Глава девятаяО КАДРАХК началу империалистической войны 1914—1918 гг. их было, в общей сложности, около 2 000 человек.
Блондины и брюнеты, толстые и тощие, от полусумасшедшего отпрыска царствующей фамилии до гладенького тихонького подхалима из выводка протоиерея дворцовой церкви, внешне часто очень не похожие друг на друга, но все и всегда из числа записанных по «шестой, бархатной» книге дворянства империи российской.
Они монополизировали вождение боевых кораблей императорского русского флота, сделав этот флот сытной и долговечной кормушкой племени морских офицеров.
Тайны военно-морского ремесла — от командования сторожевым кораблем до управления в бою эскадрой из нескольких десятков вымпелов (а каждый вымпел это — тысяча человеческих организмов, особо выдрессированных для управления какой-либо военной машиной, часто не менее сложной, чем мозг человека) — хранились в недрах специальных офицерских классов и военных академий в порядке нарастающей секретности.
Русский флот скачками — как бракованная лошадь — усложнялся и рос числом своих кораблей.
И в то же время катастрофически уменьшались кредиты, отпускаемые морским министерством на дальние, заграничные плавания кораблей.
Теперь уже не только теоретические знания, но и ко-
[349]
мандирский опыт становился достоянием немногих счастливчиков, которые очень часто даже не могли воспользоваться своей удачей: близорукий рахитик из богатого княжеского рода фактически сдавал корабль в аренду старшему офицеру или вахтенному начальнику на время каждого ответственного маневра судна.
В империалистическую войну, жестокою логикою событий, на посты командиров новых быстроходных судов выдвигались зачастую офицеры вне зависимости от чинов и рангов- Это были заядлые, закостенелые карьеристы.
Они могли фрондировать против Гришки Распутина и дворцовой камарильи, но — и это чрезвычайно характерно — кают-компании именно тех кораблей, на которых портреты царя и царицы носили с оборотной стороны оскорбительные надписи (тоже... «революционеры», с позволения сказать!), опустели с началом революции в первую очередь.
Технический блеск конструктивных приспособлений, которые имела, например, белогвардейская флотилия на реке Каме в 1919 году, с несомненностью доказывал, что все эти так называемые «младотурки» русского флота переметнулись на сторону контрреволюции в числе первых и включились головными звеньями в позорный конвейер бесконечных обозов Деникина, Юденича, Врангеля.
Красной армии и матросским отрядам, на многочисленных водных артериях России, с первых месяцев гражданской войны противостояли очень крепкие — в отношении технической выучки и профессионального мастерства — речные флотилии контрреволюции.
Достаточно указать хотя бы на тот факт, что к лету 1919 года в Красной Волжско-Камской Военной флотилии было всего лишь... семь человек морских офицеров, из которых только двое могли считаться кадровыми по старому флоту.
Корабли надо было вооружать. Надо было эти же корабли, с еще непросохшим суриком под только что установленными орудиями, посылать в бой.
А бой — в те великолепные дни — гремел и сверкал совсем рядом с базой красных флотилий — Нижним-Новгородом, и снаряды белогвардейских четырехдюймовок едва
[350]
не залетали в парк, лежащий на мысу, отделяющем Оку-реку от Волги.
В городе Нижнем в трехэтажном кирпичном здании с выщербленными полами, в простуженных от вечных сквозняков комнатах, толпились загорелые, широкоплечие люди, очень разнообразно одетые (на бескозырке георгиевская лента с надписью «Строгий», серые клетчатые брюки, бушлат из небесно-голубого сукна и на левом рукаве штат комендора), занесенные в книгу Великой Революции под рубрикой — матросы.
Кирпичное здание служило переходящими казармами матросских отрядов.
Морских офицеров не было.
Были — матросы.
Революция требовала боевых и боеспособных кораблей.
В угловой, насквозь проплеванной и махоркой продышанной комнате эти исходные данные для решения некоей — мирового порядка — задачи еще раз были взвешены некоей отборочной комиссией...
Помню, снизу, от реки, доносились воющие гудки пароходов: кого-то провожали на фронт. Уходили корабли! Значит, кто-то их вел. Значит, командного состава оставалось еще меньше!
Решение комплекционной задачи было просто и бесповоротно.
— Подходи, братва, в черед!..
— С какого корабля? С «Рюрика»?! Так. Специальность? Рулевой унтер-офицер?! Прекрасно. А как звали по отчеству старшего штурмана? Петрович, а не Семенович? Ага! Так, верно. Сколько лет плавал? Четыре года! Получай бумажку: катись на первый дивизион кан-лодок штурманом. Следующий! И сам вижу по штату, что комендор! Откуда? С «Полтавы»! Башенный или плутонговый?! Ага! От противоминной артиллерии! Так! А когда бывает клиновой затвор у «каневки» (пушки, системы Кане). Никогда?! Ладно. Да ты не обижайся: всякому лестно в пушкари заделаться, беляков глушить. Это что? Часы? За отличную стрельбу?! Сказал бы, годок, сразу! На «Грозящий» старшим артиллеристом! Возьми предписание, товарищ!
[351]
В два дня было отобрано несколько десятков достаточно хорошо подкованных технически, пламенеющих классовой ненавистью товарищей командиров именем Революции...
Из них потом вышли победоносные флотоводцы, талантливые операторы, искусные командиры больших военных портов.
Ошибок не было, потому что в основе комплектации лежал классовый отбор: в нижегородские казармы сами пришли только те, кто хотел сложить голову за Революцию.
Плохо обстоит дело с кадрами ответственных работников на дальнем севере. Буквально каждый градус долготы, пройденный по побережью Восточно-Сибирского Полярного моря, являет новый пример совсем ненужного человека на нужном месте...
Специальная учеба нацмен в учебных заведениях далекого отсюда центра дает очень незначительный процент работников, возвращающихся обратно, в родные места.
А стройка непрестанно идет, подравниваясь в темпах к многомильным шагам пятилетки.
Значит, на основе классового отбора надо развернуть возможно более широкую политучебу здесь же, в тундре.
Инструктаж отдельных якутов — пограничников Ивановых уже дает крепкие, насыщенные подлинной мобильностью погранотряды береговых селений.
Инициативные работники в риках и наслежных советах должны сами обучать административные кадры заполярной тундры.
Аполлон Неустроев с гордостью рассказывает о том, что один из его знакомых — юкагир тов. Н. Спиридонов — давно учится в Ленинграде, в Институте Народов Севера. Пишет — много и хорошо учится. Надо учиться! Надо учиться!!
Но север требует крепких, знающих людей не в качестве своих представителей для центра, а здесь же, в заполярьи...
Тундра должна сама для себя и своими средствами вырастить большевистские кадры.
[352]
Примечание. Тов. Н. И. Спиридонов в мае 1934 года получил звание кандидата экономических наук. Тов. Н. И. Спиридонов — первый юкагир-ученый. Он родился в 1906 году, в 1929 году окончил Ленинградский университет имени тов. Бубнова. Дипломной работой тов. Спиридонова была диссертация на тему «Формы эксплоатации юкагиров с XVIII века до Октябрьской революции».
