая качка.
14 июня. Ветер немного свежеет. Качка усилилась. Сейчас уже слева Мурманский берег, голый и угрюмый, местами покрытый снегом. Около двенадцати часов дня проходим остров Кильдин. Кругом угрюмая, безжизненная, но, несмотря на это, своеобразно прелестная природа. Скалы, скалы без конца!
Вошли в Кольский залив. На побережье стали попадаться рыбачьи поселки, по нескольку домиков в каждом. В заливе встретили несколько небольших рыбачьих парусников. И вот, наконец, Мурманск. Здесь будем стоять до утра, дожидаться летчика Бабушкина, который выехал из Москвы.
15 июня. Два часа ночи. Светло, как днем. Солнце не скрывается за горизонт, оставаясь над ним на небольшой высоте. После прогулки по Мурманску немного поспал. В семь часов утра мы снялись и пошли в порт Александровск, в Екатерининской гавани, в сорока милях от Мурманска. Здесь, подойдя к стенке, „Малыгин" начал принимать добавочные семьдесят тонн угля, которые мы израсходовали по пути из Архангельска: надо выйти в поход с полным запасом угля.
16 июня. Ночью из Мурманска на небольшом катере прибыл летчик Добролета т. Бабушкин. В 12 часов 15 минут швартовы отданы, „Малыгин" выходит из Александровска навстречу льдам и неизвестности.
[165]
Очень скоро мы очутились в открытом океане. Потеряны последние берега. Кругом только небо и вода. Изрядная бортовая качка. В кают-компании за столом почему-то недостает то одного, то другого участника экспедиции... Стоит ли обращать на это внимание? Маленькие неприятности морского плавания.
Погода пасмурная. Ветер усиливается. Приходится следить за самолетом, дежурить на корме, добавочно крепить аппарат, чтобы его, чего доброго, не раскачало ветром. Не любит наш самолет качки. Штука нежная и обращения требует с собой деликатного.
17 июня. Идем все вперед, все дальше от берегов и ближе к льдам. Качает чуть слабее, чем вчера, но многие попрежнему чувствуют себя неважно. Зато уж наш самолет мы пристроили так, что ему хорошо, как младенцу в колыбели. Он составляет как бы одно целое с „Малыгиным", и никакая качка теперь его не возьмет.
18 июня. В 1 час 45 минут ночи мы пошли в ледяное поле. Картина очень красивая и своеобразная. При входе в лсд, слева по борту, на льдинах лежат тюлени. Очень скоро я заметил первого белого медведя. Будет охота. Испугавшись диковинного зрелища, медведь быстро скрылся из виду за льдинами.
Лед разбит ветром и зыбью на куски. Все вокруг нас движется я хаосе. Толщина льда пока около метра. Толстым слоем покрывает льдины снег. „Малыгин" успешно продвигается вперед, ломая и расталкивая льдины. Интересно наблюдать работу ледокола с полубака, у самого носа. Я устроил себе здесь наблюдательный пункт. Новизна и необычайность пейзажа тянут, заставляют смотреть без конца. Не хочется отсюда уходить.
Идем под тремя котлами. Ход — около восьми миль в час. Открытый океан остался позади, кругом — ледяное поле. Круглые сутки — яркий день. Дует свежий норд-ост.
[166]
Внезапно справа от ледокола вновь показался медведь на льдине. Этот—гораздо больших размеров, чем первый, и от нас он в расстоянии не более шестидесяти-семидесяти метров. Неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, он медленно, как бы нехотя, удаляется, временами оглядываясь на корабль.
Но лед не везде одинаков. Теперь он становится более плотным и неровным. Толщина его увеличивается.
„Малыгин" уже с трудом продвигается вперед. Все медленнее и медленное становится его ход. Время от времени приходится брать назад, чтобы с разгона преодолевать толщу льда. Так постепенно мы двигаемся милю за милей, отвоевывая у полярных льдов расстояние.
На север! На север! Трещат льдины вдоль бортов. Конечно, здесь никакой качки, — как говорят моряки, „мы
[167]
идем по паркету". Но скоро, очень скоро, скорее, чем можно было ожидать, беспрерывному ходу наступает конец. Сегодня, в 9 часов утра, не в силах преодолеть ледяную перемычку, „Малыгин" должен был стать — нужно выждать, пока ветер и течение постепенно раздвинут льдины и образуются разводья — узкие проливы и трещины во льду. Нос „Малыгина" обращен на север. Ветер в какой-либо борт для нас невыгоден, ибо он будет сильнее сжимать лед. Теперь, если мы даже двигаемся, то делаем вперед не более одной мили в час. Но это еще хорошо: в иные часы „Малыгин" движется со скоростью не больше, чем на длину корпуса корабля.
Я вижу с носа ледокола, как „Малыгин" наваливается на лед, до меня доносятся звуки машинного телеграфа. То и дело чередуются между собой команды: "Назад!"— "Вперед!"—"Стоп!"—"Назад!".
Ледокол идет переменными ходами, и это здорово треплет машину. В лучшем случае, когда лед тоньше и больше трещин, мы продвигаемся на сто-триста метров в час. Но уже в 11 часов ночи, не в силах больше ломать льдины, ледокол остановился. Двигаться дальше нельзя: машина работает на полный ход, большой расход угля, а продвигаемся мы не более, чем на сто пятьдесят— двести метров в час. Нужно подождать разводий.
Вот каково путешествие на корабле в полярных льдах! Терпение, терпение и выдержка. Без этого немыслим успех при плавании за полярным кругом.
19 июня. Только сегодня после обеда мы двинулись. Лед толще, и снегу больше. В иных местах толщина льда до полутора метров. И на этот раз, увы, не долго нам пришлось итти вперед. Через каких-нибудь часа два мы снова стали.
После ужина я взял свою японскую винтовку и отправился побродить по ледяному полю. В километре к северу от
[168]
„Малыгина" я увидел широкие водные каналы и узкие трещины по льду. В разводине, похожей на небольшую речку, я увидел тюленя. Высунув из воды свою круглую голову, он высматривал место, где бы ему удобнее и безопаснее вылезть на льдину, чтобы погреться на солнце и отдохнуть. Тюлень знает в этих местах только двух опасных врагов: медведя и моржа. С человеком приходится встречаться редко. Человек для тюленя, кроткого, боязливого животного,—такая же диковина, как для людей киты. Увидав меня, он еще выше высунул черную лакированную голову из воды, но лишь на один момент. Вслед за тем он стремглав нырнул обратно, вильнув на прощание своей спиной. Но через несколько минут он снова появился, теперь уже гораздо дальше от меня. Тюлень плыл к льдине. Я подкрадывался, стараясь производить меньше шума, и, приблизившись шагов на пятьдесят, выстрелил. Тюлень скрылся под водой. Через некоторое время в конце разводины показались еще три тюленьих головки. Ползая по снегу, я приблизился и выстрелил. Один был ранен, но, очевидно, не смертельно. Крик тюленя был похож на плач ребенка. Он скрылся под водой. На поверхности воды показалась кровь. Безуспешно прождал я около часа, больше тюлени не появлялись.
В воздухе летает много чаек. Они ищут чистой воды, зоркими глазами высматривают рыбок, плавающих на поверхности, набрасываются на них, и не успеет оглянуться легкомысленная рыбка, осмелившаяся выплыть на поверхность, как она уже оказывается в клюве птицы. От яркого солнца и резкой белизны снега немного болят глаза. В конце концов можно привыкнуть. Я лично обхожусь без полярных очков.
20 июня. Суровая природа Севера подарила нам редкие в этих широтах ясные солнечные дни. Как досадно, что мы не можем еще воспользоваться ими ни для
[169]
полетов, ни для того, чтобы двигаться дальше на север. Всего лишь в четырехстах милях от нас терпят невероятные лишения шестнадцать спутников Нобиле.
Сегодня перед ужином наша радиостанция перехватила радио: „Итальянский летчик Маделена видел Нобиле и его спутников". Скорее бы лететь туда! На север! На север! Остров Фойн у всех на устах. Мы, летчики, готовимся к спуску самолета. Дежурим на мостике, выискиваем льдину, на которую можно было бы без опаски выгрузить самолет.
21 июня. Наконец-то перед нами более или менее сносный аэродром. Правда, это не что иное, как пловучая льдина, к которой, словно к стенке, пришвартовался наш ледокол. Но это—большая льдина. Ее краев не видно простым глазом. Отсюда можно стартовать. Да и торосов сравнительно мало. Почти ровное ледяное поле, сплошь покрытое снегом.
Три с половиной часа продолжались выгрузка самолета и сборка его на льду. Был назначен аврал — общая работа всех находящихся на судне. Работали и матросы и все участники экспедиции. Собирать же самолет могли только трое. Ну, и досталось же мне и бортмеханикам Грошеву и Квятковскому. Верно, что адская работа. От солнца поверхностный снег растаял, и мы, по колени погружаясь в рыхлый, мокрый снег, работали у самолета. Хорошо еще, что сапоги не промокают сразу.
Пока собирали самолет, нашел густой туман. Но к шести часам вечера он сдался солнцу. Погода прояснилась. Мы закончили сборку самолета, испробовали мотор. Самолет отрулил в сторону от „Малыгина" для проверки компаса. Отклонение оказалось незначительным. Около 10 часов вечера самолет вылетел на метеорологическую разведку— для измерения температуры в воздухе и для проверки работы радиостанции самолета.
[170]
Полетели Бабушкин, Грошев, Лорис-Меликов и радист Фоминых. Полет продолжался пятьдесят минут.
22 июня. Сегодня Бабушкин снова летел, на этот раз на ледовую разведку, — чтобы выяснить, может ли продвигаться „Малыгин" дальше к северу. С ним на борту самолета был помощник начальника экспедиции Лавров. Очень скоро после возвращения самолета стал находить туман. Разведка показала, что можно двигаться дальше.
Снова наш самолет должен был разбираться и грузиться на борт корабля.
Более суток мы не спали до и после этого полета. Надо хоть немного отдохнуть. Лег спать, а когда проснулся, увидел, что мы опять стоим в ледяном поле. Дважды пытался „Малыгин" продвинуться вперед — и снова останавливался. Разводья сомкнулись и дали нам дорогу, увы, всего на несколько миль.
[171]
Сейчас ночь, а солнце высоко стоит над горизонтом, почти так же, как днем. День путается с ночью. Ночи фактически нет.
23 июня. Мы уже знаем о том, что Амундсен, вылетевший на „Латаме" для розысков Нобиле, пропал. С 16 июня о старике нет никаких известий. На нашу
долю выпадают попутно с розысками экипажа „Италии" поиски также и Амундсена.
Сегодня, в час дня, мы подошли к ровному ледяному полю и выгрузили на него самолет. Погода улыбается предстоящему полету. Солнце чуть-чуть пригревает, и это хорошо, так как снег на поверхности льда достаточно плотный и не тает.
[172]
Опять нужно разведать, каковы льды впереди нас. Для этого мы все уговариваем капитана Черткова подняться в воздух. Без большой охоты капитан соглашается на это. Он себя великолепно чувствует на судне, но почему-то мало доверяет самолету. Впрочем, через час, когда он возвращается, ему приходится согласиться с тем, что действительно ничего приятнее полета над льдами нельзя
себе представить. Но результаты разведки оказались неблагоприятными для дальнейшего продвижения вперед. Те разводья, которые видел вчера помощник начальника экспедиции Лавров, теперь исчезли, сомкнулись. Дует норд-ост, неблагоприятный для нас ветер.
24 июня. Возможности продвигаться дальше ледоколом исчерпаны. Значит, надо лететь. Сегодня Бабушкин
[173]
вылетел на острова Карла, чтобы забросить туда запасы бензина, вернуться к „Малыгину", а затем уже лететь к бедствующим итальянцам. От места стоянки ледокола до острова Фойна, где находится экипаж „Италии", — около четырехсот километров. Радиус полета „Ю 13“— только триста километров. На полдороге, примерно в двухстах километрах, именно у островов Карла, Бабушкин спустит запасы бензина, чтобы потом, во время полетов спасения, быть спокойным за то, что бензина хватит.
Вскоре после того, как Бабушкин вылетел, все вокруг нас было закрыто сплошным туманом. От самолета нет никаких известий. Каждые пятнадцать минут вахтенный радист судовой станции безуспешно посылает в ледяную даль позывные знаки самолета. От Бабушкина никакого ответа.
Я полагаю, что Бабушкин сел, будучи прижат туманом к земле, и пережидает, пока туман рассеется. Продуктов и запаса патронов, я думаю, у них более или менее достаточно. Правда, погода ничего хорошего не предвещает...
25 июня. Туман понемногу рассеивается. На севере горизонт почти совсем прояснился. Думаю, что скоро наши должны вернуться.
Так и оказалось. Примерно в 3 часа дня Бабушкин благополучно подрулил почти к самому борту „Малыгина". Как я и предполагал, ему пришлось выжидать тумана в двадцати минутах полета от нас. С жадностью мы выслушиваем рассказы Бабушкина, его бортмеханика Грошева и кино-оператора Валентэя. Последнему с самого начала никак не удавалось настроить радиоприемник самолета. То вольтметр, то амперометр отказываются работать под его неопытными руками. Боясь сжечь лампы приемника, Валентэй выключил его, свернул антенну, и вследствие этого самолет тридцать шесть часов был оторван от своей базы — „Малыгина", а Валентэй стал делать свое
|174]
основное дело — фотографировать и снимать льды киноаппаратом.
Только мы успокоились, не успели вдоволь наговориться с Бабушкиным и его спутниками, как на ледоколе началась суматоха и возня:
— Медведь! Медведь!
С левого борта, в шагах сорока от нас, двигался большой белый медведь. Я быстро сбегал в свою каюту за винтовкой, нацелился с палубы и ранил медведя в ногу. Кругом шум, крики, пальба — ничего не разберешь. Понятно, медведь не стал дожидаться, пока его убьют, и, быстро повернувшись, убегал от нас. Захватив винтовку, я спустился с борта на лед и погнался за ним. Он был ранен, но все же шел довольно быстро. Остановившись, я взял прицел и ранил его вторично. Теперь медведь стал уходить медленнее, время от времени останавливаясь, чтобы зализать раны. Третья моя пуля свалила его с ног. Подбежав шагов на десять, я увидел, что медведь рычит и скребет лапами снег. Из нескольких ран сочилась кровь. Для большей уверенности я дал еще два выстрела. Пули угодили в голову. Кровь хлынула фонтаном. Медведь распростился с жизнью.
Вместе со мной был журналист Островский. Он снял с себя пояс, я — свой, мы привязали ими Мишку за лапу и потащили его волоком по снегу к кораблю. А навстречу нам уже с ледокола вызвали нарты — низкие самоедские сани. Валентэй снимал всю охоту. Нам пришлось итти льдинами, здорово подтаявшими, прыгать со льдины на льдину через небольшие озерки, переправлять через них нарты. В одном месте медведь чуть не вывалялся в прорубь. Затем провалился по пояс в воду судовой доктор Стадницкий. Мы все промокли насквозь.
Однако торжественно втащили Мишку через фальшборт на палубу. Тяжелый, пудов семь! А говорят, это еще
[175]
молодой, двухлетка. Какой же он был бы в старости? Работали, копошились вокруг медведя четверо. Врач экспедиции Мосеев впервые получил на корабле настоящую хирургическую практику. Кое-как сняли шкуру. Развесили на вантах. Наш повар Пелевин приготовил к ужину великолепные бифштексы из медвежатины. Вкусно. А суеверные матросы не хотят есть. Говорят, плохая примета. Вот, мол, когда не хватит запасов, тогда другое дело...
Когда Бабушкин возвращался с островов Карла, он заметил, что мотор не имеет уже своей настоящей силы. Он отработал свои часы, его надо сменять. У нас в запасе есть другой мотор. Придется заняться мне с механиками Грошевым и Квятковским сменой мотора. Работа будет немалая.
Весь день и вечер ушли на то, чтобы снять мотор с самолета. Возни было порядочно. Вообще смена мотора — канительная вещь, но когда это делается на пловучем льду, да еще вдобавок покрытом быстро тающим снегом, канители становится в тысячу раз больше. Досталось здорово и мне и моим двум товарищам. Правда, помощников в этой работе мы могли иметь сколько угодно. Особенно ревностно обслуживали самолет и делали все, что нужно было для лётной части, наши корреспонденты. Но они могли делать только подсобную работу.
Не мало работы было и с новым мотором. Пришлось снимать все цилиндры, чтобы вынуть из них поршни и заменить их более тяжелыми поршнями, так как в новом моторе оказались слишком легкие поршни.
Словом, льдина вокруг самолета была превращена в великолепно оборудованную авиационную мастерскую. Я думаю, вряд ли кому до нас приходилось заниматься этой работой на дрейфующей льдине, буквально погружаясь по пояс в воду.
[176]
26 июня. Весь день с утра мы были заняты у мотора. Чтобы поставить новый мотор на аппарат, мы подтянули самолет к борту лебедкой под шлюпбалку. Здесь завели тали, подняли старый мотор на борт, оттуда спустили новый. Много было приложено усилий и смекалки всей экспедицией и командой ледокола, чтобы не провалить мотор в воду, да и самим не провалиться вслед. Только к вечеру закончили мы эту канительную работу.
Но это еще не означало, что самолет готов. Когда стали пробовать новый мотор, оказалось, что он не дает полного числа оборотов. Мы решили добиться этого во что бы то ни стало. Но все были измучены настолько, что нужен был хоть на несколько часов отдых.
Сегодня судовая радиостанция перехватила радио с «Читта ди - Милано": „Нобиле взят шведским аэропланом".
[177]
В Москве это уже наверно знают, ибо от т. Уншлихта сегодня же получено распоряжение на имя начальника нашей экспедиции, профессора Визе: продолжать поиски остальных и Амундсена.
В двадцати — двадцати пяти милях от нас уже маячат берега острова Надежды. Полярные путешественники прозвали этот остров „Морской Лошадью".
27 июня. Сегодня с утра мы закончили, наконец, работу над мотором. Сменили карбюратор, опробовали мотор. В 4 часа дня Бабушкин вылетел для пробы мотора. После него летал я в район острова Надежды. Затем был третий пробный полет. Все три полета продолжались около четырех часов. Мы добились четкой работы нового мотора, полного числа оборотов.
Решено было, что вечером Бабушкин вылетит на остров Фойн.
Но совершенно неожиданно для нас, когда в 10 часов вечера Бабушкин, готовый к полету, вышел, чтобы садиться в аппарат, крылья нашей экспедиции оказались подрезанными.
Еще пятнадцать минут назад, когда мы кончали наливать баки бензином и ставили последний запасный бидон в багажное отделение самолета, погода была ясная. Только слоистые облака покрывали небо, и с юга медленно надвигалась на нас узкая черная полоска тумана. Прошло, повторяю, только пятнадцать минут. Бабушкин вышел на льдину, глянул вокруг себя. Густой непроницаемый туман окружал нас. Зюйд-вест быстро гнал его на север, и еще через пятнадцать-двадцать минут с ледокола уже не видно было самолета, стоявшего от нас шагах в пятидесяти.
Туман подрезал крылья экспедиции. Мы осуждены на вынужденное бездействие. Кто знает, сколько дней это может продлиться?
[178]
28 июня. Часть ночи мы ремонтировали левую лыжу, которая была повреждена при рулежке неровностями ледяного поля. Весь день держится густой туман.
29 июня. Уже вторые сутки, как мы бездействуем. Когда снимался мотор и делалось все, что зависит от людей, чтобы ускорить полет спасения, мы действовали, мы надеялись, мы знали, что идет подготовка к полету. Теперь подготовки нет, есть только туман, который начинает казаться безнадежным, постоянным, непроходящим. Начальник экспедиции, профессор Визе, говорит, что в этих широтах восемьдесят процентов дней бывают такие, как сегодня. Солнце не в силах побороть толщу тумана. Крупными горошинами падает сверху град. Куда полетишь, когда в двадцати шагах нельзя различить предмет? И никто не может предсказать заранее, будет ли туман и когда он разредится, откуда появится, и в какую сторону его отнесет.
30 июня. Пасмурно, туман, снег. Серое безрадостное небо. Вчера к концу дня, чуть только прояснилось, Бабушкин вылетел на остров Фойн. Казалось, что лучшей погоды, чем та, которая была в этот момент, мы не дождемся, и мы еще надеялись, что Бабушкину удастся подняться выше облаков, выйти из полосы тумана, а дальше он будет иметь ясную погоду. На этот раз, кроме Бабушкина и Грошева, на борту самолета радист Фоминых. Они взяли с собой продовольствие на семь дней. Это был, собственно, голодный паек, рассчитанный на то, чтобы люди в случае вынужденной посадки могли продержаться несколько дней. В общем из расчета на семь дней на троих Бабушкин взял с собой пять банок мясных консервов, два кило рулета, два кило тушеного мяса, пятнадцать штук крутых яиц, полкило топленого масла, кило сахару, немного чаю, кило шоколада и три кило белых сухарей.
[179]
Бабушкин одел на себя оленью куртку, меховые рукавицы и теплый шлем. Радист Фоминых великолепно защитил ноги оленьими чулками, сверх которых одел большие сапоги. Хуже всех был одет бортмеханик Грошев. На нем было только кожаное лётное обмундирование. Бабушкин отказался взять спальный мешок и малицу. Он был прав: ведь каждое лишнее кило груза берется за счет лишнего кило бензина, а, конечно, бензин в полете важнее всего.
С тех пор, как вылетел Бабушкин, в погоде произошли большие изменения. Сегодня с утра на глазах стал портиться наш аэродром. Лед подтаивал, на поверхности образовались крупные озерки.
1 июля. Мы условились с Бабушкиным, что, если позволят льды, ледокол будет продвигаться к северу, по направлению к островам Карла. До сих пор Бабушкин не вернулся, а нас вместе со льдами гонит восточным и юго-восточным ветром на запад, все ближе к острову Надежде.
2 июля. Ветер крепчает с каждым часом. Сейчас сила ветра около десяти баллов. Кругом нас со страшным шумом разбиваются друг о друга льдины. Нагроможденные глыбами ледяные поля напирают на „Малыгин". Нас несет вместе со льдом. Пространства чистой воды, образуемые течениями, моментально закрываются льдом, пришедшим на смену тому, который был только что отодвинут. С левого борта, километрах в трех, видны два айсберга, два колоссальных ледяных утеса. Нас несет на них. Уже остров Надежда от нас в двух-трех милях. Верхушка его закрыта туманом. Машина ледокола в получасовой готовности.
Мы знаем по английской лоции, что приближаться к острову Надежде ближе, чем на десять миль, нельзя. Это гибельный остров. Мы видим, что, чем ближе к острову,
[180]
тем становится все мельче и мельче. Уже сейчас глубина — двадцать семь сажен. Мы можем легко сесть на мель или наткнуться на камни у острова и пропороть днище ледокола. Эти два величавых айсберга так же
красивы и великолепны, как опасны для горсточки людей, случайно очутившихся в такой близости от них. Надо уходить, уходить во что бы то ни стало. Но пока что это не в наших силах. Ни к чему отчаянные попытки.
[181]
когда на полном ходу ледокола еле-еле удается удерживаться на месте.
3 июля. От Бабушкина никаких известий. А льды и ветры делают с ледоколом, что хотят. Уже остров Надежда в двух милях от нас. Ледяные поля, окружающие нас, взломаны и движутся в различных направлениях. Слева показался третий айсберг.
Прочь от проклятого острова! Потрескивая всеми своими частями, „Малыгин“ силою всех машин, из всей мочи старается уйти от места, где гибнут корабли.
Отдаем штурмтросы. В 2 часа дня движение льдов немного помогает. Мы отходим немного от острова. Все это, понятно, не уменьшает опасений, и настроение участников экспедиции ниже среднего, тем более, что третьи сутки нет никаких известий от Бабушкина. Я лично думаю, что Бабушкин пережидает туман, сидя на площадке ледяного поля. У нас шторм, из-за которого мы вынуждены дрейфовать вместе со льдами. А по предсказанию нашего метеоролога Лорис-Меликова, на некотором расстоянии от нас шторм значительно слабее.
На всякий случай приготовлены шлюпки, на которые мы высадимся, если ледокол будет опрокинут. Человек в этом положении бессилен. Я лично предпочитаю спать. Если „Малыгин" будет терпеть аварию, то я, надеюсь, успею выспаться.
4 июля. Сегодня утром проснулся от шума и треска льдин. Мы двинулись вперед. Снова отчаянная попытка, снова — „стоп“. Итти невозможно. Только случаем сегодня, в 7 часов утра, нас пронесло между двумя айсбергами. И хорошо, что пронесло! Если бы не случайно изменившееся течение, плохо было бы малыгинцам. Но — пронесло. К середине дня мы уже стояли по траверсу острова Надежды в двух милях от него, ближе к северной оконечности. К вечеру ветер стих, туман стал расходиться.
[182]
Замедлился бешеный круговорот льдин вокруг ледокола. Вместе с бортмехаником Квятковский я вышел на лед. В руках у нас были полотнища красной материи. Мы выбрали более или менее ровную площадку и разложили на снегу красные полотнища в виде огромной буквы Т. Она будет указывать место для посадки самолета.
Все может быть с летчиком, когда он, отрываясь от земли, не знает места посадки. Как морской летчик, я это сознаю, пожалуй, лучше всех наших, которые волнуются все больше и больше о судьбе Бабушкина. Я думаю, что Бабушкин был застигнут туманом и ледяным штормом. Нам нужно выждать сутки после того, как совершенно прояснится. А если Бабушкин и тогда не вернется, надо двигаться к островам Карла, забирать Бабушкина, его спутников и самолет.
Погода уже почти хорошая. Мои предположения оказались верными. В 6 часов утра мы услышали шум пропеллера.
Несколько человек побежали с ледокола на лед, чтобы указать Бабушкину место для посадки. Опасаясь „капота", Бабушкин несколько раз прокружился над новым аэродромом и спустился как раз в том месте, откуда я махал ему руками, и где была постлана наша буква Т. Но подрулить так близко к ледоколу, как делал это Ба5ушкнн при своей прежней посадке, на этот раз не удалось. Самолет пришлось оставить в ста пятидесяти шагах от ледокола. То-то будет теперь работы, когда придется брать машину на борт!
5 июля. Остров Надежда угрюмо высится каменной громадной грядой. Верхняя часть его покрыта снегом. Теперь виден уже весь остров. Он тянется на шестнадцать миль с юга на север.
Мы меняем несколько маршрутов. Мы должны выйти снова на кромку льда, пройти вдоль нее на восток до
[183]
тридцать второго меридиана и затем повернуть на север. Здесь профессор Визе надеется встретить битый лед и много чистой воды. Это даст нам возможность продвинуться на север.
6 и 7 июля. Мы идем по местам, где никогда не плавало ни одно судно. Глубины в этих местах никем не измерены. Известно только, что в этом районе попадаются иногда так называемые „сахарные головы", остроконечные скалы. Ясно, что соседство таких „голов" предвещает мало приятного. Лед портится. Теперь толщина льда около одного метра, а поверхность представляет собой жидкий протаявший снег. Идем зигзагообразными курсами, продвигаясь к островам Карла. До них еще около пятидесяти миль. Время от времени останавливаемся, не в силах избавиться от объятий ледяных полей. Полетов нет. Продолжительные стоянки „Малыгина" начинают приедаться обитателям его, плавание становится скучным и однообразным. Впрочем, мы, летчики, продолжаем работать. Сегодня сменили глушитель у мотора, починили сломавшуюся при последней погрузке подножку, чиним лыжи.
Сегодня, когда наш боцман сделал очередной осмотр ледокола, он обнаружил во внутренней части корабля много повреждений. Хорошо, что еще целы винт и руль. Благодаря тому, что они расположены низко, „Малыгин" спасается от весьма неприятных последствий плавания во льдах.
8 июля. Сегодня — воскресенье. Которое уже воскресенье проходит во льдах — и ничем не отличается от других дней. Впрочем, сегодня ели медвежатину с приправой из лука, огурцов и картофеля. Это — остатки медвежатины, которую привез с собой в ведре Бабушкин. Симпатичная еда! Впрочем, некоторые едят медвежатину не потому, что это вкусно, а скорее для одного сознания, что, мол, ел настоящее медвежье мясо.
[184]
После закуски мы спустили с кормы ледокола огромный настил — „стеленги" для выгрузки самолета. С правого борта у нас кое-какая ледяная площадка. С носа и кормы заведены ледяные якоря. Как только уйдет туман, будем спускать самолет на лед. Определяем местонахождение корабля: 78°18’ северной широты, 32°10' восточной долготы.
9 июля. Сегодня третий день невероятного напряжения. Изо всех сил „Малыгин" выбивается, рвется, чтоб выйти, освободиться от сжавших его ледяных полей. Вчера мы уже были в двадцати — двадцати пяти милях от острова короля Карла. Вот досада! Двигаться дальше нет толку, Очень уж крепки льды.
[185]
В результате нескольких толчков об лед „Малыгин" понес довольно тяжелые потери. Погнулись двенадцать бимсов (поперечные перекладины подводной части судна) с правого борта, одиннадцать бимсов — с левого борта. Во втором трюме набралось до четырех футов воды.
Пока эти повреждения не так серьезны. Но если каждое форсирование льда будет сопровождаться такими потерями, то нам не поздоровится.
10 июля. Люди на материке уверены в том, что жизнь во льдах скучна и однообразна. Я не могу этого сказать про жизнь на „Малыгине”. Здесь один час не похож на другой. Не говоря уже о том, что хотя природа и метеорологические условия в общем и однообразны, но все же каждое, даже малейшее изменение в них отзывается на ходе судна и на работе экспедиции, — мы все ни одной минуты не остаемся без дела. Лишь в редкие свободные часы мы забавляемся традиционной игрой моряков в козла (домино) или музыкой — кто во что горазд: кто на мандолине, кто на гитаре, кто на балалайке.
Без работы, вернее — без движения, нельзя оставаться ни одной минуты. Если вы проспали положенные для вашего организма часы, но вас еще клонит ко сну, — в полярных странах это плохой признак. Это признак надвигающейся на вас цынги. Впрочем, мнения полярных исследователей на этот счет довольно разноречивы. Одни утверждают, что цынга — неизбежная болезнь в полярных условиях, другие говорят, что если нормально питаться и двигаться, то организм может предупредить появление цынги. Мы питаемся нормально. Пока хватает мяса, овощей и сушеных фруктов. Из всего этого наш великолепный повар Пелевин приготовляет вкусные блюда, которым иной раз можно было бы позавидовать и на берегу. В движениях же, в физической работе при желании, конечно, недостатка тоже не будет. Самое скверное — это
[186]
предаваться унынию. Горе тому человеку, который, будучи затертым во льдах, поддастся отчаянию. Оно может погубить его окончательно, ибо, помимо физических лишений, он будет мучиться нравственно, а это хуже всего.
Среди участников экспедиции еще нет таких случаев. Все мы здоровы, бодры, полны одной идеей — двигаться вперед на север, все мы работаем столько, сколько требуют условия. Но, как всегда бывает, когда много различных людей, у одних настроение более пессимистическое, чем у других. Двое-трое из нас поддаются сонливости. Этих товарищей можно видеть иногда засыпающими у стола в кают-компании. Это дурной признак. Мы чуть ли не насильно заставляем их подниматься и двигаться до тех пор, пока они устанут по-настоящему — тогда можно ложиться спать.
Регулярно на „Малыгине" ведется общественная и партийная работа. Оторванные от культурной жизни, от материка, где, мы знаем, бьет ключом общественная работа от Москвы, где уже наверное на-днях начнется конгресс Коминтерна, мы лишены возможности получать какие-либо, хотя бы скудные сведения. Единственная законченная информация из Москвы — это было случайно перехваченное радио о том, что защитники пяти приговоренных к расстрелу по шахтинскому делу подали в Президиум ВЦИК ходатайство о помиловании. Отсюда мы узнали, что по шахтинскому делу пятеро приговорены к расстрелу. И это было все за пятьдесят дней плавания.
Чем мы заполняли этот существенный пробел нашего быта во льдах? У нас есть довольно солидные библиотеки: одна — судовая, другая — экспедиционная. Большов количество книг захватили с собой наши журналисты. Кроме того, на досуге приходится спешно пополнять свои знания в области полярных стран. Это одно. Затем, два раза в неделю устраиваются заседания ячейки.
[187]
в большинстве случаев открытые. Хирург экспедиции, доктор Мосеев — член партии, энергичный молодой человек, руководит занятиями по политграмоте. Время от времени культкомиссия команды, в которую мы ввели в качестве представителя от экспедиции журналиста т. Островского, устраивает беседы. Конечно, прежде всего всех интересует Арктика. Уже помощник начальника экспедиции Лавров провел с командой две беседы по вопросам Арктики. Затем — авиация, кинематография, литература. С нами едет писатель Александр Яковлев. Он уже несколько раз беседовал с матросами и участниками экспедиции о современной литературе.
Замечательные люди на „Малыгине”. Здесь соединились старые, матерые моряки с учеными, авиаторами, журналистами и литераторами. А в лице кино-оператора Совкино Валентэя мы имеем занимательного рассказчика. Понятно, не обходится без шуток и анекдотов, которые несколько скрашивают жизнь на судне.
Мы выпустили вместе с командой большую стенную газету „Во Льдах". Здесь есть все, что может интересовать матроса в плавании и каждого участника экспедиции. Здесь есть и обычные для наших газет разоблачительные материалы. Особенно досталось судовому врачу Стадницкому за то, что он не соблюдает часов приема. Впрочем, здесь больше виноват его громкий голос, который, когда он говорит, раздается на большое расстояние и часто мешает спать...
11 июля. Итак, мы вблизи островов Карла. Тех самых, где у нас уже есть бензинная база. А от места нахождения группы Вильери мы примерно в двухстах милях, то-есть в расстоянии одного полета. Когда туман поднимается немножко от поверхности, мы можем разглядеть контуры островов. На горах, из которых состоят эти острова, много снега, особенно с востока. Относительно
[188]
этих гор и островов известно по английской лоции, что тридцать лет назад здесь крейсировал какой-то мистер Пайк. Он пристал в заливе Виктория и прошел по наиболее узкой части острова и вышел с северной стороны. Он пишет, что никакой растительности или почвы он здесь не нашел. Горы состоят из базальтовой породы, и лишь кое-где встречаются мхи и лишайники — и это все.
Наш синоптик предсказывает ухудшение погоды и дождь. Впрочем, сегодня туман немножко разошелся, погода довольно удовлетворительная. У меня большое желание полетать и как можно больше. В 2 часа 15 минут погода позволила, наконец, Бабушкину снова лететь на непосредственные розыски группы Нобиле. Сборы продолжались недолго. Летели Бабушкин, Грошев и радист-коротковолновик Плевако. На этот раз мы погрузили на самолет удвоенные против прежних запасы продуктов.
Я опасался, удастся ли Бабушкину оторваться на этот раз. Лыжи буквально зачерпывали воду. Вода брызгала через щит в лицо пилоту и бортмеханику. Отрулив на расстояние около ста пятидесяти метров от „Малыгина" и повернув на 180°, Бабушкин все же получил возможность стартовать, при чем взлет был сделан в направлении ледокола.
Мы расположились поужинать и в это время узнали о том, что Чухновский, вылетев с „Красина" и встретив туман, возвратился обратно, при спуске увидел людей на льду, а сам, снизившись, потерпел аварию.
Вскоре вернулся и Бабушкин. Он отлетел только шестьдесят километров от ледокола, как нагнал уходивший от самолета туман. Впереди все пространство было занято этим туманом. Чтобы точно проверить, нет ли где возможности прорваться сквозь туман, Бабушкин пролетел еще пятнадцать километров. Теперь самолет был
[189]
над туманом, на высоте девятисот метров — внизу ничего не было видно.
Не мало времени прошло, пока Бабушкин окончательно убедился в том, что прорваться нет никакой возможности. К тому же он рисковал потерять всякую ориентировку: находившиеся поблизости берега острова Карла также были скрыты туманом, а сзади новая черная полоса его настигала самолет. Оставалось только вернуться обратно.
Но здесь Бабушкин окончательно потерял всякую видимость и ориентировку. Он знал свой путь только по хронометру и компасу, за которыми приходилось неотступно следить. Единственный путь, чтобы сохранить самолет и самому из спасителя не превратиться в спасаемого, был — вернуться к ледоколу. Отсчитав по времени минуты, когда он должен был подлетать к „Малыгину", Бабушкин нырнул под туман к воде и стал снижаться. На момент в узком просвете тумана показались контуры ледокола. Но сейчас же он снова исчез из виду. Это было не более, чем в пяти-восьми километрах. Бабушкин засек в памяти направление, в котором он увидел ледокол, и нырнул под туман с девятисот метров до трехсот, а затем с трехсот до ста метров. Тогда сразу открылась видимость, а через десять-пятнадцать минут он снизился.
Возвращение Бабушкина на этот раз было печальным. Сейчас же после посадки мы осмотрели лыжи. Этот полет оказался для них роковым. Бока лыж были порезаны, внутри сломаны пять шпангоутов. В правой лыже на днище, в местах скрепления кабанчиков, был облом.
Можно ли подниматься с таких лыж? Я думаю, что можно, но для этого надо иметь не такие аэродромы, какие у нас были до сих пор. А надежды на ровные ледяные поля очень и очень мало.
Не теряя ни минуты, мы пробуем починить лыжи.
В ход пускаются все средства, какими мы только
[190]
Под ред. А. Яковлева. М-Л.: "Земля и Фабрика". 1929
ВО ВЛАСТИ БЕЛОЙ МГЛЫ И ТУМАНОВ
(Из дневники летчика)
8 июня. Последнее радио с возвращавшегося с северного полюса дирижабля „Италия" было получено 25 мая:
„Мы находимся недалеко от острова Моффена. Сильный юго-западный ветер".
И больше ничего. Уже было ясно, что дирижабль потерпел аварию. О пропаже „Италии" говорил весь мир. Но самое трудное было решить, где же искать дирижабль. Скандинавские страны и Англия в первые дни хранили молчание. Англия даже ответила:
— У нас нет средств для помощи Нобиле.
Такими средствами располагали мы. Помимо мощных ледоколов, у нас была возможность привлечь к этому делу внимание советской общественности, а это — не менее мощное средство, чем ледоколы и самолеты.
5 июня Комитет помощи „Италии" при Осоавиахиме постановил немедленно подготовить стоявший в Архангельске ледокольный пароход „Малыгин" к походу на розыски „Италии". Сегодня я достоверно узнал, что буду участвовать в полетах спасения и должен отправляться на ледокол „Малыгин".
В Ленинград приехал летчик Чухновский. С утра мы вместе с ним были на аэродроме, я сдавал ему самолет Дорнье-Валь. Сегодня же я должен отправиться в Архангельск.
[161]
Вечером мы трое — я, летчик Воробьев и бортмеханик Квятковский — уже катили скорым поездом через Вологду в Архангельск.
10 июня. В 11 часов 30 минут приехали в Архангельск. На вокзале нас встречали много людей и, конечно, представители печати. Забрав свои вещи, мы переправились на пароходе через Северную Двину к „Малыгину". На ледоколе я узнал, что сегодня пришло известие: „Италия" — около острова Фойна (к северу от Шпицбергена) на дрейфующих льдах. Несколько изменилась задача советской экспедиции. По всей вероятности, она будет расширена: на спасение экипажа „Италии" будет пущен еще один ледокол — „Красин" из Ленинграда. Чухновскому не придется, как прежде предполагалось, лететь на Дорнье из Ленинграда в Архангельск, а он погрузится на „Красин".
В Троицкой гостинице, куда мы сейчас же отправились, я встретил бортмеханика самолета „Ю 13“, товарища Грошева. Мы отправились на аэродром принимать самолет. Внимательно я осматривал аппарат, которому предстоит сделать труднейший, быть может, единственный по трудности в мире поход. „Юнкерс", как бы не подозревая об этом, равнодушно стоял на поляне, прикрепленный к земле. Я осмотрел плоскости, фюзеляж, шасси, хвостовое оперение. Я проверил тросы, управление. Все оказалось в полном порядке.
[162]
Я пробую мотор. Он заработал сразу: переключил магнето с одного на другое. Оба работают хорошо. Прогрев мотор, я велел людям на земле держать самолет за хвост, подложить козелки под колеса и затем дал полный газ. Работает чисто и исправно. На полном газе — 1200 оборотов в минуту.
11 июня. Погода пасмурная. Идет мелкий дождь. С утра отправился на аэродром. Вместе с Грошевым мы стали разбирать „Ю 13“. Сегодня самолет должен быть разобран и доставлен на ледокол. Завтра мы должны выйти в море. Четыре подводы и шесть рабочих прибыли к десяти часам утра. Пришли также летчик Воробьев и бортмеханик Квятковский. Теперь работа пошла быстрее. Сняли плоскости, руль глубины, стабилизатор и вертикальный киль. Еще раз попробовали мотор. Все хорошо, как и вчера.
И вот наш самолет заползает по частям на подводы. Через весь город, привлекая сотни любопытных, мы везем стальную птицу, разобранную на части, к Банковской пристани, где стоит „Малыгин".
На корме ледокола устроена площадка. Здесь с удобствами поместился наш самолет. Правда, немало трудов стоило в первый раз водворить самолет на эту площадку. Была большая горячка. Мы торопились, ни на минуту не забывая о главной цели нашей экспедиции, мысленно переносясь туда, где терпят бедствия полтора десятка людей, застигнутых врасплох во льдах.
Но, наконец, самолет на своем месте.
12 июня. Этой ночью почти не пришлось спать. Я сам счел нужным через два часа после того, как мы легли, уставшие от погрузки самолета, снова поднять своих товарищей на работу. Надо снарядить самолет так, чтобы в пути, во льдах не было недостатка ни в чем. Сотни
[163]
Нельзя было жалеть ни трудов, ни усилий. Чтобы добыть какую-нибудь недостающую мелочь, быстро перегрузить бензин из цистерн в бочки, доставить бочки на ледокол, — на ноги поднималось буквально все. Снаряжение этой экспедиции делалось по-военному. Мы имели дело с архангельскими советскими и общественными организациями. Они работали геройски. Круглые сутки, в любой час мы могли требовать людей, катера, лошадей, одним словом, все, что нужно было для нашего снаряжения. И нам тотчас доставляли. Выход в море назначен на двенадцать часов ночи.
13 июня. На пристань к отходу ледокола собралось несколько тысяч человек, чтобы проводить нас, пожелать успеха. Играл оркестр, говорились теплые речи. Тепло провожали нас архангельские граждане. Наконец, сказаны последние слова. Все готово, убирают сходни. Раздается громкая команда капитана: „Отдать швартовы!“
Три гудка сирены. „Малыгин" отваливает от пристани.
Что может ожидать нас впереди? Долго еще виднеются на берегу белые платочки. Ими усиленно машут нам вслед люди с берега, провожая нас. Кто знает — на сколько недель и месяцев?..
Возбужденные, долго не засыпали все участники экспедиции в первую ночь похода. Только под утро разместились по каютам. До этого знакомились с судном, друг с другом, с командой ледокола. Капитаном „Малыгина"
[164]
Хороша погодка. Ожидается усиление ветра. Осматриваю крепление самолета. Все в порядке.
Идем Белым морем. Легкая бортовая качка.
14 июня. Ветер немного свежеет. Качка усилилась. Сейчас уже слева Мурманский берег, голый и угрюмый, местами покрытый снегом. Около двенадцати часов дня проходим остров Кильдин. Кругом угрюмая, безжизненная, но, несмотря на это, своеобразно прелестная природа. Скалы, скалы без конца!
Вошли в Кольский залив. На побережье стали попадаться рыбачьи поселки, по нескольку домиков в каждом. В заливе встретили несколько небольших рыбачьих парусников. И вот, наконец, Мурманск. Здесь будем стоять до утра, дожидаться летчика Бабушкина, который выехал из Москвы.
15 июня. Два часа ночи. Светло, как днем. Солнце не скрывается за горизонт, оставаясь над ним на небольшой высоте. После прогулки по Мурманску немного поспал. В семь часов утра мы снялись и пошли в порт Александровск, в Екатерининской гавани, в сорока милях от Мурманска. Здесь, подойдя к стенке, „Малыгин" начал принимать добавочные семьдесят тонн угля, которые мы израсходовали по пути из Архангельска: надо выйти в поход с полным запасом угля.
16 июня. Ночью из Мурманска на небольшом катере прибыл летчик Добролета т. Бабушкин. В 12 часов 15 минут швартовы отданы, „Малыгин" выходит из Александровска навстречу льдам и неизвестности.
[165]
Погода пасмурная. Ветер усиливается. Приходится следить за самолетом, дежурить на корме, добавочно крепить аппарат, чтобы его, чего доброго, не раскачало ветром. Не любит наш самолет качки. Штука нежная и обращения требует с собой деликатного.
17 июня. Идем все вперед, все дальше от берегов и ближе к льдам. Качает чуть слабее, чем вчера, но многие попрежнему чувствуют себя неважно. Зато уж наш самолет мы пристроили так, что ему хорошо, как младенцу в колыбели. Он составляет как бы одно целое с „Малыгиным", и никакая качка теперь его не возьмет.
18 июня. В 1 час 45 минут ночи мы пошли в ледяное поле. Картина очень красивая и своеобразная. При входе в лсд, слева по борту, на льдинах лежат тюлени. Очень скоро я заметил первого белого медведя. Будет охота. Испугавшись диковинного зрелища, медведь быстро скрылся из виду за льдинами.
Лед разбит ветром и зыбью на куски. Все вокруг нас движется я хаосе. Толщина льда пока около метра. Толстым слоем покрывает льдины снег. „Малыгин" успешно продвигается вперед, ломая и расталкивая льдины. Интересно наблюдать работу ледокола с полубака, у самого носа. Я устроил себе здесь наблюдательный пункт. Новизна и необычайность пейзажа тянут, заставляют смотреть без конца. Не хочется отсюда уходить.
Идем под тремя котлами. Ход — около восьми миль в час. Открытый океан остался позади, кругом — ледяное поле. Круглые сутки — яркий день. Дует свежий норд-ост.
[166]
Но лед не везде одинаков. Теперь он становится более плотным и неровным. Толщина его увеличивается.
„Малыгин" уже с трудом продвигается вперед. Все медленнее и медленное становится его ход. Время от времени приходится брать назад, чтобы с разгона преодолевать толщу льда. Так постепенно мы двигаемся милю за милей, отвоевывая у полярных льдов расстояние.
На север! На север! Трещат льдины вдоль бортов. Конечно, здесь никакой качки, — как говорят моряки, „мы
[167]
Я вижу с носа ледокола, как „Малыгин" наваливается на лед, до меня доносятся звуки машинного телеграфа. То и дело чередуются между собой команды: "Назад!"— "Вперед!"—"Стоп!"—"Назад!".
Ледокол идет переменными ходами, и это здорово треплет машину. В лучшем случае, когда лед тоньше и больше трещин, мы продвигаемся на сто-триста метров в час. Но уже в 11 часов ночи, не в силах больше ломать льдины, ледокол остановился. Двигаться дальше нельзя: машина работает на полный ход, большой расход угля, а продвигаемся мы не более, чем на сто пятьдесят— двести метров в час. Нужно подождать разводий.
Вот каково путешествие на корабле в полярных льдах! Терпение, терпение и выдержка. Без этого немыслим успех при плавании за полярным кругом.
19 июня. Только сегодня после обеда мы двинулись. Лед толще, и снегу больше. В иных местах толщина льда до полутора метров. И на этот раз, увы, не долго нам пришлось итти вперед. Через каких-нибудь часа два мы снова стали.
После ужина я взял свою японскую винтовку и отправился побродить по ледяному полю. В километре к северу от
[168]
В воздухе летает много чаек. Они ищут чистой воды, зоркими глазами высматривают рыбок, плавающих на поверхности, набрасываются на них, и не успеет оглянуться легкомысленная рыбка, осмелившаяся выплыть на поверхность, как она уже оказывается в клюве птицы. От яркого солнца и резкой белизны снега немного болят глаза. В конце концов можно привыкнуть. Я лично обхожусь без полярных очков.
20 июня. Суровая природа Севера подарила нам редкие в этих широтах ясные солнечные дни. Как досадно, что мы не можем еще воспользоваться ими ни для
[169]
Сегодня перед ужином наша радиостанция перехватила радио: „Итальянский летчик Маделена видел Нобиле и его спутников". Скорее бы лететь туда! На север! На север! Остров Фойн у всех на устах. Мы, летчики, готовимся к спуску самолета. Дежурим на мостике, выискиваем льдину, на которую можно было бы без опаски выгрузить самолет.
21 июня. Наконец-то перед нами более или менее сносный аэродром. Правда, это не что иное, как пловучая льдина, к которой, словно к стенке, пришвартовался наш ледокол. Но это—большая льдина. Ее краев не видно простым глазом. Отсюда можно стартовать. Да и торосов сравнительно мало. Почти ровное ледяное поле, сплошь покрытое снегом.
Три с половиной часа продолжались выгрузка самолета и сборка его на льду. Был назначен аврал — общая работа всех находящихся на судне. Работали и матросы и все участники экспедиции. Собирать же самолет могли только трое. Ну, и досталось же мне и бортмеханикам Грошеву и Квятковскому. Верно, что адская работа. От солнца поверхностный снег растаял, и мы, по колени погружаясь в рыхлый, мокрый снег, работали у самолета. Хорошо еще, что сапоги не промокают сразу.
Пока собирали самолет, нашел густой туман. Но к шести часам вечера он сдался солнцу. Погода прояснилась. Мы закончили сборку самолета, испробовали мотор. Самолет отрулил в сторону от „Малыгина" для проверки компаса. Отклонение оказалось незначительным. Около 10 часов вечера самолет вылетел на метеорологическую разведку— для измерения температуры в воздухе и для проверки работы радиостанции самолета.
[170]
22 июня. Сегодня Бабушкин снова летел, на этот раз на ледовую разведку, — чтобы выяснить, может ли продвигаться „Малыгин" дальше к северу. С ним на борту самолета был помощник начальника экспедиции Лавров. Очень скоро после возвращения самолета стал находить туман. Разведка показала, что можно двигаться дальше.
Снова наш самолет должен был разбираться и грузиться на борт корабля.
Более суток мы не спали до и после этого полета. Надо хоть немного отдохнуть. Лег спать, а когда проснулся, увидел, что мы опять стоим в ледяном поле. Дважды пытался „Малыгин" продвинуться вперед — и снова останавливался. Разводья сомкнулись и дали нам дорогу, увы, всего на несколько миль.
[171]
23 июня. Мы уже знаем о том, что Амундсен, вылетевший на „Латаме" для розысков Нобиле, пропал. С 16 июня о старике нет никаких известий. На нашу
долю выпадают попутно с розысками экипажа „Италии" поиски также и Амундсена.
Сегодня, в час дня, мы подошли к ровному ледяному полю и выгрузили на него самолет. Погода улыбается предстоящему полету. Солнце чуть-чуть пригревает, и это хорошо, так как снег на поверхности льда достаточно плотный и не тает.
[172]
себе представить. Но результаты разведки оказались неблагоприятными для дальнейшего продвижения вперед. Те разводья, которые видел вчера помощник начальника экспедиции Лавров, теперь исчезли, сомкнулись. Дует норд-ост, неблагоприятный для нас ветер.
24 июня. Возможности продвигаться дальше ледоколом исчерпаны. Значит, надо лететь. Сегодня Бабушкин
[173]
Вскоре после того, как Бабушкин вылетел, все вокруг нас было закрыто сплошным туманом. От самолета нет никаких известий. Каждые пятнадцать минут вахтенный радист судовой станции безуспешно посылает в ледяную даль позывные знаки самолета. От Бабушкина никакого ответа.
Я полагаю, что Бабушкин сел, будучи прижат туманом к земле, и пережидает, пока туман рассеется. Продуктов и запаса патронов, я думаю, у них более или менее достаточно. Правда, погода ничего хорошего не предвещает...
25 июня. Туман понемногу рассеивается. На севере горизонт почти совсем прояснился. Думаю, что скоро наши должны вернуться.
Так и оказалось. Примерно в 3 часа дня Бабушкин благополучно подрулил почти к самому борту „Малыгина". Как я и предполагал, ему пришлось выжидать тумана в двадцати минутах полета от нас. С жадностью мы выслушиваем рассказы Бабушкина, его бортмеханика Грошева и кино-оператора Валентэя. Последнему с самого начала никак не удавалось настроить радиоприемник самолета. То вольтметр, то амперометр отказываются работать под его неопытными руками. Боясь сжечь лампы приемника, Валентэй выключил его, свернул антенну, и вследствие этого самолет тридцать шесть часов был оторван от своей базы — „Малыгина", а Валентэй стал делать свое
|174]
Только мы успокоились, не успели вдоволь наговориться с Бабушкиным и его спутниками, как на ледоколе началась суматоха и возня:
— Медведь! Медведь!
С левого борта, в шагах сорока от нас, двигался большой белый медведь. Я быстро сбегал в свою каюту за винтовкой, нацелился с палубы и ранил медведя в ногу. Кругом шум, крики, пальба — ничего не разберешь. Понятно, медведь не стал дожидаться, пока его убьют, и, быстро повернувшись, убегал от нас. Захватив винтовку, я спустился с борта на лед и погнался за ним. Он был ранен, но все же шел довольно быстро. Остановившись, я взял прицел и ранил его вторично. Теперь медведь стал уходить медленнее, время от времени останавливаясь, чтобы зализать раны. Третья моя пуля свалила его с ног. Подбежав шагов на десять, я увидел, что медведь рычит и скребет лапами снег. Из нескольких ран сочилась кровь. Для большей уверенности я дал еще два выстрела. Пули угодили в голову. Кровь хлынула фонтаном. Медведь распростился с жизнью.
Вместе со мной был журналист Островский. Он снял с себя пояс, я — свой, мы привязали ими Мишку за лапу и потащили его волоком по снегу к кораблю. А навстречу нам уже с ледокола вызвали нарты — низкие самоедские сани. Валентэй снимал всю охоту. Нам пришлось итти льдинами, здорово подтаявшими, прыгать со льдины на льдину через небольшие озерки, переправлять через них нарты. В одном месте медведь чуть не вывалялся в прорубь. Затем провалился по пояс в воду судовой доктор Стадницкий. Мы все промокли насквозь.
Однако торжественно втащили Мишку через фальшборт на палубу. Тяжелый, пудов семь! А говорят, это еще
[175]
Когда Бабушкин возвращался с островов Карла, он заметил, что мотор не имеет уже своей настоящей силы. Он отработал свои часы, его надо сменять. У нас в запасе есть другой мотор. Придется заняться мне с механиками Грошевым и Квятковским сменой мотора. Работа будет немалая.
Весь день и вечер ушли на то, чтобы снять мотор с самолета. Возни было порядочно. Вообще смена мотора — канительная вещь, но когда это делается на пловучем льду, да еще вдобавок покрытом быстро тающим снегом, канители становится в тысячу раз больше. Досталось здорово и мне и моим двум товарищам. Правда, помощников в этой работе мы могли иметь сколько угодно. Особенно ревностно обслуживали самолет и делали все, что нужно было для лётной части, наши корреспонденты. Но они могли делать только подсобную работу.
Не мало работы было и с новым мотором. Пришлось снимать все цилиндры, чтобы вынуть из них поршни и заменить их более тяжелыми поршнями, так как в новом моторе оказались слишком легкие поршни.
Словом, льдина вокруг самолета была превращена в великолепно оборудованную авиационную мастерскую. Я думаю, вряд ли кому до нас приходилось заниматься этой работой на дрейфующей льдине, буквально погружаясь по пояс в воду.
[176]
Но это еще не означало, что самолет готов. Когда стали пробовать новый мотор, оказалось, что он не дает полного числа оборотов. Мы решили добиться этого во что бы то ни стало. Но все были измучены настолько, что нужен был хоть на несколько часов отдых.
Сегодня судовая радиостанция перехватила радио с «Читта ди - Милано": „Нобиле взят шведским аэропланом".
[177]
В двадцати — двадцати пяти милях от нас уже маячат берега острова Надежды. Полярные путешественники прозвали этот остров „Морской Лошадью".
27 июня. Сегодня с утра мы закончили, наконец, работу над мотором. Сменили карбюратор, опробовали мотор. В 4 часа дня Бабушкин вылетел для пробы мотора. После него летал я в район острова Надежды. Затем был третий пробный полет. Все три полета продолжались около четырех часов. Мы добились четкой работы нового мотора, полного числа оборотов.
Решено было, что вечером Бабушкин вылетит на остров Фойн.
Но совершенно неожиданно для нас, когда в 10 часов вечера Бабушкин, готовый к полету, вышел, чтобы садиться в аппарат, крылья нашей экспедиции оказались подрезанными.
Еще пятнадцать минут назад, когда мы кончали наливать баки бензином и ставили последний запасный бидон в багажное отделение самолета, погода была ясная. Только слоистые облака покрывали небо, и с юга медленно надвигалась на нас узкая черная полоска тумана. Прошло, повторяю, только пятнадцать минут. Бабушкин вышел на льдину, глянул вокруг себя. Густой непроницаемый туман окружал нас. Зюйд-вест быстро гнал его на север, и еще через пятнадцать-двадцать минут с ледокола уже не видно было самолета, стоявшего от нас шагах в пятидесяти.
Туман подрезал крылья экспедиции. Мы осуждены на вынужденное бездействие. Кто знает, сколько дней это может продлиться?
[178]
29 июня. Уже вторые сутки, как мы бездействуем. Когда снимался мотор и делалось все, что зависит от людей, чтобы ускорить полет спасения, мы действовали, мы надеялись, мы знали, что идет подготовка к полету. Теперь подготовки нет, есть только туман, который начинает казаться безнадежным, постоянным, непроходящим. Начальник экспедиции, профессор Визе, говорит, что в этих широтах восемьдесят процентов дней бывают такие, как сегодня. Солнце не в силах побороть толщу тумана. Крупными горошинами падает сверху град. Куда полетишь, когда в двадцати шагах нельзя различить предмет? И никто не может предсказать заранее, будет ли туман и когда он разредится, откуда появится, и в какую сторону его отнесет.
30 июня. Пасмурно, туман, снег. Серое безрадостное небо. Вчера к концу дня, чуть только прояснилось, Бабушкин вылетел на остров Фойн. Казалось, что лучшей погоды, чем та, которая была в этот момент, мы не дождемся, и мы еще надеялись, что Бабушкину удастся подняться выше облаков, выйти из полосы тумана, а дальше он будет иметь ясную погоду. На этот раз, кроме Бабушкина и Грошева, на борту самолета радист Фоминых. Они взяли с собой продовольствие на семь дней. Это был, собственно, голодный паек, рассчитанный на то, чтобы люди в случае вынужденной посадки могли продержаться несколько дней. В общем из расчета на семь дней на троих Бабушкин взял с собой пять банок мясных консервов, два кило рулета, два кило тушеного мяса, пятнадцать штук крутых яиц, полкило топленого масла, кило сахару, немного чаю, кило шоколада и три кило белых сухарей.
[179]
С тех пор, как вылетел Бабушкин, в погоде произошли большие изменения. Сегодня с утра на глазах стал портиться наш аэродром. Лед подтаивал, на поверхности образовались крупные озерки.
1 июля. Мы условились с Бабушкиным, что, если позволят льды, ледокол будет продвигаться к северу, по направлению к островам Карла. До сих пор Бабушкин не вернулся, а нас вместе со льдами гонит восточным и юго-восточным ветром на запад, все ближе к острову Надежде.
2 июля. Ветер крепчает с каждым часом. Сейчас сила ветра около десяти баллов. Кругом нас со страшным шумом разбиваются друг о друга льдины. Нагроможденные глыбами ледяные поля напирают на „Малыгин". Нас несет вместе со льдом. Пространства чистой воды, образуемые течениями, моментально закрываются льдом, пришедшим на смену тому, который был только что отодвинут. С левого борта, километрах в трех, видны два айсберга, два колоссальных ледяных утеса. Нас несет на них. Уже остров Надежда от нас в двух-трех милях. Верхушка его закрыта туманом. Машина ледокола в получасовой готовности.
Мы знаем по английской лоции, что приближаться к острову Надежде ближе, чем на десять миль, нельзя. Это гибельный остров. Мы видим, что, чем ближе к острову,
[180]
красивы и великолепны, как опасны для горсточки людей, случайно очутившихся в такой близости от них. Надо уходить, уходить во что бы то ни стало. Но пока что это не в наших силах. Ни к чему отчаянные попытки.
[181]
3 июля. От Бабушкина никаких известий. А льды и ветры делают с ледоколом, что хотят. Уже остров Надежда в двух милях от нас. Ледяные поля, окружающие нас, взломаны и движутся в различных направлениях. Слева показался третий айсберг.
Прочь от проклятого острова! Потрескивая всеми своими частями, „Малыгин“ силою всех машин, из всей мочи старается уйти от места, где гибнут корабли.
Отдаем штурмтросы. В 2 часа дня движение льдов немного помогает. Мы отходим немного от острова. Все это, понятно, не уменьшает опасений, и настроение участников экспедиции ниже среднего, тем более, что третьи сутки нет никаких известий от Бабушкина. Я лично думаю, что Бабушкин пережидает туман, сидя на площадке ледяного поля. У нас шторм, из-за которого мы вынуждены дрейфовать вместе со льдами. А по предсказанию нашего метеоролога Лорис-Меликова, на некотором расстоянии от нас шторм значительно слабее.
На всякий случай приготовлены шлюпки, на которые мы высадимся, если ледокол будет опрокинут. Человек в этом положении бессилен. Я лично предпочитаю спать. Если „Малыгин" будет терпеть аварию, то я, надеюсь, успею выспаться.
4 июля. Сегодня утром проснулся от шума и треска льдин. Мы двинулись вперед. Снова отчаянная попытка, снова — „стоп“. Итти невозможно. Только случаем сегодня, в 7 часов утра, нас пронесло между двумя айсбергами. И хорошо, что пронесло! Если бы не случайно изменившееся течение, плохо было бы малыгинцам. Но — пронесло. К середине дня мы уже стояли по траверсу острова Надежды в двух милях от него, ближе к северной оконечности. К вечеру ветер стих, туман стал расходиться.
[182]
Все может быть с летчиком, когда он, отрываясь от земли, не знает места посадки. Как морской летчик, я это сознаю, пожалуй, лучше всех наших, которые волнуются все больше и больше о судьбе Бабушкина. Я думаю, что Бабушкин был застигнут туманом и ледяным штормом. Нам нужно выждать сутки после того, как совершенно прояснится. А если Бабушкин и тогда не вернется, надо двигаться к островам Карла, забирать Бабушкина, его спутников и самолет.
Погода уже почти хорошая. Мои предположения оказались верными. В 6 часов утра мы услышали шум пропеллера.
Несколько человек побежали с ледокола на лед, чтобы указать Бабушкину место для посадки. Опасаясь „капота", Бабушкин несколько раз прокружился над новым аэродромом и спустился как раз в том месте, откуда я махал ему руками, и где была постлана наша буква Т. Но подрулить так близко к ледоколу, как делал это Ба5ушкнн при своей прежней посадке, на этот раз не удалось. Самолет пришлось оставить в ста пятидесяти шагах от ледокола. То-то будет теперь работы, когда придется брать машину на борт!
5 июля. Остров Надежда угрюмо высится каменной громадной грядой. Верхняя часть его покрыта снегом. Теперь виден уже весь остров. Он тянется на шестнадцать миль с юга на север.
Мы меняем несколько маршрутов. Мы должны выйти снова на кромку льда, пройти вдоль нее на восток до
[183]
6 и 7 июля. Мы идем по местам, где никогда не плавало ни одно судно. Глубины в этих местах никем не измерены. Известно только, что в этом районе попадаются иногда так называемые „сахарные головы", остроконечные скалы. Ясно, что соседство таких „голов" предвещает мало приятного. Лед портится. Теперь толщина льда около одного метра, а поверхность представляет собой жидкий протаявший снег. Идем зигзагообразными курсами, продвигаясь к островам Карла. До них еще около пятидесяти миль. Время от времени останавливаемся, не в силах избавиться от объятий ледяных полей. Полетов нет. Продолжительные стоянки „Малыгина" начинают приедаться обитателям его, плавание становится скучным и однообразным. Впрочем, мы, летчики, продолжаем работать. Сегодня сменили глушитель у мотора, починили сломавшуюся при последней погрузке подножку, чиним лыжи.
Сегодня, когда наш боцман сделал очередной осмотр ледокола, он обнаружил во внутренней части корабля много повреждений. Хорошо, что еще целы винт и руль. Благодаря тому, что они расположены низко, „Малыгин" спасается от весьма неприятных последствий плавания во льдах.
8 июля. Сегодня — воскресенье. Которое уже воскресенье проходит во льдах — и ничем не отличается от других дней. Впрочем, сегодня ели медвежатину с приправой из лука, огурцов и картофеля. Это — остатки медвежатины, которую привез с собой в ведре Бабушкин. Симпатичная еда! Впрочем, некоторые едят медвежатину не потому, что это вкусно, а скорее для одного сознания, что, мол, ел настоящее медвежье мясо.
[184]
9 июля. Сегодня третий день невероятного напряжения. Изо всех сил „Малыгин" выбивается, рвется, чтоб выйти, освободиться от сжавших его ледяных полей. Вчера мы уже были в двадцати — двадцати пяти милях от острова короля Карла. Вот досада! Двигаться дальше нет толку, Очень уж крепки льды.
[185]
Пока эти повреждения не так серьезны. Но если каждое форсирование льда будет сопровождаться такими потерями, то нам не поздоровится.
10 июля. Люди на материке уверены в том, что жизнь во льдах скучна и однообразна. Я не могу этого сказать про жизнь на „Малыгине”. Здесь один час не похож на другой. Не говоря уже о том, что хотя природа и метеорологические условия в общем и однообразны, но все же каждое, даже малейшее изменение в них отзывается на ходе судна и на работе экспедиции, — мы все ни одной минуты не остаемся без дела. Лишь в редкие свободные часы мы забавляемся традиционной игрой моряков в козла (домино) или музыкой — кто во что горазд: кто на мандолине, кто на гитаре, кто на балалайке.
Без работы, вернее — без движения, нельзя оставаться ни одной минуты. Если вы проспали положенные для вашего организма часы, но вас еще клонит ко сну, — в полярных странах это плохой признак. Это признак надвигающейся на вас цынги. Впрочем, мнения полярных исследователей на этот счет довольно разноречивы. Одни утверждают, что цынга — неизбежная болезнь в полярных условиях, другие говорят, что если нормально питаться и двигаться, то организм может предупредить появление цынги. Мы питаемся нормально. Пока хватает мяса, овощей и сушеных фруктов. Из всего этого наш великолепный повар Пелевин приготовляет вкусные блюда, которым иной раз можно было бы позавидовать и на берегу. В движениях же, в физической работе при желании, конечно, недостатка тоже не будет. Самое скверное — это
[186]
Среди участников экспедиции еще нет таких случаев. Все мы здоровы, бодры, полны одной идеей — двигаться вперед на север, все мы работаем столько, сколько требуют условия. Но, как всегда бывает, когда много различных людей, у одних настроение более пессимистическое, чем у других. Двое-трое из нас поддаются сонливости. Этих товарищей можно видеть иногда засыпающими у стола в кают-компании. Это дурной признак. Мы чуть ли не насильно заставляем их подниматься и двигаться до тех пор, пока они устанут по-настоящему — тогда можно ложиться спать.
Регулярно на „Малыгине" ведется общественная и партийная работа. Оторванные от культурной жизни, от материка, где, мы знаем, бьет ключом общественная работа от Москвы, где уже наверное на-днях начнется конгресс Коминтерна, мы лишены возможности получать какие-либо, хотя бы скудные сведения. Единственная законченная информация из Москвы — это было случайно перехваченное радио о том, что защитники пяти приговоренных к расстрелу по шахтинскому делу подали в Президиум ВЦИК ходатайство о помиловании. Отсюда мы узнали, что по шахтинскому делу пятеро приговорены к расстрелу. И это было все за пятьдесят дней плавания.
Чем мы заполняли этот существенный пробел нашего быта во льдах? У нас есть довольно солидные библиотеки: одна — судовая, другая — экспедиционная. Большов количество книг захватили с собой наши журналисты. Кроме того, на досуге приходится спешно пополнять свои знания в области полярных стран. Это одно. Затем, два раза в неделю устраиваются заседания ячейки.
[187]
Замечательные люди на „Малыгине”. Здесь соединились старые, матерые моряки с учеными, авиаторами, журналистами и литераторами. А в лице кино-оператора Совкино Валентэя мы имеем занимательного рассказчика. Понятно, не обходится без шуток и анекдотов, которые несколько скрашивают жизнь на судне.
Мы выпустили вместе с командой большую стенную газету „Во Льдах". Здесь есть все, что может интересовать матроса в плавании и каждого участника экспедиции. Здесь есть и обычные для наших газет разоблачительные материалы. Особенно досталось судовому врачу Стадницкому за то, что он не соблюдает часов приема. Впрочем, здесь больше виноват его громкий голос, который, когда он говорит, раздается на большое расстояние и часто мешает спать...
11 июля. Итак, мы вблизи островов Карла. Тех самых, где у нас уже есть бензинная база. А от места нахождения группы Вильери мы примерно в двухстах милях, то-есть в расстоянии одного полета. Когда туман поднимается немножко от поверхности, мы можем разглядеть контуры островов. На горах, из которых состоят эти острова, много снега, особенно с востока. Относительно
[188]
Наш синоптик предсказывает ухудшение погоды и дождь. Впрочем, сегодня туман немножко разошелся, погода довольно удовлетворительная. У меня большое желание полетать и как можно больше. В 2 часа 15 минут погода позволила, наконец, Бабушкину снова лететь на непосредственные розыски группы Нобиле. Сборы продолжались недолго. Летели Бабушкин, Грошев и радист-коротковолновик Плевако. На этот раз мы погрузили на самолет удвоенные против прежних запасы продуктов.
Я опасался, удастся ли Бабушкину оторваться на этот раз. Лыжи буквально зачерпывали воду. Вода брызгала через щит в лицо пилоту и бортмеханику. Отрулив на расстояние около ста пятидесяти метров от „Малыгина" и повернув на 180°, Бабушкин все же получил возможность стартовать, при чем взлет был сделан в направлении ледокола.
Мы расположились поужинать и в это время узнали о том, что Чухновский, вылетев с „Красина" и встретив туман, возвратился обратно, при спуске увидел людей на льду, а сам, снизившись, потерпел аварию.
Вскоре вернулся и Бабушкин. Он отлетел только шестьдесят километров от ледокола, как нагнал уходивший от самолета туман. Впереди все пространство было занято этим туманом. Чтобы точно проверить, нет ли где возможности прорваться сквозь туман, Бабушкин пролетел еще пятнадцать километров. Теперь самолет был
[189]
Не мало времени прошло, пока Бабушкин окончательно убедился в том, что прорваться нет никакой возможности. К тому же он рисковал потерять всякую ориентировку: находившиеся поблизости берега острова Карла также были скрыты туманом, а сзади новая черная полоса его настигала самолет. Оставалось только вернуться обратно.
Но здесь Бабушкин окончательно потерял всякую видимость и ориентировку. Он знал свой путь только по хронометру и компасу, за которыми приходилось неотступно следить. Единственный путь, чтобы сохранить самолет и самому из спасителя не превратиться в спасаемого, был — вернуться к ледоколу. Отсчитав по времени минуты, когда он должен был подлетать к „Малыгину", Бабушкин нырнул под туман к воде и стал снижаться. На момент в узком просвете тумана показались контуры ледокола. Но сейчас же он снова исчез из виду. Это было не более, чем в пяти-восьми километрах. Бабушкин засек в памяти направление, в котором он увидел ледокол, и нырнул под туман с девятисот метров до трехсот, а затем с трехсот до ста метров. Тогда сразу открылась видимость, а через десять-пятнадцать минут он снизился.
Возвращение Бабушкина на этот раз было печальным. Сейчас же после посадки мы осмотрели лыжи. Этот полет оказался для них роковым. Бока лыж были порезаны, внутри сломаны пять шпангоутов. В правой лыже на днище, в местах скрепления кабанчиков, был облом.
Можно ли подниматься с таких лыж? Я думаю, что можно, но для этого надо иметь не такие аэродромы, какие у нас были до сих пор. А надежды на ровные ледяные поля очень и очень мало.
Не теряя ни минуты, мы пробуем починить лыжи.
В ход пускаются все средства, какими мы только
[190]
Последний раз редактировалось ББК-10 01 Декабрь 2016 21:18, всего редактировалось 1 раз.
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сергеев Г. И. (?-?)
ББК-10 » 01 Декабрь 2016 21:18
12 июля. Ровно месяц, как мы отплыли из Архангельска. О Чухновском известно, что он сидит на припае, где-то около мыса Платтена. Авария произошла во время посадки, повидимому, потому, что не хватило места для разгона машины, и аппарат до полной остановки уткнулся в торос.
В 12 часов дня начальник экспедиции „Красина", профессор Самойлович передал через радиостанцию „Малыгина" такую телеграмму на имя Комитета по спасению „Италии":
„Счастлив донести: сегодня в 6 часов 40 минут на широте 80° 39' и долготе 26° 7' спасены два участника итальянской экспедиции — Цаппи и Мариано из группы Мальмгрена. Мальмгрен скончался на льду у острова Брока месяц назад. Обессиленный, он не мог продолжать свой путь. Итальянцы сняты с небольшого тороса среди битого пловучего льда. Они тринадцать суток ничего не ели. Чухновский, их обнаруживший, дал возможность их найти. Благодаря хорошей видимости обнаружили человеческую фигуру на торосе за три мили, другой лежал на льду. Мариано отморозил правую ногу, не мог итти. Цаппи совершенно здоров. Оба бодры, счастливы, приносят горячую благодарность Комитету. Идем к группе Вильери. Самойлович".
13 июля. „Красин" делает дела. Вчера же вечером мы узнали, что спасена группа Вильери, и что ледокол движется к мысу Платтену, чтобы забрать группу некоего
[191]
Мы же получили от т. Уншлихта распоряжение: учитывая запасы угля и пресной воды и возможность пользоваться самолетом, отправиться на розыски Амундсена.
Об Амундсене известно только, что он вылетел на машине „Латам" из Тромсе в направлении острова Фойна. Он вылетел 16 июня. Аппарат может держаться в воздухе десять часов. Нет никаких сведений о том, как снаряжен Амундсен, — есть ли у него аварийная мачта, сколько с собой запасов продовольствия, оружия, патронов, теплой одежды. Возможны ли какие-либо розыски при таких условиях? Я лично мало сомневаюсь в гибели Амундсена, но, конечно, рассуждать теперь не приходится. Но раз мы находимся так близко от мест, где могла произойти авария, мы должны его разыскивать.
Мы делаем последнюю отчаянную попытку пробраться на север. Теперь с лыж не придется подниматься. Нужно будет ставить самолет на поплавки, так как у юго-восточной части Шпицбергена вряд ли мы можем встретить ровные ледяные поля. Лед, конечно, имеется, но в разбитом виде.
Я предварительно обдумываю все, что связано с предстоящими полетами на поплавках. Я считаю, что, когда мы подойдем в район юго-восточной части Шпицбергена, надо будет, прежде всего, найти береговой припай, чтобы иметь место для спуска самолета с „Малыгина" на лед. Специальных приспособлений для установки самолета на поплавки у нас нет, и полагаю, не мало будет затруднений и не мало уйдет времени на то, чтобы снять самолет с колес и поставить на поплавки. При такой перемене нужна полная смена шасси и установка новых стоек. Только после того, как мы поставим самолет на поплавки, можно будет столкнуть с припая на воду.
[192]
14 июля. Сегодня, в 1 час ночи, „Малыгин" взял курс на юг, чтобы, обойдя кромку льда, снова встать на норд и двигаться по траверсу островов Карла. Теперь они лежат от нас в сорока милях на запад. За четыре часа удалось выйти в разводья и пройти по основному курсу восемь-девять миль. К утру мы уже почти перевалили за семьдесят девятый градус северной широты. Но „Малыгин" уткнулся носом в небольшую перемычку толстого льда, такого, какого мы до сих пор почти не встречали. Надо сказать, что вообще в тех местах, где мы сейчас находимся, ни одного корабля до нас не было, а если и были, то много десятков лет назад. Может быть, древние норманны, или скандинавы, когда-то плавали здесь, но они нам ничего, никаких следов не оставили...
В распоряжении „Малыгина" еще трое-четверо суток. Когда пройдет этот срок, нам нужно будет пробиваться назад, ибо мы можем остаться без угля и пресной воды и застрять во льдах. В данный момент искусный ледовый мореплаватель, второй штурман Александр Петрович Тарунин, занят тем, что пробивает перемычку, идя переменными ходами. Александр Петрович утверждает, что нужно итти полным ходом и тогда можно „взять“ перемычку. Но полным ходом в тяжелых льдах итти опасно: можно повредить корабль. Это хорошо знает еще более опытный, к тому же осторожный моряк — наш капитан Чертков. Он не велит давать полный ход в тяжелых льдах. Он требует сохранения судна во что бы то ни стало. И я думаю, он прав. Ибо что собою будет предоставлять горсточка людей на поломанном корабле, затертом во льдах? Снова и снова мы переживаем часы и
[193]
Итак, мы все же пробуем прорваться сквозь перемычку. Я подсчитал, что „Малыгин" силою всех своих машин двадцать пять раз наскакивал в течение одного-двух часов на эту перемычку, при чем много раз, быть может, больше, чем казалось нужным капитану Черткову, второй штурман давал по телеграфу в машину команду: „Полный, вперед". В одну из этих минут вылез из своей каюты сердитый капитан. На нем была надета масса всякой теплой одежды и сверх нее — теплое непромокаемое английское „робо" на меху, с большим круглым воротником. Меховые рукавицы свисали на шнурке через шею. На ногах — невероятных размеров английские непромокаемые парусиновые башмаки. Он прошелся по мостику, посмотрел на компас, огляделся вокруг, подошел к вахтенному начальнику и обратился к нему со следующей краткой, но внушительной речью:
— Вачман, бросьте это дело! Вы мне корабль поломаете. Все равно пальцем березу не перешибешь.
На самом деле, казалось, что перемычка и невелика, с четверть мили, а может, и того меньше, и близко за перемычкой видны новые разводья, которые дали бы нам возможность снова продвигаться вперед, но эта перемычка состоит из льда такой толщины, что дальше ломать его бессмысленно. Дует норд, и нас несет вместе со льдом, который мы пытаемся прошибить, как раз в обратную сторону.
Вчера мы узнали о полной реабилитации нашего радиолюбительства, и в частности радиолюбителя-коротковолновика Шмидта из Обдорска. В свое время, в двадцатых числах мая, когда дирижабль „Италия" потерял связь по радио с миром, коротковолновики всего мира — и, конечно,
[194]
В это время, как известно, в Москве была получена телеграмма от коротковолновика Шмидта из Обдорска о том, что он слышал позывные сигналы „Италии", сообщавшие якобы, что дирижабль терпит аварию где-то у острова Моффена, у Земли Франца-Иосифа. Вначале и предполагалось послать нашу экспедицию к этому острову. Но впоследствии это сообщение о местонахождении дирижабля было опровергнуто, так как Нобиле удалось связаться с „Читта ди-Милано" и сообщить подробные сведения об аварии и о том, что остатки дирижабля находятся у мыса Лей-Смита.
Получался как будто большой конфуз для нашего радиолюбительства. Казалось, что т. Шмидт из Обдорска вместе с его сообщением о том, что он слышал „Италию", здорово скомпрометирован. И вот вчера мы узнали, что последним из группы Вильери, спасенной „Красиным", из палатки вышел радист Бьяджи. Он задержался в палатке, так как посылал миру — всем, всем, всем — сообщение, что это его последнее радио со льдины, что группа Вильери спасена советским ледоколом. И первыми его словами, когда он по парадному трапу взошел на ледокол, было подтверждение, что первым, с кем ему удалось связаться, был действительно наш коротковолновик, радиолюбитель Шмидт. Мы радуемся вдвойне. Получается, что первыми узнали об аварии „Италии" советские радиолюбители, и первыми спасли людей советские ледоколы.
[195]
17 июля. Только сегодня раздвинувшиеся льдины позволили нам по-настоящему выбираться к кромке льда. Кстати, стоит великолепный яркий солнечный день. Давно не знали мы таких дней, с самого острова Надежды. Сначала осторожно, бочком пробираясь между льдинами, проталкивал себе дорогу наш ледокол. Затем все смелее и смелее, прибавляя ходу, мы выбрались в область крупно расколотого льда, предвестника близкой кромки. И, наконец. к 11 часам ночи, при ослепительных лучах полуночного солнца, мы увидели ее — так долго жданную кромку.
На наших глазах льдины делались все реже и реже, и, наконец, мы выбрались на чистую воду. Сегодня ровно тридцать дней, как мы впервые вошли в лед. За это время от таяния льдов кромка отодвинулась по крайней мере миль на пятьдесят севернее того места, где мы ее нашли, когда первоначально входили во льды.
Не сладко жилось нам во льдах. Нас преследовали одна га другой неудачи. Но признаться с какою-то грустью покидаешь места, к которым мы уже все успели привыкнуть. Уже не слышно более знакомого шума и ударов льда о борта „Малыгина"; легкая мертвая зыбь на море.
18 июля. Мы идем курсом на зюйд-вест вдоль кромки льда. Мы должны обогнуть остров Надежду с юга и войти в Сторфиорд, на юго-востоке Шпицбергена. Для этого надо пройти двести сорок миль. В Сторфиорде, принимая во внимание наши запасы угля и воды, мы могли пробыть не более семи дней.
[196]
21 июля. Беспрерывно наши ученые — начальник экспедиции, профессор Визе, его помощники — гидролог Лавров и метеоролог Лорис-Меликов производят гидрологические измерения.
22 июля. Мы выясняем возможность выгрузить здесь самолет на поплавки. Но этой возможности нет: кругом нас не сплошные поля льда, а крупные расколотые льдины. Быть может, через неделю-другую здесь и будет чистая вода, но ведь до тех пор продержаться мы не сможем: не хватит ни угля, ни пресной воды.
Тайна Амундсена остается для вас неразгаданной, как, быть может, и останется для многих других... Мы должны возвращаться в Архангельск.
Для дальнейшего изучения вопроса о том, можно ли пользоваться самолетом в Арктике, работа, проделанная экспедицией „Малыгина" и ее летной частью, будет иметь исключительно важное значение. Ни один из летчиков в мире не сделал в Арктике столько полетов, как Бабушкин. Пятнадцать полетов, пятнадцать подъемов и посадок — с дрейфующего льда и на дрейфующий лед — такого стажа не знает за собой ни один из летчиков, летавших
[197]
[198]
Последний раз редактировалось ББК-10 02 Декабрь 2016 09:53, всего редактировалось 2 раз(а).
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сергеев Г. И. (?-?)
Юрий Клименко » 01 Декабрь 2016 22:22
Уважаемый ББК-10,а этот материал о лётчиках с "Малыгина" Вам известен? http://geolmarshrut.ru/antologiya/?ELEMENT_ID=683
- Юрий Клименко
- Сообщения: 1566
- Зарегистрирован: 07 Январь 2012 00:04
Сергеев Г. И. (?-?)
ББК-10 » 02 Декабрь 2016 08:55
Уважаемый ББК-10,а этот материал о лётчиках с "Малыгина" Вам известен?
Да, разумеется. Это издание в формате PDF было выложено уважаемым коллегой fisch1 в теме Бабушкин Михаил Сергеевич (1893-1938) со ссылкой на указанный Вами сайт "Антология экспедиционного очерка".
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сергеев Г. И. (?-?)
semirek18 » 07 Декабрь 2016 16:17
Уважаемые коллеги!А как насчет второго ордена Трудового Красного Знамени за плавание на "Сибирякове" в 1932.Там указано-Сергеев Г И -старший морской летчик.В Постановлении под №33.Это он или нет?С уважением Семирек
- semirek18
- Сообщения: 25
- Зарегистрирован: 23 Май 2015 09:38
Сергеев Г. И. (?-?)
semirek18 » 09 Декабрь 2016 14:38
Уважаемые коллеги! Спешу сообщить.что от "Друзей ледокола "Красин" получил копию газеты Известия за 9 и 10 октября с Приказом военноВоздушным силам РККА от 8 октября 1928г. №201 о награждении летчиков-участников спасательной экспедиции "Красина" и "Малыгина" с полными именами и отчествами.Мл.летчик N отряда Сергеев Глеб Ильич,ст.техник N авиаотряда Федотов Владимир Михайлович.Остальные вопросы-тот ли Сергеев Г И участвовал в плавании на "Сибирякове" и был награжден Орденом Трудового Красного Знамени( т.е. вторым орденом?!) или нет? и относительно участия и награждения Федотова В М -спасение челюскинцев.С уважением Семирек
- semirek18
- Сообщения: 25
- Зарегистрирован: 23 Май 2015 09:38
Сергеев Г. И. (1902-1942)
ББК-10 » 09 Декабрь 2016 15:14
semirek18 пишет:Мл.летчик N отряда Сергеев Глеб Ильич
Совершенно верно
Из запроса в архив:
Сергеев Г. И., морской летчик. В 1928 г. принимал участие в экспедиции по спасению экипажа дирижабля "Италия" на ледокольном пароходе "Малыгин" в качестве морского летчика. Постановлением Президиума ЦИК СССР за участие в экспедиции награжден орденом Трудового Красного Знамени (1928 г.).
Во всех литературных источниках об экспедиции, указаны только инициалы летчика Сергеева.
Предположительно, речь может идти о СЕРГЕЕВЕ Глебе Ильиче, 1902 г.р.
В ОБД "Мемориал" имеются документы содержащие следующую информацию о нем:
Сергеев Глеб Ильич, 1902 г.р., в/инженер 1 ранга, и.д. нач. кафедры авиации, ком. авиа. фак-та ВМА им. Ворошилова.
Военная школа морских летчиков в 1926 г.
Член ВКП(б) с 1929 г. Служащий. Уволен 08.04.1942 (за смертью - умер), приказ К.У. № 070.
(ЦВМА ф.3, оп.1, д.19, л.250)
В/госпиталь № 1589. Сергеев Глеб Ильич, ВМФ, в/инженер 1 ранга, член ВКП(б), 1902 г.р. Диагноз 25.02.1942 г. абсцесс левого легкого. Умер 27.03.1942 г. от гангрены левого легкого.
Похоронен: г. Астрахань, русское кладб., мог.140.
Жена: Сергеева Анастасия Федоровна, г. Молотов, Набережная, 3, кв.2. (ЦАМО ф.58, оп.818883, д.52 и д.1038)
Во всех литературных источниках об экспедиции, указаны только инициалы летчика Сергеева.
Предположительно, речь может идти о СЕРГЕЕВЕ Глебе Ильиче, 1902 г.р.
В ОБД "Мемориал" имеются документы содержащие следующую информацию о нем:
Сергеев Глеб Ильич, 1902 г.р., в/инженер 1 ранга, и.д. нач. кафедры авиации, ком. авиа. фак-та ВМА им. Ворошилова.
Военная школа морских летчиков в 1926 г.
Член ВКП(б) с 1929 г. Служащий. Уволен 08.04.1942 (за смертью - умер), приказ К.У. № 070.
(ЦВМА ф.3, оп.1, д.19, л.250)
В/госпиталь № 1589. Сергеев Глеб Ильич, ВМФ, в/инженер 1 ранга, член ВКП(б), 1902 г.р. Диагноз 25.02.1942 г. абсцесс левого легкого. Умер 27.03.1942 г. от гангрены левого легкого.
Похоронен: г. Астрахань, русское кладб., мог.140.
Жена: Сергеева Анастасия Федоровна, г. Молотов, Набережная, 3, кв.2. (ЦАМО ф.58, оп.818883, д.52 и д.1038)
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сергеев Г. И. (?-?)
ББК-10 » 09 Декабрь 2016 19:01
semirek18 пишет:Уважаемые коллеги! ...
Остальные вопросы-тот ли Сергеев Г И участвовал в плавании на "Сибирякове" и был награжден Орденом Трудового Красного Знамени( т.е. вторым орденом?!) или нет? и относительно участия и награждения Федотова В М -спасение челюскинцев.С уважением Семирек
Уважаемый Семирек!
Состав экспедиции на "Сибирякове" известен.
Летчика Сергеева Г.И. в нем нет.
В газетной вырезке о награждении, от коллеги Дмитрия Крючкова, фамилии Сергеева Г. И. тоже нет.
Самолет летчика Иванова И. К. (аэронавигатор Раппопорт, механик Плешаков), планировавшийся к участию в экспедиции, до "Сибирякова" не долетел, потерпел аварию и утонул в Белом море.
Про все это написано в книгах Визе и Громова.
Ответ про участие Федотова В. М. в "челюскинской эпопее" давно лежит здесь.
Летчика Сергеева Г.И. в нем нет.
В газетной вырезке о награждении, от коллеги Дмитрия Крючкова, фамилии Сергеева Г. И. тоже нет.
Самолет летчика Иванова И. К. (аэронавигатор Раппопорт, механик Плешаков), планировавшийся к участию в экспедиции, до "Сибирякова" не долетел, потерпел аварию и утонул в Белом море.
Про все это написано в книгах Визе и Громова.
Ответ про участие Федотова В. М. в "челюскинской эпопее" давно лежит здесь.
Последний раз редактировалось ББК-10 09 Декабрь 2016 22:16, всего редактировалось 1 раз.
-
ББК-10 - Сообщения: 10180
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сообщений: 25
• Страница 1 из 2 • 1, 2
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3