Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

История высоких широт в биографиях и судьбах.

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 26 Июнь 2008 00:32

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)
гидрограф и океанограф, исследователь Арктики.

(Справка составлена по воспоминаниям Евгеновой Н. Н., дочери, и письмам Н.И. Евгенова)

1888, 15 августа. — Родился в селе Собачьи Горы Новгородской губернии.
1897–1902. — Учеба в Нарвской мужской гимназии.
1902–1908. — Учеба в Морском кадетском корпусе.
1908, май. — Произведен в корабельные гардемарины.
1908, декабрь. — Во время плавания на линкоре «Слава» участие в оказании помощи жертвам Мессинского землетрясения.
1909. — Произведен в мичманы.
1910. — Участие в экспедиции на судне «Бакан» в Баренцевом и Карском морях. Первое знакомство с Арктикой, первые гидрографические исследования.
1911. — Окончание офицерского штурманского класса.
1912. — Произведен в лейтенанты, первые самостоятельные плавания на судне «Анадырь» в Англию.
1913–1915. — Участие в гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана (СЛО); вахтенный начальник л/п «Вайгач», старший штурман л/п «Таймыра».
1915. — Участие в предварительной обработке материалов экспедиции СЛО и составлении карты «Земли Николая II», награждение орденом Святого Владимира 4-й степени за научные работы в экспедиции.
1915–1917. — Участие в боевых действиях балтийских эсминцев, строительстве батареи на мысе Церель, в Моонзундском сражении.
1916. — Избрание членом Русского географического общества.
1918–1919. — Поездка в США; работа делопроизводителем в архиве российского посольства, избрание членом Американского географического общества.
1919. — Возвращение в Россию, работа исполняющего дела начальника Геодезического отдела Комитета Северного морского пути в Омске в правительстве А. В. Колчака.
1920–1922. — Участие в первой советской арктической Усть-Ленской экспедиции, начальник партии, начальник экспедиции.
1923. — Женитьба на Наталии Николаевне Усовой.
1923–1924. — Работа на Севере, начальником гидрографической партии, начальником гидрографического отряда и командиром г/с «Азимут»; участие в строительстве первой Арктической обсерватории «Маточкин Шар».
1924. — Присуждение малой золотой медали Русского географического общества; участие в первом советском разведывательном полете в Арктике с летчиком Б. Г. Чухновским. Рождение дочери Ирины.
1925–1926. — Помощник председателя Комиссии по изучению Северного Ледовитого океана главного управления ВМС; начальник гидрографической части и ледовой разведки в Карской транспортной экспедиции.
1926–1931. — Руководство Морскими Карскими экспедициями; организация на флагмане экспедиции синоптического бюро и штаба ледовых операций.
1928. — Издание Атласов низовьев рек Лены, Оленек и бухты Тикси (в соавторстве).
1929. — Рождение сына Дмитрия.
1930. — Издание лоции Карского моря и Новой Земли.
1928–1933. — Помощник начальника Картографического сектора Гидрографического управления ВМФ.
1924–1936. — Член Полярной комиссии АН СССР (в 1936 г. комиссия ликвидирована).
1931–1937. — Научный сотрудник Государственного гидрологического института, руководство морским отделом и кадастром.
1932. — Начальник Особой Северо-Восточной экспедиции Наркомвода.
1933–1938. — Работа в Гидрографическом управлении ГУСМП заместителем начальника по науке.
1934. — Заместитель начальника по научной части экспедиции на ледоколе «Красин»; работа над лоцией острова Врангель и острова Геральд.
1935. — Руководство гидрографической частью Первой Высокоширотной экспедиции на л/п «Садко».
1937. — Присуждение ученой степени доктора географических наук.
1937–1938. — Руководство гидрографической частью в Третьей высокоширотной экспедиции, заместитель начальника во время зимовки в море Лаптевых.
1938, в ночь на 27 мая. — Арест по приезде домой в Ленинград. Обыск в доме. Одновременно с ним арестованы начальник Гидрографического управления ГУСМП П. В. Орловский, начальник сектора ГУ П. К. Хмызников, начальник сектора ГУ Е. С. Гернет и Ю. К. Петров. (Всего в управлении было арестовано 13 человек). Помещение в дом предварительного заключения (ДПЗ) на Шпалерной улице. Несколько следователей, самым «корректным» из них был Артамонов, главным истязателем – латыш Стамур.
1938, начало осени – 23 сентября. – Перевод в тюрьму «Кресты». Фабрикация дела, обвинение по ряду пунктов ст. 58. Следствие закончено.
1939,11 февраля. – Следствие продолжилось и вторично закончено.
1939, 14 июня. – На заседании выездной сессии Военного трибунала Ленинградского военного округа все подсудимые (П. В. Орловский, Н. И. Евгенов, П. К. Хмызников, Ю. К. Петров и Е. С. Гернет) заявили о лживости показаний, выбитых на следствии. Трибунал направил дело на доследование в Военную прокуратуру.
1939, конец августа. – Допрос Евгенова, на котором было запротоколировано отрицание вредительской деятельности. Содержание в ДПЗ.
1939, октябрь. – В защиту узников-ученых не побоялись выступить известные ученые: профессора А. И. Толмачев и Г. Я. Вангенгейм, академики А. Н. Крылов и Ю. М. Шокальский.
1939, декабрь. — Ознакомление с приговором Особого совещания при НКВД: 8 лет ИТЛ «за участие в антисоветской организации». Перевод в пересыльную тюрьму. Свидание с женой и дочерью.
1940, 24 января – март. – Прибытие этапом в Тавдинский лагерный пункт VI Севураллага. Работал на лесозаготовках, поранил руку, был переведен на другой участок того же лагеря (Мостовка). Письма родным в Ленинград.
1940, 27 марта. – Письмо Евгенова Верховному Прокурору СССР.
1940, начало июня. – Отправка в Севжелдорлаг Коми АССР. Прибытие в Княжпогост (ныне пос. Железнодорожный), центр строительства СЖДЛ. Работа метеорологом. Начальник управления СЖДЛ Семен Иванович Шамин.
1940, с 8 ноября. – Пребывание в лазарете совхоза «Миссью». Возвращение в Княжпогост заведующим метеостанцией.
1941, февраль. – Перевод в сельхоз- и сан-городок Межог в 120 км на северо-запад от Княжпогоста.
1941, ноябрь – 1944, ноябрь. – Командировка на Котласский Мостозавод на временную гидрологическую станцию старшим гидрометеорологом. Встреча с М. М. Ермолаевым. Солагерники В. И. Целиноткин, Б. И. Тимофеев, Г. Н. Рязанов, Н. А. Крутиковский, П. Д. Пономарев, И.А. Шанель.
1942, начало апреля. – Эвакуация из Ленинграда жены с детьми под Ярославль.
1943, начало октября. — Условно-досрочное освобождение как отличника производства, с применением статьи 39 положения о паспортах (ограничение в месте жительства). Жизнь в общежитии. Вступление в «союз рабочих строительства железных дорог и метрополитена». Написание по совету М.М. Ермолаева писем о возможности перевода на работу по специальности, например, в систему Гидрометслужбы.
1943, март. – Приезд жены с детьми. Дочь вернулась в Ярославль, где она училась в Педагогическом институте.
1944, ноябрь – 1947. — Перевод в Архангельск. Старший инженер, директор Архангельской научно-исследовательской обсерватории, старший научный сотрудник Архангельского стационара АН СССР.
1947–1951. — Профессор, заведующий кафедрой океанологии Ленинградского гидрометеорологического института.
1950–1961. — Старший научный сотрудник Ленинградского отделения Государственного океанографического института.
1953–1957. — Руководство разработкой общесоюзной и международной ледовых терминологий, составление альбома ледовых образований на морях.
1958. — Полная реабилитация.
1953–1962. — Руководство систематизацией и обработкой материалов Гидрографической экспедиции СЛО 1910–1915 гг.
1964, 13 мая. — Скончался в Ленинграде.

Именем Евгенова названы: мыс на острове Большевик, бухта в заливе Седова на восточном побережье Новой Земли.

* сведения, выходящие за рамки воспоминаний, выделены курсивом

Дополнительные сведения

Похоронен на Серафимовском кладбище.
Каждый заблуждается в меру своих возможностей.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 26 Июнь 2008 00:40

Евгенова Н. Н. Студеные вахты (воспоминания об исследователе Арктики).
– СПб. : Изд-во Санкт-Петербургского ин-та истории РАН «Нестор-история», 2006. – С. 131–145 : портр., ил.
(фрагмент)

http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=8755

Глава XI

ПРОЩАЙ, АРКТИКА. АРЕСТ

«Это безумие не может продолжаться слишком долго».
(Н. Евгенов)

В апреле 1938 года эвакуация зимовщиков, участников высокоширотной экспедиции на ледокольных судах «Садко», «Седов» и «Малыгин» закончилась. 184 человека вернулись на большую землю самолетами летчиков А. Д. Алексеева, II. Г. Головина и Г. К. Орлова без аварий. Вся операция по вывозу людей во многом напоминала, а по размаху даже превосходила «челюскинскую» эпопею*.

* Морозов С. Т. Широты и судьбы. Л.: Гидрометиздат, 1967. С. 140-150.

Зимовщики вернулись на большую землю в самый разгар «ежовщины» — времени «Большого террора», как теперь его называют. По всей стране шли аресты в самых разных слоях общества по разнарядке НКВД. Полярники также попали под жернова террора.
Николай Иванович Евгенов приехал из Красноярска в Москву 20-го мая. «Я его встречала в Москве, а не как обычно, в Ленинграде, так как не было уверенности, что он свободным до него доедет: многих арестовывали на следующий же день после их возвращения с тяжелой зимовки, — вспоминала впоследствии жена Евгенова, Наталия Николаевна. — Помню, мне очень хотелось послать телеграмму на "Садко" пока там был Николай Иванович, чтобы он постарался остаться дрейфовать еще на год. Но я понимала, что такая телеграмма или не дойдет, или будет бесполезной».
В Москве Евгеновы пробыли два дня, остановились у Старокадомских в Сытниковом переулке. Леонид Михайлович в это время работал над своей книгой об экспедиции в Северном Ледовитом океане на «Таймыре» и «Вайгаче»; весь вечер старые товарищи обсуждали и дополняли рукопись. Целиком ушел Николай Иванович в чудесные воспоминания, лишь изредка, видимо, прислушиваясь к звукам рояля, доносившимся из соседней комнаты, где музицировал сын Леонида Михайловича — композитор Михаил Старокадомский.
День провели у Н. Н. Зубова, который долго их возил на своей машине по весенней Москве и ее паркам с распустившейся, молодой, еще не запыленной листвой.
После приезда в Ленинград Николай Иванович несколько дней ходил на работу, а вечерами разбирался в своих рукописных материалах.
В ночь на 27 мая 1938 года Николай Иванович был арестован.

Вот как вспоминает эту ночь Наталия Николаевна:

«Во втором часу ночи раздался звонок. Николай Иванович открыл дверь, и в квартиру вошли атлетического сложения молодой человек в форме НКВД с офицерскими нашивками и два его помощника: один в той же форме и с двумя наганами по бокам, второй в штатском костюме. Сзади шел наш дворник, не входя в комнаты севший на табуретку в коридоре. Все мы (чекисты, Николай Иванович, моя мать, тринадцатилетняя дочка и я) молча прошли в рабочую комнату Евгенова. Не помню, сколько времени продолжался обыск; когда он кончился, было совсем светло, но ведь это было время белых ночей. Все же мне показалось, что он был не очень долгим и тщательным, т. к. ограничились одним (из трех) книжным шкафом и письменным столом. Из шкафа было взято, как я потом поняла, два томика Гейне на немецком языке с гравюрами и несколько французских и английских книг с описаниями путешествий. Из письменного стола: все письма, рукописи и записные книжки. Когда все было сложено в мешок, помощник Артамонова (я потом узнала фамилию офицера) снял со стола пишущую машинку и поставил на мешок. "Это заработок жены", — сказал вполголоса Николай Иванович. Я не заметила, ответил ли что-нибудь Артамонов, но машинку не взял»...

Почти одновременно с ним были арестованы начальник Гидрографического управления ГУСМП П. В. Орловский, начальник сектора ГУ П. К. Хмызников, начальник сектора ГУ Е. С. Гернет и Ю. К. Петров. (Всего в управлении было арестовано 13 человек).

Николай Иванович был помещен в дом предварительного заключения (ДПЗ) на Шпалерной улице. У него сменилось несколько следователей, самым корректным из них был Артамонов, главным истязателем — латыш Стамур, который сам жестоко избивал подследственных. Всю жизнь потом доставлял Николаю Ивановичу мучения искалеченный в застенках НКВД тазобедренный сустав.
Сведения об арестованных давали два раза в неделю в течение нескольких часов. Чтобы за эти часы успеть получить справку, приходилось с ночи занимать очередь. Так как от ДПЗ родственников прогоняли, то очередь скрывалась во дворах и на лестницах ближайших домов, откуда с 9 утра десятки глаз внимательно следили за дверями справочного отдела. Как только оттуда выходил человек, очередная женщина выбегала из своего укрытия и входила в двери. Канцелярская сторона дела была поставлена четко, и обычно устный ответ получали быстро: «В ДПЗ, следствие продолжается» или «Осужден на 10 лет без права переписки». (Тогда мы еще не знали, что это означает расстрел.) Лишь при переводе в другую тюрьму давали письменную справку.
Узнать о ходе следствия можно было в военной прокуратуре. Там обстановка была другая: на поданное заявление с просьбой о приеме прокурором давался очередной номерок с указанием даты и часа приема. При входе надо было раздеться, везде были до блеска начищены паркеты, в зале ожидания — откидные кресла, на стенах портреты в красивых рамах. Ответы немногим отличались от справок в ДПЗ. После недолгого перелистывания пухлого «дела» прокурор говорил: «Ваш муж уже сознался в своих преступлениях, но следствие еще не закончено».
В начале осени 1938 года Николая Ивановича перевели в «Кресты», это означало, что следствие закончено. В «Крестах» справки получать было проще: их давали ежедневно, очередь никто не разгонял.
Воспоминание о времени, проведенном под следствием и на суде, было для Николая Ивановича, видимо, крайне тяжелым, и он почти ничего о нем не рассказывал.
Более или менее подробно изложил Николай Иванович свое «дело» в письме Верховному Прокурору СССР от 27.03.40. (16 страниц рукописного текста)*.

* Подлинник письма в фонде НИЦ «Мемориал», СПб.

Стандартное обвинение по ряду пунктов ст. 58 (антисоветская организация, шпионаж) было сфабриковано на основании показаний арестованных А. Е. Ножина, работника Гидрографического управления, и А. А. Попова, бывшего главного инженера Дорожного управления, которого Николай Иванович не знал и ранее о нем даже не слышал.
Если вначале подсудимые П. В. Орловский, Н. И. Евгенов, П. К. Хмызников, Ю. К. Петров и Е. С. Гернет отрицали все обвинения в существовании мифической контрреволюционной организации в Главном управлении Главсевморпути, то после продолжительной и жестокой обработки (пыток) стали давать вымышленные показания, часто противоречивые, иногда под диктовку следователя.
Следствие было закончено 23 сентября 1938 года, затем продолжилось и вторично закончено 11 февраля 1939 года. Материалы следствия должны были быть направлены в Военную коллегию Верховного суда СССР. Однако дело было передано в Военный трибунал Ленинградского военного округа. О дне суда — выездной сессии военного трибунала — посчастливилось узнать Валентине Леонидовне Хмызниковой, жене Павла Константиновича: за два дня до суда она была на приеме у прокурора, который сообщил ей об этом. От Хмызниковой узнали это и родственники других заключенных.
В день суда жене Николая Ивановича удалось мельком увидеть мужа.
Вот как она об этом вспоминает: «Ясным прохладным утром 14 июня 1939 года жена Хмызникова, дочь Гернета и я (жена Орловского, арестованная одновременно с ним, еще не была освобождена, у Петрова в Ленинграде родственников не было) стояли под аркой Главного штаба близ дверей с надписью "Военный трибунал". Когда подъехала машина с маленьким зарешеченным окном, мы к ней быстро подошли, нас никто не отогнал.
Первым, с двумя конвоирами по бокам, вышел Орловский, страшно бледный, с остановившимся взглядом, создававшим впечатление, что он ничего перед собой не видит. Он был очень близорук, очков, конечно, не было. Орловского, по-видимому, больше других мучили во время следствия. Николай Иванович рассказывал, что после одного из допросов он вернулся с окровавленным лицом, а после другого его внесли в камеру два чекиста и бросили на пол, он был без сознания. После Орловского, также с двумя конвоирами, вышел Евгенов. Очень похудевший, его драповое пальто висело на нем мешком. Хотя он тоже был без очков, увидел меня и в ответ на мою улыбку попытался слабо улыбнуться. Больше я ничего не помню...

Нас впустили в вестибюль, где находилось несколько человек в штатском. Они куда-то уходили, опять возвращались и, когда уже стемнело и зажгли лампы под матовыми колпаками, один из них быстро откуда-то вошел и довольно громко сказал: "На доследование". После чего все ушли. Мы остались, надеясь, что арестованных вновь поведут через вестибюль, но ошиблись — их увели другим ходом».
О суде Военного трибунала, состоявшемся 14 июня 1939 года, Николай Иванович написал следующее: «На суде мы, все подсудимые, заявили о лживости наших показаний, "выбитых" на следствии. Большую часть времени суд уделил рассмотрению акта экспертной комиссии. Выводы акта и объяснения экспертов были поколеблены и разбиты... Трибунал направил дело на доследование в Военную прокуратуру, обусловив доследование назначением новой авторитетной комиссии...

Однако ничего в этом направлении сделано не было. Все доследование, касающееся лично меня, выразилось в полуторачасовом допросе... в конце августа 1939 г., на котором было запротоколировано отрицание вредительской деятельности».
В защиту Николая Ивановича в октябре 1939 года не побоялись выступить многие известные ученые: профессора А. И. Толмачев и Г. Я. Вангенгейм, академики А. Н. Крылов и Ю. М. Шокальский. Их отзывы о Евгенове были направлены в Военную прокуратуру.
Профессор Толмачев, директор северной базы Академии наук СССР, с 1923 года был связан с Николаем Ивановичем сперва работой в Северной гидрографической экспедиции, затем в Полярной комиссии Академии наук. Он отмечал, что в Полярной комиссии Евгенов принадлежал к активному ядру ее членов, которое участвовало в разрешении большинства вопросов, и его выступления служили одной из основ для заключений комиссии.
Почетный член Академии наук СССР Ю. М. Шокальский писал: «Всякое важное дело требует трех условий: основных знаний, постоянно совершенствуемых; умения прилагать их к делу, а затем честного стремления принести полную пользу тому делу, за которое человек взялся. Всеми этими тремя условиями Н. И. Евгенов обладал полностью... Он всю свою жизнь использовал, не жалея сил, на пользу своей страны и потому заслужил перед нею многого».
Академик А. Н. Крылов утверждал: «Совокупность трудов Н. И. Евгенова доставила ему почетную известность как ведущего советского гидрографа и исследователя Арктики...»
Мнения ученых были проигнорированы.

После суда Николай Иванович вновь оказался в ДПЗ. Вторичное пребывание там было гораздо спокойнее, чем первое, оно даже показалось отдыхом от тесноты скученности и смрада «Крестов».
В «Крестах» в общих камерах скапливалось до нескольких сот человек.
На допросы (кроме одного раза) не водили, позволяли читать, а библиотека, сохранившаяся с дореволюционных времен, была очень хорошая. Удалось познакомиться с несколькими интересными людьми: физиком П. И. Лукирским, хирургом Максимовичем.
В ДПЗ экс-студенты Б. В. Березкин и Д. А. Фридрихсберг оказались в одной камере с большой группой интеллигентов. Заключенные по очереди читали лекции из той области знаний, в которой были специалистами. Как вспоминал через много лет профессор, зав. кафедрой коллоидной химии в Ленинградском университете Дмитрий Александрович Фридрихсберг: «Наиболее увлекательными были лекции Николая Ивановича Евгенова... На керамзитовом полу куском известки Евгенов аккуратно вычерчивал весь путь вдоль Сибирских берегов, контуры островов и морей... После войны я приходил к нему в гости. Память моя горячо благодарна ему»*.

* Кострикова М. Г. // Полярная звезда. № 51. 15.05.1993.

В конце декабря Николай Иванович был вызван к прокурору, передавшему ему копию приговора по постановлению Особого совещания при НКВД от 23 декабря 1939 года: «8 лет исправительно-трудовых лагерей за участие в антисоветской организации».
Через несколько дней Евгенова перевели в пересыльную тюрьму. Добираться с Петроградской стороны до пересылки на Исполкомской улице, как вспоминала Наталия Николаевна, приходилось долго. Зато там раз в неделю принимали передачу, не надо было прятаться по дворам для того чтобы получить справку, а перед высылкой даже разрешили свидание. «В морозный январский день, — писала Наталия Николаевна, — мы с дочкой, неся по узлу с теплыми вещами, последний раз подошли к воротам пересыльной тюрьмы. Свидание оказалось очень коротким и почти целиком ушло на отбор из вещей, принесенных нами, тех, которые он счел необходимым с собой взять.
Выглядел Николай Иванович несколько лучше, чем летом, когда я его видела у дверей военного трибунала, и улыбка у него была уже не та, вымученная, а его всегдашняя бодрая и приветливая. Этой улыбкой он старался вселить в нас уверенность, что ни в коем случае не пробудет в лагерях 8 лет: "Это безумие не может продолжаться слишком долго!"»
Следующий период жизни Николая Ивановича Евгенова освещают его письма из лагерей.
Каждый заблуждается в меру своих возможностей.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Военная Разведка » 26 Июнь 2008 00:42

Человек и пароход
Изображение
Аватара пользователя
Военная Разведка
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 2411
Зарегистрирован: 24 Август 2007 17:17

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 26 Июнь 2008 00:56

З. Каневский. "По ледяной земле."

Из писем Н.И. Евгенова:

«Недавно прочел в газетах о награждении орденами и медалями ряда работников Гидрометслужбы, среди знакомых фамилий
встретил Н. Н. Зубова, Л. Ф. Рудовица, Вл. Ал. Березкина и др. Рад за них...

М. М. Ермолаев, работающий в Княжпогосте, недавно в числе нескольких человек получил скидку срока. Надеюсь, что в дальнейшем и мое положение может измениться, так как начальство моей работой довольно. Я здоров, хотя очень болят ноги, быстро устаю. Порядком поседел, ношу небольшую бородку... На днях видел замечательный фильм "Ленинград в борьбе". Прочел в газете, что Аксель Иванович Берг баллотируется в академики, в 1938 году мы с ним жили в "одном доме" на Литейном».

Письмо от 21 августа 1943 года

«...В день моего рождения, 55-летия, присутствовали мой старый соплаватель, приехавший из Княжпогоста, М. М. Ермолаев и инженеры — сослуживцы. Пили кофе "Здоровье" с сахаром, закусывали сыром-брынзой, затем был десерт — голубика. В подарок получил пакетик с махоркой. Но главный подарок к этому дню получил от начальства. Мне персонально (явление редкое) дали на 20 дней спец. паек — оздоровительный. Все были удивлены и, боюсь, позавидовали. Буду кое с кем делиться. Плохо, что болят ноги, иногда едва их волочишь... Прочел в зоне две лекции об Арктике, ранее это не практиковалось...»

В начале октября произошло радостное событие. Николай Иванович был условно досрочно освобожден как отличник производства, с применением статьи 39 положения о паспортах (ограничен в месте жительства), и стал вольнонаемным."


Это же про Михаила Михайловича Ермолаева!
Каждый заблуждается в меру своих возможностей.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Иван Кукушкин » 26 Июнь 2008 03:50

Военная Разведка пишет:Человек и пароход
[url]http://keep4u.ru/imgs/s/080625/a0/a058d1803769f65105.jpg[/url]

А штемпель СГ вроде тоже был?
Спасём нашу «Арктику»! arktika.polarpost.ru
Аватара пользователя
Иван Кукушкин
 
Сообщения: 11076
Зарегистрирован: 17 Июнь 2007 05:52
Откуда: Нижний Новгород

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Военная Разведка » 26 Июнь 2008 03:55

Точно был :)
 шсг.jpg
Аватара пользователя
Военная Разведка
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 2411
Зарегистрирован: 24 Август 2007 17:17

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Иван Кукушкин » 26 Июнь 2008 04:33

Во, теперь кажется все известные вещи есть.
Хорошо :)
Спасём нашу «Арктику»! arktika.polarpost.ru
Аватара пользователя
Иван Кукушкин
 
Сообщения: 11076
Зарегистрирован: 17 Июнь 2007 05:52
Откуда: Нижний Новгород

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Иван Кукушкин » 26 Июнь 2008 04:43

Полярник, моряк, ученый
из сборника «В Арктику мы еще вернемся»

Валерий Купецкий.

Недавно в районной библиотеке прошел интересный еечер. Руководитель научно-оперативной группы Певекгидромета В. Н. Купецкий рассказывал об ученом, полярнике и, по сути, первостроителе Певека Николае Ивановиче Евгенове. Приводим рассказ Валерия Николаевича.

— Евгенов — человек, который открыл Северную Землю. И тем он вошел в историю легендарным моряком, совершившим самое последнее крупное открытие неизвестной суши в Арктике.

Но это было давным-давно, в 1913 году, и раньше мне казалось давно ушедшим прошлым.
Я учился в Ленинграде, и для меня тогда с моими студенческими знаниями Евгенов казался живущим то ли на другой планете, то ли в другом веке.

И вдруг в свои аспирантские годы, совершенно случайно, увидел в трамвае в Ленинграде объявление, что в Географическом обществе состоится доклад Евгенова об открытии Северной Земли. Пошел я на этот доклад из чистого любопытства. А совещание оказалось высоким, полномочным, пришло очень много пожилых и старых людей. К трибуне вышел старенький человек и, к моему «величайшему изумлению, оказался «тот самый».

А познакомились мы уже потом. Я работал в Океанографическом институте, и однажды директор попросил: «Ты в Арктике был, Арктику знаешь, помоги нашему ветерану, он тут возится с какими-то материалами, помоги их завершить». И вот мы оказались с Евгеновым бок о бок. По мере того как я вникал в его работу, все больше убеждался, что это очень важно и нужно. Работа обобщала итоги Гидрографической экспедиции на ледоколах «Таймыр» и «Вайгач», которая проходила в 1910-1915 годах. Экспедиция занималась абсолютно всем комплексом наблюдений, включая не только гидрографию, но и все остальное, вплоть до биологии и геологии, собрала уникальные материалы. Б. А. Вилькицкий, начальник экспедиции, поручил Евгенову завершить труды, и над этим Николай Иванович работал начиная с 1915 года. А в советское время в 1924 году Евгенова направили начальником Карских экспедиций (массовое движение судов из Европы в Енисей). Это были очень ответственные работы, и Евгенов увидел, что одному человеку не охватить все, когда идет много кораблей. А корабли были плохие, старенькие, иностранцы специально посылали плохие суда, чтобы они получили повреждения и причитающуюся за это страховку (до сих пор такое практикуется).

Николай Иванович собрал несколько умных людей, чтобы один отвечал за гидрологию, другой — за метеорологию, третий — за ледовую разведку, т.е. создал у себя научно-оперативную группу. Тем самым он стал как бы основоположником научно-оперативного дела.

К Певеку Николай Иванович имеет особенное отношение. Мимо места, где сейчас находится Певек, Евгенов проходил с экспедицией в 1913-1914 годах с запада на восток и в обратном направлении. Ему этот район был хорошо знаком.

Если «копнуть» историю, мы убедимся — все транзитные суда, которые направлялись с запада на восток Арктики в конце XIX и начале XX века, всегда останавливались на зимовку где-то в наших местах — в Чукотском и Восточно-Сибирском морях.

Когда первая массовая экспедиция Наркомвода 1932 года добралась до Колымы, в связи с поздним приходом и трудными погодными условиями встал вопрос о зимовке. Николай Иванович завел суда в Чаунскую губу, под Роутан, где корабли были в безопасности от волн, штормов и нажима льдов.

Эта первая массовая зимовка в Арктике положила начало городу Певеку. И историю Певека можно начинать с 1932 года (а она почему-то ведет свой отсчет с 1934-го).

Судьба Николая Ивановича Евгенова сходна с судьбой Николая Николаевича Урванцева. Евгенов открыл, подарил стране Северную Землю и основал порт Певек. А Урванцев открыл Норильские никелевые месторождения и основал города Норильск и Дудинку. И Евгенов, и Урванцев были докторами наук, большими учеными, известными во всем мире. И оба в конце 30-х годов попали под сталинские репрессии, были отправлены в те самые места, которые они открывали. Но волею судьбы и обстоятельств сумели там выжить...

Общение с Николаем Ивановичем Евгеновым открывало мне мир неведомый, загадочный, неизвестный. Это был конец 50-х годов. А в 1960 году Николая Ивановича уволили из Океанографического института. К тому времени «оттепель» начала «замерзать», власть сменилась, пришел новый директор, военный человек, сказал: «Зачем нам "культовское" наследие, зачем нам "враги народа"» и уволил Евгенова на пенсию.

Труды Евгенова остались у меня. А я перешел в Арктический институт, которому эти труды оказались «не по теме». Богатейший материал, уникальные данные, а общество их не принимает.

В 1964 году Николай Иванович скончался, а на моих плечах остался долг... И чисто человеческий перед Николаем Ивановичем — за годы совместной работы он стал мне близким человеком, — и перед наукой, общественностью.

Имея этот долг, я испытывал уже и личную, и общественную необходимость опубликовать труд Евгенова. Сделать это было предельно трудно, потому что к 70-м годам в научных кругах сложилось впечатление, что в той экспедиции были только «враги народа». Нелепость, чудовищная бессмыслица.

«Мытьем и катаньем», пропагандой, выступлениями, докладами — самыми разными путями все-таки я сумел доказать Алексею Федоровичу Трешникову, директору Арктического института, что книгу Евгенова надо издавать. И книга вышла в мае 1985 года, спустя 20 лет после смерти Николая Ивановича. Самое поразительное, что уже к концу года американцы перевели книгу и напечатали в своем журнале «Арктическая география».

Евгенов — первый АНГО (руководитель арктической научно-оперативной группы) в Арктике. Меня судьба свела с тем, что и я стал АНГО и с 1966 года начал заниматься, чем Евгенов занимался в 1922 году, — прогнозами. Что будет завтра, послезавтра, через год... Для того чтобы это узнать, нужен длинный ряд наблюдений в Арктике, поэтому нужно знать, что было много лет назад. Так что интерес к истории, тем людям, походам стал у меня уже профессиональным.

И пришла пора: по путям, которые прокладывал Николай Иванович Евгенов в арктических морях, мы сейчас делаем транзитное плавание, ходим высокими широтами.

Поскольку Певек — город морской, хотелось бы в этом морском городе иметь какую-нибудь память о Николае Ивановиче Евгенове. Хотя бы мемориальную доску на каком-нибудь здании, например на здании управления морпорта. А почему такая мысль возникла сейчас — здесь надо отдать должное журналисту Игорю Молчанову, он зачинатель.

Безо всякой надежды на успех мы представили книгу Евгенова (второй автор — Купецкий) на ведомственную премию. И в апреле этого года пришла телеграмма из Москвы: книга удостоена премии Шокальского. А в гидрометеорологии премия Шокальского — самая высшая, престижная.

Записал Н. ОЛЕГОВ.
Газета «Полярная звезда», 23 декабря 1995 года


[ Валерий Купецкий, "Полярник, моряк, ученый" из сборника «В Арктику мы еще вернемся» (сост. и ред. М.А.Ильвес), Магадан, ООО «Новая полиграфия», 2005 http://www.polarpost.ru/Library/Kupetsk ... genov.html ]
Спасём нашу «Арктику»! arktika.polarpost.ru
Аватара пользователя
Иван Кукушкин
 
Сообщения: 11076
Зарегистрирован: 17 Июнь 2007 05:52
Откуда: Нижний Новгород

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение SVF » 23 Октябрь 2008 17:37

Научное наследие.

