Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

История высоких широт в биографиях и судьбах.

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Октябрь 2013 09:58

Орден Красной Звезды
Званцев-Ивановский Константин Михайлович
год рождения __.__.1906
ст. лейтенант
в РККА с __.__.1941 года
Приказ или указ: Архив ЦВМА фонд 3 опись 1 единица хранения 588
 4.jpg
 9.jpg
 15.jpg

Наградной лист: фонд 3 опись 1 единица хранения 569
 179.jpg
 180.jpg
 181.jpg

http://www.podvignaroda.ru/?n=50776593
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Октябрь 2013 10:14

Орден Отечественной войны II степени
Званцев-Ивановский Константин Михайлович
год рождения __.__.1906
ст. лейтенант
в РККА с __.__.1941 года
Приказ или указ: Архив ЦВМА фонд 3 опись 1 единица хранения 784
 1.jpg
 2.jpg
 3.jpg

Наградной лист: фонд 3 опись 1 единица хранения 986
 35.jpg
 36.jpg
 37.jpg

http://www.podvignaroda.ru/?n=50989917
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Октябрь 2013 10:17

Орден Отечественной войны I степени
Званцев-Ивановский Константин Михайлович
год рождения __.__.1906
ст. лейтенант
в РККА с __.__.1940 года
Наградной лист: Архив ЦВМА фонд 3 опись 1 единица хранения 1396
 1.jpg
 54.jpg
 55.jpg
 56.jpg

http://www.podvignaroda.ru/?n=51265466
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение fisch1 » 27 Август 2015 17:41

 1.jpg
Званцев, К.М., Зимовка [о работе научной полярной станции о. Врангеля] -Л., 1934


fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение fisch1 » 19 Июль 2017 15:42

Для научной деятельности и для оказания помощи экспедициям и судам, плавающим в высоких широтах, в середине 30-х годов создается обширная сеть полярных станций и зимовок. На многих из них были комсомольско-молодежные коллективы. Идея создания комсомольско-молодежной станции принадлежит Константину Званцеву . В 1934 году молодой полярник К. Званцев стал начальником первой такой станции на мысе Стерлегова. С ним зимовало пять комсомольцев. На следующий год прибыли еще четверо. Комсомольская зимовка проходила под лозунгом "Производительно работать, культурно отдыхать". Молодежная станция провела большую научно-исследовательскую работу.


Булатов В.Молодые колумбы Арктики //Полярный круг: 1982 .Редкол.: Бардин В.И. и др. - Москва: Мысль, 1982
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение fisch1 » 19 Июль 2017 15:55

 Константин Михайлович Званцев.jpg
Фото из журнала «Наша страна».апрель 1937 г.
http://geolmarshrut.ru
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение fisch1 » 19 Июль 2017 16:08

Через пять часов полета мы закончили разведку льдов посадкой на реке Ленивой у мыса Стерлегова.
Тепло и приветливо приняли нас восемь полярников-комсомольцев во главе с начальником — Костей Званцевым.
Костя Званцев провел пять лет на острове Врангеля. Знал он цену чистоте и уюту и хорошему обеду для утомленных гостей-летчиков. В кают-компании образцовый порядок, а уж об обеде и говорить нечего — одно блюдо лучше другого.
Под звуки патефона, среди оживленных разговоров, прошел обед. Слегка шумело в голове, а перед глазами стояло море и льды, льды до горизонта.

.
А. П. Штепенко.Записки штурмана.
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение fisch1 » 19 Июль 2017 16:18

Диксон был необыкновенно щедр на интересных людей. Зашел на радиостанцию. Ее начальник довольно молодой человек, но все уважительно обращались к нему: Василий Васильевич. А как фамилия начальника? Ходов. Не тот ли радист Ходов, который вместе с Урванцевым и Ушаковым исследовал Северную Землю? Да, он самый. Кстати, и этот радиоцентр на Диксоне строил он же.
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
Прилетел самолет с мыса Стерлигова, привез здоровяка-крепыша. Все к нему:
- Здорово, Костя ! Что это ты так "исхудал", Костя ?
Это начальник знаменитой комсомольской зимовки Костя Званцев . Прилетел по делам, улетит обратно с первым попутным.
Костя в общежитие не пошел, поставил себе палатку на камнях.
- Как зимовали? Прекрасно. Умалять не собираюсь, кое-что сделали. Топчем первую тропинку.
- Охотились?
- Было дело. Шесть медведей, сорок два песца.


