Страница 27 из 33

Макс Зингер. Штурм Севера

СообщениеДобавлено: 20 Декабрь 2013 20:12
[ Леспромхоз ]
Макс Зингер.
Штурм Севера.
[Полярная экспедиция шхуны „Белуха". Гибель „Зверобоя” („Браганцы"). Жизнь зверобоев-зимовщинов на крайнем севере Советов.
Полет воздушного корабля „Комсеверопуть 2" с острова Диксон в Гыдоямо. Карский поход ледокола "Малыгин" в 1930 году.
С 27 фото]
Гос. изд-во худож. лит., М.-Л., 1932.
 1.jpg
 5.jpg
 4.jpg
 3.jpg

Содержание Стр.
Макс Зингер. Штурм Севера.pdf
(27.48 МБ) Скачиваний: 718

OCR, правка: Леспромхоз

Макс Зингер. Штурм Севера

СообщениеДобавлено: 04 Январь 2014 09:27
[ Леспромхоз ]
По-зимнему

«Малыгин» пришел с острова Шокальского снова к острову Диксон, к тому месту, где уже несколько раз он гремел своим якорным канатом, но это был уже не тот остров, который мы видели неделю назад. Его занесло снегом.
В бухте едва рябила вода, и чуть задувал ветерок.
К вечеру зюйд-ост усилился, закрепчал и погнал воду пенящимися беляками. Ледокол повернуло кормою к проливу.
— Не потравить ли немного канат? — спросил вахтенный штурман капитана Черткова.
— Потравите четыре смычки: спокойнее стоять будет, — согласился тот. — Набежит пурга, ни чорта не разглядишь!
Ветер натягивал неимоверно тяжелый канат якоря. Бывали случаи, когда ветром дрейфовало судно, и оно шло на берег гибнуть на камнях, волоча по дну дрейфующий якорь, который не мог совладать с ветром и брел по грунту. Так
[122]
было со шхуной «Житков» в бухте Полынья возле Диксона два года назад.
Чем больше выпускали якорный канат, тем тяжелее было ветру выпрямить его провес в воде, и судно уверенней стояло на якоре.
На спардеке ледокола ветер мешал вахтенному передвигаться.
Синоптики, вооружившись анемометром, определяли силу ветра. Маленький анемометр показал огромную силу ветра, дувшего со скоростью двадцать метров в секунду. Это был девятибальный шторм, а при двенадцати баллах на море бушует уже ураган.
— В такую погоду только и слушать SOS, — говорил радист Никитюков в радиорубке. — Сейчас ответственная вахта. У нас «Зверобоя» не сразу услыхали. Наши приняли его SOS которое репетовало судно «Ленгосторг». Ведь каждый радист, получив SOS, должен немедленно об этом доложить капитану и на большой волне передавать сигнал дальше, чтобы возможно больше людей оповестить об опасности, которая угрожает судну.
— Надо отдать и левый якорь на полторы смычки, — спокойнее будет, — сказал капитан Чертков вахтенному штурману. — Пускай включат огонь на баке, чтобы можно было следить за якорными канатами.
Вахтенный побежал за электриком.
Зажгли огни на баке, и старый капитан долго всматривался вниз, в воду, стучавшую своими накатами о борты ледокола.
— Хорошо. Теперь я вижу, как канаты работают, —сказал Чертков и пошел, чуть отваливаясь назад, в свою походную каюту.
Неожиданно пошел снег зарядами и вмиг накрыл белым саваном спардек корабля.
Закончив погрузку дома в Усть-Порте для зимовщика Пясины, «Белуха» медленно продвигалась вперед к Диксону. В
[123]
коварном фарватере, могучего Енисея разбирались только лоцманы. Только они проводили корабли по устью Енисея.
«Белухе» не дали лоцмана, его не было в Усть-Порте, он ушел с кораблями Карской экспедиции, и «Белуха» села на мель. Стащить «Белуху» с мели должен был мощный буксир «Кооператор», но грунт был песчаный, не опасный, и «Белуху» сняло с мели при полной воде ветром. Теперь она, руководствуясь неточными картами, продвигалась вперед по малоисследованному краю, в пургу и в девятибальный шторм.
Видимости на море не было никакой, и люди шли только по счислению, откладывая на карте пройденное судном расстояние, доверяясь показанию лага.
В радиорубке ледокола была получена телеграмма с «Белухи». Шхуна просила ее запеленговать, определить место се нахождения.
На ледоколе зажгли яркие электролампы, ослепительно замелькали вокруг огней хлопья снега, кружась возле мачты. Какие-то маленькие птицы прилетели на огонь и тоже кружились вместе со снежными хлопьями возле сильных огней ледокола.
Отшумели волны в бухте Диксон. Не показывались беляки. Только чуть зыбилась вода, словно отяжелев. Температура воды и воздуха стремительно падала с каждым днем. Синоптики Карской экспедиции предсказывали дальнейшее похолодание.
Первого октября обледеневший самолет Иванова «Комсеверпуть 2», едва вырвавшись из воды, ушел по направлению к Новой Земле. К моменту отлета в западной части бухты Диксон уже появилось сало-снежура {1}. Термометр показывал минус 3, 5°. Начальник Карской Евгенов решил сам полететь в последнюю ледовую разведку. Никогда так поздно в Карском море не летал самолет. Черные скалы Диксона закры-
{1} Сало — скопление на поверхности моря ледяных кристаллов, еще не скрепленных в ледяную корку. Снежура — сало, запорошенное снегом. (Прим авт.)
[124]
лись снегом на целых десять месяцев. В ясные ночи разворачивались, словно штуки цветного креп-де-шина, дрожа будто or ветра, световые искрящиеся полосы полярного сияния.
Много снежных зарядов встречал на пути самолет, полчаса летел в сплошном тумане. Глубокая воздушная разведка продолжалось около трех с половиной часов.
— Шапка льдов, нависающая с севера, не продвинулась на юг, — радостно сообщил в кают-компании вернувшийся с разведки Евгенов. — Но в море нам показалось, будто вдали виднелось уже сало. Иванов это утверждал.
Разведка была столь же необходима, сколь и опасна. Накануне Евгенов предупреждал Игарку, где была вся головка Комсеверпути:

    «Средний за десять лет наблюдении срок появления сала в Диксоне — седьмое октября. В настоящее время температура поверхностной воды 0, 4°. В ночь на тридцатое сентября температура воздуха — 7°. Частый снегопад способствует быстрому охлаждению воды. Нахожу рискованным оставлять самолет на Диксоне позднее четвертого. Иванов согласен со мною».

Так молнировал Евгенов.
Но полярный холод обгонял даже молнии-телеграммы. И снова вдогонку летели в эфир сообщения Евгенова:

    «В ночь на второе бухта Диксона покрылась снежурой-салом, местами плотного блинчатого строения. Срочно готовим самолет к вылету».

— Самолет должен вылететь сегодня, завтра будет уже поздно, — говорил Евгенов.
Самолет рисковал вмерзнуть в бухту. Тонкой оболочке лодки-самолета и самому воздушному кораблю грозила гибель.
На Диксоне стояла ледовая масленица. Вся бухта покрылась блинчатым льдом. Куда только хватал глаз, виднелись круглые блины тонкого нового льда, покрытого снежурой. Вода казалась жирной и густой.
[125]
Чтобы выручить летчиков из бухты, затянувшейся салом и блинчатым льдом, начальник Карской послал к ним для буксировки моторный катер.
Самолет вывели в разреженную шугу, по которой он сам подрулил к «Белухе», возвратившейся из Усть-Енисейского порта.
Капитан Бурке спустился по штормтрапу своего судна и перешел на жабру {1} воздушного корабля. Бурке улетал в Игарку, куда его вызывал Лавров — председатель правления Комсеверпути для составления плана промысловых работ на 1931 год в полярном море.
Иванов дал полный газ. Задрожал самолет, заревел моторами на всю бухту и побежал по воде, словно нелетная гусыня. Он тяжело вырвался из воды, снова прикоснулся к ней своей лодкой, будто поцеловав на прощанье, и грузно потянул вверх.
— Поднять сигнал! — скомандовал Евгенов.
— Счастливого пути, — говорили немые толмачи — пестрые флаги с мачты ледокола.
Три белых облачка у свистка «Малыгина» увидели летчики сверху. Ледокол салютовал воздушникам, оставлявшим карские воды.
Весь корпус, крылья самолета, покрытые тонким слоем льда, искрились на солнце. Низко, едва не касаясь крылом снежуры, улетел самолет. Видно было, как воздушники в знак приветствия махали руками, пока не скрылась дюралюминиевая птица, которой они управляли.
Обогнув «Малыгина», самолет пошел, держа курс на остров Диксон.
— Он прощается с островом и рацией, — сказал Евгенов.
«Комсеверпуть 2», сделав круг над Диксоном, уходил на юг к водам могучего Енисея.
Зимовщик Чернобородов долго смотрел вслед гидроплану.
{1} Жабра служит для сохранения поперечной устойчивости лодки самолета и для крепления плоскостей. (Прим. авт.)
[126]
 117.jpg
— И впрямь, как птица, поднимается. Вот у нас тоже гуси, гаги против ветра поднимаются. Тяжелой птице это легче. Замечательная это штука, морской самолет, — говорил зимовщик.
Ночью в радиорубке уже принимали сообщение из Усть-Енисейского порта.
«Комсеверпуть 2» сделал там первую посадку и брал горючее. Экипаж самолета благодарил начальника Карской, так много содействовавшего успехам лётной части экспедиции.
Через два дня после отлета «Комсеверпути 2» бухта Диксон стала.
Солнце еще светило. Несколько недель оставалось ему ходить над этим суровым краем, перед тем как покинуть его на девяносто дней. На смену шли сумерки полярной ночи и волшебные переливчатые огни северных сияний.
Я поднялся на спардек. Недовольные своей новой квартирой, ревели медвежата в деревянной клетке. Быть может, их раздражал писк радиорубки, возле которой квартировали звери. Двух белых пленников доставили в шлюпке с острова Диксон, где их купил экипаж Чухновского, чтобы подарить московскому зоопарку. Медвежат поймали живьем, и хозяин их, зимовщик Диксона, не хотел с ними расставаться. Он решил, когда медведи подрастут, повесить, задушить их, чтобы не портить звериные шкуры пулей. Насилу Чухновский уговорил его отказаться от жестокой расправы.
Их доставили на ледокол снежно-белыми, пушистыми, а через день они до того изнавозились, что стали напоминать, бурых медведей. За медвежатами, по поручению Чухновского, присматривал борт-механик Винников, бывший на ледоколе. Он прогуливал их по палубе, распугивая людей, выходивших из душных кубриков смотреть на полярное зверье.
Медвежата подходили к релингу — поручням ледокола — свешивали свою голову через борт и жадно ловили запахи, шедшие по льду с далекого берега.
[127]
Только вчера мы проходили на шлюпке к материковому берегу. Мы едва выгребали, так отяжелела вода от игол, сала и снежуры. Сегодня же вся бухта затянулась неровным льдом. Местами он чернел, так был тонок его покров. Неожиданно прорвавшиеся ветры привели в движение подледную воду. Лед на бухте подымался, дышал, словно живой, и, казалось, вот-вот его разломает. По спардеку трудно было передвигаться. Даже медвежатам было холодно на ветру, и они тихо, по-собачьему, скулили.
Ветер трепал брезент на ледоколе, наметал снег на палубу и пронзительно свистел, словно сирена парохода, попавшего в туман. Снегопад усилился, и скоро закрыло острова в бухте Диксон.
Шхуна «Белуха», закончив операции в Пясине, медленно входила в бухту, затянутую льдом. Лед и ветер не давали шхуне подойти ближе к «Малыгину», стать на рейде.
«Белуха» бросила якорь почти у самой кромки. Сплошной молодой лед был крепок для «Белухи». Но против девятибального ветра и он не устоял, захрустел вдруг по всей бухте, заторосился. Разломав лед, ветер словно ополоумел от радости и стал тащить шхуну, стоявшую на якоре, к камням бухты Хеймен, где некогда зимовали норвежцы, отыскивавшие Тессема и Кнудсена.
Радист «Малыгина» Точилов пробежал по спардеку в кают-компанию. В руках у него был желтый лоскут радио:

    «Весьма срочная. «Малыгин» Евгенову.
    Льдом и ветром несет на мыс бухты Хеймен, необходима помощь.
    Шарбаронов».

Старший штурман, теперь молодой капитан Шарбаронов, которому вверили на-днях «Белуху», просил о помощи.
«Малыгин» приготовился сниматься с якоря, как вдруг Точилов принес новый листок Евгенову:

    «Сильным напором льда ветра были прижаты к острову Наковальня. Слегка коснулись грунта десяти саженях берега. Повреждений нет. Машиной якорями снялись благополучно. Благодарю за принятые меры помощи. Шарбаронов».
[128]
За час до аврала Шарбаронов получил радостную весть. Зимовка «Белухи» в Карском море отменялась. Лавров и Бурке направляли шхуну на Новую Землю с поручениями по развозке промышленников и оттуда на зимовку в Мурманск.
«Исполняя работу, берегите судно», — сообщалось в молнии.
Экипаж шхуны с честью выполнил приказание своего старого командира.
А ветер продолжал свирепствовать. Он разломал весь лед в бухте, всю зимнюю надстройку, которую медленно создавал мороз. Он угнал разбитый лед в море и к ночи очистил бухту под метелку.
Ледокол «Малыгин», которого изрядно болтало на стоянке, отдал для безопасности второй якорь.
До самой ночи была плохая видимость. Синоптики говорили об огромном циклоне, который захватил пространство в тысячу километров. Если бы человек имел машины, которые могли использовать даровую чудовищную силу циклона, то больше чем сотня Волховстроев мог дать энергии для страны могучий полярный ветер.
Гидрологи взяли пробу воды. В посуде, где была морская забортная вода, опять плавали иглы. Зима снова начинала свою стройку.