Изображение Изображение Изображение Изображение Изображение Изображение
SVF
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 4400
Зарегистрирован: 23 Июль 2008 20:20

Re: Евгенов Николай Иванович

Сообщение Александр Андреев » 31 Май 2009 12:11

ИЗВЕСТИЯ ВСЕСОЮЗНОГО ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА, №4, т.97, 1965 г, с. 383—385

ПОТЕРИ НАУКИ
НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ЕВГЕНОВ

13 мая 1964 г. после тяжелой болезни на 76-м году жизни скончался почетный член Географического общества СССР,1 доктор географических наук Николай Иванович Евгенов. Имя покойного, старейшего из советских гидрографов и ученых мореведов, широко известно среди советских моряков и океанографов. Вся самоотверженная деятельность Н. И. Евгенова связана со многими славными событиями, которыми так богата история русского мореплавания, изучения арктических морей и освоения Северного морского пути.

В 1908 г., будучи еще гардемарином, Н. И. Евгенов плавал на линкоре «Слава», который в составе отряда кораблей Балтийского флота совершил поход в Средиземное море. В ночь на 28 декабря, когда отряд находился в бухте Аугуста (о. Сицилия), «Слава» испытала моретрясение, после чего в бухту вкатилась огромная волна цунами. Чтобы оказать помощь населению, пострадавшему от сильного землетрясения, отряд русских кораблей направился в наиболее разрушенный город Мессину, где погибло около 60 тыс. человек. С риском для жизни, не взирая на подземные толчки, которые еще продолжались, русские моряки извлекли из руин не менее 2000 человек, оказали им медицинскую помощь, поделились с мессинцами продовольствием и на своих кораблях эвакуировали раненых в другие города Италии. Этот подвиг, изумивший не только итальянцев, но и иностранных моряков, которые подоспели на помощь позднее русских, был широко отмечен в мировой печати и способствовал тесному сближению итальянского народа с русскими. Все моряки, принимавшие участие в спасении мессин-цев, в том числе и Н. И. Евгенов, были награждены итальянским правительством специальной медалью.

Служба Николая Ивановича во флоте, как он сам говорил, в большой степени предопределилась желанием побывать в дальних странах, впитать в себя все новое с точки зрения географа. Этими же интересами был обусловлен выбор специальности и образование, которое он получил (Морской кадетский корпус — ныне Высшее военно-морское училище им. Фрунзе). Из тех же географических побуждений он, посещая в том или ином плавании иностранные порты, совершал поездки по стране, например из Плимута в Лондон, из Кардифа — снова в Лондон и оттуда в Париж, из Тронт-хейма — в Христианию (Осло), из Александрии в Каир, на египетские пирамиды и в Ассуан. В США он посетил Ниагарский водопад, подземные пещеры в Западной Виргинии, Иоземитскую долину (Калифорния) и Большой каньон р. Колорадо. Из Владивостока, используя отпуск, Н. И. Евгенов предпринял поездки в Японию, Индию, на о. Цейлон, в Индостан и Китай.

Смолоду посвятив себя исследованиям арктических морей, в 1910 г. он совершил на посыльном судне «Бакан» свое первое плавание из Балтики на Мурман и к Новой Земле, а в 1913 и в 1914—1915 гг. принял самое деятельное участие в обширных гидрографических работах, которые проводились в плаваниях ледокольных транспортов «Таймыр» и «Вайгач». Н. И. Евгенов был помощником начальника этой знаменитой экспедиции, которая в 1913 г. ознаменовалась наиболее выдающимся географическим событием XX в. — открытием Северной Земли. В плаваниях 1914— 1915 гг. «Таймыр» и «Вайгач» впервые (с востока на запад) прошли по всему Северному морскому пути, хотя и с зимовкой. Во время зимовки, помимо гидрографических работ, Н. И. Евгенов по собственной инициативе занимался еще другими наблюдениями, в частности змейковыми; из этих первых аэрологических наблюдений в Арктике (44 удачных подъема) получены интереснейшие сведения о структуре нижнего слоя атмосферы, не потерявшие значения и в настоящее время: Н. И. Евгенов подметил дотоле неизвестное явление «холодной пленки» в приземном слое воздуха. После того в Арктике змейковые наблюдения стали проводиться только в 30-х годах на полярных станциях.

По прибытии «Таймыра» и «Вайгача» в Архангельск, уже во время Первой мировой войны, экспедиция сразу же была расформирована, Н. И. Евгенов стал старшим офицером одного из новых эскадренных миноносцев. Несмотря на военнную обстановку, он не упускал случая проводить океанографические наблюдения. Много лет гспустя они были опубликованы в обобщенном виде в научно-популярном произведении «Морские течения».

Из дальнейших гидрографических исследований Н. И. Евгенова нужно упомянуть его работы в 1920—1922 гг. в устье р. Оленек, в дельте и нижнем течении р. Лены, в бухте Тикси, где потом был создан морской порт. За результаты этих изысканий Географическое общество в 1924 г. присудило Н. И. Евгенову золотую медаль.

В последующие годы Николай Иванович руководил Управлением безопасности кораблевождения на Севере. Особенно плодотворными были его исследования Карского моря, когда он в течение семи лет (1925—1931) бессменно возглавлял Карские экспедиции, сыгравшие большую роль в освоении Арктики. С тех пор морской путь в Западную Сибирь стал действовать регулярно, что заметно сказалось на увеличении экспорта сибирского леса, способствовало экономическому развитию Сибири и расширению внешнеторговых связей Советского Союза. По инициативе Н. И. Евгенова в Карской экспедиции впервые была применена судовая и воздушная разведка льдов. Авиационную ледовую разведку, которая, постепенно совершенствуясь, теперь стала непременной при проводке судов по Северному морскому пути, Н. И. Евгенов впервые осуществил с борта самолета Б. Г. Чухновского еще в 1924 г. Эти первые полеты он использовал и для гидрографической разведки; благодаря им вдоль побережья Новой Земли он обнаружил несколько опасных банок.

Еще одно важное научно-организационное начинание Н. И. Евгенова в Карских экспедициях заключалось в создании на борту его флагманского судна синоптического бюро, а затем и более разносторонней гидрометеорологической оперативной группы специалистов, которая составляла научное ядро штаба проводки судов экспедиции. Начинание это, сразу же себя оправдавшее, теперь прочно вошло в практику мореплавания в Арктике.

Плодотворная деятельность на руководящей практической работе широкого плана удивительно гармонично сочеталась у Н. И. Евгенова с кропотливым трудом ученого. Это нагляднее всего можно видеть на примере тех же Карских экспедиций, в которых исследователь собрал обильные научные материалы, характеризующие многие стороны природы Карского моря и условия плавания в нем. Обобщив все эти сведения, а также свой богатый опыт, Н. И. Евгенов создал ценнейшее навигационное пособие для моряков — первую лоцию Карского моря. Изданный в 1935 г. капитальный труд Николая Ивановича долго служил единственным руководством для плавания в арктических морях .вообще. В основном за эту работу в 1937 г. Н. И. Евгенову присуждена ученая степень доктора географических наук.

В 1932 г. Н. И. Евгенов был назначен начальником Северо-восточной экспедиции Народного комиссариата водного транспорта. Это крупное морское предприятие, организованное Н. И. Евгеновым по типу Карских экспедиций, положило начало караванной проводке судов во льдах к устью р. Колымы и далее на запад, куда ранее ходили только одиночные суда, и то не каждый год. На флагманском судне — ледорезе «Литке» — под руководством Н. И. Евгенова работала научно-оперативная группа. На нее же были возложены гидрометеорологические и другие наблюдения по программе Второго Международного полярного года.

В 1933 г., вскоре после образования Главного управления Северного морского пути при СНК СССР, в его системе было создано Гидрографическое управление (сначала в виде отдела Арктического института). Организация этого учреждения, призванного начать огромные систематические работы на Северном морском пути, была возложена на Н. И. Евгенова. Оставаясь научным руководителем Гидрографического управления до 1938 г., он не ограничивался кабинетной работой, а одновременно продолжал и непосредственные свои исследовательские экспедиционные работы в полярных морях, участвуя и в таких крупных предприятиях, как поход ледокола «Красин» в 1934 г. из Ленинграда в Чукотское море (через Панамский канал), предпринятый для спасения челюскинцев. За этот поход Н. И. Евгенов, замещавший начальника экспедиции по научной части, награжден Почетной грамотой ЦИК СССР. В 1935—1938 гг. он участвовал в трех высокоширотных экспедициях на ледокольном пароходе «Садко», первая из которых ознаменовалась открытиями острова Ушакова и мелководья Садко. В этих плаваниях исследованиями Н. И. Евгенова были охвачены моря: Чукотское, Восточно-Сибирское, Лаптевых, Карское, Баренцово и Гренландское.

В 1933—1938 гг. под научным руководством Н. И. Евгенова Гидрографическое управление Главсевморпути достигло больших успехов. Это относится и к экспедиционным исследованиям арктических морей, и к их навигационному ограждению, и к составлению и изданию морских карт, лоций и прочих навигационных пособий. Именно в те годы энергичнейшей деятельности Н. И. Евгенова заложены основы тех огромных достижений, которыми может гордиться полярная гидрография. Именно тогда стали разрабатываться специфические современные методы гидрографического изучения арктических морей. Например, начиная с 1936 г. получили применение зимние гидрографические работы со льда припая, тогда как раньше гидрографические исследования в арктических условиях вынужденно ограничивались коротким навигационным сезоном и потому не успевали отвечать запросам практики мореплавания, возраставшим с каждым годом. Благодаря горячей поддержке со стороны Н. И. Евгенова, который сам был поистине новатором, в те годы на Севере стали внедряться береговые радиопеленгаторы, а на гидрографических судах, что особенно важно отметить, — предвозвестник современного радиолокатора — радиодальномер, изобретенный академиками Л. И. Мандельштамом и Н. Д. Папалекси.

Во время Великой Отечественной войны Николай Иванович служил в Архангельской гидрометеорологической обсерватории, откуда в 1947 г., будучи ее директором, перевелся в Ленинградский гидрометеорологический институт. Здесь он в течение четырех лет возглавлял кафедру океанологии, а затем перешел в Ленинградское отделение Океанографического института, где занимался вопросами водообмена Балтики с Северным морем, руководил междуведомственной комиссией по разработке терминологии морских льдов и их классификации, которая вошла в международную номенклатуру, вновь составил Альбомы ледовых образований (изданные в 1956 и 1957 гг.), существенно отличные от прежних изданий, появившихся впервые при его же участии в 1930 и 1931 гг. Главной же задачей, которую Николай Иванович поставил перед собой, работая в этом институте, до того как перешел на положение персонального пенсионера (1962 г.), было подведение итогов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана на «Таймыре» и «Вайгаче». Сбор, обработку, обобщение обширных, но разрозненных материалов, сохранявшихся в различных учреждениях, и подготовку к печати трудов этой выдающейся экспедиции Н. И. Евгенов считал своей первейшей обязанностью. Это его тем более заботило, что он оставался уже единственным из гидрографов — участников экспедиции, закончившейся почти полвека назад. И это на редкость ярко выраженное чувство долга ученого не покидало его до последнего дня, когда он мог сказать самому себе, что задача им выполнена.

В обработке всех выявленных материалов экспедиции, сконцентрированных теперь в Географическом обществе, приняли участие Океанографический институт, Географическое общество, Арктический и Антарктический научно-исследовательский институт, Гидрографическое предприятие ММФ, Институт геологии Арктики, Зоологический институт АН СССР, Государственный гидрологический институт и отдельные специалисты — климатологи, гидрологи, инженеры-кораблестроители и др. В результате общих усилий, прежде всего Николая Ивановича, под его руководством теперь подготовлены к печати два тома трудов экспедиции на «Таймыре» и «Вайгаче».

Среди других многочисленных трудов, составляющих богатое научное наследие Николая Ивановича, мы видим работы по физической и экономической географии, океанографии (или мореведению, как предпочитал называть Н. И.), ледоведению, гидрографии, кораблевождению, морской метеорологии, аэрологии, гидрологии суши и другим отраслям географии. Всего в списке их насчитывается 130 названий, из них 114 составляют печатные работы. Но никаким числом нельзя выразить результаты замечательной научно-практической новаторской деятельности этого выдающегося исследователя и мореплавателя, почетного полярника, его огромные заслуги в изучении и освоении Северного морского пути, в развитии народного хозяйства.

Наконец, следует сказать о наиболее примечательных чертах светлого образа Н. И. Евгенова, передового ученого, большого труженика и энтузиаста. Это был обаятельный, чрезвычайно скромный, невзыскательный, во всех отношениях безупречный человек, притом отзывчивый и неизменно доброжелательный ко всем, с кем ему приходилось работать и общаться, а он был очень общительным человеком.

Именем Н. И. Евгенова в свое время были названы: один из приметных мысов Северной Земли (юго-восточная оконечность о. Большевик), бухта в заливе Седова на восточном побережье Новой Земли, а в 1958 г. надпись с его именем появилась и на карте Антарктиды — у мыса, находящегося приблизительно на 69° ю. ш. и 156° в. д.

В признание больших заслуг Николая Ивановича в развитии мореплавания и гидрографии еще в 1936 г. его имя было присвоено одному из гидрографических судов, которого уже нет. Теперь, чтобы достойным образом увековечить память о Н. И. Евге-нове, его именем следовало бы назвать один из строящихся новых ледоколов.

Я. Гаккель
Александр Андреев
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 2591
Зарегистрирован: 03 Март 2008 06:23
Откуда: Санкт-Петербург

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Автроилъ » 02 Июнь 2009 17:16

Биографическая справка
Публиковалась также на форуме альманаха "Кортик": "Офицеры-участники Гидрографической экспедиции СЛО (1910-1915)"

ЕВГЕНОВ Николай Иванович (15.08.1888-13.05.1964), лейтенант (в чине с 06.12.1912). Родился в семье преподавателя Рижской Александровской гимназии. Окончив МК (1908), во время практического плавания в составе Гардемаринского отряда участвовал в спасении пострадавших при землетрясении в средиземноморском городе Мессина (15.12. 1908). С производством в офицеры (1909) служил на БФ. Впервые попал на Север назначенный штурманом на ТР "Баканъ" (1910). В 1913-ом перевёден на должнсть штурманского офицера ледокольного ТР "Вайгачъ". Участвовал в работе Гидрографической экспедиции СЛО (07.05.1913-01.19.1915), в том числе в открытии архипелага Северная Земля (Земля Императора Николая II) - крупнейшем географическом открытии XX века. По завершении экспедиционных работ вернулся на Балтику, где с 1916-ого по 1917 год исполнял обязанности ст. офицера на ЭМ "Орфей". В апреле 1917-ого в Ревеле избирался депутатом Союза морских офицеров. На ЭМ "Капитанъ Изыльметьевъ" участвовал в боях за Моонзунд. Несогласный с погромной политикой большевиков и «всеобщей демократизацией» флота оставил службу и выехал на Дальний Восток, приняв предложение отправиться в Вашингтон для разборки архива бывшего Морского ведомства. В начале 1919 года отозван правительством А.В. Колчака и назначен начальником геодезического отделения Гидрографического отдела Морского министерства в Омске. При эвакуации белых из Омска захвачен в плен (28.11.1919) отрядом «революционных» войск и отправлен в Иркутскую тюрьму. Однако, уже в феврале следующего года постановлением Иркутского РВК за отсутствием состава преступления освобожден, после чего принял участие в организации Усть-Ленской гидрографической экспедиции (под руководством Ф.А.Матисена). В 1921 году в связи с отбытием Матисена в командировку возглавил проводимые в этом районе Арктики исследовательские работы. За комплекс научно-практических исследований, с успехом завершённых в восточно-сибирских морях (в устье рекм Оленёк, в дельте и нижнем течении реки Лены, в бухте Тикси, на западных берегах Новой Земли), удостоен Золотой медали Географического общества СССР (1924). В дальнейшем заведовал морской частью Карских товарообменных экспедиций (1926-1931), руководил Особой Северо-восточной экспедицией в устье реки Колыма (1932-1933), исполнял должность заместителя начальника Гидрографического управления Главсерморпути. Был руководителем ряда полярных экспедиций , в том числе на ледокольных судах "Садко", "Седов" и "Малыгин" (1937-1938). При возвращении из очередной командировки арестован органами НКВД и решением Особого совещания (от 14.12.1938) «за контрреволюционную деятельность» осуждён на восемь лет ИТЛ. В октябре 1943-его досрочно освобожден. В послевоенные годы заведовал кафедрой океанологии Ленинградского Гидрометеорологического института, а с 1951-ого по 1961 год являлся ст. научным сотрудником Государственного океанографического института. Умер и похоронен в Ленинграде.