Кублицкий Г.И., "...И Северным океаном." Красноярск: Книжное издательство, 1988.
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение fisch1 » 28 Октябрь 2018 22:12

 Званцев К..png
ШТУРМАН МОРСКОЙ АВИАЦИИ ЗВАНЦЕВ
Кто не знает на Севере неутомимого полярника Костю
Званцева? Пятнадцатилетним мальчиком он начал плавать
в северных водах на рыболовецких шхунах. Его
захватило непреодолимое влечение к Северу.
В 1925 году Званцев впервые зимовал в Маре-Сале, на
Ямале. Ему тогда едва исполнилось 17 лет.
В 1928 году «Комсомольская Правда» опубликовала
письмо Званцева к советской молодежи. Он звал своих
сверстников ехать в Арктику, на полярные станции, осваивать
великий Северный морской путь. Предложение одобрил
Центральный комитет комсомола. Был объявлен набор комсомольской
«тысячи».
Костя между тем перебрался на восток. Серьезным испытанием
для него была трехлетняя работа на о. Врангеля.
Затем — экспедиция на «Сибирякове», работа на полярных
станциях Карского моря. В 1937— 1938 гг. он организует новую
станцию на мысе Стерлегова и возглавляет ее
работу как начальник станции. Это была пора больших
арктических перелетов. Чкалов, Водопьянов, Молоков,
Алексеев, Шевелев, Козлов открывают невиданные трансполярные
трассы. Станция на мысе Стерлегова бесперебойно
обслуживает все перелеты.
Заочно Званцев сдает экзамен за курс морского техникума,
а затем — накануне Отечественной войны — экзамен
на звание штурмана полярной авиации.
Старший лейтенант военно-морской авиации Константин
Михайлович Званцев сражается на черноморском театре
военных действий. В начале 1944 года он несколько дней
пробыл в Москве. Ниже приводится стенографическая запись
его рассказа.

Рассказ старшего лейтенанта Званцева

Много лет, начиная с 1925 года, я скитался по Северу.
Редко приходилось работать ниже 70-й широты. После очередной
зимовки на реке Индигирке в июне 1941 года я прилетел
в Ленинград. Хотелось немного отдохнуть, чтобы, набрав
новых сил, опять пойти в Арктику.
Утром 22 июня я и жена мирно беседовали за утренним
кофе, решая вопрос, куда поехать на отдых — в Гагры, Хос ту или Мацесту.
По радио передавали концерт из Москвы.
Вдруг голос диктора
заставил тревожно насторожиться:
«Внимание, внимание! Слушайте экстренное
сообщение»...
Спустя несколько минут мы услышали товарища
Молотова. Война! Германские людоеды по-разбойничьи
вероломно напали на нашу землю. Немецкие самолеты
бомбили Ригу, Каунас, Киев, родной Севастополь.
Пролилась первая кровь. Предательский удар
болью и гневом отозвался в сердце. Трудно вспомнить
мысли, которые в те минуты будоражили мозг. Но
одно сразу стало ясным — мой долг итти на фронт.
В тот же день я как штурман и лейтенант запаса был
зачислен в кадры Военно-Морского Воздушного Флота.
Спустя несколько дней, в канун отправки на фронт, нас,
офицеров Морского Воздушного Флота, собрали при штабе.
К нам вышел комиссар. По его лицу было видно, что он не
смыкал глаз уже не одну ночь. Говорил он кратко, смысл его
речи был прост и понятен. Началась великая война! Это
не кратковременный эпизод, а тяжелая и длительная война
с сильным и хорошо вооруженным врагом. Война не на
жизнь — на смерть. Она потребует колоссального напряжения
сил всего народа.
Утром репродукторы передавали военные песни и марши.
А у нас невольно в тревоге сжимались сердца. И не столько
за себя — нет: за Родину, за судьбу тех, кого мы оставляли
в тылу.
В памятное третье июльское утро выступал Сталин.
Взволнованные, мы поклялись ни крови своей, ни самой
жизни не жалеть для дела опасения Родины.
Так я попал на фронт. Не много потребовалось времени
для того, чтобы убедиться, что перед нами сильный, технически
оснащенный, грамотный и безжалостный враг. Знаний,
накопленных в Арктике, оказалось явно недостаточно. Точно
также непригодным для войны было и многое из того, что
я приобрел, находясь в запасе армии. Надо было учиться,
учиться воевать. Надо было изучать новые методы воздушного
боя, новую тактику. Надо было закалять себя уже не
в полярных просторах, не в переходах по снежной тундре,
не в плаваниях среди льдов, а на поле боя, в жестоких
схватках.
Скажу прямо: школа тяжелая. Да это и понятно. Даже
полярники, и те до войны были изрядно избалованы к изнежены.
Очень смутно мы представляли, что такое современная
кровавая и безжалостная война. Поэтому военная буря
первое время нас сильно потрепала.
Неожиданно я был отозван с фронта и направлен для
прохождения высших курсов усовершенствования морской
авиации. Зачислили меня на штурманско-штабное отделение.
Честно говоря, мне казалось преступлением учиться, когда
мои товарищи воюют. Я категорически отказывался. Но мне
приказали. Потом я понял, что ошибался. Учились мы но
16-18 часов в сутки, почти без сна и без отдыха. Эти курсы
были необходимой ступенью для того, чтобы научиться побеждать
врага, побеждать не количеством, а уменьем, как говорил Суворов.
В большинстве на курсах обучались севастопольцы,
одесситы, ростовчане, новороссийцы, из полярников я один.
Вот почему все уверяли, что после учебы меня отправят на
Северный флот. Каково же было удивление и огорчение,
когда меня, полярника, назначили на Черное море, на самый
южный фланг Отечественной войны.
К месту назначения я прибыл в разгар горячих боев.
На Керченский полуостров высаживался десант. Шла ожесточенная
борьба за крымский плацдарм. Меня назначили в часть морских
бомбардировщиков-разведчиков майора Гельвига. Кругом были люди,
уже закаленные в боях. За плечами каждый имел не один десяток боевых вылетов.
Ко мне отнеслись очень тепло и искренне.
В группе ночных бомбардировщиков я неожиданно встретил
М. И. Козлова. Вполне естественно, что я очень обрадовался
этой встрече. На бомбардировщике дальнего действия
подполковник Козлов летал на Констанцу, Бухарест, Черноводы,
Плоешти. Мне, штурману «летучего голландца», как
в шутку окрестили наши дряхлые летающие лодки, приходилось
ограничиваться Керчью, Феодосией и другими ближайшими
портами. Позднее — в апреле 1942 года — Козлова
отозвали на Северный флот.
Я полюбил свою часть и крепко с ней сжился. Летали
мы обычно ночью, в сложнейших метеоусловиях, под яростным
обстрелом зенитной артиллерии. Подчас делали по нескольку
вылетов за ночь. Летать приходилось на самолетах
с черепашьей скоростью и более чем скромными огневыми
средствами. А немцы против нас посылали самолеты больших
скоростей с мощными, крупнокалиберными пулеметами
и пушками. Силы были явно неравными. Но летный состав
с изумительным спокойствием и готовностью принимал любое
задание. Особенно опасными были дневные маршруты
в море, далеко от своих берегов, когда возрастала вероятность
встречи с самолетами -врага такого типа, как «Хейнкель 111»,
«Юнкерс-88», «Фокке-Вульф», «ДО,-24».
Откровенно говоря, каждый раз перед получением нового
задания волнуешься, хотя это мы и скрываем тщательно
друг от друга. Полное равновесие приходит сразу же при
посадке в самолет. Начинается работа. Внимание напряжено,
все без остатка отдано наблюдению за обстановкой,
пилотированию, аэронавигационным расчетам.
Иногда мне задают вопрос: страшно ли встречать смерть?
Что можно сказать о страхе? В борьбе, в бою страха нет
и не может быть. Тольке трус гибнет без боя, без борьбы
за жизнь. О смерти мы мало и редко думаем. Больше думаем
о жизни и необходимости жить. Думаем о счастье. Ну,
а если и приходится иногда заглянуть в глаза мрачной
старухе-смерти, то относишься к этому возможно спокойнее.
Стиснет сердце ненависть к врагу, и еще яростнее, еще
ожесточеннее ведешь бой. Ну, а ежели вытянул «плохой
билет», если исчерпаны все возможности, последним яростным
броском наши летчики врезаются в немецкие колонны,
корабли, танки. Одна мысль в такие минуты владеет человеком
— погибнуть не одному, взять с собою несколько
поганых 'немецких жизней. В этом последнем броске —
честь моряка, наша ненависть и месть, жажда жизни и презрение
к смерти.
На всю жизнь мне запомнился наш комиссар, моряк-
балтиец Василий Сырников. Его именем сейчас названа
эскадрилья. Комиссара любила вся эскадрилья. Любили за
человеческую теплоту, простое, сердечное отношение и вместе
с тем за требовательность, резкую непримиримость к
слабости и малодушию, за уважение к труду и подвигу, к
героизму. Это был справедливый человек. Четырьмя орденами
наградила его страна. К нам он пришел с Балтики, пройдя
испытания финской войны.
Однажды майским утром два наших самолета вышли с
аэродрома на выполнение боевого задания; на ведущем
самолете — комиссар Сырников.
Хорошо раннее майское утро на Черном море. Тихо и
ласково голубеет морская даль. Синева неба манит своим
простором. В дымке теряется далекий горизонт. Спокойно
и ритмично работают моторы. И не верится, что идет война,
что самолеты вышли на суровое испытание, что из глубокой
синевы неба в любую минуту могут хищным броском накинуться
«мессеры» или «хейнкели», и тогда тишину и покой
майского утра прорежет резкая, как клекот стервятника,
очередь пулеметов. И начнется воздушный бой. С виражами,
с заходами. Бой, в котором кто-нибудь должен погибнуть,
чей-нибудь самолет должен врезаться, дымя, в воду.
Это неизбежно. Иначе редко бывает.
Зоркий глаз комиссара еще издалека заметил слева по
курсу черную точку. Точка росла, приближаясь от неприятельских
берегов. Вскоре комиссар различил тип самолета.
Своему пилоту, капитану Кумейко он передал по микрофону:
— Встречным курсом слева «Хейнкель-111».
— Есть, вижу, — спокойно ответил Кумейко.
На втором нашем самолете летела необстрелянная молодежь,
еще не бывавшая в боях. Для того чтобы обратить
их внимание на появление врага, комиссар короткой очередью
из пулемета полоснул по направлению «Хейнкеля-111».
На ведомом заметили противника и приготовились к бою.
Бой был неизбежен. Подойдя ближе, «Хейнкель» лег на боевой
курс, пытаясь напасть на ведомого. Ведомый вовремя
вышел из-под огня стервятника.
Тогда комиссар решил спасать молодежь. Иначе он и не
мог поступить. Самолет Кумейко резко развернулся метрах
в десяти от поверхности моря и пошел в лоб на фашиста.
Комиссар приник к пулемету. Понеслись яркие трассы коротких
очередей. Фашист не выдержал и отвалил. Черная тень
его мелькнула на чистой, голубой глади моря. Началась, как
у нас говорят, «карусель смерти».
Стрелок радист перед боем успел дать на базу: «Веду
воздушный бой, квадрат такой-то». И слова эти заставили
тревожно забиться наши сердца. Мы хорошо знали, что они
значат. Земля упорно следила за эфиром. Но эфир молчал.
Где-то далеко от базы, у берегов противника наши товарищи
вели неравный бой, и всеми мыслями мы были с ними.
Сорок пять минут длился этот бой. Молодые летчики-
комсомольцы понимали, что комиссар и Кумейко своей
грудью прикрывают их. Они не вышли из боя. Да и кто бы
смел подумать о выходе из боя, когда товарищи в опасности!
Одна очередь сменялась другой. Грохотала пушка противника.
Фашист упорно атаковал. Ведущий все время старался
зайти ему в лоб. Вскоре на самолете комиссара был
убит стрелок-радист. Казалось, конца нет этой «карусели*.
Комиссар один вел бой. Кормовая точка молчала. И вот
на какую-то долю секунды самолет комиссара запоздал произвести
маневр. Трасса из пушки «Хейнкеля» смертельной
гирляндой впилась в самолет, и ребята с болью увидели,
как упал на турель пулемета убитый комиссар. Поник головой
и выпустил штурвал из рук летчик Кумейко. Последняя
длинная трасса пуль из пулемета комиссара понеслась
ослепительной лентой в самолет фашиста: комиссар, умирая,
зажал коченеющими пальцами спуск и, мертвый, вел бой.
Пулемет комиссара еще стрелял, хотя самолет уже беспомощно
свалился на крыло, затем задымил и упал в море.
Взрыв — и все кончено. «Хейнкель», торжествуя победу,
в насмешку слегка помахал крыльями вслед упавшему самолету.
«Рано торжествуешь», — скрипнув зубами, подумали
комсомольцы. «За комиссара, за товарищей!» — крикнул
в микрофон молодой летчик младший лейтенант Турапин.
Он мгновенно развернул самолет в лоб фашисту и безудержно-
смело пошел в атаку.
 Званцев.png
Штурман Чуенко без передышки бил по «Хейнкелю»
и почти сразу уничтожил фашистского штурмана. Носовая
точка замолчала. «Хейнкель» отвалил, но затем снова зашел
на боевой курс. Стрелок фашиста дал залп и тяжело
ранил Чуенко. Собрав последние силы, молодой штурман
продолжал вести бой. Он выпустил еще несколько очередей
по «Хейнкелю». Летчик Турапин поставил самолет так, чтобы
мог стрелять и стрелок-радист комсомолец Дьяченко.
Тот одновременно дал очередь. Пули комсомольцев впились
в плоскости и моторы «Хейнкеля». Фашист задымил, затем
резко клюнул, свалился на крыло и врезался в воду.
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Званцев Константин Михайлович (1906—1967)

Сообщение fisch1 » 28 Октябрь 2018 22:23

Взрыв — и чистые воды Черного моря сомкнулись над грудой
исковерканного металла, которая еще секунду назад
называлась «Хейнкелем».
Избитая машина Турапина с тяжело раненным штурманом
Чуенко благополучно пришла на свою базу. Комсомольцы
рассказали, как погиб наш комиссар.
А утро тогда было такое хорошее и тихое — южное майское
утро. С легким криком носились чайки, взмахивая белыми
крыльями, словно прощальным платком. И не верилось,
что нет комиссара, что идет война...
Старая тактика наставлений по воздушному бою, написанных
до войны, пошла насмарку. В войне родилась но-вач
тактика, новые методы и приемы воздушного боя. И нередко
бой завязывается на высоте 5— 10 метров над водой.
Опытный летчик почти впритирку прижимается к воде, чтобы
не дать фашисту зайти себе под хвост. Подчас кажется:
вот-вот чиркнет самолет крылом по воде. Но спасает мастерство
пилота. А фашисту боязно спускаться так низко.
Рискнет — и того и гляди с большой скорости врежется
в воду.
Однажды, когда в долгом и жестоком бою наш самолет
расстрелял все патроны, вдруг в лоб фашисту стремительно
понесся какой-то яркокрасный горящий шар. Скользнув под
корпусом, шар исчез за хвостом и рассыпался там тысячами
огней. Самолет фашиста судорожно дернулся, мгновенно,
но неуклюже, чуть не падая, отвалил и быстро стал удирать.
Летчик в изумлении широко раскрыл глаза: что за
чудо? Секрет раскрыл смеющийся штурман. Оказывается,
в критический момент ему попала под руку заряженная р а кетница.
Он приставил ее к турелю пулемета и выстрелил.
Ракета понеслась на фашиста. Тот, очевидно, принял ракету
за новый вид реактивного снаряда, которых, кстати говоря,
немцы смертельно боятся. Вот «Хейнкель» и удрал. Этот
эпизод частенько со смехом вспоминают на флоте.
В нелетную погоду, когда грохочет норд-ост, знаменитая
новороссийская бора, закрепив и спрятав в лесу вытащенные
из воды летающие лодки, мы сидим в своих офицерских
землянках. Кто слушает радио, кто читает газеты и журналы,
готовится к очередным политзанятиям, кто пишет письма.
Вой и свист норд-оста напоминают мне далекую
Арктику, с которой связано так много хороших воспоминаний.
И почему-то в такие дни норд-оста особенно сильно
хочется попасть на Север, увидеть полярное сияние—ска-
зочную игру небесных огней, голубоватое сияние снега, который
как бы усыпан миллиардами бриллиантов.
Я часто рассказываю на фронте об Арктике. Нужно видеть,
с каким напряженным вниманием эти рассказы слушают
южане, люди, которым летом холодно в Москве, которые
выросли и воспитались на Черном море, и лучше своего
Черного моря и роднее ничего не знают и не хотят
знать. Им странной кажется привязанность к суровой Арктике,
глубокая любовь к полярному труду. И с каким уважением
они отзываются о полярниках.
Полярники, сражающиеся в рядах Действующей Армии
и Флота, стараются ни в чем не посрамить чести своих товарищей.
Многие награждены орденами. Награжден и я вторым
орденом. А получилось это гак.
В дни, когда немцы бешено рвались к Кавказу и Баку,
нашему экипажу было дано боевое задание нанести удар по
одному из близлежащих приморских пунктов. Ночью, в 2 часа,
наш самолет взлетел из скрытой горами бухты. Подошли
к исходному пункту маршрута и легли на курс. Над территорией,
занятой противником, нас встретил плотный загр адительный
огонь. Завесу мы прошли благополучно. Вскоре
внизу открылся порт. Зенитная артиллерия замолчала. На
земле — ни одного огонька. Луна едва пробивалась в разрывы
облаков. На море лунная дорожка. Летчик меня предупредил:
— Костя, следи за воздухом. Тишина подозрительная.
Сейчас придут истребители.
Я решил обезопасить себя от удара с воздуха и вызвать
огонь с земли: от зенитного огня маневром всегда можно
уйти, а от истребителя труднее. Пройдя по кромке бухты
и выбрав большое квадратное серое пятно, я сбросил бомбу.
Внизу сразу вспыхнул громадный пожар.
— Удачно! —крикнул в микрофон летчик.
У немцев тактика — когда подходишь к цели, они ставят
заградительный огонь. Когда приходишь на цель — замолкают
и затаиваются. Наш удар вывел их из равновесия.
Снова начался яростный зенитный огонь. Я вышел в бухту.
Тут на выходе, под луной, проглянувшей из облаков, внизу,
на лунной дорожке на воде я ясно увидел транспорт. Упустить
его было бы очень обидно. Минута — и, выйдя на
цель, я сбросил на транспорт серию бомб. Мелькнул ослепительный
взрыв. Яркий пожар осветил поверхность бухты.
Мы видели, как среди горящих обломков метались катера.
Транспорт тонул. Задание было выполнено.
На утро разведчики донесли, что потоплен немецкий
транспорт с боезапасом и людьми, приготовленный для рейса
против «Малой земли». За это я и получил орден.
В декабре 1943 года мне пришлось вместе с летчиками
Черного моря обеспечивать с воздуха Керченскую операцию.
Командиром экипажа у нас был боевой пилот, капитан
Кузнецов, стрелком-радистом — обстрелянный фронтовик
старшина Майоров.
Вылетев на задание, мы наблюдали с воздуха, как ведется
артиллерийская подготовка. Поистине правы немцы,
когда они говорят, что страшнее нашей артиллерии ничего
нет. С нашего берега по Керченскому полуострову били
дальнобойные орудия и береговая артиллерия. Над территорией
врага стояло сплошное море огня, среди которого то
и дело вспыхивали яркие звезды разрывов. Немецкие прожекторы
тревожно шарили по поверхности пролива, ожидая
высадки десанта. И они не ошиблись. Под прикрытием огневой
завесы от берега отвалили десантные суда. Немцы
били по ним из автоматов, пулеметов, пушек. Нам, ночным
морским бомбардировщикам, поручалось висеть над целью,
т. е. над прожекторами и батареями передней линии немецкой
обороны, и в течение 45 минут методично их бомбить.
Мне пришлось первому лечь на боевой курс. Отбомбился
я по батарее противника. Батарея испуганно замолкла. Причины
не знаю. Возможно, заставил ее прекратить огонь близкий
разрыв бомб. То же самое делали мои товарищи. Но
немцы упорно не хотели подпускать десантные суда к берегу.
Тогда те из нас, кто израсходовал бомбовый груз, перешли
на штурмовку.
Капитан Кузнецов, командир экипажа, в микрофон
крикнул мне:
— Смотри, штурман, катер по правому борту.
Я взглянул через правый борт. Ослепительный луч обхватил
один из наших катеров. Моряки тщетно пытались вырваться
и уйти в темноту.
— Штурмуем, —крикнул я.
Капитан Кузнецов резко повел машину на снижение. Я
приготовил пулемет. И когда мы были не более как в 25—
30 метрах от земли, хлестнул длинной очередью по прожекторному
гнезду. Прожектор погас.
Так все мы, поочередно, бомбили и штурмовали огневые

точки и прожекторы противника, помогая высадке наших
бесстрашных героев-десантников.
Только-только мы вернулись на аэродром, как получили
новое задание — пойти к мысу Чауда в Феодосийской бухте,
разгромить пловучие средства противника, которые могли
помешать продолжению высадки десанта. К этому вре
мени морская пехота закрепилась на краю Керченского полуострова
и начала расширять плацдарм.
Паш самолет пошел в одиночную операцию. Подвесив
бомбы, мы вылетели. Ночь была на исходе. Дошли до Чау-
ды. Ничего не обнаружили. Легли курсом норд. Жаль было
уходить, ничего не сделав. И вдруг, как говорятся, на счастье
я заметил какую-то большую площадку. Пригляделся.
Оказывается, немецкий аэродром, нам неизвестный. Мелькнул
зеленый огонь. Видимо, немцы условным сигналом за-
прашивали: кто в воздухе? Я решил отрекомендоваться
и, выйдя на зеленый огонь, сбросил все имевшиеся у меня
бомбы. Почти в то же мгновение в микрофон раздался голос
радиста:
— Штурман, за хвостом истребитель.
Действительно, за нашим хвостом в небе уже висела
длинная красная трасса. Проклятье! Ощутив противника каким-
то шестым чувством, летчик резко скользнул вверх
и вышел из обстрела. Истребитель нас потерял в темноте.
На фоне белого облака, освещенного луной, несколько
раз под нами промчалась хищная тень врага. Мы легли курсом
зюйд, уходя в море. В море немец за нами не пойдет.
Не рискнет, так как ограничен горючим. Спустя минут 10
легли курсом на свой аэродром. Прошли мимо Керченского
пролива. На территории, занятой противником, виднелись
отблески жаркого боя.
Вдруг при подходе к Новороссийску мотор чихнул. Я заглянул
в кабину пилота. Командир делал какие-то резкие
движения, но мотор не запускался. Лодка пошла на посадку.
Погода к этому времени испортилась: разыгрался свежий
норд-ост, по морю гуляла сильная волна. Мы сели среди
волн впотьмах.
— Где мы? — спросил летчик.
— У мыса Хакко, — ответил я.
— Осмотреть лодку, нет ли течи, — послышалось его приказание.
Течи не было, но нас быстро дрейфовало в открытое море.
Положение складывалось не из блестящих. В темноте
над нами в сгущающейся облачности возвращались на базу
наши товарищи. А у нас не было горючего — пробитый в
нескольких местах бак был совершенно пуст.
До посадки мы не успели даже дать радио, указать квадрат
и место посадки. Теперь оставалось ждать счастливого
случая. Все усилия были направлены на то, чтобы' бороться
с ветром и волной, держать самолет на плаву и по возможности
предохранять от разрушительных ударов моря.
Прошло несколько часов. Стало светать. День обещал
выдаться пасмурным. От синеющего вдали берега с большой
скоростью неслись облака. Нас тоже относило все дальше
и дальше от родных берегов. Мы понимали, насколько серьезна
опасность. В этих квадратах редко кто летает днем. Н а деяться
приходилось только на какую-либо случайную помощь.
Пока лодка хорошо выдерживала удары волны. Но
штурманскую кабину уже сильно залило водой, закрыть ее
было нечем. К девяти часам утра потек правый поплавок.
Стала погружаться в воду консоль правой плоскости. Потеряв
устойчивость, самолет мог опрокинуться и утонуть.
Командир экипажа и я вылезли на левую плоскость. Мы
молча лежали там, обдаваемые брызгами холодного декабрьского
моря. Радист Майоров снаряжал резиновую
шлюпку. Конечно, делал он это только для того, чтобы за
работой незаметнее шло время. Ясно, что резиновая шлюпка
спасти нас не могла.
И вот, как бывает только в американских кинофильмах
с традиционной счастливой развязкой, в 9.15 мы услышали
сквозь шум волн звук мотора. В море шел самолет. Трудно
передать ощущение, с каким мы всматривались в него. Ч е рез
несколько мгновений стало ясным, что идет наш разведчик
«Бостон». Я сполз с крыла вниз в кабину, достал ракетницу
и стал выпускать в небо одну ракету за другой. «Бостон
» свернул с курса в нашу сторону. Он подошел, снизился,
сделал несколько кругов, помахал крыльями, как бы ободряя
нас, и... спокойно лег на свой курс, уходя дальше в море.
—Что же он уходит? — недоумевая, воскликнул радист.
Что мы могли ответить ему? А время шло. Незаметно
прошел еще час, другой. Никакой перемены в обстановке.
Контуры берега теперь уже совсем раскрылись.
В 11.20 справа на крамбале командир заметил сильный
бурун, выделяющийся на фоне волн. Бурун быстро приближался.
Через несколько минут обозначился перископ подводной
лодки. Не было никакого сомнения, что это немцы.


— К пулеметам! — приказал командир.— Защищаться
до последней возможности! Лучше смерть в бою, чем плен.
Лодка начала всплывать. Вот уже показалась ее рубка.
Командир лежал на плоскости и отдавал приказания. Стрелок-
радист н я застыли у пулеметов. Турели были развернуты
до отказа в сторону противника.
Но мы все же родились в рубашке. Внезапно, без
какой-либо видимой причины подводная лодка стала
погружаться. Скрылась рубка, перископ. Мы были в полнейшем
недоумении. Что это значит? Недоумение разъяснилось
только когда мы услышали шум нашей родной «эмбе-
рушки». По приказанию штаба, который получил наши координаты
от «Бостона», на помощь летели наши друзья. Немцы
заметили самолет в воздухе раньше нас. Они наверное
просто решили, что мы лишь приманка, своего рода козявка
на удочке. К тому же, все уставы подводной службы говорят:
чей бы самолет ни был замечен в воздухе—немедленно
погружайся, не трать время на распознание флага, время это
может оказаться вечностью...
Родная «МБР-2» снизилась и начала кружить над нами.
Штурман или радист, высунувшись из кабины, показал нам
руку с торчащим кверху большим пальцем.
—Все в порядке. Держитесь, — так раскодировали мы
этот безмолвный жест.
И мы стали держаться. Пришла еще одна «МБР-2». Они
патрулировали над нами, оберегая от возможной атаки подводных
лодок или катеров врага.
К 13 часам ветер сменился. Нас потащило к берегам
противника. Мы прошли траверз Анапы, были видны Феодосийские
горы. Нас несло к Крыму. В этом районе кишмя -
кишели катеры противника, летали их самолеты. Товарищи
попрежнему нас охраняли, но теперь с каждой минутой росла
опасность встречи с «мессерами». Мы стали махать руками,
показывать кресты — уходите, мол, домой. В ответ
они низко пронеслись над нами и грозили кулаками, что о з начало:
«бросьте церемонии».
В 15 часов на смену пришел новый самолет «МБР-2».
Старые патрульные помахали крыльями и ушли на базу.
Вновь прибывшая «МБР-2» повела себя как-то сразу
странно. Вначале мы никак не могли понять,, в чем дело.
«Эмберушка» то подлетала к нам, то возвращалась к морскому
берегу. И так несколько раз. Потом мы поняли: товарищи
наводят на нас какое-то морское судно. Мы заклю-

чили пари: кто первым увидит мачты спасателя, тот выиграет
бутылку коньяку. Первым увидел командир.
Прошло еще несколько томительных минут. Нервы были
напряжены до крайности. Казалось, что спасатель движется
страшно медленно. Наконец обрисовалась ходовая рубка, з а тем
корпус морского охотника.
— Ну вот, спасены наши морские души! — воскликнул
стрелок-радист.
— Да, — облегченно вздохнули и мы с командиром. —
Спасены.
Охотник подошел почти вплотную и развернулся бортом,
чтобы обойти нас с подветренной стороны. На борту мы
прочли так хорошо знакомую по книгам и волнующую надпись:
«Морская душа»1
С катера бросили буксир и спустили шлюпку. Но наша
«эмберушка» все еще прекрасно держалась на волне, хотя
затопленный поплавок и заставлял ее крениться на правый
борт. Для руководства буксировкой на борт катера перешел
командир. А мы вдвоем остались. Глубокой ночью, несмотря
на усиливающийся норд-ост, катер привел нас в бухту Геленджик.
На воде нам пришлось провести 19 часов...
Вот какие приключения бывают в нашей будничной боевой
работе.
Морские летчики-эмберисты очень неохотно переходят на
другую, более новую и неизмеримо лучше оснащенную материальную
часть. Как-то неохота расставаться с нашими
«старушками», с которыми мы начали и прошли большую
часть войны.
Когда страна вернется к мирной жизни, наши замечательные
«эмберушки» в назидание потомству будут храниться
в музеях. Пусть знают наши сыны и внуки, что любую
материальную часть люди с горячим сердцем, с большевистской
волей могут превратить в страшное и грозное
для врага оружие.
1 Этот катер выстроен на личные средства писателя Леонида
Соболева и подарен им Черноморскому флоту. — А'. 3.


Полярники в Отечественной войне : (очерки и документы) .[Москва] : Изд-во Главсевморпути, 1945.
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Пред.

Вернуться в Персоналии



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 25

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения