Глава II
Но за Шпицбергеном и снегом ледников,
И за мальстремами, не знающими штилей,
Есть побережье, куда не допустили
Моря полярные отважных моряков.
Пойдем же и пробьем пустынное молчанье
Суровой Арктики! Свершим завоеванье
Подобно прадедам, у бездны ледяной…
Эредиа
После Русско-японской войны прогрессивными русскими моряками и учеными было обращено внимание на необходимость использования так называемого восточного прохода, расположенного в наших территориальных водах, как пути их Европы на Дальний Восток. Военно-морское ведомство приняло решение надлежащего исследования этого прохода. В этих целях была организована специальная экспедиция на ледокольных судах "Таймыр" и "Вайгач".
Официально экспедиция называлась гидрографической, однако это название отражало скорее чисто ведомственную принадлежность к Главному гидрографическому управлению морского (военного) министерства. На самом деле это была хорошо оснащенная, богато оборудованная, настоящая комплексная морская экспедиция в самом широком смысле слова. Программа ее работ включала в себя помимо специфических гидрографических задач и многие другие вопросы – от метеорологии и гидрологии до геологии и биологии. Как известно, гидрографическое обследование морей имеет своей целью не только составление карт, но и собирание материалов для лоции. Значительная же часть лоции состоит из сведений физико-географического характера о данном районе. Растительная и животная жизнь тесно связана с физическими свойствами воды, поэтому результаты изучения биологических условий могут быть очень ценными и для гидрографии.
К началу работ этой экспедиции в 1910 году морские навигационные карты восточносибирских морей ыли далеки от совершенства. Морское побережье в ряде мест оставалось нанесенным на карты еще по описи участников Великой северной экспедиции (1733-1743), проводившейся инструментами невысокой точности, работа предстояла большая и сложная; тем заманчивее для Евгенова было это предложение. Он немедленно принял его и весной 1913 года выехал во Владивосток, где стояли "Таймыр" и "Вайгач".
Ко времени его приезда суда были еще на ремонте, члены экспедиции готовились к третьей очередной навигации. В предыдущих двух они произвели опись берегов между Беринговым проливом и дельтой реки Лены, теперь предстояло проложить опись берегов на запад, к мысу Челюскина, а при возможности обогнуть его и совершить сквозное плаванье от Берингова пролива до Баренцева моря.
Следует помнить, однако, что в те годы Арктика была еще пустынной и неизведанной. Направляясь в плаванье, суда уходили в неизвестность и в случае аварии могли рассчитывать лишь на свои собственные силы. На побережье не было никаких баз, радиосвязь отсутствовала, в стране о существовании таких экспедиций знали немного. И только сознание своего долга перед Родиной и наукой вдохновляло русских военных моряков, посланных разведать и проложить жизненно необходимый для России путь сквозь льды.
Николай Иванович был назначен сперва на "Вайгач", а в следующем году переведен на "Таймыр". Во время этих двух плаваний он вел дневник, состоявший из очень кратких записей.
Вот некоторые из них.
"9 июля. Покинули Владивостокский порт, взяли курс на Петропавловск. Густой туман, идем с гудками.
24 июля. Заболел начальник экспедиции И.С. Сергеев (кровоизлияние в мозг)".
Болезнь Сергеева, старого, опытного моряка, вызвала большую тревогу у личного состава экспедиции, возбудив одновременно и беспокойство за жизнь товарища и опасение за дальнейшие работы экспедиции, оставшейся без начальника. Через ближайшую Анадырскую радиостанцию была послана соответствующая телеграмма в Петербург. Через несколько дней была получена ответная телеграмма о назначении начальником экспедиции Бориса Андреевича Вилькицкого, командира "Таймыра".
Можно было продолжать плаванье. Во время стоянки в Анадырском лимане команды ледоколов занимались ловлей рыбы, которая водилась там в изобилии. Местные жители говорили, что в иные времена они вылавливали до 50 тысяч штук кеты за сутки.
"…5 августа. Идем ледяными разводьями к о. Врангеля для описи его берегов. "Таймыр" пошел с промером вдоль материкового побережья.
10 августа. Тяжелые льды преградили путь к о. Врангеля. Пошли с промером на сближение с "Таймыром".
16 августа. Стоим у о. Крестовского. После совещания начальник приказал "Вайгачу" идти на запад с промером, определением астрономических пунктов. "Таймыру" – с промером обогнуть с севера Новосибирский архипелаг, рандеву 22 августа у о. Преображения. Если "Таймыр" до 25 августа не дождется "Вайгача", то идет его искать к Ванькиной губе. Если "Вайгач" до 25 августа не дождется "Таймыра", то идет на сближение с ним к северу у о. Петра.
Решение молодого начальника коренным образом изменило тактику и стратегию работ экспедиции. Вместо осторожного совместного плаванья вдоль берегов было принято отчаянно смелое, а по нынешним временам даже безрассудное решение – в свободном одиночном плавании впервые обогнуть Новосибирские острова! И этот план был блестяще претворен в жизнь. В этом плавании был открыт неизвестный остров (ныне – остров А.И. Вилькицкого) и закрыта мифологическая "Земля Санникова" – по предполагаемому расположению которой "Таймыр" прошел по чистой воде, не видя ни льдов, ни берегов.
"18 августа. Радиосвязь между кораблями прекратилась из-за дальности расстояния. Работы продолжаются".
На обоих судах было по небольшой радиоустановке с радиусом действия меньше 150 км, так что во время плавания в полярных морях суда не могли устанавливать связь с берегом, но имели возможность переговариваться друг с другом. По инструкции ледоколы должны были каждые 4 часа вызывать своего "напарника"; в случае неполучения ответа на два вызова, следовало идти на сближение с замолчавшим судном.
23 августа, после пятидневного тревожного перерыва утром на "Вайгаче" услышали вызов "Таймыра". Вечером оба корабля ошвартовались у о. Преображения.
25 августа "Вайгач" подошел к неизвестной бухте. На берегу увидали полуразвалившуюся поварню. Для обследования бухты послали партию на моторном катере, на берег отправилось несколько охотников на шлюпке. Через час катер вернулся. Он прошел несколько миль вглубь бухты, но конца ее не обнаружил. Решили обследовать ее на корабле, прошли около 16 миль. Производившийся попутно промер показал внезапное уменьшение глубин. Машину застопорили, но было уже поздно – судно село на грунт. Все попытки сняться с мели, оказались безуспешными. Корабль начало кренить. Пришлось сообщать о происшествии на "Таймыр", который через несколько часов пришел на помощь. Он принял от "Вайгача" воду, чтобы уменьшить его осадку, взял его на буксир, оба корабля дали полный ход, и "Вайгач" сошел с грунта.
Оказывается, отправившиеся на берег охотники тоже потерпели бедствие. Они добыли трех медведей, с двух сняли шкуры, а тушу третьего решили доставить на корабль, чтобы пополнить запасы свежего мяса. Медведь был большой и в шлюпке не поместился. Попробовали тащить его на буксире. Но это было настолько трудно, что медведя пришлось бросить. Однако и без него измученные люди уже не могли грести против волны. В это время "Вайгач" дал сигнал, что снимается с якоря для исследования бухты. Охотники вернулись на берег, чтобы ждать возвращения корабля. По дороге груженую шлюпку стало захлестывать волной, и когда вымокшие люди сошли на землю, то обнаружили, что им нечем развести костер. Много часов провели они в томительном ожидании "Вайгача", пока он, освободившись от "плена", не остановился вблизи берега, и они, наконец, добрались до судна.
Исследование бухты показало, что она глубоко (на 50 миль) врезается в сушу и чрезвычайно красива. Ее обрывистые берега сложены из черного песчаника и розового гранита. Вдали виднелись покрытые снегом горы. Бухты была безымянной, и было решено дать ей имя Марии Прончищевой – жены лейтенанта Василия Прончищева, участника Великой северной экспедиции 1735–1736 г. Мария Прончищева была одной из первых женщин – исследователей Арктики, делила с мужем все тяготы похода и, как и он, погибла от цинги в 1736 г.
Следующая встреча "Вайгача" и "Таймыра" была назначена у мыса Челюскина. Однако к мысу Челюскина не удалось подойти ни одному из судов: сплошное ледяное поле преградило путь, оба ледокола стали около него на ледяные якоря. После совещания решено было обойти поле с севера. 2 сентября суда пошли вдоль кромки льда, тянувшиеся на ССВ, и через несколько часов неожиданно заметили низменную полосу земли. Это был остров, названный впоследствии Малым Таймыром. За вновь открытым островом к северу продолжало тянуться поле не взломанного льда, вдоль кромки которого ледоколы продолжали свой медленный ход.
Ночь со 2 на 3 сентября 1913 года стала звездным часом Николая Ивановича, эту ночь он запомнил на всю жизнь.
Шла его вахта – с полуночи до 4 часов утра. С мостика было видно, что на широкой полынье с редким раздробленным льдом начали попадаться айсберги, до того не встречавшиеся. Постепенно стало светать, но горизонт был покрыт мглой. Внезапно поднявшимся ветром рассеяло мглу впереди, несколько правее курса показались гористые очертания неведомой большой земли, тянувшейся с юга на север.
Вот что написано в судовых вахтенных журналах.
"Таймыр". 21 августа/3 сентября. На ходу под парами… С полуночи случаи… 5 часов 20 минут. Легли на 319°… открыли землю на NW. Подпись Гойнинген-Гюне.
"Вайгач". Среда 21 августа/3 сентября 1913 года на ходу под парами в Северном Ледовитом океане под вымпелом с пополуночи случаи: 0 часов. Идем в кильватер транспорту "Таймыр" между льдинами в полыньях переменными курсами к W и SW 3 часа 55 минут. Открылся в NW направлении берег, высокий и обрывистый. Подпись: лейтенант Евгенов.
Позднее Николай Иванович так рассказывал об этом: "Незадолго до конца моей вахты на мостик поднялся сменявший меня К.К. Неупокоев. Я начал ему сдавать вахту, но не успел этого сделать, как мы с ним одновременно увидели справа от носа корабля "высокую землю". Я послал матроса за командиром, сидевшим в рубке. Тот приказал сообщить об этом по сигнальной лампе на клотике на "Таймыр". Как раз в это же время "Таймыр" стал менять курс вправо – на "землю". За ним легли и мы на "Вайгаче". Я записал указанный случай в вахтенный журнал".
Расхождение во времени в записях Гойнинген-Гюне и Евгенова объясняется тем, что судовые часы на "Таймыре" стояли на час с лишним впереди по отношению к часам на "Вайгаче". Дело в том, что при изменении географической долготы места на судах обязательно переставлялись часы, но каждый командир делал это у себя самостоятельно, сообразуясь с ходом судовой службы.
Весь день члены экспедиции производили опись берегов неизвестной земли и вели промер глубин на подступах к ним. 4 сентября, после астрономических наблюдений весь личный состав вышел на берег. В 18 часов на установленном флагштоке подняли русский флаг, и начальник экспедиции поздравил всех с открытием и присоединением к России новой земли. Первоначально моряки хотели назвать ее "Тайвай", соединив в этом имени первые слоги названия обоих ледоколов, но начальник экспедиции не имел права давать названия вновь открытым географическим пунктам. Осенью в Петербурге эта земля была названа именем императора Николая II. После Великой Октябрьской социалистической революции архипелаг был переименован в Северную Землю.
Место, которое увидел Николай Иванович, ныне носит название "Мыс Евгенова". Западные берега вновь открытой земли увидеть так и не удалось: на следующий день ветер переменился, ледовая обстановка стала быстро ухудшаться, оба корабля были вынуждены пойти обратно, к мысу Челюскина. Он был по-прежнему окружен тяжелым льдом. В течение нескольких дней ледоколы пытались пробить его, но безуспешно. 13 сентября было принято решение возвращаться во Владивосток.
На обратном пути экспедиция вновь пересекла район предполагаемой "Земли Санникова", но ничего не обнаружила, посетила остров Беннета, сделала его опись. Двое суток береговая партия провела в поисках оставленных на острове экспедицией Толля коллекций и материалов. Найденные коллекции доставили на "Таймыр", на самом острове поставили знак-крест в память погибшего Толля и его спутников.
Дальнейший путь экспедиции от острова Беннета к острову Врангеля лежал в район другой гипотетической земли – "Земли Андреева", в районе Айонского ледового массива. Такое решение еще раз показало отвагу и смелость моряков, которые возвращались обратно не традиционным путем вдоль берегов, а выбирали наиболее мористые северные маршруты по тем водам, где не плавало еще ни одно судно. Однако тяжелые воды Айонского массива оказались не под силу "Таймыру" и "Вайгачу" (по мнению специалистов, они были бы не под силу и современным ледоколам!). Огибая массив по восточной кромке, экспедиция вынуждена была спуститься к югу. "Земля Андреева", укрытая океаническими льдами, осталась неисследованной.
Приближался октябрь, начинались морозы, появился молодой лед, запасы угля иссякали. Последнюю работу совершили в Колючинской губе – сделали опись ее берегов, измерили глубины, чтобы выяснить, может ли она служить гаванью для пароходов.
5 октября "Вайгач" миновал мыс Дежнева. Начался жестокий, до 9-10 баллов шторм (по шкале баллов сила ветра определяется следующим образом: 0 баллов – безветрие; 10 баллов – шторм; 12 – ураган), который продолжался двое суток. "Вайгач" потерял связь с "Таймыром". На судах, из-за взболтавшейся от качки мути в котельной воде, засорились котлы; поломанные во льдах винтовые лопасти уменьшали ход – в таком состоянии судам было и до Петропавловска не дойти, не т, что до Владивостока. Вилькицкий решил идти на Аляску.
10 октября "Таймыр" и "Вайгач" остановились в порту Сан-Майкел. Расположенный на месте старинного русского Михайловского редута, Сан-Майкл был в те времена небольшим поселком. Но благодаря своей защищенности от ветров он был более удобной гаванью, чем главный город Аляски – Ном, не имевший надежного укрытия для судов.
По телеграфу командование экспедиции сообщило в Петербург об окончании работ и своих географических открытиях. Естественно, благодаря телеграфу это сообщение сразу стало известно в Америке, а потом и в других странах. Открытие Северной Земли было всюду признано крупным событием.
Сделав необходимый мелкий ремонт и пополнив запасы угля, экспедиция направилась к дому. На пути во Владивосток пришлось выдержать еще два сильных шторма. Из-за более округлой, чем обычно, формы корпуса судов, предназначенных для плаванья во льдах, "Таймыр" и "Вайгач" подвергались отчаянной качке, доходившей порою до 50°.
Только 25 ноября 1913 года окончилось это столь насыщенное разнообразными и грустными, подчас трагическими, и радостными событиями плавание. Изрядно потрепанные ледоколы вошли во Владивостокскую бухту Золотой Рог.
Участникам экспедиции давали двухмесячный отпуск. Евгенов получил его в конце января 1914 года и решил использовать для знакомства с Азией. Это было характерно для Николая Ивановича: только что вернувшись из тяжелого арктического плавания, снова отправиться в странствие. Денег у него было "в обрез", и ехал он один, найти попутчиков, желающих отдыхать, путешествуя, не удалось.
За два месяца Николай Иванович сумел объехать чуть ли не всю Юго-восточную Азию, он побывал в Китае, на Цейлоне, в Индии и в Японии. Знакомство с экзотической природой этой части земного шара, осмотр достопримечательностей и памятников древней цивилизации, соприкосновение с обычаями и традициями других народов происходило, конечно, в ускоренном темпе. Не обошлось и без драматических эпизодов. В Коломбо, например, пароход, на котором Николай Иванович должен был вернуться в Шанхай, отчалил за час до назначенного времени, и нашему незадачливому путешественнику (ведь у него не было ни денег на другой билет, ни времени) пришлось с риском для жизни догонять его в утлой лодчонке первого попавшегося туземца-сингалеза.
Как бы то ни было, к назначенному сроку Евгенов, переполненный впечатлениями, усталый, прибыл во Владивосток. Здесь шла усиленная подготовка "Таймыра" и "Вайгача" к очередной навигации.
Главная цель экспедиции 1914 года заключалась в том, чтобы завершить гидрографические работы предыдущих лет, закончить опись Северного морского пути и вернуться в Архангельск.
Плавание 1914 года Евгенов совершил на "Таймыре". Из всех кораблей, на которых он плавал, "Таймыр" был самым его любимым. Это понятно, ведь на нем он зимовал, провел много исследовательских работ, пережил немало тревожных и счастливых часов. Когда в 50-х годах было решено сдать "Таймыр" на слом, Николай Иванович был крайне огорчен. Он считал, что судно следовало бы поставить в одном из северных портов "на вечный причал", организовав в нем полярный морской музей. Вместе с другими "таймырцами" он даже пытался хлопотать об этом. К сожалению, хлопоты не увенчались успехом. Николай Иванович всегда любовно и бережно относился к вещам, украшавшим когда-то его маленькую таймырскую каюту: к небольшому настенному ковру, лакированному подносику…
Как и во время предыдущего его плавания, Николай Иванович делал ежедневные короткие записи такого рода.
"7 июня. После торжественных проводов снялись с бочки и пошли на Север. "Вайгач" идет нам в кильватер.
8 июня. Каждые 4 часа производить метеорологические наблюдения по программе станции II класса и бросать бутылки с записками для изучения течений.
13 июня. Совместно с "Вайгачом" производим гидрологические наблюдения над впадиной Тускароры. На глубине 9 000 м струна глубомера оборвалась".
Экспедиция 1914-1915 г. подготавливалась более тщательно, чем предыдущие, с учетом их опыта. Руководитель экспедиции Б.А. Вилькицкий, рассчитывая непременно пройти весь Северный морской путь с востока на запад, взял запас угля, продовольствия и пресной воды на 18 месяцев плавания. Кроме того, впервые в истории полярных исследований, экспедиции был выделен собственный гидроплан, однако при первом же испытании вблизи Чукотского полуострова самолет потерпел аварию. К счастью, летчик (инженер-механик Дмитрий Николаевич Александров) не пострадал, но гидросамолет летать уже не мог. Экспедиционные умельцы впоследствии переделали самолет в аэросани, которые потом с успехом использовались на зимовке.
Во время этого плавания экспедиционным судам пришлось и отклоняться от курса, чтобы оказать помощь терпящим бедствие товарищам. Когда "Таймыр" и "Вайгач" пришли в Петропавловск-Камчатский, стало известно, что Канадское правительство обращается с просьбой к русским судам, находящимся в арктических водах, помочь команде судна "Карлук". Это судно, принимавшее участие в полярной гидрологической экспедиции, было затерто льдами и дрейфовало к северу от острова Врангеля. В январе 1914 года оно погибло, некоторым членам его команды удалось по льду добраться до острова. Экспедиция Вилькицкого должна была доставить спасшихся людей на материк. Решено было послать за ними "Вайгач".
На Аляске, в Номе "таймыровцы" узнали о начавшейся войне. Многие захотели вернуться в Россию, чтобы принять участие в военных действиях, но из Петербурга было получено предписание продолжать работы и осуществить сквозной проход Северным морским путем. Вскоре стало известно, что "Вайгач" не дошел до острова Врангеля, и сам попал в ледовый плен.
14 августа "Таймыр" прошел Берингов пролив, намереваясь достичь острова Врангеля, на подступах к которому стоял затертый льдами "Вайгач". На пути оказались непроходимые льды. Четыре дня "Таймыр" пытался пробиться через них. Положение не улучшалось. Ветры продолжали сплачивать льды и прижимать их к острову. С большим трудом пароходу удалось выбраться на чистую воду и повернуть обратно. С тяжелым сердцем уходила экспедиция то острова, расстояние до которого не превышало 15 миль.
19 августа в Колючинской губе состоялась встреча обоих транспортов – "Вайгач" после жестокого сражения со льдами пришел с помятым корпусом и обломанной лопастью винта. Судну пришлось задержаться здесь для ремонта, а "Таймыр" через пять дней двинулся дальше на север проверить существование "Земли Андреева". Однако достигнуть таинственной области, где по предположению находилась эта земля, так и не удалось из-за тяжелых многолетних льдов. Снова повернули на юг.
27 августа "Вайгач" сообщил об открытии небольшого острова, который впоследствии был назван островом Жохова в честь умершего во время экспедиции лейтенанта Жохова. Произвели морскую опись острова, подняли на нем русский флаг.
После обследования нового острова оба корабля пошли к м. Челюскина. Из-за встречавшихся ледяных перемычек, которые приходилось пробивать, шли медленно, лишь 2 сентября подошли к м. Челюскина и стали на якорь у края ледяного поля. Несколько человек отправились на шлюпке на берег, чтобы с его возвышенности посмотреть, можно ли продвигаться дальше. "Возвращение на "Таймыр" было трудное, – вспоминал Николай Иванович, – полынья, по которой мы приплыли, оказалась забитой льдом. Мы вытащили шлюпку на одну из двигавшихся льдин, потом переправились на другую, протащили по ней шлюпку до противоположного края и наконец, с трудом добрались до корабля".
Следующие дни были тяжелые. В предыдущем году в проливе стоял неподвижный лед, не давая возможности для прохода. Теперь мощные льдины непрерывно двигались то, открывая, то закрывая каналы между ними, создавая ловушки для корабля. В такую западню "Таймыр" попал 9-го сентября. Канал, по которому он шел, стал внезапно суживаться. Попробовали отойти назад, но это оказалось невозможным – вход в канал забило льдом. Ледяные поля продолжали сдвигаться и сомкнулись вокруг "Таймыра". Судно накренилось, послышался треск, появилась течь. Команда стала выносить на верхнюю палубу продовольствие, одежду, керосин – на случай гибели корабля.
Но вскоре сжатие стало уменьшаться, впереди появилась полынья. Вновь стали маневрировать, одновременно стараясь причиненные сжатием повреждения. В этот же день, судьба, словно желая вознаградить людей за пережитую тревогу, послала радостную неожиданность: установилась радиосвязь с "Оклинсом", – кораблем, посланным на поиски экспедиции Русанова и Брусилова, курсировавшим в это время в районе архипелага Норденшельда. До конца плавания связь эта большей частью не прекращалась.
Десять дней продолжалось медленное продвижение ледоколов к юго-западу, их круглосуточное маневрирование среди движущихся ледяных полей.
20 сентября ветер переменил направление и усилился; лед пришел в быстрое движение, корабль стало вертеть и сжимать льдом. "Ледяной хаос", – писал Николай Иванович в дневнике.
Вызвали наверх команду, раздали шерстяное белье и меховую одежду. Все переоделись, приготовили к спуску шлюпки, запас провизии на двадцать дней, сани, оружие, аптечку… Впрочем, если бы пришлось покинуть судно, вряд ли экипажу удалось бы добраться по движущемуся льду до берега или "Вайгача", который, кстати сказать, находился в сравнительно более спокойных условиях, так как был дальше от берега, но и он иногда подвергался сжатию.
Через некоторое время ветер стал стихать, движение льда замедлилось, "Таймыр" получил возможность двигаться, но ненадолго. Наступил мороз, молодой лед сковал старые торосистые льдины, дрейф почти прекратился. На кораблях стали готовиться к зимовке: производили водолазные работы для очистки винта, прекратили пары, приступили к разборке машины.
На верхней палубе "Таймыра" натянули тент, хорошо защищавший от ветра, поэтому в такой импровизированной палатке казалось значительно теплее, чем на открытом воздухе. Борта судна обложили толстым слоем снега, чтобы сэкономить уголь (плавника в таких районах не было), в жилых помещениях поставили камельки. Благодаря этим камелькам и тусклым самодельным светильникам, заменившим лампы, вернее – по вине их, – все каюты и кубрик за зиму почернели до неузнаваемости. Больших трудов стоило привести их в надлежащий вид перед торжественным возвращением в Архангельск.
Когда Николай Иванович рассказывал о зимовке на "Таймыре", создавалось впечатление, что он вспоминает самую счастливую пору своей жизни. Хотя он и упоминал о том, что пища была однообразной, но основное для него были интересные наблюдения за течением, рефракцией, запуски змеев.
Особенно увлечен был Николай Иванович подъемами метеорографов на змеях. Это были первые аэрологические наблюдения, производившиеся в высоких широтах, и он надеялся, что после обработки они дадут ценный материал для изучения атмосферы. Он не прерывал эти подъемы даже во время полярной ночи, даже при сильных морозах и рассказывая о них, всегда вспоминал своего товарища и неизменного помощника при запуске змеев – матроса Акулинина, оттиравшего его озябшие руки и заботливо кутавшего его в шарф, когда его собственные пальцы отказывались его слушаться.
Много времени и забот уделял Николай Иванович регистрации полярных сияний. Хотя запись их производилась в теплой (если можно назвать теплом +6° – +8°) каюте, однако, она бывала для него более трудной, чем подъем метеорографа на леденящем ветру. Ведь сияния нередко продолжались по несколько часов подряд; иногда то исчезали, то вновь появлялись; иногда внезапно меняли свой тип и форму, а записи приходилось основывать на визуальных наблюдениях – не было регистрирующих магнитных приборов, ни аппаратов, приспособленных для их фотографирования.
Николай Иванович отмечает в "дневнике", что трудность регистрации вознаграждалась чувством восхищения при наблюдении сияний и пишет далее:
"Сказочное зрелище – северное сияние в высших широтах. Оно поражает не только своими красками, но и динамичностью. Особенно хороша форма сияний, называемая короной, когда широкие вертикальные разноцветные полосы охватывают большую половину горизонта, колыхаясь наподобие складок наинежнейшей ткани, внезапно достигают зенита, с чрезвычайной быстротой извиваясь, образовывали там большой сверкающий всеми красками узел, напоминающий корону".
В общем, дни зимовки были насыщены до предела: Николай Иванович конструировал изобретенный им прибор для наблюдений над ветром, и занимался с командой географией, и бегал на лыжах при изумительно ярком лунном свете, продолжавшемся при полнолунии по несколько суток без перерыва. Зимовку омрачала лишь оторванность от Родины, отсутствие сведений о положении дел на фронте.
Несмотря на крайне тяжелые условия, зимовщики все же устроили веселый новогодний праздник с искусственной (из крашеной проволоки) и богато украшенной всевозможными самоделками елкой, с сюрпризами и танцами; веселой встречей солнца, впервые появившегося над горизонтом. На "Таймыре" организовали шуточные соревнования и игры, а на "Вайгаче" – карнавал. Не обошлось и без происшествий. Во время начинавшейся метели, при 30 градусах мороза, матросы Лаптев и Медведев пошли чистить прорубь. Вскоре Медведев вернулся, сказав, что потерял своего напарника. Врач экспедиции Л.М. Старокадомский и Николай Иванович отправились его искать, дошли до проруби: лед на ней был не тронут. Пурга к этому времени настолько усилилась, что на расстоянии одного метра ничего не было видно, – идти дальше не было смысла. С тяжелым чувством вернулись они на ледокол, на котором уже начали бить рынду, давать свистки. Через некоторое время пришел и Лаптев. Он услышал свистки, когда уже совсем было отчаялся найти правильное направление и выйти к своим. С Владимиром Никитовичем Лаптевым, впоследствии – известным драматическим актером, у Николая Ивановича в дальнейшем установились близкие дружественные отношения.
С наступлением светлого времени работы прибавилось: надо было исправлять многочисленные повреждения судна, укреплять его корпус, подготавливаться к походам на берег для производства гидрографических исследований. Побережье, возле которого стоял "Таймыр", еще совершенно не было изучено. Предстояло сделать его опись, нанести на карту. Николай Иванович и другие члены экипажа несколько раз совершали такие экскурсии. Они были очень утомительны. 15 миль, отделявшие "Таймыр" от ближайшего берега, приходилось идти по торосистому льду и тащить за собой сани с тяжелой поклажей. Об одном из таких походов Николай Иванович рассказывал:
"1 июня мы вшестером отправились на берег, чтобы сделать съемку залива Гафнер-фиорда и побережья к западу от него. Груз у нас был большой – инструменты, ружья, спальные мешки, провизии на 10 дней. Нам дали на помощь аэросани, сделанные из остатков гидросамолета, и четырех сопровождающих матросов; в случае, если бы сани испортились (что совсем не было исключено) эти четверо могли бы дотащить сани до корабля. По гладкому льду аэросани развивали скорость до 20 км в час, но при поворотах или неровностях они останавливались и приходилось подолгу бежать, подталкивая их. Поэтому, чтобы преодолеть два с лишним десятка миль, отделявшие нас от залива, мы потратили почти весь день.
На следующее утро матросы с санями отправились обратно на ледокол, а мы шестеро, разделившись на две партии, пошли по обоим берегам фиорда в его глубину. До нас только Нансен с "Фрама" видел издали Гафнер-фиорд и дал ему название. Шли мы с маршрутной съемкой, то карабкаясь по обледенелым скалам, то спускаясь на ровную, скованную льдом гладь залива. Мешал туман, но радовало, что из-за слабого мороза можно было работать без рукавиц, в одних перчатках. В одном из низменных мест берега мы видели следы оленей, а пернатая дичь – гуси, куропатки – попадались часто и в изобилии.
Фиорд вдавался почти на 35 км вглубь Таймырского полуострова. Шли мы с остановками весь день и часть ночи, воспользовавшись тем, что к вечеру туман разошелся, выглядывавшее из-за горизонта солнце озаряло розовым светом прибрежные скалы, и на ледяную поверхность залива ложились причудливые синие тени. К утру мы соединились с нашими товарищами, шедшими нам навстречу по восточному берегу, поели и залезли в наши спальные мешки. Обратный путь прошли быстро, изредка проверяя правильность съемки.
На следующий день трое из нас остались для сооружения знака у входа в Гафнер-фиорд, а я с двумя спутниками пошел по морскому побережью на запад, – этот район еще не посещался и на картах обозначался пунктиром. Погода опять испортилась, налетали шквалы со снегом. Шли то берегом, то по ледяному припаю, на котором часто встречались тюленьи лунки, видели и самих тюленей. Над нами почти беспрерывно летали с криками чайки.
Я поставил себе задачей довести опись до того места, где в 1901 году закончила свою съемку экспедиция Толля. Пунктирная линия на карте имела, приблизительно, льдину около 100 миль. На третий день нашего пути погода прояснилась. Расстилавшаяся вокруг нас белизна заискрилась алмазной пылью.
На "Таймыре" уже был случай заболевания снежной слепотой, поэтому наш врач предписал всем идущим в экскурсию брать с собой защитные очки. (На "Таймыре" были сделаны самодельные очки: в оправу из парусины были вставлены куски закопченных стекол от фонаря). С досадой узнал, что мои товарищи оставили свои очки в мешке с запасной провизией. Они поглубже надвинули шапки на глаза и мы пошли дальше. Через некоторое время я заметил, как один из матросов трет глаза. До конца маршрута оставалось по моим расчетам немногим более 10 миль, и я решил закончить его в одиночку, не взяв с собой ничего кроме буссоли.
Основательно отдохнув и подкрепившись, уговорив товарищей по очереди лежать в спальном мешке, чтобы дать отдых глазам, и ждать моего возвращения, я пошел дальше. Стараясь не спускаться на припой, чтобы не ступить на занесенную снегом трещину, я благополучно провел опись до отметки, оставленной экспедицией Толля. 12 июня мы вернулись на корабль (один из нас с завязанными глазами)".
В июне лед, в котором зимовал "Таймыр", пришел в движение. За несколько дней до начала подвижек Николай Иванович, А.М. Лавров и 12 матросов пошли на берег для установки железного знака. Когда они через 5 дней возвращались на ледокол, то не узнали окружающей ледовой обстановки: виднелись трещины, лед на глазах обламывался и образовывал торосы. Пришлось по дороге бросить тяжелые сани, чтобы благополучно добраться до своего временного дома. На судне и вблизи его шли спешные работы: убирали со льда метеорологическую будку, опиливали лед у винта, собирали машину, набирали воду в котлы из наледного озерка.
9 августа с полночи ветер усилился. Вокруг судна стали образовываться полыньи. "Таймыр" тронулся и пошел переменными курсами среди битого льда.
Но уже 11 августа он сел на подводный камень. Крен на левый борт 8°. Телеграфировали об этом "Вайгачу". Спустили шлюпку для промера. Поврежденный во время ледовых сжатий корабль дал сразу сильную течь. Его продолжало бить о камни. В это время разразилась сильная гроза. Под проливным дождем стали отвозить на шлюпках на ближайший островок запас провизии. Ждали помощи. Медленно пробиравшийся вреди дрейфующих льдин "Вайгач" наконец, приблизился к "Таймыру", принял от него весь уголь, взял на буксир. Оба ледокола дали полный ход, и "Таймыр" сошел с камней.
Начали спешно чинить пробоину. Полностью это сделать не удалось, и откачивать воду пришлось до самого конца плаванья. К счастью, льды стали разрежаться, 1915 год был удачным в ледовом отношении. Тем не менее, идти пришлось очень медленно из-за частых густых туманов и не заделанных повреждений "Таймыра".
30 августа добрались до о. Диксон. Он был совсем еще не обжит, но работа на нем кипела: достраивались первые два дома и уже возвышалась мачта для будущей радиостанции. От Диксона путь шел "проторенной дорожкой". Югорский шар сообщил Архангельску о приближении экспедиции. 16 сентября "Таймыр" и "Вайгач" подошли к разукрашенной флагами Архангельской пристани. Их торжественно встретили орудийной пальбой, криками "ура", музыкой военных оркестров.
Так закончилась эта экспедиция, которая, по словам Роальда Амундсена "… в мирное время… возбудила бы восхищение всего цивилизованного мира". Чем же замечательна эта экспедиция, заслужившая такую высокую оценку знаменитого исследователя Севера?
Плавание "Таймыра" и "Вайгача" в Арктике для того времени было явлением выдающимся во многих отношениях. "Вайгачу" впервые в истории полярного мореплавания в 1911 году удалось обогнуть с севера остров Врангеля. Также впервые обоими судами в 1913 году были обойдены с севера Новосибирские острова. В 1913 году экспедиция совершила последнее самое крупное в северном полушарии географическое открытие – открытие архипелага Северная Земля. Открытие этого архипелага, исследованного уже в советское время Г.А. Ушаковым и Н.Н. Урванцевым (1930-1932 гг.), позволило более определенно ответить на некоторые, до того нерешенные вопросы. Стало очевидным, что одной из наиболее существенных преград, мешающих поступлению в Карское море мощных арктических льдов с северо-востока, является именно Северная Земля. В то же время она – один из тех форпостов суши, которые так важны для изучения полярного Севера. Наконец, опять-таки впервые в истории суда экспедиций с одной зимовкой в 1914/15 году прошли весь Северный морской путь с востока на запад.
Весьма значительны и научные результаты экспедиции. В течение всех плаваний на обоих судах выполнялись регулярные метеорологические наблюдения за температурой, давлением и влажностью воздуха, атмосферными явлениями, скоростью и направлением ветра. Осенью 1914 года на зимовке "Таймыра" по инициативе Н.И. Евгенова была сделана попытка исследования одновременных температурных изменений в приповерхностных слоях воздуха при различных условиях погоды (градиентные наблюдения).
Аэрологические наблюдения производились и во время плавания судов и на зимовке: было выполнено 46 подъемов метеорографов на воздушных змеях.
В задачи экспедиции входили наблюдения за полярными сияниями, однако во время плавания они носили случайный, эпизодический характер. Лишь на зимовке 1914/15 гг. Н.И. Евгенов и Н.А. Транзе установили систематическое наблюдение этого явления. В 1925 году эти наблюдения были частично проанализированы в работе Н.Н. Никольского, где особое внимание уделялось форме полярных сияний, их интенсивности и периодичности.
Наблюдения величины наклонения видимого горизонта с целью определения величины коэффициента земной рефракции носили вспомогательный характер при астрономических определениях места судна. Зафиксировано 58 определений величин наклонения видимого горизонта, выполненных Н.И. Евгеновым. Их них 6 сделано при плавании "Таймыра" в арктических морях, и 52 – на зимовке.
Экспедицией был выполнен большой объем океанографических работ. Постоянные измерения температуры и удельного веса морской воды позволили выявить ряд интересных деталей гидрологического режима в районе Курильских островов, в Анадырском заливе и в других местах.
На каждой длительной стоянке производились наблюдения над колебаниями уровня моря и над течениями.
Существенный вклад внесла экспедиция в изучение ледовых условий арктических морей.
Большой интерес представляют также геологические сборы, ботанические коллекции и зоологический материал и по водной и по наземной фауне.
Все научные данные, собранные экспедицией, были сданы в архив. Часть этих данных, в основном гидрографических (карты, планы, материалы по лоции) позднее была обработана и издана. Остальное по разным причинам долгое время не публиковалось. Лишь в конце 50-х годов появился ряд статей, содержащих общие сведения об экспедиции, обобщение ее научных результатов, подробный анализ океанографических работ и т.д.
Первая мировая война прекратила деятельность экспедиции. Закончить дела экспедиции было поручено Б.А. Вилькицкому, Н.И. Евгенову и Д.Р. Анцеву. Остальной личный состав – военные моряки влились в кадры действующей армии и флота. Здесь уместно отметить, что участвовали в экспедиции только добровольцы, сознательно решившиеся на рискованное плавание в малоисследованных полярных водах. При этом каждый участник экспедиции должен был быть высококвалифицированным специалистом, способным выполнять по нескольку обязанностей одновременно. Те же требования предъявлялись и к "нижним чинам", матросам, число которых было сведено до минимума (на каждом ледоколе их было всего по 39 человек, тогда как на "Бакане", например, судне водоизмещением почти в два раза менее, команда была вдвое больше). Столь малочисленный состав экспедиции определялся "исключительно возможностью зимовок".
По свидетельству руководителей экспедиции все ее члены "своей всегда охотной работой и добросовестным отношением к ней" заслужили общее одобрение. Высокий уровень ее научных работ не раз отмечался специалистами. Вот что писал выдающийся норвежский исследователь Х.У. Свердруп, плававший в 1920-1925 гг. на судне "Мод": "…мы имели… возможность убедиться, что повсюду, где русская экспедиция считала свои труды законченными и где очертания берегов были ею нанесены на карту окончательно, там можно было вполне на них полагаться…
Район между устьем Колымы и Беринговым проливом был пройден нами дважды. Причем при таких обстоятельствах, что мы имели возможность проверить целый ряд подробностей на карте, но ни разу мы не могли заметить ни малейшей неточности. Работа, выполненная обоими ледоколами, поистине заслуживает удивления, и всякий, кому знакомы климатические условия полярного лета, оценит ее по достоинству".
Участники плавания 1927 года на пароходе "Колыма" специально отмечали впоследствии то исключительное значение, которое имела составленная на основе работ этой экспедиции "карта района Колыма – Лена. Только по этой карте строился рейс, прокладывались курсы, определялись места".
Среди архивных материалов нет документов, где бы выражалось недовольство руководителей экспедиции действиями или поведением членов команды; за все время плаваний, порою в очень тяжелых условиях, не было наложено ни одного дисциплинарного взыскания, во всяком случае, такого взыскания, о котором бы сохранился письменный документ. Это еще раз с самой лучшей стороны характеризует кадры славной гидрографической экспедиции.
После завершения работ экспедиции почти все ее члены были награждены орденами и медалями. Николай Иванович Евгенов получил орден Владимира четвертой степени. Кроме того, специально "в ознаменование плавания и трудов Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана по исследованию северного пути" правительственным указом от 12 ноября 1915 года был установлен особый нагрудный знак. Но многие участники экспедиции в связи с отъездом на фронт не только не получили положенных им наград, но даже и не знали о них. Когда в 1956 году Н.И. Евгенов обнаружил в Ученом архиве Географического общества наградные листы, он разослал копии наградных документов всем известным ему участникам экспедиции: М.И, Акулинину, Г.Г. Гвоздецкому, А.И. Кирееву, И.П. Кириченко, В.Н. Лаптеву, Г.П. Леонтьеву, И.В. Пруссову, Л.М. Старокадомскому, И.Е. Филиппову, В.Р. Мирзину. Таким образом, многие из них узнали о собственных наградах лишь спустя сорок лет.
По-разному сложилась судьба участников экспедиции после ее окончания. Одни погибли в боях на русско-германском фронте, другие – после установления советской власти эмигрировали, третьи – остались верными своей родине, своему народу и продолжали честно работать, отдавая свои силы служению науке и развитию хозяйства.
Николай Иванович Евгенов получил назначение в действовавший в Балтийском море отряд миноносцев. Всю войну он прослужил старшим штурманом на миноносце "Орфей", за удачные боевые действия при установке минных заграждений получил два боевых ордена. И на "Орфее", несмотря на военную обстановку, он не упускал случая проводить научные океанографические наблюдения.
В 1916 г. он получил уведомление об избрании его членом Русского географического общества за подписью Ю.М. Шокальского, а затем и диплом члена РГО.
В 1918 г. выехал в США, участвовал там в ликвидации царского посольства и совершил самую большую в своей жизни туристскую поездку по Америке.
Вот как сообщает об этом периоде своей жизни сам Н.И. Евгенов:
В 1916 и 1917 гг. участвовал в боевых действиях против германского флота в Балтийском море на судах Балтийского флота. В начале 1918 г. демобилизовался, уехал на Дальний Восток, а затем в США. Там поступил делопроизводителем в посольство Временного правительства (сентябрь 1918 г.) в Вашингтоне. Во время пребывания там вступил в члены Американского Географического общества, познакомился с рядом американских известных полярных деятелей: Грили, В. Стефансон и др.
Летом 1919 г. по распоряжению Правительства был направлен в Сибирь. По прибытии в августе 1919 г. в Омск был назначен и.о. начальника Геодезического отделения Гидрографического управления Военно-морского ведомства б. Сибирского правительства. Осенью того же года был эвакуирован из Омска в Иркутск. По прибытии туда в январе 1920 г. был арестован властями Народного революционного правительства, но через месяц освобожден "за отсутствием состава преступления".
Продолжение следует...
Кто умер, но не забыт, тот бессмертен. Тот, кто не дал забыть, – сам сделал шаг к бессмертию.