Справки в большинстве своём - это результаты многолетних поисков в фондах РГА ВМФ и т.д, неоднократно с моего согласия использовались при составлении справочников разного уровня (Волков, Лобыцын, Емелин...).
Автроилъ
 
Сообщения: 15
Зарегистрирован: 02 Июнь 2009 16:20
Откуда: Ревель

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 12 Февраль 2011 13:29

Источник:<br />Дерюгин К.К. 'Советские океанографические экспедиции' - Ленинград: Гидрометеоиздат, 1968 - с.235. Профессор Н. И. Евгенов : Профессор Н. И. Евгенов.jpg
Профессор Н. И. Евгенов
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Сергей Шулинин » 29 Февраль 2012 13:06

Случайно нашел.

http://www.orlandofiges.com/families/Evgenova.php

02.pdf [155.66 КБ Скачиваний: 655]
01.pdf [691.72 КБ Скачиваний: 698]
02-2.pdf [132.02 КБ Скачиваний: 583]
03.pdf [96.18 КБ Скачиваний: 598]
04.pdf [96.29 КБ Скачиваний: 588]

Там есть еще фото, копии писем.
Кто умер, но не забыт, тот бессмертен. Тот, кто не дал забыть, – сам сделал шаг к бессмертию.
Аватара пользователя
Сергей Шулинин
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 3182
Зарегистрирован: 07 Июнь 2008 16:34
Откуда: г. Салехард

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Сергей Шулинин » 05 Март 2012 09:21

Н.Н. Евгенова

ВОСПОМИНАНИЯ

Глава I


Николай Иванович Евгенов родился в селе Собачьи Горбы (теперь Пахотная Горка Новгородской губернии) 15 августа 1988 года в семье учителя. Иван Михайлович Евгенов преподавал в Новгородской гимназии латинский и греческий языки.
В своих набросках "Из воспоминаний о прошлом" Николай Иванович так рассказывает о себе.
"Интересно выявить причину, почему я, выходец из "сухопутной" семьи, решил стать моряком? Обусловлено это было, мне кажется, тем, что в 1893 году наша семья переехала из Новгорода в город Нарву, расположенный на реке Нарове, в 12 км от впадения в Нарвскую губу Финского залива. Километрах в двух выше города, Нарова образует крупный водопад, вернее два водопада, разделенные скалистым островком. Ниже водопадов по реке на километр-полтора тянутся пороги, после которых до впадения в море (у поселка Усть-Нарва) Нарва судоходна. Помню, что при малейшей возможности я бегал к реке, чтобы посмотреть на катера, буксиры с баржами, небольшие рыбачьи суда, проходившие по ней. Каждое лето мы проводили в Усть-Нарве. Там, в небольшой гавани Нарвской губы находилась стоянка рыболовных шхун. К ним тянуло меня, как магнитом. Достигнув возраста, когда я мог держать в руках весла, вместе с моим приятелем Женей Антроповым, отправлялся на лодке в "каботажное плаванье". Эти плаванья не всегда оканчивались благополучно. Несколько раз лодка зачерпывала воды и мы с трудом добирались до берега. Однажды из-за сильной зыби, шедшей от берега, нас стало уносить в море. К счастью, родители Жени и моя мать заметили наше бедственное положение. Спасательный катер взял нашу лодку на буксир и доставил домой.
Летом, если не ошибаюсь 1898 г8ода, мне посчастливилось увидать адмирала С.О. Макарова. Не знаю, чем был вызван его приезд в Усть-Нарву".
К этому времени юный Евгенов уже познакомился с морской художественной литературой. Большинство прочитанных им книг было посвящено описанию плаваний русских военных моряков, Крузенштерна и Лисянского, Беллинсгаузена и Лазарева, Головина и Невельского. Самым любимым его писателем стал "певец моря" К. Станюкович, он, видимо и вызвал желание бросить гимназию и поступить в Морской корпус.
Мать Николая Ивановича, Вера Григорьевна, рассказывала, что ее муж был очень недоволен этим. Преподаватель гуманитарных наук и убежденный пацифист, он хотел, чтобы сыновья пошли по его пути. Старший брат Николая Ивановича, Евгений, окончивший уже к этому времени гимназию, поступил на исторический факультет Петербургского университета. Когда Николаю Ивановичу удалось все же уговорить отца уступить его желанию, тот разрешил ему поступить в Морской корпус, но с условием, что платить за обучение сына он, Иван Михайлович, не будет. А плата за обучение в Морском корпусе была достаточно высокая, и только первые по успехам десять учеников освобождались от нее.
Приемные экзамены Николай Иванович сдал по общей сумме баллов шестым (всего экзаменовалось около двухсот человек). Но он был близорук, и медицинская комиссия забраковала его. Только после долгих хлопот дяди Николай Ивановича, врача Г.Г. Епифанова, имевшего много знакомств, он был зачислен кадетом "на казенный кошт". Почти все шесть учения в Морском корпусе он числился в первой десятке учеников.
Осенью 1902 года, Евгенов надел морскую форму. Первые два месяца, как и все ученики, он ходил без погон, в бескозырке без ленточек. Чувствовал себя поначалу попавшим в совершенно непривычную для него среду. Большинство кадетов были детьми морских офицеров, остальные – сыновьями потомственных дворян. Хоть Николай Иванович и происходил из дворян, но приятели его детства и товарищи по гимназии были детьми рыбаков и "разночинцев". К последним привык относить себя и Евгенов, отец которого, как уже говорилось, был педагогом и среди родственников – ни одного военного. Однако он довольно быстро сжился с новыми однокашниками и привык к строгому режиму закрытого военного учебного заведения.
"Оглядываясь назад, – отмечал он в своих заметках, – скажу, что моем шестилетнем пребывании в корпусе у меня остались неплохие воспоминания. Преподаватели, читавшие нам лекции или проводившие занятия, были на должностной высоте. Некоторые из них наряду с работой в Морском корпусе преподавали и в других высших учебных заведениях. Директором корпуса в год моего поступления был назначен вместо ушедшего в отставку контр-адмирала Доможирова контр-адмирал Чухнин, командовавший до этого Тихоокеанской эскадрой. Говорили, что назначение это произошло по желанию высших сфер, с целью подтянуть военно-строевую подготовку и общую дисциплину, недостаток которой способствовал распространению "демократических идей".
Считалось, что воспитанники Морского корпуса, несмотря на их принадлежность к сословной верхушке, в значительной степени заражены этими идеями, особенно по сравнению с учащимися других военно-учебных заведений. Чухнин – опытный и прекрасный моряк, но строгий и требовательный начальник принял ряд мер к "выправлению положения". Он приказал в конце каждой недели представлять к нему воспитанников, виновных в нарушении дисциплины или несоблюдении порядка, принятого в корпусе, а также получивших неудовлетворительную оценку по какому-либо предмету. Зачитывался приказ по корпусу о наказании, после чего Чухнин беседовал с провинившимися – сурово, но спокойно, не повышая голоса. Вообще, при разговорах с кадетами все офицеры и преподаватели соблюдали полную корректность, обращались только на "вы". Наказания обычно состояли в выговорах в приказе или снижении оценок; заключение в карцер применялось крайне редко. Чухнин подтянул и офицерский состав, усилив ответственность дежурных.
Беседа с провинившимися происходила в "картинной галерее" в широком коридоре, увешанном несколькими десятками больших картин. Некоторые полотна были написаны Айвазовским и другими крупными маринистами, почти все были посвящены истории русского военного флота, его сражениям и победам. Картинная галерея примыкала к громадному столовому залу. Зал этот считался одним из самых крупных в Петербурге. В нем не было колонн, и потолок его был подвешен на цепях на каркасы крыши. В одном конце зала стояла статуя Петра I работы Антокольского, в другом – модель двухмачтового брига "Наварин". На стенах висели мраморные доски с высеченными на них золотом именами воспитанников, отличившихся или в науках или в дальнейшей службе.
"Запомнилась мне одна запись: "лейтенант (фамилию не помню) бросился на ходу с корабля для спасения упавшего в море матроса, но сам погиб". Подобные же мраморные доски с именами павших в боях за Отчизну (в частности – при обороне Севастополя) находились в церкви Морского корпуса.
Столовый зал служил не только для трапез, – в ненастную погоду в нем проходили строевые учения и парады. Из зала ряд комнат, выходивших окнами на 12-ю линию Вас. о-ва (Морской корпус был расположен на набережной Невы между 11-й и 12-й линиями) приводил к парадному выходу. В этих комнатах были размещены экспонаты корпусного музея, свидетельствовавшие о многосторонности морской науки. Такие же комнаты (классы) тянулись вдоль 11-й линии.
"У меня, – рассказывал Евгенов, – до сих пор вызывает улыбку воспоминание, относящееся к местоположению корпуса. Дело в том, что поблизости находилось два женских института – на 13 линии, в д.14 – Елизаветинской и на 10 линии, д.3 Патриотической. По этому случаю кадеты сочинили двустишие: "между двух прекрасных роз вырос баковый матрос". Мы его пели на разные голоса при каждом удобном случае."
В Морском корпусе была прекрасная библиотека: наряду с описаниями плаваний на севере ("Ермак во льдах" С.О. Макарова, "Во мраке ночи" Нансена, "Вокруг Европы и Азии на "Веге" Норденшельда) Евгенова стала прельщать и чисто географическая литература, например многотомное "Описание нашего Отечества" под редакцией П.П. Семенова. Он все чаще начинал задумываться – какую морскую специальность избрать. Зимой склонялся в пользу исследовательской деятельности, летом – хотел стать навигатором, участником дальних походов.
Каждое лето воспитанники Морского корпуса уходили в учебное плаванье. Оно было недалеким, насыщенным шлюпочными, парусными и строевыми учениями. На третий год (в 1905 г.) кадеты отправились на трехмачтовом двухтрубном крейсере "Князь Пожарский" в более дальний рейс: в Финские шхеры, на о. Котка, возле которого подобно прошлым годам провели разные учения, и затем к о. Готланд (без захода на него). В 1906 г. этот поход был повторен на двухмачтовом крейсере "Рында".
На "Рынде" кадеты изучали штурманское дело и основы навигации. Преподавал их лейтенант Хижинский – знающий, – как про него говорили "лихой моряк" – и очень приятный человек. Как впоследствии помогла Евгенову любовь к штурманскому делу, привитая Хижинским! С каким удовольствием прокладывал он на карте курс корабля! По началу, конечно, практиканты сверяли друг у друга полученные ими данные астрономических и других наблюдений.
В следующем, 1907 году воспитанники Морского корпуса совершили первое заграничное плавание на крейсере "Аврора". Они тогда не знали, какую славу через10 лет получит корабль.
"Путь на крейсере "Аврора" лежал к шведским берегам. Большей частью возвышенные, покрытые лесом, виднеющимися среди зелени группами зданий, они были очень красивы. Должен сказать, что я не только любовался ими, но и беспрестанно сверял с лоцией их положение. Сверял также наши навигационные карты с иностранными, стараясь найти в последних какую-нибудь неточность. Мы были большими патриотами... Особенно сильно это проявилось в 1904 году, когда мы узнали о Цусиме, о гибели нашей эскадры. Многие из нас потеряли родных и друзей, но глубокое уважение охватило всех без исключения и долго не проходило.
Наше плаванье на "Авроре", с заходом в Стокгольм, продолжалось около двух месяцев".
Весной 1908 года после выпускных экзаменов Евгенов был произведен в корабельные гардемарины и получил назначение в отдельный Балтийский отряд. Отряд этот состоял из боевых кораблей, уцелевших после неудачной для нашего флота русско-японской войны: двух линкоров, входивших ранее в Первую Петр-Артурскую эскадру – "Цесаревич" и "Слава", и крейсера "Богатырь" из Второй эскадры Рождественского. В дальнейшем к Отряду присоединили крейсера "Олег" и "Адмирал Макаров". Всем этим кораблям предстояло в течение трех-четырех месяцев проплавать во внутренних русских водах, а затем пойти в шестимесячный поход в Атлантику и Средиземное море. В отряде гардемарины исполняли обязанности помощников вахтенного офицерами и несли вахту как ходовую, так и якорную.
Один из товарищей Николая Ивановича по Морскому корпусу Николай Федорович Рыбаков вспоминал: ...Некоторые из гардемаринов стремились участвовать в морских научных экспедициях в малоисследованные моря, вести работу, связанную с изучением, с обеспечением нужд мореплавания. В нашем выпуске таким был Николай Евгенов. Помню его очень милым серьезным юношей в очках, которых никто кроме него в нашем выпуске не носил. Будучи немного полнее сверстников, он казался мешковатым и манера его держаться придавала его фигуре несколько «штатский вид». Мне представлялось, что он внешне похож на Пьера Безухова. Мы гардемарины думали, что Евгенов ненадолго останется на строевых должностях и перейдет на научное поприще. И мы не ошиблись".
Но вернемся к воспоминаниям самого Николая Ивановича:
"В мае 1908 года я впервые поднялся на борт "Славы". В предыдущем 1907 г. гардемарины уже побывали за границей – в Швеции, – теперь же нам предстояло посетить целый ряд иностранных государств. Первый визит "Слава" нанесла Англии и в конце октября вошла в Плимутский порт. Начальство предупредило, что нам придется ограничить знакомство с Англией одним Плимутом. Услышав об этом, я тот час начал искать желающих поехать со мной в Лондон. Мне казалось, что заскочить из Плимута в Лондон – пустяки. На деле это оказалось сложнее. Поезда из Плимута в Лондон ходили не так часто, как по моим представлениям должно было происходить в "передовой" стране, и мы никак не могли бы воспользоваться железнодорожным транспортом, имея увольнительную всего на семь часов. Вблизи вокзала, среди фиакров и кебов, ожидающих седоков, стояло несколько автомобилей. Мы сразу к ним направились и решили довериться одному из шоферов, обещавшему за несколько часов свезти нас в Лондон, показать его нам и привести обратно. Один из двоих моих товарищей испугался, что путешествие может затянуться и мы опоздаем из увольнения. По его мнению, мы еще не раз побываем в Англии и будем тогда сами хозяевами своего времени. Мы с жаром стали его убеждать, что нельзя терять ни одного случая. Горячность наших уговоров происходила не только от желания совершить поездку втроем, но и от предпочтения делить автомобильную плату не на две части, а на три. Уговоры подействовали, и мы отправились. Поездка удалась вполне. Помню, как нас поразило оживленное движение на Темзе: большие и малые пароходы, рыбачьи парусники, лодки непрерывно проходили перед нашими глазами почти по всей ширине реки. Когда я думаю о Лондоне, то сразу вспоминаю то, что видел в тот пасмурный октябрьский день: Темзу и на ее берегу чуть скрытые туманом характерные очертания крыш парламента и башни Биг-Бена. А ведь в последующие годы я несколько раз посещал столицу Англии, видел в ней много интересного, но со словом "Лондон" ассоциируется только эта картина".
Из Плимута Отряд отправился в Атлантику и через Гибралтар в Тунис. После месячного плаванья остановились в порту Бизерта. Пользуясь этим, группа офицеров и гардемаринов совершила экскурсию к развалинам Карфагена. Одно время Евгенов увлекался древней историей, Илиадой, описанием пунических войн. Военный гений Ганнибала вызывал в нем большую симпатию. С волнением всматривался он в остатки пунического некрополя, в видневшуюся вдали, наполовину занесенную теперь песком, гавань Карфагена. Но в 1908 г. (ему тогда только минуло 20 лет) мысли о трагических концах подвигов, вызванных неутолимой жаждой славы, о бесконечных людских войнах – не приводили юношу к мрачным философским обобщениям.
После непродолжительной стоянки в Бизерте Отряд, состоявший к этому времени из четырех кораблей ("Слава", "Цесаревич", "Адмирал Макаров", "Богатырь") направился к о. Сицилия и остановился у его восточного побережья в бухте, возле небольшого старинного городка Аугуста. Сероватые его домики, сливаясь со скалистым берегом, были издали похожи на груду камней. Далее вглубь берега поднимались холмы, покрытые виноградниками и апельсиновыми рощами. За ними, еще дальше, высилась Этна с вершиной, покрытой снегом, и раскиданными по ее склонам деревушками.
Значительная по размерам бухта, находившаяся в стороне от оживленных морских путей, была удобной для учебных целей отряда: производства морской практики, артиллерийских стрельб, маневрирований. В воскресные дни молодежи удавалось посетить ряд интересных мест по соседству с Аугустой. Побывали они и в Катани. В одной из ее старинных церквей бросилась в глаза картина, изображавшая Этну, из кратера которой тек мощный поток лавы. Невольно после этого все посмотрели на "натуральную" Этну, отчетливо видную из города. Она курилась. Дым с паром густыми клубами выходил из кратера и стелился по вершине горы. Ее снежная шапка, которая виднелась при подходе к Аугусте, наполовину исчезла.
"Дни продолжали течь спокойно. Люди занимались, работали, а по вечерам ходили в апельсиновые рощицы и лакомились уже поспевшими плодами. Внезапно, в ночь на 28 декабря мы около 3 часов утра были разбужены сотрясением нашего корабля. С моря в бухту вошла высокая волна наподобие крупной мертвой зыби. Одновременно с этим послышались крики и шум на берегу. Затем все стихло. Утром к начальнику нашего отряда контр-адмиралу Литвинову прибыл русский консул и сообщил о страшном землетрясении, захватившем Калабрию и северно-восточную Сицилию. Особенно пострадали города Мессина и Реджио. Местные власти просили нашей помощи. Было принято решение немедленно идти в Мессину. Вечером "Цесаревич", "Слава", и "Адмирал Макаров" снялись с якоря. "Богатырь" присоединился к нам позднее".
На судах кипела работа: вырабатывали порядок спасательных мероприятий, команда разбивалась на группы, готовился шанцевый инструмент, продовольствие, медикаменты.
Утром 29 декабря показались берега Мессинского пролива. В море начали встречаться плавающие предметы домашней утвари, обломки лодок. Вскоре стали обрисовываться контуры Мессины и, по мере приближения, можно было различить разрушенные стены, груды обломков... То там, то здесь заметны были клубы дыма, языки пламени.
"Как только корабли стали на якорь, – пишет далее Н.И. Евгенов, – к нам стали подходить шлюпки с людьми, умолявшими дать им хлеба, питьевой воды. Началась переброска с кораблей спасательных партий. То, что мы увидели на берегу, было потрясающе. Почти все здания были разрушены. У иных держались отдельные стены, остальное все представляло собою груды мусора. Под ними были погребены почти все, кого катастрофа застала в домах.
Разбирать развалины, из-под которых нередко доносились стоны, приходилось с риском того, что руины могли обрушиться и засыпать и спасаемых и спасающих. Особенно сложно было снимать людей, висевших на междуэтажных перекрытиях. Здесь выручало лишь мужество наших матросов, показавших искусство "верхолазов" буквально на грани собственной гибели. Повторные подземные толчки иногда заставляли приостанавливать работы, но если толчки не были сильными, то раскопки продолжались. При одном из таких толчков засыпало нашего механика с "Цесаревича" – Федорова. К счастью, его не придавило и через полтора часа он был освобожден. Из-за повторных толчков раскопки затягивались. Так, группе в которой я работал, пришлось ряд долгих часов разгребать кучу обломков, дважды пополнявшуюся новыми, чтобы добраться до двух засыпанных людей. Когда мы их наконец откопали, то один из них был уже мертв".
Рассказывали о попугае, который своими призывными криками привлек внимание одной из спасательных групп к его полупридавленным обломками хозяевам и этим спас их. К вечеру раскопки сильно затруднялись из-за темноты. Около восьми часов вечера послышался сильный гул, за которым последовало несколько подземных ударов, и тучи известковой пыли окутали город. С кораблей были даны сигналы о возвращении работавших команд. С рассветом работы возобновились и продолжались ночью при свете прожекторов. Пострадавших, находившихся недалеко от поверхности, удалось спасти в первые дни.
В дальнейшем для освобождения засыпанных пришлось применять более сложные методы раскопок – строить галереи, создавать срубы колодцев. Через несколько дней после начала спасательных работ в Мессину стали прибывать транспорты с итальянскими войсками и военные суда разных наций, в том числе две русских канонерских лодки "Гиляк" и "Кореец". Поэтому адмирал Литвинов предоставил частично свои корабли перевозки пострадавших из Мессины в другие города Италии.
На "Славе" находился флагманский врач отряда А.А. Бунге (бывший участник экспедиции по обследованию р. Лены и Новосибирских островов), который организовал нечто вроде плавучего госпиталя. На борт было принято 400 раненых и больных мессинцев, преимущественно женщин и детей, и линкор направился в Неаполь, где он был встречен толпами народа. Исключительно тепло отнеслись неаполитанцы и к русским морякам.
Через несколько дней отряд отошел от берегов Италии и взял курс на Египет. В середине января стали на якоря на рейде порта Александрии. Там уже знали о помощи, оказанной русскими моряками пострадавшим мессинцам. Им была устроена торжественная встреча. Музыка, цветы. Несколько дней моряков возили группами осматривать Кипр, затем Мемфис. Многие не ограничились этими официальными осмотрами и вторично посещали каирские музеи, мемфисский храм-хлев, где когда-то в течение столетий сменял один другого "ближайший слуга бога Птаха" – бык Апис, взбирались на пирамиду Хеопса, с вершины которой открывался изумительный вид на Нил и Каир – с одной стороны, и на безбрежную пустыню – с другой.
Из Александрии отряд пошел на запад. После кратковременной стоянки на рейде в Гибралтаре, где произошла встреча с небольшой военной эскадрой США, русские корабли вышли в Атлантический океан и направились к Канарским островам. Задолго до подхода к ним стоявший на верхнем мостике вахтенный гардемарин крикнул: "Вижу пик "Тенерифа". Действующий вулкан Тейде на острове Тенерифа, имеющий высоту свыше 3700 м и известный под названием пик Тенерифа, при ясной погоде виден очень издалека. Когда подошли поближе, то стало заметно, как над его острой вершиной клубится пар. Невольно вспомнилось недавнее посещение Сицилии и такой же, с виду невинный, дымок над Этной.
"...Оставив о. Тенерифа справа по борту, мы вошли в гавань порта Лас Пальмас, находящегося на восточном берегу острова Гран-Канария. На другой день после обмена визитами наших командиров и местных властей, нам было дано разрешение сойти на берег. Остров был очень красив. Склоны его возвышенностей покрывала густая яркая растительность, много зелени было и на улицах Лас-Пальмаса. Среди его домов встречались постройки старинного типа, которые относились к XVI, а некоторые даже к XV векам. Так, нам показали дом, в котором, по преданию, останавливался и жил Христофор Колумб в период своих знаменитых плаваний.
От Канарских островов путь наш лежал на о. Мадейру. После непродолжительной стоянки в порту Фунчал мы взяли курс к северо-западным берегам Испании. На пути попали в девятибалльный шторм. Во время предыдущих плаваний мы неоднократно штормовали в Балтийском море, но в океане – впервые. Перед уходом в плаванье я сговорился с некоторыми моими товарищами, служившими на разных кораблях нашего отряда, что мы будем фотографировать на ходу при свежем ветре. Чтобы выполнить это обещание я во время шторма поймал в объектив "Богатыря", и только успел "щелкнуть", как меня вместе с фотоаппаратом обдало волной. Кадр был испорчен. Этот эпизод оставил у меня самое неприятное воспоминание о шторме. В особенности, когда через несколько месяцев мой товарищ с "Богатыря", подарил мне сделанный в тот день снимок "Славы", бегущей по штормовым волнам".
Достигнув берегов Испании, отряд вошел в обширную бухту, в глубине которой расположен г. Виго, и остановился в порту для бункеровки. Это была последняя длительная стоянка перед возвращением в Кронштадт. Хотя кадеты были очень загружены разными видами работ и занятий, но все же несколько раз побывали на берегу. Особенно им запомнился вечер, проведенный в винном погребке. Он помещался в старинном, характерном для Виго здании, построенном из больших гранитных глыб. По двум гранитным, потрескавшимся ступеням посетители спускались в погребок. У одной из его стен стояло несколько объемистых бочек, на которых были нарисованы (или выжжены) дружеские шаржи на популярных в то время писателей из разных стран, в том числе на М. Горького. Такие же бочки служили столиками. У противоположной стены находилась эстрада. Как только гости сели у одной из бочек, на эстраду выбежала пара танцоров в национальных одеждах. Под аккомпанемент гитары начался танец с кастаньетами. В нем было столько огня и столько грации, что хотелось любоваться им бесконечно. К счастью выяснили, что можно заказать повторение танца, и молодежь наслаждалась им, пока не опустели кошельки.
Закончив бункеровку и почистившись, отряд покинул Виго и направился на север домой.
На этом прерываются собственные записи Николая Ивановича.
Человеческая память так устроена, что впечатления молодых лет оставляют более яркие следы, чем позднейшие события. Для Николая Ивановича было относительно нетрудно описать свое первое дальнее плавание. Однако и его он не довел до конца – до прихода в Кронштадт и прощания со "Славой".
Евгенов вспоминал, что расставаться с этим кораблем ему было нелегко. Хотя стремление к новым изысканиям, к научным исследования – являлось для него главным в жизни, все же у него никогда не уменьшалась любовь к морю, морскому делу, кораблям. "Какой это был красавец", – не раз говорил он с гордость про "Славу" и часами с увлечением рассматривал изображения военных русских кораблей.
После окончания похода Балтийского отряда и производства Евгенова в мичманы, ему предложили перейти на учебное судно "Верный". Командиром судна был капитан Галанин, совершивший раньше ряд практических плаваний на крейсерах "Герцог Эдинбургский" и "Генерал-Адмирал", – летом в Финском заливе, а зимой в Атлантике, – в направлении Вест-Индского архипелага. Предполагалось, что "Верный" повторит эти рейсы, казавшиеся Николаю Ивановичу интересными. Но зимой 1909-1910 года этот поход не состоялся, и в начале 1910 г. Николай Иванович перешел с "Верного" на посыльное судно "Бакан", которому предстояло пойти в Баренцево море и к Новой Земле. Командиром "Бакана" был Д.Ф. Мантуров, уже побывавший и на Командорских островах, и в Австралии. "Это был блестящий моряк", – говорил о нем Николай Иванович, – "Благодаря его энергичной поддержке удалось мне провести несколько гидрографических и океанографических работ у западных берегов Новой Земли".
Вспоминая дальнейший путь "Бакана" на север вдоль берегов Скандинавии, Николай Иванович перечислял много приморских городов Норвегии, расположенных то в глубине фиордов, то на узкой, сильно изрезанной прибрежной низменности.
Николай Иванович обладал поразительной способностью помнить все на свете, особенно то, что относилось к морю; и географические названия, и ландшафты тех мест, где ему пришлось побывать и множество других сведений. Недаром сослуживцы и приятели называли его "ходячей морской энциклопедией".
По мере продвижения на север населенные пункты попадались реже. Миновав пустынный мыс Нордкап, "Бакан" вошел в воды Баренцева моря. Началось первое арктическое плаванье.
В основную задачу "Бакана" входило выявление браконьеров в наших территориальных водах вблизи Кольского полуострова и западных берегов Новой Земли. Одного браконьера удалось обнаружить и захватить. Им оказался небольшой английский рыболовный тральщик "Опвард-хо" из Гулля. Национальная принадлежность браконьера вызвала общее удивление. Обычно в этом районе промышляли норвежцы, было даже найдено их секретное становище в одной из бухточек южного острова Новой Земли. "Опвард-хо" не пытался скрыться, понял, что "Бакан" более быстроходен и все равно его догонит. Он был передан пограничной военной службе.
1910 год в ледовом отношении не был тяжелым. "Бакан" встретил льды, лишь поднявшись вдоль западных берегов Новой Земли до района Оранских островов. Отсюда, на горизонте уже был виден мыс Желания (северная оконечность Новой Земли) выдвинутый заманчивой черной стрелкой на север. Труднодостижимый, а потому привлекательный для моряков и этим оправдывающий свое название.
Спускаясь от Оранских островов к югу, "Бакан" заходил в Крестовую губу, в которой в это время проводил гидрографические работы Г.Я. Седов (впервые Николай Иванович увидел Седова еще летом в Архангельске и написал об этом матери: "Вчера же у нас был штабс-капитан по Адмиралтейству Седов, отправляющийся в экспедицию по съемке к проливу Крестовой губе по западному берегу северного острова Новой Земли несколько выше Маточкина шара"). Здесь состоялась непродолжительная встреча, Николаю Ивановичу навсегда запомнились слова Седова: "На севере столько интересных дорог, что не знаешь, по которой идти".
Продвигаясь вдоль гористых берегов Новой Земли, "Бакан" приблизился к заливу Пуховому. Еще до подхода к нему, стало заметно, что к стуку судовых машин примешивается какой-то гул. Миновав северный входной мыс – обрывистый, сложенный из темных, почти черных скал, судно остановилось, стук машин стих и гул превратился в резкий многоголосый крик птиц. Поперек входа в залив лежит продолговатый узкий остров. Он такой же обрывистый, сложен их таких же скал, как и берега залива. Но берега черные, а остров – светло-серый от покрывающего его птичьего помета и прилипшего к нему пуха, с отдельными размытыми шевелящимися пятнами. Это стаи сидящих на уступах птиц. Временами птицы взмывали над островом, рассеивались, а затем снова возвращались такой же плотной стаей. На корабль они, казалось, не обращали никакого внимания, хотя он стоял почти рядом с островом. Однако не все птицы и не всегда так равнодушно относятся к людям. В период высиживания и выкармливания птенцов они с безумной храбростью прогоняют любого врага, будь то человек или даже медведь. Их не пугают ни выстрелы, ни наносимый урон стае – они снова и снова бросаются на потревожившего их врага, упорно стараясь выклевать ему глаза.
В районе Горбовых островов, изобилующих банками, Николаю Ивановичу пришлось пережить несколько тревожных часов, когда "Бакан" сел на мель, – но – нет худа без добра – за то время, что судно сидело на мели, Евгенову удалось сделать тщательные промеры окружающих глубин и нанести их на карту.
Географические, морские и всякие другие специальные карты были страстью Николая Ивановича. Есть люди, живущие в царстве книг; он жил в царстве карт. Его рабочий кабинет был сплошь уставлен столами, на которых лежали карты, большей частью бланковые (контурные). Эти карты постоянно нужны были ему для работы – на них переносились полученные в экспедициях данные многочисленных наблюдений, промеров, описей. Один угол комнаты занимала очень большая этажерка, на полках которой помещались в раскрытом виде огромные морские карты. В те редкие минуты, когда Николай Иванович позволял себе отдохнуть, он любил рассматривать разные атласы, сравнивать карты различных времен и изданий. Мечтал написать исследование о географических картах. Первым подступом к осуществлению этой мечты является его неопубликованная статья "Краткая история Советской Арктики в картах", написанная к середине 30-х годов.
По традиции патрульные корабли производили разносторонние гидрографические и гидрометеорологические наблюдения. Николай Иванович принимал в них самое активное участие.
В конце плаванья состоялось первое знакомство с Карским морем, сыгравшим в жизни Евгенова большую роль. Дойдя до Югорского шара (самого южного из проливов, соединяющих Баренцево и Карское моря) и найдя его чистым ото льда, командир "Бакана" решил не упустить возможности посетить Карское море, в те годы еще совсем мало исследованное и считавшееся труднодоступным. Прошли проливом, а затем вдоль берегов Ямала до района Шараповых кошек почти не встречая льда. Но его кромка виднелась вдали, время навигации кончалось. "Бакан" повернул на обратный курс и направился к месту своей приписки.
Работа по уточнению морской навигационной карты в районе входа в Маточкин Шар, океанографические наблюдения в Баренцевом море и южной части Карского моря увлекли Евгенова. Отныне все его интересы были связаны с изучением Арктики.
Вернувшись в Петербург после плаванья на "Бакане", Николай Иванович поступил на офицерские штурманские курсы. Занимался там под руководством известного гидрографа Н.Н. Матусевича, к которому сохранил на всю жизнь глубокое уважение и с которым поддерживал теплые дружеские отношения.
Хорошее знание штурманского дела оказалось в дальнейшем очень ценным для Николая Ивановича. Он дважды водил самостоятельно, без лоцманов в Англию крупное транспортное судно "Анадырь". Длительные остановки в порту Кардиф, где "Анадырь" принимал уголь, Николай Иванович использовал для разных поездок: обстоятельно осмотрел Лондон, побывал на угольных копях Уэллса, на одной из самых больших в те времена верфи – Барри-док в Барроу и даже съездил в Париж.
Эта последняя поездка была нелегальной, так как документов для въезда во Францию у него не было и поначалу он сильно нервничал, но впечатление, полученное от Парижа, вполне вознаградило за все пережитые волнения.
После "Анадыря" Николай Иванович был назначен на крейсер "Паллада". На этом корабле чтили память Ивана Александровича Гончарова. Часть кают-компании была отведена под музей его имени. В нем помещался макет фрегата "Паллада", зарисовки и гравюры, отображающие описанное Гончаровым плаванье, книги, портреты, автографы писателя и другие экспонаты. На крейсере собирались отметить приближающуюся столетнюю годовщину со дня рождения А.И. Гончарова, готовили концерт, на котором Евгенов должен был петь.
У Николая Ивановича был приятного тембра баритон, довольно сильный. В связи ли с предполагаемым концертом, или под влиянием уговоров приятелей и сестры, всегда ему аккомпанировавшей, но Николай Иванович в тот период начал брать уроки пения. Он занимался у известного итальянского вокалиста и педагога Мазетти (?), которому так понравился голос нового ученика, что он уговаривал его поступить в консерваторию, стать оперным певцом. Отклоняя это предложение, Николай Иванович не то что не колебался в своем выборе, а просто серьезно и не задумывался о возможности такой перемены своей профессии.
В 1915 году, после двухлетнего плаванья в Арктике, у Николая Ивановича еще сохранился голос, он пел арии Демона, Томского, Вольфрама… Но к началу тридцатых годов он, по его слокартинной галереевам, голос не пропил, а проплавал. Он и раньше не любил петь при малознакомых людях, а теперь и совсем редко мел даже в кругу близких. И не оперные арии, а песни, не требовавшие ни высоких, ни очень низких нот, чаще всего "Балладу" Рубинштейна и "Нелюдимо наше море".
Во время службы на "Палладе" Николай Иванович получил ранение головы, следы которого были видны до конца жизни… Это произошло при погрузке угля, во время его дежурства. Он стоял недалеко от угольной ямы, когда заметил, что над матросом, следившим за движением погрузочного ковша, стал разъединяться штаг. Николай Иванович едва успел оттолкнуть матроса, как конец лопнувшего штанга нанес ему две глубокие раны в области лба.
После выхода из больницы Николай Иванович не вернулся на "Палладу", а принял предложение перейти на учебное судно "Океан", готовившееся к походу в Средиземное море.
Во время плаванья на "Океане" Евгенову удалось побывать на острове Мадейра, в Египте, в Греции. На стоянках состоялось знакомство с новыми местами, осмотр достопримечательностей.
Покинув средиземное море, "Океан" вновь имел короткую остановку в Фунчале – конечно с подношением черного хлеба – ошвартовался во французском городе Шербур. Оттуда Николай Иванович на этот раз легально, поехал в Париж, осмотрел Лувр, посетил Версаль.
Николаю Ивановичу хорошо было служить на "Океане", ему нравилась там и его штурманская работа, и дружеские отношения со всем личным составом. Он предполагал остаться на этом судне еще на одну навигацию.
Но когда "Океан" вернулся в Россию, Евгенову предложили новую интересную работу. Речь шла об участии в гидрографической экспедиции в районах Северного ледовитого океана на ледоколах "Таймыр" и "Вайгач". Эта экспедиция в истории открытия и освоения Северного морского пути занимает особое место. Ни до нее, ни долгие годы спустя ничего подобного не организовывала ни одна страна. И для Николая Ивановича Евгенова она стала одним из ярчайших жизненных впечатлений, в ней он получил свою закалку ученого-полярника, здесь четко определилось его научное направление.


Продолжение следует...
Кто умер, но не забыт, тот бессмертен. Тот, кто не дал забыть, – сам сделал шаг к бессмертию.
Аватара пользователя
Сергей Шулинин
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 3182
Зарегистрирован: 07 Июнь 2008 16:34
Откуда: г. Салехард

Евгенов Николай Иванович (1888-1964)

Сообщение Сергей Шулинин » 05 Март 2012 12:42

Глава II



Но за Шпицбергеном и снегом ледников,
И за мальстремами, не знающими штилей,
Есть побережье, куда не допустили
Моря полярные отважных моряков.
Пойдем же и пробьем пустынное молчанье
Суровой Арктики! Свершим завоеванье
Подобно прадедам, у бездны ледяной…


Эредиа


После Русско-японской войны прогрессивными русскими моряками и учеными было обращено внимание на необходимость использования так называемого восточного прохода, расположенного в наших территориальных водах, как пути их Европы на Дальний Восток. Военно-морское ведомство приняло решение надлежащего исследования этого прохода. В этих целях была организована специальная экспедиция на ледокольных судах "Таймыр" и "Вайгач".
Официально экспедиция называлась гидрографической, однако это название отражало скорее чисто ведомственную принадлежность к Главному гидрографическому управлению морского (военного) министерства. На самом деле это была хорошо оснащенная, богато оборудованная, настоящая комплексная морская экспедиция в самом широком смысле слова. Программа ее работ включала в себя помимо специфических гидрографических задач и многие другие вопросы – от метеорологии и гидрологии до геологии и биологии. Как известно, гидрографическое обследование морей имеет своей целью не только составление карт, но и собирание материалов для лоции. Значительная же часть лоции состоит из сведений физико-географического характера о данном районе. Растительная и животная жизнь тесно связана с физическими свойствами воды, поэтому результаты изучения биологических условий могут быть очень ценными и для гидрографии.
К началу работ этой экспедиции в 1910 году морские навигационные карты восточносибирских морей ыли далеки от совершенства. Морское побережье в ряде мест оставалось нанесенным на карты еще по описи участников Великой северной экспедиции (1733-1743), проводившейся инструментами невысокой точности, работа предстояла большая и сложная; тем заманчивее для Евгенова было это предложение. Он немедленно принял его и весной 1913 года выехал во Владивосток, где стояли "Таймыр" и "Вайгач".
Ко времени его приезда суда были еще на ремонте, члены экспедиции готовились к третьей очередной навигации. В предыдущих двух они произвели опись берегов между Беринговым проливом и дельтой реки Лены, теперь предстояло проложить опись берегов на запад, к мысу Челюскина, а при возможности обогнуть его и совершить сквозное плаванье от Берингова пролива до Баренцева моря.
Следует помнить, однако, что в те годы Арктика была еще пустынной и неизведанной. Направляясь в плаванье, суда уходили в неизвестность и в случае аварии могли рассчитывать лишь на свои собственные силы. На побережье не было никаких баз, радиосвязь отсутствовала, в стране о существовании таких экспедиций знали немного. И только сознание своего долга перед Родиной и наукой вдохновляло русских военных моряков, посланных разведать и проложить жизненно необходимый для России путь сквозь льды.
Николай Иванович был назначен сперва на "Вайгач", а в следующем году переведен на "Таймыр". Во время этих двух плаваний он вел дневник, состоявший из очень кратких записей.
Вот некоторые из них.
"9 июля. Покинули Владивостокский порт, взяли курс на Петропавловск. Густой туман, идем с гудками.
24 июля. Заболел начальник экспедиции И.С. Сергеев (кровоизлияние в мозг)".
Болезнь Сергеева, старого, опытного моряка, вызвала большую тревогу у личного состава экспедиции, возбудив одновременно и беспокойство за жизнь товарища и опасение за дальнейшие работы экспедиции, оставшейся без начальника. Через ближайшую Анадырскую радиостанцию была послана соответствующая телеграмма в Петербург. Через несколько дней была получена ответная телеграмма о назначении начальником экспедиции Бориса Андреевича Вилькицкого, командира "Таймыра".
Можно было продолжать плаванье. Во время стоянки в Анадырском лимане команды ледоколов занимались ловлей рыбы, которая водилась там в изобилии. Местные жители говорили, что в иные времена они вылавливали до 50 тысяч штук кеты за сутки.
"…5 августа. Идем ледяными разводьями к о. Врангеля для описи его берегов. "Таймыр" пошел с промером вдоль материкового побережья.
10 августа. Тяжелые льды преградили путь к о. Врангеля. Пошли с промером на сближение с "Таймыром".
16 августа. Стоим у о. Крестовского. После совещания начальник приказал "Вайгачу" идти на запад с промером, определением астрономических пунктов. "Таймыру" – с промером обогнуть с севера Новосибирский архипелаг, рандеву 22 августа у о. Преображения. Если "Таймыр" до 25 августа не дождется "Вайгача", то идет его искать к Ванькиной губе. Если "Вайгач" до 25 августа не дождется "Таймыра", то идет на сближение с ним к северу у о. Петра.
Решение молодого начальника коренным образом изменило тактику и стратегию работ экспедиции. Вместо осторожного совместного плаванья вдоль берегов было принято отчаянно смелое, а по нынешним временам даже безрассудное решение – в свободном одиночном плавании впервые обогнуть Новосибирские острова! И этот план был блестяще претворен в жизнь. В этом плавании был открыт неизвестный остров (ныне – остров А.И. Вилькицкого) и закрыта мифологическая "Земля Санникова" – по предполагаемому расположению которой "Таймыр" прошел по чистой воде, не видя ни льдов, ни берегов.
"18 августа. Радиосвязь между кораблями прекратилась из-за дальности расстояния. Работы продолжаются".
На обоих судах было по небольшой радиоустановке с радиусом действия меньше 150 км, так что во время плавания в полярных морях суда не могли устанавливать связь с берегом, но имели возможность переговариваться друг с другом. По инструкции ледоколы должны были каждые 4 часа вызывать своего "напарника"; в случае неполучения ответа на два вызова, следовало идти на сближение с замолчавшим судном.
23 августа, после пятидневного тревожного перерыва утром на "Вайгаче" услышали вызов "Таймыра". Вечером оба корабля ошвартовались у о. Преображения.
25 августа "Вайгач" подошел к неизвестной бухте. На берегу увидали полуразвалившуюся поварню. Для обследования бухты послали партию на моторном катере, на берег отправилось несколько охотников на шлюпке. Через час катер вернулся. Он прошел несколько миль вглубь бухты, но конца ее не обнаружил. Решили обследовать ее на корабле, прошли около 16 миль. Производившийся попутно промер показал внезапное уменьшение глубин. Машину застопорили, но было уже поздно – судно село на грунт. Все попытки сняться с мели, оказались безуспешными. Корабль начало кренить. Пришлось сообщать о происшествии на "Таймыр", который через несколько часов пришел на помощь. Он принял от "Вайгача" воду, чтобы уменьшить его осадку, взял его на буксир, оба корабля дали полный ход, и "Вайгач" сошел с грунта.
Оказывается, отправившиеся на берег охотники тоже потерпели бедствие. Они добыли трех медведей, с двух сняли шкуры, а тушу третьего решили доставить на корабль, чтобы пополнить запасы свежего мяса. Медведь был большой и в шлюпке не поместился. Попробовали тащить его на буксире. Но это было настолько трудно, что медведя пришлось бросить. Однако и без него измученные люди уже не могли грести против волны. В это время "Вайгач" дал сигнал, что снимается с якоря для исследования бухты. Охотники вернулись на берег, чтобы ждать возвращения корабля. По дороге груженую шлюпку стало захлестывать волной, и когда вымокшие люди сошли на землю, то обнаружили, что им нечем развести костер. Много часов провели они в томительном ожидании "Вайгача", пока он, освободившись от "плена", не остановился вблизи берега, и они, наконец, добрались до судна.
Исследование бухты показало, что она глубоко (на 50 миль) врезается в сушу и чрезвычайно красива. Ее обрывистые берега сложены из черного песчаника и розового гранита. Вдали виднелись покрытые снегом горы. Бухты была безымянной, и было решено дать ей имя Марии Прончищевой – жены лейтенанта Василия Прончищева, участника Великой северной экспедиции 1735–1736 г. Мария Прончищева была одной из первых женщин – исследователей Арктики, делила с мужем все тяготы похода и, как и он, погибла от цинги в 1736 г.
Следующая встреча "Вайгача" и "Таймыра" была назначена у мыса Челюскина. Однако к мысу Челюскина не удалось подойти ни одному из судов: сплошное ледяное поле преградило путь, оба ледокола стали около него на ледяные якоря. После совещания решено было обойти поле с севера. 2 сентября суда пошли вдоль кромки льда, тянувшиеся на ССВ, и через несколько часов неожиданно заметили низменную полосу земли. Это был остров, названный впоследствии Малым Таймыром. За вновь открытым островом к северу продолжало тянуться поле не взломанного льда, вдоль кромки которого ледоколы продолжали свой медленный ход.
Ночь со 2 на 3 сентября 1913 года стала звездным часом Николая Ивановича, эту ночь он запомнил на всю жизнь.
Шла его вахта – с полуночи до 4 часов утра. С мостика было видно, что на широкой полынье с редким раздробленным льдом начали попадаться айсберги, до того не встречавшиеся. Постепенно стало светать, но горизонт был покрыт мглой. Внезапно поднявшимся ветром рассеяло мглу впереди, несколько правее курса показались гористые очертания неведомой большой земли, тянувшейся с юга на север.
Вот что написано в судовых вахтенных журналах.
"Таймыр". 21 августа/3 сентября. На ходу под парами… С полуночи случаи… 5 часов 20 минут. Легли на 319°… открыли землю на NW. Подпись Гойнинген-Гюне.
"Вайгач". Среда 21 августа/3 сентября 1913 года на ходу под парами в Северном Ледовитом океане под вымпелом с пополуночи случаи: 0 часов. Идем в кильватер транспорту "Таймыр" между льдинами в полыньях переменными курсами к W и SW 3 часа 55 минут. Открылся в NW направлении берег, высокий и обрывистый. Подпись: лейтенант Евгенов.
Позднее Николай Иванович так рассказывал об этом: "Незадолго до конца моей вахты на мостик поднялся сменявший меня К.К. Неупокоев. Я начал ему сдавать вахту, но не успел этого сделать, как мы с ним одновременно увидели справа от носа корабля "высокую землю". Я послал матроса за командиром, сидевшим в рубке. Тот приказал сообщить об этом по сигнальной лампе на клотике на "Таймыр". Как раз в это же время "Таймыр" стал менять курс вправо – на "землю". За ним легли и мы на "Вайгаче". Я записал указанный случай в вахтенный журнал".
Расхождение во времени в записях Гойнинген-Гюне и Евгенова объясняется тем, что судовые часы на "Таймыре" стояли на час с лишним впереди по отношению к часам на "Вайгаче". Дело в том, что при изменении географической долготы места на судах обязательно переставлялись часы, но каждый командир делал это у себя самостоятельно, сообразуясь с ходом судовой службы.
Весь день члены экспедиции производили опись берегов неизвестной земли и вели промер глубин на подступах к ним. 4 сентября, после астрономических наблюдений весь личный состав вышел на берег. В 18 часов на установленном флагштоке подняли русский флаг, и начальник экспедиции поздравил всех с открытием и присоединением к России новой земли. Первоначально моряки хотели назвать ее "Тайвай", соединив в этом имени первые слоги названия обоих ледоколов, но начальник экспедиции не имел права давать названия вновь открытым географическим пунктам. Осенью в Петербурге эта земля была названа именем императора Николая II. После Великой Октябрьской социалистической революции архипелаг был переименован в Северную Землю.
Место, которое увидел Николай Иванович, ныне носит название "Мыс Евгенова". Западные берега вновь открытой земли увидеть так и не удалось: на следующий день ветер переменился, ледовая обстановка стала быстро ухудшаться, оба корабля были вынуждены пойти обратно, к мысу Челюскина. Он был по-прежнему окружен тяжелым льдом. В течение нескольких дней ледоколы пытались пробить его, но безуспешно. 13 сентября было принято решение возвращаться во Владивосток.
На обратном пути экспедиция вновь пересекла район предполагаемой "Земли Санникова", но ничего не обнаружила, посетила остров Беннета, сделала его опись. Двое суток береговая партия провела в поисках оставленных на острове экспедицией Толля коллекций и материалов. Найденные коллекции доставили на "Таймыр", на самом острове поставили знак-крест в память погибшего Толля и его спутников.
Дальнейший путь экспедиции от острова Беннета к острову Врангеля лежал в район другой гипотетической земли – "Земли Андреева", в районе Айонского ледового массива. Такое решение еще раз показало отвагу и смелость моряков, которые возвращались обратно не традиционным путем вдоль берегов, а выбирали наиболее мористые северные маршруты по тем водам, где не плавало еще ни одно судно. Однако тяжелые воды Айонского массива оказались не под силу "Таймыру" и "Вайгачу" (по мнению специалистов, они были бы не под силу и современным ледоколам!). Огибая массив по восточной кромке, экспедиция вынуждена была спуститься к югу. "Земля Андреева", укрытая океаническими льдами, осталась неисследованной.
Приближался октябрь, начинались морозы, появился молодой лед, запасы угля иссякали. Последнюю работу совершили в Колючинской губе – сделали опись ее берегов, измерили глубины, чтобы выяснить, может ли она служить гаванью для пароходов.
5 октября "Вайгач" миновал мыс Дежнева. Начался жестокий, до 9-10 баллов шторм (по шкале баллов сила ветра определяется следующим образом: 0 баллов – безветрие; 10 баллов – шторм; 12 – ураган), который продолжался двое суток. "Вайгач" потерял связь с "Таймыром". На судах, из-за взболтавшейся от качки мути в котельной воде, засорились котлы; поломанные во льдах винтовые лопасти уменьшали ход – в таком состоянии судам было и до Петропавловска не дойти, не т, что до Владивостока. Вилькицкий решил идти на Аляску.
10 октября "Таймыр" и "Вайгач" остановились в порту Сан-Майкел. Расположенный на месте старинного русского Михайловского редута, Сан-Майкл был в те времена небольшим поселком. Но благодаря своей защищенности от ветров он был более удобной гаванью, чем главный город Аляски – Ном, не имевший надежного укрытия для судов.
По телеграфу командование экспедиции сообщило в Петербург об окончании работ и своих географических открытиях. Естественно, благодаря телеграфу это сообщение сразу стало известно в Америке, а потом и в других странах. Открытие Северной Земли было всюду признано крупным событием.
Сделав необходимый мелкий ремонт и пополнив запасы угля, экспедиция направилась к дому. На пути во Владивосток пришлось выдержать еще два сильных шторма. Из-за более округлой, чем обычно, формы корпуса судов, предназначенных для плаванья во льдах, "Таймыр" и "Вайгач" подвергались отчаянной качке, доходившей порою до 50°.
Только 25 ноября 1913 года окончилось это столь насыщенное разнообразными и грустными, подчас трагическими, и радостными событиями плавание. Изрядно потрепанные ледоколы вошли во Владивостокскую бухту Золотой Рог.
Участникам экспедиции давали двухмесячный отпуск. Евгенов получил его в конце января 1914 года и решил использовать для знакомства с Азией. Это было характерно для Николая Ивановича: только что вернувшись из тяжелого арктического плавания, снова отправиться в странствие. Денег у него было "в обрез", и ехал он один, найти попутчиков, желающих отдыхать, путешествуя, не удалось.
За два месяца Николай Иванович сумел объехать чуть ли не всю Юго-восточную Азию, он побывал в Китае, на Цейлоне, в Индии и в Японии. Знакомство с экзотической природой этой части земного шара, осмотр достопримечательностей и памятников древней цивилизации, соприкосновение с обычаями и традициями других народов происходило, конечно, в ускоренном темпе. Не обошлось и без драматических эпизодов. В Коломбо, например, пароход, на котором Николай Иванович должен был вернуться в Шанхай, отчалил за час до назначенного времени, и нашему незадачливому путешественнику (ведь у него не было ни денег на другой билет, ни времени) пришлось с риском для жизни догонять его в утлой лодчонке первого попавшегося туземца-сингалеза.
Как бы то ни было, к назначенному сроку Евгенов, переполненный впечатлениями, усталый, прибыл во Владивосток. Здесь шла усиленная подготовка "Таймыра" и "Вайгача" к очередной навигации.
Главная цель экспедиции 1914 года заключалась в том, чтобы завершить гидрографические работы предыдущих лет, закончить опись Северного морского пути и вернуться в Архангельск.
Плавание 1914 года Евгенов совершил на "Таймыре". Из всех кораблей, на которых он плавал, "Таймыр" был самым его любимым. Это понятно, ведь на нем он зимовал, провел много исследовательских работ, пережил немало тревожных и счастливых часов. Когда в 50-х годах было решено сдать "Таймыр" на слом, Николай Иванович был крайне огорчен. Он считал, что судно следовало бы поставить в одном из северных портов "на вечный причал", организовав в нем полярный морской музей. Вместе с другими "таймырцами" он даже пытался хлопотать об этом. К сожалению, хлопоты не увенчались успехом. Николай Иванович всегда любовно и бережно относился к вещам, украшавшим когда-то его маленькую таймырскую каюту: к небольшому настенному ковру, лакированному подносику…
Как и во время предыдущего его плавания, Николай Иванович делал ежедневные короткие записи такого рода.
"7 июня. После торжественных проводов снялись с бочки и пошли на Север. "Вайгач" идет нам в кильватер.
8 июня. Каждые 4 часа производить метеорологические наблюдения по программе станции II класса и бросать бутылки с записками для изучения течений.
13 июня. Совместно с "Вайгачом" производим гидрологические наблюдения над впадиной Тускароры. На глубине 9 000 м струна глубомера оборвалась".
Экспедиция 1914-1915 г. подготавливалась более тщательно, чем предыдущие, с учетом их опыта. Руководитель экспедиции Б.А. Вилькицкий, рассчитывая непременно пройти весь Северный морской путь с востока на запад, взял запас угля, продовольствия и пресной воды на 18 месяцев плавания. Кроме того, впервые в истории полярных исследований, экспедиции был выделен собственный гидроплан, однако при первом же испытании вблизи Чукотского полуострова самолет потерпел аварию. К счастью, летчик (инженер-механик Дмитрий Николаевич Александров) не пострадал, но гидросамолет летать уже не мог. Экспедиционные умельцы впоследствии переделали самолет в аэросани, которые потом с успехом использовались на зимовке.
Во время этого плавания экспедиционным судам пришлось и отклоняться от курса, чтобы оказать помощь терпящим бедствие товарищам. Когда "Таймыр" и "Вайгач" пришли в Петропавловск-Камчатский, стало известно, что Канадское правительство обращается с просьбой к русским судам, находящимся в арктических водах, помочь команде судна "Карлук". Это судно, принимавшее участие в полярной гидрологической экспедиции, было затерто льдами и дрейфовало к северу от острова Врангеля. В январе 1914 года оно погибло, некоторым членам его команды удалось по льду добраться до острова. Экспедиция Вилькицкого должна была доставить спасшихся людей на материк. Решено было послать за ними "Вайгач".
На Аляске, в Номе "таймыровцы" узнали о начавшейся войне. Многие захотели вернуться в Россию, чтобы принять участие в военных действиях, но из Петербурга было получено предписание продолжать работы и осуществить сквозной проход Северным морским путем. Вскоре стало известно, что "Вайгач" не дошел до острова Врангеля, и сам попал в ледовый плен.
14 августа "Таймыр" прошел Берингов пролив, намереваясь достичь острова Врангеля, на подступах к которому стоял затертый льдами "Вайгач". На пути оказались непроходимые льды. Четыре дня "Таймыр" пытался пробиться через них. Положение не улучшалось. Ветры продолжали сплачивать льды и прижимать их к острову. С большим трудом пароходу удалось выбраться на чистую воду и повернуть обратно. С тяжелым сердцем уходила экспедиция то острова, расстояние до которого не превышало 15 миль.
19 августа в Колючинской губе состоялась встреча обоих транспортов – "Вайгач" после жестокого сражения со льдами пришел с помятым корпусом и обломанной лопастью винта. Судну пришлось задержаться здесь для ремонта, а "Таймыр" через пять дней двинулся дальше на север проверить существование "Земли Андреева". Однако достигнуть таинственной области, где по предположению находилась эта земля, так и не удалось из-за тяжелых многолетних льдов. Снова повернули на юг.
27 августа "Вайгач" сообщил об открытии небольшого острова, который впоследствии был назван островом Жохова в честь умершего во время экспедиции лейтенанта Жохова. Произвели морскую опись острова, подняли на нем русский флаг.
После обследования нового острова оба корабля пошли к м. Челюскина. Из-за встречавшихся ледяных перемычек, которые приходилось пробивать, шли медленно, лишь 2 сентября подошли к м. Челюскина и стали на якорь у края ледяного поля. Несколько человек отправились на шлюпке на берег, чтобы с его возвышенности посмотреть, можно ли продвигаться дальше. "Возвращение на "Таймыр" было трудное, – вспоминал Николай Иванович, – полынья, по которой мы приплыли, оказалась забитой льдом. Мы вытащили шлюпку на одну из двигавшихся льдин, потом переправились на другую, протащили по ней шлюпку до противоположного края и наконец, с трудом добрались до корабля".
Следующие дни были тяжелые. В предыдущем году в проливе стоял неподвижный лед, не давая возможности для прохода. Теперь мощные льдины непрерывно двигались то, открывая, то закрывая каналы между ними, создавая ловушки для корабля. В такую западню "Таймыр" попал 9-го сентября. Канал, по которому он шел, стал внезапно суживаться. Попробовали отойти назад, но это оказалось невозможным – вход в канал забило льдом. Ледяные поля продолжали сдвигаться и сомкнулись вокруг "Таймыра". Судно накренилось, послышался треск, появилась течь. Команда стала выносить на верхнюю палубу продовольствие, одежду, керосин – на случай гибели корабля.
Но вскоре сжатие стало уменьшаться, впереди появилась полынья. Вновь стали маневрировать, одновременно стараясь причиненные сжатием повреждения. В этот же день, судьба, словно желая вознаградить людей за пережитую тревогу, послала радостную неожиданность: установилась радиосвязь с "Оклинсом", – кораблем, посланным на поиски экспедиции Русанова и Брусилова, курсировавшим в это время в районе архипелага Норденшельда. До конца плавания связь эта большей частью не прекращалась.
Десять дней продолжалось медленное продвижение ледоколов к юго-западу, их круглосуточное маневрирование среди движущихся ледяных полей.
20 сентября ветер переменил направление и усилился; лед пришел в быстрое движение, корабль стало вертеть и сжимать льдом. "Ледяной хаос", – писал Николай Иванович в дневнике.
Вызвали наверх команду, раздали шерстяное белье и меховую одежду. Все переоделись, приготовили к спуску шлюпки, запас провизии на двадцать дней, сани, оружие, аптечку… Впрочем, если бы пришлось покинуть судно, вряд ли экипажу удалось бы добраться по движущемуся льду до берега или "Вайгача", который, кстати сказать, находился в сравнительно более спокойных условиях, так как был дальше от берега, но и он иногда подвергался сжатию.
Через некоторое время ветер стал стихать, движение льда замедлилось, "Таймыр" получил возможность двигаться, но ненадолго. Наступил мороз, молодой лед сковал старые торосистые льдины, дрейф почти прекратился. На кораблях стали готовиться к зимовке: производили водолазные работы для очистки винта, прекратили пары, приступили к разборке машины.
На верхней палубе "Таймыра" натянули тент, хорошо защищавший от ветра, поэтому в такой импровизированной палатке казалось значительно теплее, чем на открытом воздухе. Борта судна обложили толстым слоем снега, чтобы сэкономить уголь (плавника в таких районах не было), в жилых помещениях поставили камельки. Благодаря этим камелькам и тусклым самодельным светильникам, заменившим лампы, вернее – по вине их, – все каюты и кубрик за зиму почернели до неузнаваемости. Больших трудов стоило привести их в надлежащий вид перед торжественным возвращением в Архангельск.
Когда Николай Иванович рассказывал о зимовке на "Таймыре", создавалось впечатление, что он вспоминает самую счастливую пору своей жизни. Хотя он и упоминал о том, что пища была однообразной, но основное для него были интересные наблюдения за течением, рефракцией, запуски змеев.
Особенно увлечен был Николай Иванович подъемами метеорографов на змеях. Это были первые аэрологические наблюдения, производившиеся в высоких широтах, и он надеялся, что после обработки они дадут ценный материал для изучения атмосферы. Он не прерывал эти подъемы даже во время полярной ночи, даже при сильных морозах и рассказывая о них, всегда вспоминал своего товарища и неизменного помощника при запуске змеев – матроса Акулинина, оттиравшего его озябшие руки и заботливо кутавшего его в шарф, когда его собственные пальцы отказывались его слушаться.
Много времени и забот уделял Николай Иванович регистрации полярных сияний. Хотя запись их производилась в теплой (если можно назвать теплом +6° – +8°) каюте, однако, она бывала для него более трудной, чем подъем метеорографа на леденящем ветру. Ведь сияния нередко продолжались по несколько часов подряд; иногда то исчезали, то вновь появлялись; иногда внезапно меняли свой тип и форму, а записи приходилось основывать на визуальных наблюдениях – не было регистрирующих магнитных приборов, ни аппаратов, приспособленных для их фотографирования.
Николай Иванович отмечает в "дневнике", что трудность регистрации вознаграждалась чувством восхищения при наблюдении сияний и пишет далее:
"Сказочное зрелище – северное сияние в высших широтах. Оно поражает не только своими красками, но и динамичностью. Особенно хороша форма сияний, называемая короной, когда широкие вертикальные разноцветные полосы охватывают большую половину горизонта, колыхаясь наподобие складок наинежнейшей ткани, внезапно достигают зенита, с чрезвычайной быстротой извиваясь, образовывали там большой сверкающий всеми красками узел, напоминающий корону".
В общем, дни зимовки были насыщены до предела: Николай Иванович конструировал изобретенный им прибор для наблюдений над ветром, и занимался с командой географией, и бегал на лыжах при изумительно ярком лунном свете, продолжавшемся при полнолунии по несколько суток без перерыва. Зимовку омрачала лишь оторванность от Родины, отсутствие сведений о положении дел на фронте.
Несмотря на крайне тяжелые условия, зимовщики все же устроили веселый новогодний праздник с искусственной (из крашеной проволоки) и богато украшенной всевозможными самоделками елкой, с сюрпризами и танцами; веселой встречей солнца, впервые появившегося над горизонтом. На "Таймыре" организовали шуточные соревнования и игры, а на "Вайгаче" – карнавал. Не обошлось и без происшествий. Во время начинавшейся метели, при 30 градусах мороза, матросы Лаптев и Медведев пошли чистить прорубь. Вскоре Медведев вернулся, сказав, что потерял своего напарника. Врач экспедиции Л.М. Старокадомский и Николай Иванович отправились его искать, дошли до проруби: лед на ней был не тронут. Пурга к этому времени настолько усилилась, что на расстоянии одного метра ничего не было видно, – идти дальше не было смысла. С тяжелым чувством вернулись они на ледокол, на котором уже начали бить рынду, давать свистки. Через некоторое время пришел и Лаптев. Он услышал свистки, когда уже совсем было отчаялся найти правильное направление и выйти к своим. С Владимиром Никитовичем Лаптевым, впоследствии – известным драматическим актером, у Николая Ивановича в дальнейшем установились близкие дружественные отношения.
С наступлением светлого времени работы прибавилось: надо было исправлять многочисленные повреждения судна, укреплять его корпус, подготавливаться к походам на берег для производства гидрографических исследований. Побережье, возле которого стоял "Таймыр", еще совершенно не было изучено. Предстояло сделать его опись, нанести на карту. Николай Иванович и другие члены экипажа несколько раз совершали такие экскурсии. Они были очень утомительны. 15 миль, отделявшие "Таймыр" от ближайшего берега, приходилось идти по торосистому льду и тащить за собой сани с тяжелой поклажей. Об одном из таких походов Николай Иванович рассказывал:
"1 июня мы вшестером отправились на берег, чтобы сделать съемку залива Гафнер-фиорда и побережья к западу от него. Груз у нас был большой – инструменты, ружья, спальные мешки, провизии на 10 дней. Нам дали на помощь аэросани, сделанные из остатков гидросамолета, и четырех сопровождающих матросов; в случае, если бы сани испортились (что совсем не было исключено) эти четверо могли бы дотащить сани до корабля. По гладкому льду аэросани развивали скорость до 20 км в час, но при поворотах или неровностях они останавливались и приходилось подолгу бежать, подталкивая их. Поэтому, чтобы преодолеть два с лишним десятка миль, отделявшие нас от залива, мы потратили почти весь день.
На следующее утро матросы с санями отправились обратно на ледокол, а мы шестеро, разделившись на две партии, пошли по обоим берегам фиорда в его глубину. До нас только Нансен с "Фрама" видел издали Гафнер-фиорд и дал ему название. Шли мы с маршрутной съемкой, то карабкаясь по обледенелым скалам, то спускаясь на ровную, скованную льдом гладь залива. Мешал туман, но радовало, что из-за слабого мороза можно было работать без рукавиц, в одних перчатках. В одном из низменных мест берега мы видели следы оленей, а пернатая дичь – гуси, куропатки – попадались часто и в изобилии.
Фиорд вдавался почти на 35 км вглубь Таймырского полуострова. Шли мы с остановками весь день и часть ночи, воспользовавшись тем, что к вечеру туман разошелся, выглядывавшее из-за горизонта солнце озаряло розовым светом прибрежные скалы, и на ледяную поверхность залива ложились причудливые синие тени. К утру мы соединились с нашими товарищами, шедшими нам навстречу по восточному берегу, поели и залезли в наши спальные мешки. Обратный путь прошли быстро, изредка проверяя правильность съемки.
На следующий день трое из нас остались для сооружения знака у входа в Гафнер-фиорд, а я с двумя спутниками пошел по морскому побережью на запад, – этот район еще не посещался и на картах обозначался пунктиром. Погода опять испортилась, налетали шквалы со снегом. Шли то берегом, то по ледяному припаю, на котором часто встречались тюленьи лунки, видели и самих тюленей. Над нами почти беспрерывно летали с криками чайки.
Я поставил себе задачей довести опись до того места, где в 1901 году закончила свою съемку экспедиция Толля. Пунктирная линия на карте имела, приблизительно, льдину около 100 миль. На третий день нашего пути погода прояснилась. Расстилавшаяся вокруг нас белизна заискрилась алмазной пылью.
На "Таймыре" уже был случай заболевания снежной слепотой, поэтому наш врач предписал всем идущим в экскурсию брать с собой защитные очки. (На "Таймыре" были сделаны самодельные очки: в оправу из парусины были вставлены куски закопченных стекол от фонаря). С досадой узнал, что мои товарищи оставили свои очки в мешке с запасной провизией. Они поглубже надвинули шапки на глаза и мы пошли дальше. Через некоторое время я заметил, как один из матросов трет глаза. До конца маршрута оставалось по моим расчетам немногим более 10 миль, и я решил закончить его в одиночку, не взяв с собой ничего кроме буссоли.
Основательно отдохнув и подкрепившись, уговорив товарищей по очереди лежать в спальном мешке, чтобы дать отдых глазам, и ждать моего возвращения, я пошел дальше. Стараясь не спускаться на припой, чтобы не ступить на занесенную снегом трещину, я благополучно провел опись до отметки, оставленной экспедицией Толля. 12 июня мы вернулись на корабль (один из нас с завязанными глазами)".
В июне лед, в котором зимовал "Таймыр", пришел в движение. За несколько дней до начала подвижек Николай Иванович, А.М. Лавров и 12 матросов пошли на берег для установки железного знака. Когда они через 5 дней возвращались на ледокол, то не узнали окружающей ледовой обстановки: виднелись трещины, лед на глазах обламывался и образовывал торосы. Пришлось по дороге бросить тяжелые сани, чтобы благополучно добраться до своего временного дома. На судне и вблизи его шли спешные работы: убирали со льда метеорологическую будку, опиливали лед у винта, собирали машину, набирали воду в котлы из наледного озерка.
9 августа с полночи ветер усилился. Вокруг судна стали образовываться полыньи. "Таймыр" тронулся и пошел переменными курсами среди битого льда.
Но уже 11 августа он сел на подводный камень. Крен на левый борт 8°. Телеграфировали об этом "Вайгачу". Спустили шлюпку для промера. Поврежденный во время ледовых сжатий корабль дал сразу сильную течь. Его продолжало бить о камни. В это время разразилась сильная гроза. Под проливным дождем стали отвозить на шлюпках на ближайший островок запас провизии. Ждали помощи. Медленно пробиравшийся вреди дрейфующих льдин "Вайгач" наконец, приблизился к "Таймыру", принял от него весь уголь, взял на буксир. Оба ледокола дали полный ход, и "Таймыр" сошел с камней.
Начали спешно чинить пробоину. Полностью это сделать не удалось, и откачивать воду пришлось до самого конца плаванья. К счастью, льды стали разрежаться, 1915 год был удачным в ледовом отношении. Тем не менее, идти пришлось очень медленно из-за частых густых туманов и не заделанных повреждений "Таймыра".
30 августа добрались до о. Диксон. Он был совсем еще не обжит, но работа на нем кипела: достраивались первые два дома и уже возвышалась мачта для будущей радиостанции. От Диксона путь шел "проторенной дорожкой". Югорский шар сообщил Архангельску о приближении экспедиции. 16 сентября "Таймыр" и "Вайгач" подошли к разукрашенной флагами Архангельской пристани. Их торжественно встретили орудийной пальбой, криками "ура", музыкой военных оркестров.
Так закончилась эта экспедиция, которая, по словам Роальда Амундсена "… в мирное время… возбудила бы восхищение всего цивилизованного мира". Чем же замечательна эта экспедиция, заслужившая такую высокую оценку знаменитого исследователя Севера?
Плавание "Таймыра" и "Вайгача" в Арктике для того времени было явлением выдающимся во многих отношениях. "Вайгачу" впервые в истории полярного мореплавания в 1911 году удалось обогнуть с севера остров Врангеля. Также впервые обоими судами в 1913 году были обойдены с севера Новосибирские острова. В 1913 году экспедиция совершила последнее самое крупное в северном полушарии географическое открытие – открытие архипелага Северная Земля. Открытие этого архипелага, исследованного уже в советское время Г.А. Ушаковым и Н.Н. Урванцевым (1930-1932 гг.), позволило более определенно ответить на некоторые, до того нерешенные вопросы. Стало очевидным, что одной из наиболее существенных преград, мешающих поступлению в Карское море мощных арктических льдов с северо-востока, является именно Северная Земля. В то же время она – один из тех форпостов суши, которые так важны для изучения полярного Севера. Наконец, опять-таки впервые в истории суда экспедиций с одной зимовкой в 1914/15 году прошли весь Северный морской путь с востока на запад.
Весьма значительны и научные результаты экспедиции. В течение всех плаваний на обоих судах выполнялись регулярные метеорологические наблюдения за температурой, давлением и влажностью воздуха, атмосферными явлениями, скоростью и направлением ветра. Осенью 1914 года на зимовке "Таймыра" по инициативе Н.И. Евгенова была сделана попытка исследования одновременных температурных изменений в приповерхностных слоях воздуха при различных условиях погоды (градиентные наблюдения).
Аэрологические наблюдения производились и во время плавания судов и на зимовке: было выполнено 46 подъемов метеорографов на воздушных змеях.
В задачи экспедиции входили наблюдения за полярными сияниями, однако во время плавания они носили случайный, эпизодический характер. Лишь на зимовке 1914/15 гг. Н.И. Евгенов и Н.А. Транзе установили систематическое наблюдение этого явления. В 1925 году эти наблюдения были частично проанализированы в работе Н.Н. Никольского, где особое внимание уделялось форме полярных сияний, их интенсивности и периодичности.
Наблюдения величины наклонения видимого горизонта с целью определения величины коэффициента земной рефракции носили вспомогательный характер при астрономических определениях места судна. Зафиксировано 58 определений величин наклонения видимого горизонта, выполненных Н.И. Евгеновым. Их них 6 сделано при плавании "Таймыра" в арктических морях, и 52 – на зимовке.
Экспедицией был выполнен большой объем океанографических работ. Постоянные измерения температуры и удельного веса морской воды позволили выявить ряд интересных деталей гидрологического режима в районе Курильских островов, в Анадырском заливе и в других местах.
На каждой длительной стоянке производились наблюдения над колебаниями уровня моря и над течениями.
Существенный вклад внесла экспедиция в изучение ледовых условий арктических морей.
Большой интерес представляют также геологические сборы, ботанические коллекции и зоологический материал и по водной и по наземной фауне.
Все научные данные, собранные экспедицией, были сданы в архив. Часть этих данных, в основном гидрографических (карты, планы, материалы по лоции) позднее была обработана и издана. Остальное по разным причинам долгое время не публиковалось. Лишь в конце 50-х годов появился ряд статей, содержащих общие сведения об экспедиции, обобщение ее научных результатов, подробный анализ океанографических работ и т.д.
Первая мировая война прекратила деятельность экспедиции. Закончить дела экспедиции было поручено Б.А. Вилькицкому, Н.И. Евгенову и Д.Р. Анцеву. Остальной личный состав – военные моряки влились в кадры действующей армии и флота. Здесь уместно отметить, что участвовали в экспедиции только добровольцы, сознательно решившиеся на рискованное плавание в малоисследованных полярных водах. При этом каждый участник экспедиции должен был быть высококвалифицированным специалистом, способным выполнять по нескольку обязанностей одновременно. Те же требования предъявлялись и к "нижним чинам", матросам, число которых было сведено до минимума (на каждом ледоколе их было всего по 39 человек, тогда как на "Бакане", например, судне водоизмещением почти в два раза менее, команда была вдвое больше). Столь малочисленный состав экспедиции определялся "исключительно возможностью зимовок".
По свидетельству руководителей экспедиции все ее члены "своей всегда охотной работой и добросовестным отношением к ней" заслужили общее одобрение. Высокий уровень ее научных работ не раз отмечался специалистами. Вот что писал выдающийся норвежский исследователь Х.У. Свердруп, плававший в 1920-1925 гг. на судне "Мод": "…мы имели… возможность убедиться, что повсюду, где русская экспедиция считала свои труды законченными и где очертания берегов были ею нанесены на карту окончательно, там можно было вполне на них полагаться…
Район между устьем Колымы и Беринговым проливом был пройден нами дважды. Причем при таких обстоятельствах, что мы имели возможность проверить целый ряд подробностей на карте, но ни разу мы не могли заметить ни малейшей неточности. Работа, выполненная обоими ледоколами, поистине заслуживает удивления, и всякий, кому знакомы климатические условия полярного лета, оценит ее по достоинству".
Участники плавания 1927 года на пароходе "Колыма" специально отмечали впоследствии то исключительное значение, которое имела составленная на основе работ этой экспедиции "карта района Колыма – Лена. Только по этой карте строился рейс, прокладывались курсы, определялись места".
Среди архивных материалов нет документов, где бы выражалось недовольство руководителей экспедиции действиями или поведением членов команды; за все время плаваний, порою в очень тяжелых условиях, не было наложено ни одного дисциплинарного взыскания, во всяком случае, такого взыскания, о котором бы сохранился письменный документ. Это еще раз с самой лучшей стороны характеризует кадры славной гидрографической экспедиции.
После завершения работ экспедиции почти все ее члены были награждены орденами и медалями. Николай Иванович Евгенов получил орден Владимира четвертой степени. Кроме того, специально "в ознаменование плавания и трудов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана по исследованию северного пути" правительственным указом от 12 ноября 1915 года был установлен особый нагрудный знак. Но многие участники экспедиции в связи с отъездом на фронт не только не получили положенных им наград, но даже и не знали о них. Когда в 1956 году Н.И. Евгенов обнаружил в Ученом архиве Географического общества наградные листы, он разослал копии наградных документов всем известным ему участникам экспедиции: М.И, Акулинину, Г.Г. Гвоздецкому, А.И. Кирееву, И.П. Кириченко, В.Н. Лаптеву, Г.П. Леонтьеву, И.В. Пруссову, Л.М. Старокадомскому, И.Е. Филиппову, В.Р. Мирзину. Таким образом, многие из них узнали о собственных наградах лишь спустя сорок лет.
По-разному сложилась судьба участников экспедиции после ее окончания. Одни погибли в боях на русско-германском фронте, другие – после установления советской власти эмигрировали, третьи – остались верными своей родине, своему народу и продолжали честно работать, отдавая свои силы служению науке и развитию хозяйства.
Николай Иванович Евгенов получил назначение в действовавший в Балтийском море отряд миноносцев. Всю войну он прослужил старшим штурманом на миноносце "Орфей", за удачные боевые действия при установке минных заграждений получил два боевых ордена. И на "Орфее", несмотря на военную обстановку, он не упускал случая проводить научные океанографические наблюдения.
В 1916 г. он получил уведомление об избрании его членом Русского географического общества за подписью Ю.М. Шокальского, а затем и диплом члена РГО.
В 1918 г. выехал в США, участвовал там в ликвидации царского посольства и совершил самую большую в своей жизни туристскую поездку по Америке.
Вот как сообщает об этом периоде своей жизни сам Н.И. Евгенов:
В 1916 и 1917 гг. участвовал в боевых действиях против германского флота в Балтийском море на судах Балтийского флота. В начале 1918 г. демобилизовался, уехал на Дальний Восток, а затем в США. Там поступил делопроизводителем в посольство Временного правительства (сентябрь 1918 г.) в Вашингтоне. Во время пребывания там вступил в члены Американского Географического общества, познакомился с рядом американских известных полярных деятелей: Грили, В. Стефансон и др.
Летом 1919 г. по распоряжению Правительства был направлен в Сибирь. По прибытии в августе 1919 г. в Омск был назначен и.о. начальника Геодезического отделения Гидрографического управления Военно-морского ведомства б. Сибирского правительства. Осенью того же года был эвакуирован из Омска в Иркутск. По прибытии туда в январе 1920 г. был арестован властями Народного революционного правительства, но через месяц освобожден "за отсутствием состава преступления".


Продолжение следует...
Кто умер, но не забыт, тот бессмертен. Тот, кто не дал забыть, – сам сделал шаг к бессмертию.
Аватара пользователя
Сергей Шулинин
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 3182
Зарегистрирован: 07 Июнь 2008 16:34
Откуда: г. Салехард

След.

Вернуться в Персоналии



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 23

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения