Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Макс Зингер. Штурм Севера

Макс Зингер.
Штурм Севера.
[Полярная экспедиция шхуны „Белуха". Гибель „Зверобоя” („Браганцы"). Жизнь зверобоев-зимовщинов на крайнем севере Советов.
Полет воздушного корабля „Комсеверопуть 2" с острова Диксон в Гыдоямо. Карский поход ледокола "Малыгин" в 1930 году.
С 27 фото]
Гос. изд-во худож. лит., М.-Л., 1932.
 1.jpg
 5.jpg
 4.jpg
 3.jpg

Содержание Стр.
Макс Зингер. Штурм Севера.pdf
(27.48 МБ) Скачиваний: 717

OCR, правка: Леспромхоз

Макс Зингер. Штурм Севера

Первая зимовка на Шокальском

 135 - 1.jpg
Пароход «Зверобой» (бывшая «Браганца»), ведомый капитаном Бурке, подошел к острову Шокальского 22 августа 1929 года, в два дня выгрузил трех промышленников Комсеверпути на безлюдный берег и, дав прощальный салют, ушел на Диксон. Долго стреляли в честь уходящего судна зимовщики. На острове не было избы; у берега, отполированного волнами моря, лежали меченые бревна разборного дома, привезенного сюда из Архангельска. Зимовщики стаскали бревна к месту стройки, и через три дня над островом возвысился черный силуэт первого на этом острове дома.
— К нам люди идут, — сказал зимовщик Кузнецов.
[85]
Развалистой походкой, без шапок, в малицах, не торопясь, шли к избе два человека. С ними не было ни собак, ни оленей.
— Увидели вашу избу и пришли узнать, кто живет на острове, — еле объяснили ненцы.
Люди в звериных шкурах прибыли с полуострова Явай, где стояли их чумы. Два дня нужно пешью пройти, чтобы попасть к ненцам. По пальцам объяснили они, что всего на Явае четыре чума, а сколько людей в них живут, не умели сказать.
Узнали зимовщики, что одного ненца зовут Онто (Антон), другого — Сауте (Савватий). Так представились гости, выпив по чарке водки. Ненцы рассказали зимовщикам о своей нужде. Им нужен хлеб, мануфактура, чай, сахар, масло и (оружие. Но ненцы были скромны и просили только немного муки на каждый чум и масла.
— Муки мы вам привезем на шлюпке, — обещали зимовщики, — а масла нам самим до конца зимовки не хватит.
Не могли промышленники узнать у туземцев, кто снабжает их оружием и продуктами. Ушли гости, и в сырой избе ч люди начали складывать печку.
К вечеру вернулись ненцы, они не могли переехать через пролив на полуостров Явай. Поднялась большая волна и могла захлестнуть их утлую лодчонку.
Утром моросил дождь, ветер дул слабее и отходил к югу. Ненцы ушли и звали русских зимовщиков к себе на Явай гостевать.
Промышленники стали чистить ружья, готовясь к завтрашней охоте на оленей. Ненцы растолковали русским, что на северном конце острова пасутся дикие олени и что этими оленями живут туземцы.
Три дня проездили зимовщики за оленями, видели восемь зверей, но убили лишь маленького теленка. Нельзя было подкрасться незамеченными к стаду, кругом была равнина тундры, а зверь видел и чуял издалека,
[86]
Через пять дней после первого знакомства с новыми людьми к избе пришли восемь ненцев. Они ночевали одну ночь в избе, где было дымно, накурено и едва умещались три койки. Ненцы спали на полу в своих малицах, ничего не подложив себе под головы.
Наутро они предложили зимовщикам оленьи шкуры, пыжиков и песцов в обмен на муку, сахар, табак, чай и водку. Ненцы думали, что здесь на Шокальском поставили факторию для обмена продуктов на пушнину.
Объяснили им зимовщики, что в Гыдоямо недалеко отсюда, километрах в трехстах, ставят факторию, и она будет снабжать ненцев продуктами и оружием.
На пароходе не знали, что к этому безлюдному, необитаемому острову подходят ненцы, и не оставили для мены товаров.
Если промышленники выменяют свои продукты на пушнину, то сами умрут зимой от цынги и голода.
Целый день толковали люди.
За продуктами ненцы ездили далеко, больше десяти дней. Как заключили зимовщики, очевидно, в Обдорск. На Яванскую землю пароходы не заходили, и на морской карте ее берега были обведены пунктиром.
Бедно жили явайские ненцы. Малицу носили на голом теле, никогда не знавшем ни мыла, ни воды. Перед сном прикрывали наготу маличной рубахой.
Когда провожали гостей, погода была ясная, и на морс, недалеко от берега, милях в двух, зимовщики видели белушье стадо, выбивавшее фонтаны.
В середине сентября заметили зимовщики днем пароход.
— «Зверобой», «Зверобой» идет! —закричал зимовщик Кузнецов, возившийся на дворе с собачьей упряжкой.
Все выбежали из избы. Оказалось, что два парохода Карской экспедиции шли на север с грузом леса. Об этом поведали промышленникам их подзорные трубки. Милях в трех шли корабли от берега, маяча своими ходовыми огнями. Ночью огни были видны на северо-запад от промысловой
[87]
избы, очевидно пароходы стояли на якорях до рассвета, боясь итти в темную пору по Карскому морю.
Целыми днями возился Кузнецов с собаками; они заболели неизвестной болезнью: они не брали пищи, у них отнялись зады. Собаки были не чумные, и промышленники не могли понять, что за болезнь напала на их помощников.
Туманы сменялись слякотью, моросили надоедливые дожди, и ветер дул с юга и востока прямо в избу промышленников. Сколько ни подбрасывали они плавнику в печь, тепло вмиг выдувалось ветром. Люди ждали «Зверобоя», который должен был притти еще раз к острову и сгрузить тес для сеней и корм для собак. Юго-западные ветры усиливались. На море штормило, и далеко, до самого горизонта, видно было, как пенились беляки соленых мутных вод, подкрашенных обским течением. Прибрежная песчаная коса была вся залита водой до самых травяников. Пришел «Зверобой» в конце сентября и необходимого промышленникам корма для собак доставил мало, так как на «Зверобое» почти не было промысла.
Ушел «Зверобой», и больше не будет пароходов целый год. Целый год не услышат зимовщики людского шума.
Перед уходом сели промышленники за стол и составили письмо профессору Шокальскому:

    Многоуважаемый Юлий Михайлович!
    Мы, трое промышленников, оставшиеся на зимовку на острове вашего имени, шлем вам свой привет и просим принять от нас в подарок шкуру оленя, убитого нами на острова Шокальского.
    Первые промышленники острова Шокальского.
    28 сентября 1929 года.

Ушел «Зверобой», и трое оставшихся на острове занялись спешным делом. Обошли берег, сложили в шатры раскиданный прибоем плавник. Весь груз перетаскали в пахнувшую свежей рубленой сосной избу.
В тесной избе коротки были койки, дымила печь. В одном из бревен продолбили небольшую дыру — она служила форточкой. Студеной полярной ночью ее затыкали тряпкой. В
[88]
тесную избу после поездки на собаках по тундре нельзя было втащить обледенелые нарты, чтобы оттаяли полозья; приходилось скалывать лед на улице в сорокаградусные морозы.
Худой, обросший черной бородой зимовщик Василий Чернобородов был хозяином метеорологической будки, оставленной ему «Зверобоем», и ежедневно вел метеорологические наблюдения.
По острову расставили примитивные пасти, которые щемили тяжелыми комлями песцов, приходивших на приманки.
Охотник Кузнецов, тринадцать раз зимовавший за полярным кругом, каждый день ходил проверять пасти. Забыл однажды Кузнецов свои дымчатые очки: они предохраняли глаза от снежной слепоты. Собаки хорошо тянули нарты, и Кузнецову не хотелось возвращаться, за очками. «Дед мой и отец всегда без очков ходили и не слепли, не пропаду и я», — думал промышленник.
— Пырь! Пырь! — крикнул Кузнецов, и собаки лавиной понеслись по блестевшему в полярной ночи снегу.
Несколько раз он подтолкнул отстававших собак хореем, на конце которого был круглый набалдашник. А когда вернулся Кузнецов домой, распряг собак, очистил полозья ото льда и поставил их к стене возле сеней, то почувствовал, будто в глазах темнеет, ощупью вошел в избу, лег на печь и заснул в темном углу, куда не доходил свет лампы.
Кузнецов ослеп от снежного блеска, от сияния льдов, торосившихся у берега унылого острова. Через три дня промышленник стал понемногу прозревать, но из дому не выходил, за него работали Два товарища.
В этот день с утра мела пурга. К полудню, когда стояли полярные сумерки, пурга стихла. На дворе вдруг залаяли голосисто собаки. «Должно быть, песца поймали», — подумал Кузнецов. Но собаки продолжали лаять у самой избы. Нащупал Кузнецов винтовку, щелкнул затвором и вышел тихонько из избы. Собаки путались под ногами у охотника. Слышно было Кузнецову, что близко зверь ходил, — ворчал на собак.
[89]
— Эк тебя принесло рано, подождал бы ты, когда ко мне зрение вернется, — приговаривал Кузнецов, стреляя в зверя, которого не видел.
Собаки хватали медведя за лохматые штаны и заднюю мягкую часть, которую больше всего берег зверь.
Неповоротливый медведь не успевал отбивать нападения визгливых врагов, так их было много.
Когда он шел к избе, его влекла новизна и разбирало любопытство, он еще не видал жилого дома, незнакомый запах собак приятно щекотал черный пятачок медвежьего носа. Собаки, никогда не встречавшие медведя, внимательно следили за этим большим неуклюжим зверем, медведь долго смотрел на собак, а собаки на него. Потом собаки неожиданно залаяли.
Из тундры к избе подходил другой зимовщик. Он видел, как зверь, пряча зад от укусов собак, присел и раскидывал собак в стороны: одну, самую назойливую, так хватил лапой, что озорница легла возле и не поднималась более, у другой оторвал ухо, но собаки не унимались, а наоборот, при виде крови становились злее.
Сел медведь и сидит, собак отгоняет. Подошел к нему полуослепший Кузнецов и выстрелил почти в упор. Повалился зверь замертво на снег.
— Ты у меня выстрел отнял, — сказал Кузнецову подошедший зимовщик. — Только было я нацелился и хотел спустить курок, вижу: ты, рыжий, возле медведя. «Ну, — думаю, — Кузнецов рукой медведя нащупал, а потом стреляет».
Внутренности медведя бросили собакам, и они рыча, перемазавшись в крови, жадно рвали на части желудок и кишки зверя. Уже несколько месяцев ни люди, ни собаки не ели свежего, вкусного мяса. Не прошло и получаса, как от огромного медведя была отделена мохнатая шуба и мясо убрано подальше от собак.
Огни северного сияния, вспыхнувшие несколько раз, поблекли, и зарядами налетела пурга. Завтра с утра зимовщикам
[90]
нужно было уже раскапывать свою избушку из-под сугробов снега.
В избе потеплело, с тех пор как поставили сени и проконопатили стены. Недалеко от зимовья в лунном свете ослепительно белела выкрашенная масляной краской метеорологическая будка: ее установили для наблюдений за погодой на этом безвестном острове. Два дня проездили зимовщики по острову и ничего не убили. В пути заблудились, ночевали на берегу моря, севернее поставленного недавно знака «Прибой». Голодные собаки устали и присмирели. Солнечные, ясные дни уже давно не заглядывали больше в маленькое окошечко единственной избы острова. Стояла темная пора.
В середине октября в море показалась шуга {1}, и скоро ветер с запада пригнал к берегу тонкий лед, на котором безмятежно, словно на палубе собаки, лежало несколько нерп. Сразу появилось много песцов: они пришли с моря по льду.
Куда ни посмотришь в подзорную трубку, кругом на море лежал торосистый лед. Снегом закрыло остров, и люди зажили по-зимнему. Часы остановились, их забыли завести и поставили на-глаз, приблизительно. Проверить часы по звездам не могли зимовщики: кроме нескольких устаревших романов, календарей и журналов, книг в избе не было, люди не имели никаких руководств и не знали, как установить точное время до появления солнца.
— Плохо у нас с кормежкой: мы собак всех голодом изведем. Тюленя не видать, останемся без собак, значит и без промысла насидимся, — так говорил зимовщик Чернобородов. — Нам надо с собаками решать!
Несколько раз поднимался в избе разговор о собаках. Морского зверя не подносили к берегу льдины. Собаки жили на голодном пайке, и этот паек приходил к концу. И вот, в зимний вечер, когда у берега торосился лед от сгонного

{1} Шуга — очень тонкий молодой лед, изобилующий полыньями. (Прим. авт.)
[91]
прижимного ветра, промышленники в избе судили собак, мирно спавших в сенях.
Приговор вынесли к концу ночи, под самое утро. Каждый защищал своих любимцев. Для того чтобы сохранить лучших, решено было застрелить девять собак. На зимовке останутся двадцать, им нужно будет меньше корму. Под утро приговоренных собак застрелили.
Часть оленей ушла на материк по льду, но нескольких промышленники добыл, запасли свежего мяса себе и оставшимся собакам.
— Ишь ты, пакостник какой, — сказал Кузнецов, вглядываясь однажды в окно. — Песец собаку застреленную харчит. Никогда не видел и не слыхал, чтобы песец жрал дохлую собаку. Проголодался бедняга.
Ему дали досыта наесться, но через несколько мгновений, после того как он, закончив трапезу, стал облизываться, маленькая пуля продырявила ему глаз. Одной песцовой шкуркой стало больше в избе на Шокальском.
Трудно становилось кормить и оставшихся собак. Нерпа не показывалась у берегов, и люди решили уже пустить в ход муку, чтобы не заморить собак голодом, и сократить собачий паек. Хмуро стало на острове в полярную ночь, лишь иногда, в ясную погоду, зажигались огни северного сияния. Начало зимы проходило в заботах о собаках. С утра уезжали на них в поисках оленя, смотрели в морс, не выстает ли где из полыньи морской зверь. Люди ждали северных ветров, которые должны были пригнать сюда издалека ледяные поля и на них тюленей и белых медведей — корм людям и собакам.
Легкими небольшими прыжками бежит пушистый зверь по ровному острову Шокальского, на десять месяцев закрытому снежным покрывалом. Не. видать конца длинному острову. Море сковано льдами —и не слыхать шумов его могучего прибоя.
Шубка песца бела и пышна. Он гордится своим зимним нарядом. Летом, когда промышленники звали его кресто-
[92]
ватиком — он был темен, грязен, Линял. Он был жалок, но жил сытно. Откуда-то с юга прилетали на остров огромные табуны гусей и садились, изнеможенные, теряя перья, разучаясь летать. Гуси становились нелетными. Песец таскал гусей в свою норку детям, ожидавшим корма. Таскал он в норку и яйца из гагачьих гнезд. Яйцо несет в зубах и не расколет.
Когда было голодно и штормы загоняли мелкую рыбу в бухточки унылого острова, тогда веселились чайки. Они выхватывали рыбешек из воды и разделывали их на берегу. Подкарауливал песец чаек на берегу за камнем, и отнимал у них добычу. В норе его дожидались голодные щенки. Только белой полярной совы боялся песец и не нападал на нее: у нее цепкие когти.
Голодный песец жадно ловит носом воздух, ищет падали, остатков нерпы, которую недохарчил сытый казак-медведь. Бежит песец, остановится, поведет носом и снова поскачет легкими прыжками навстречу ветру, который может принести ему запахи мяса, выручить из беды.
Узкой дорожкой вдруг побежали по снегу мелкие следы пеструшки-мыши. Песец лег на снег, повалялся, встал - и побежал прочь. Следы были ночные, пеструшку не найти, и одна она не утолит голода. А вот здесь прыгала ласка мелкими прыжками, отмечая прогулку чуть заметным прикосновением к снегу своих тонких лапок.
Вдруг песец перестал останавливаться, он знает теперь, куда бежать, хоть и не видно ничего впереди, кроме белого смерзшегося снега, закрывшего зыбуны и заструги тундряной земли острова.
Далеко-далеко от пушистого зверя лежит без призора, никому не нужная, запорошенная снегом, оленья голова с причудливыми рогами. И ветер доносит одуряюще вкусные ароматы к самому носу песца. Он бежит теперь наверняка, прямо к оленьей голове.
Не заметить с непривычки белого звереныша на белом саване унылого острова.
[93]
В начале зимы была здесь гололедица, и пеструшка - песцовая мышь — осталась жить в норах под толстой коркой льда. Не разломать песцу льда, не достать из норы, как бывало, мышь-пеструшку — свое лакомое блюдо. Любит мышь в полярную ночь уходить поглубже. Сегодня за целый день песец перехватил одну рыбешку у кромки льда, выброшенную волной, но это было далеко отсюда. Вчера ему повезло: он увидел своего кормильца — белого медведя. Большими шагами бежал по кромке льда, должно быть, высмотрев добычу, а вслед за ним скакал песец, чуя поживу, подачку с богатого стола. Песец не ошибся. Медведь задрал тюленя, нежившегося на льду у самой кромки. Съел медведь только сало, а мясо оставил и заковылял дальше. Покатавшись вдоволь на спине по снегу, медведь свернулся по-собачьему и заснул послеобеденным сном, а песец стал харчить тюленье мясо. Но это было вчера. После того много пробежал песец, и, кроме рыбешки, ничего у него не было во рту.
Не для песца светит переливчатыми огнями северное сияние, и блещет снег, и волшебно затихла ночь. Не нужно это ему, он думает сейчас только об оленьей голове, которая должна быть уже очень близко.
Но вдруг что-то зачернело впереди на снегу. Подскочил песец, потрогал лапкой, понюхал и побежал прочь. Это кусок плавника, заброшенный сюда давнишним штормом.
Снова легкими небольшими прыжками скачет пушистый зверь туда, откуда ветер с такой раздражающей ясностью доносит запахи мяса. Вот она — эта оленья голова с рогами! Песец встревожен, он недоверчив, он не спешит наброситься на мясо. Может быть, олень зарылся в снег, и как только подбежит песец, рога оленя далеко отбросят назад пушистое тельце песца. Два круга делает белая лисица севера. Она внимательно должна осмотреть голову оленя. Оленья голова не страшна, она смотрит на песца мертвыми, застывшими глазами, он смело идет к голове, к тому месту, где она не покрыта шерстью, где видны куски мяса, обагрившего снег темными полосами.
[94]
Страшная тяжесть вдруг обрушивается на песца. Он слышит треск и ничего не может понять. Капкан, поставленный хитрым человеком, прищемил песцу лапу. Капкан привязан цепью к валежнику. Таскает пленник раздробленной лапой капкан, но не в силах от него освободиться. Свалится, упадет, обессиленный, и замерзнет на жестоком морозе. Завтра с утра сюда приедет промышленник Кузнецов или Чернобородов с собаками, вынет песца из капкана и повесит в своей избе на просушку еще одну экспортную песцовую шкуру.
Песца с начала зимы было много на острове. Двадцать песцовых шкурок уже сушилось в избе промышленников. Но потом исчезли вдруг песцы, перекочевали куда-то, и люди сразу приуныли — промысла не будет, нечего будет сдавать Комсеверпути, и больше таких промышленников не оставят на зимовку. Каждый день проверяя пасти и капканы, зимовщики находили их нетронутыми. Ушел песец с острова Шокальского, голодали собаки и не выставал морской зверь — тюлень. Вместо дня были короткие сумерки. Затем наступала темная ночь. Лампа в избе не гасилась. Люди ездили по острову, высматривая зверя, и ждали: вот-вот придет желанный гость — медведь. Несколько раз видели люди следы оленя на острове, но в сильный мороз снег хрустит гулко, и издалека слышит человека олень. Собак кормили уже хлебом и мясом, оставленным для людей. Собаки перестали быть разборчивыми, и многие уже ели старое песцовое мясо, валявшееся на берегу. Замерзшие туши застреленных собак промышленники разрубили и тоже скормили собакам.
— Плохо здесь на Шокальском, — говорил зимовщик Кузнецов. — На Новой Земле куда лучше! Здесь на этой проклятой ровнушке как зарядит ветер, так ему и конца нету. На Новой Земле там ветры часто меняются, и вода чаще бывает, а тут воды не видим, зверь не выстает, собак поизведем без корма.
Как только выйдет человек к собакам, они уже следят за каждым его движением и ждут, чем угостит он их сегодня.
[95]
Но кроме хлеба ничего не было для собак, и они беспрестанно дрались друг с другом от голода и злости. Нет морского зверя. Вода «пустая» — зверь не выстает, не показывает своей головы из воды.
В конце октября у одной из песцовых привад попал песец в капкан. Только окровавленная замерзшая лапа и часть обгрызанной лодыжки говорили об этом. Пушистого зверя не было у капкана.
— Должно быть, песца медведь схарчил, — сказал зимовщик Жданов.
Но следов вороватого зверя нельзя было разглядеть в сумерках полярной ночи, да кроме того накануне припорошило снегом.
Правильно сказал Жданов. На следующий день по свежей пороше увидели промышленники следы медведя, он шел прямо на песцовую приваду, на голову оленя, но не решился близко подойти к приманке и ушел обратно по направлению к Ямалу.
Собаки не выдерживали суровой жизни, подолгу лаяли тоскливо и жалобно, кусали друг друга.
С восточной стороны острова на западную не раз проходили медведи.
Кто-то ел песцов, попадавшихся в капканы. Следы вора были похожи на волчьи, но промышленники думали все же, что это россомаха. Она не трогала привад, боясь попасть в капкан, но убитых песцов пожирала, оставляя зимовщиков без добычи.
Подходил к концу январь, а солнце все еще не показывалось, лишь облака над горизонтом окрашивались в полдень светлорозовыми бликами, да над самым горизонтом по несколько часов в день горела яркая полоса. Полярная ночь была на исходе. Сумеречные дни становились яснее и длинней. Двадцать пять мешков муки скормили зимовщики собакам. Песцы, попадавшие снова в капкан, были не так жирны, как осенние. Корма стали худые и для пушистых зверей Севера.
[96]
23 января на юге показался ненадолго яркокрасный круг. Перисто-слоистые густые облака затянули горизонт, и нельзя было точно сказать — видели ли промышленники солнце или только лучи его. Ртуть у сухого термометра замерзла, а минимальный показывал 32° по Реомюру. Когда градусник показывал 40°, то плевок замерзал на лету. Водка, сохранившаяся у зимовщиков, частью замерзла.
— Выпьем ее поскорее, — предложил Жданов: -вымерзнет она вся к свиньям.
Люди праздновали появление солнца после долгой полярной ночи. Жданов непослушной рукой вывел в своем дневнике: «Не ездили никуда, пили вино, погода была хороша».
Морозы крепчали, и их силу уже не могли отмечать несовершенные градусники на зимовке. На солнце уже не посмотришь просто: резало глаз. Солнце светило сильней, но до пригрева было еще далеко. Лишь в начале апреля ночи побелеют, заря пойдет кругом и наконец засветит незаходящее солнце. Стены в избушке отсырели, покрылись плесенью, воздух был затхлый. Кругом избушки столько навалило снега, что едва виднелась дымоходная труба и собаки гуляли по крыше.
— Видел сегодня свежие следы оленей, — горячо рассказывал зимовщикам рыжебородый Кузнецов, — Семь штук прошло с острова на материк, и еще приметил я старые следы оленей, пришедших с моря на остров севернее знака «Прибой».
И назавтра Кузнецов принес в избу оленя. В нем было не более десяти кило мяса. Теленок отстал от важенки и разгребал снег, доставая себе корм. Теленок никогда не видел человека, он даже не обратил внимания, когда Кузнецов сделал первые два промаха. Третий выстрел уложил теленка на месте.
Снова пришли на остров песцы и занялись ловлей мышей, которых раскапывали в травяниках.
Всю избу завесили зимовщики шкурками дорогого зверя.
[97]
Солнце днем пригревало, и, несмотря на морозы в 20°, окна днем оттаивали.
Первое мая промышленники встретили со свежим оленьим мясом. Пили какао. Погода стояла майская: минус 4°.
— Скоро и маленькую печку уберем отсюда, —говорил Жданов. — Просторнее в избе станет, а то и повернуться негде.
Олени переходили стадами с материка на остров, и радовались обильным кормам люди и повеселевшие собаки.
С 23 мая поднялся на Шокальском снежный буран. Три дня мела пурга на приземистом острове, и вровень с крышей настлало снега. Это были последние вспышки угасавшей полярной зимы.
Парами держались на острове куропатки, кричали чайки, иногда показывались пунушки. По острову, бегало много песцов, но они линяли, комьями сбрасывая свой замечательный наряд, который привлекал сюда человека.
Первые гуси-разведчики прилетели 4 июня. Наступила оттепель. Посидели гуси недолго на Шокальском острове, пощипали молодую сочную траву, и улетели туда, где их дожидался неугомонный кричащий отряд. На острове еще сверкал, играя с весенним полярным солнцем, снег, и лишь местами чернели талинки.
Табун гусей прилетел через день после разведчиков. Без опаски садились птицы на остров. Птицы вели меж собой предолгие разговоры, без умолку гоготали.
В избушке на острове Шокальского трое зимовщиков уже несколько месяцев изнывали от солонины и консервов. И каждый раз, когда солнце заглядывало своими косыми лучами на этот унылый остров, люди, радуясь свету, вспоминали о свежем мясе. Лица зимовщиков, стосковавшихся но солнечному свету, вытянулись, пожелтели, поблекли от полярной ночи и обросли густыми, всклокоченными бородами. Олени ушли зимой по льду на материк и не приходили больше на остров, а мясо морского черного зверя было невкусно и жестко.
[98]
Вечерами люди часто говорили о том, что вот прилетят скоро на остров гуси, сядут на талый снег обессиленные, потеряют перья, станут нелетными, смешными линьками, тогда пойдут зимовщики их руками ловить, чтобы патронов не портить. Пройдет несколько недель, нанесут гусыни яиц. Много их будет на острове, и зимовщики на тундряной. земле соберут гусиные вкусные свежие яйца.
За первым гусиным стадом прилетело на остров второе, третье. От гусиного крика стало весело на острове, который целые десять месяцев безмолвствовал.
Когда стада линьков не видели человека, они сидели молча, по стоило лишь ему показаться, как они сразу подавали голоса. Потерявшей оперение птице нельзя было подняться на воздух, улететь от опасности: она становилась хитрей, она хитростью спасала свою жизнь.
Зимовщик острова Шокальского Чернобородов взял дробовку и первым пошел за гусями. Завидели гуси человека с ружьем и бросились по тундре туда, где шумел морской прибой. Гуси-линьки не могли летать, но они попрежнему искусно плавали. Вода была их спасением. Наиболее сильные из стада добежали до воды и стали нырять. Человек с дробовкой не пошел за ними. Легче было промышленнику взять птицу на земле, чем на воде, где она чувствовала себя отлично. Когда Чернобородов зимовал на Новой Земле, он целых полдня гонял однажды нелетного гуся по воде. Гусь выбился из сил и попал на обед промышленнику. Но и человек уморился, едва домой ноги приволок. С тех пор не гонял по воде гусей зимовщик Чернобородов.
За зиму вьюгами и пургой много наносило на остров снега. Весной, когда ломало ветрами и теплом морской лед, прибой подмывал берега, подкапывался под береговой снег, образуя снеговые навесы — рубаны, забереги. Под этими рубанами любили прятаться на воде нелетные гуси. Ездовые собаки зимовщиков знали гусиные повадки, часто ходили проверять рубаны и всегда возвращались домой с добычей в острых и хватких зубах. Собакам, больше чем людям, на-
[99]
доела зимовка. Мяса они почти не видели в темную пору. Кормили их люди мукой или печеным хлебом, и собаки теряли скорость и силу. Промышленники часто подталкивали их хореем во время езды, потому что они лениво тянули сани. Завидев стадо гусей, которые не могли летать, неопытные собаки, чуя богатую поживу, хватали гуся, таскали недолго в зубах и бросали, думая, что он готов. Но хитрая птица в пасти у собаки не подавала голоса, притворяясь мертвой. Когда же собака бросала ее на земь, она поднималась и бежала без оглядки к морю, своему спасителю.
Загнал Чернобородов четырех линьков в узкое место, поймал, повертел каждого за голову, бросил на землю. Как вдруг вскочат гуси и наутек к морю, не догнал их обманутый промышленник. Перехитрили его линьки.
Все же, к концу того дня едва дотащил Чернобородов добычу в избушку. Впервые после долгих месяцев зимовщики ели свежее мясо.
Бешеный песец укусил одну собаку, и она вскоре взбесилась. Упряжки становилось все меньше и меньше. Собаки, оставшиеся в упряжке, были самые отборные; они перенесли и стужу и голод: они закалили себя. Хозяева дорожили ими.
С речек поверх льда бежали ручьи, и на север приходили тепло и радость.
— Что это ненцы к нам в гости не едут? — говорил Жданов. — Они уж наверное подошли с оленями к летним пастбищам.
По всему горизонту стало чисто, льды отжало от берега, и всюду зачернелась вокруг острова вода. Стал выставать зверь из воды. Собаки радостно рвали свежее мясо морских зайцев, которых добывали промышленники.
С юга на север несколько раз проходила стадами белуха. Сетями ловили промышленники омуля.
Груды песцовых шкурок насушили зимовщики, много оленьих шкур выделали, богатый промысел был у зимовщиков
[100]
для Комсеверпути, прибудет республике валюты. Все говорили только о пароходе.
Стояла прохладная августовская ночь. Зимовщики укладывались спать, чтобы с утра итти за оленями. Вышел Кузнецов на двор посмотреть собак и глянул, как всегда, на море.. — Пароход, пароход! — дико закричал Кузнсцов и побежал в избу поднимать товарищей.
— У него лес на палубе!
— Это иностранный лесовоз! — разглядывая пароход в подзорные трубки, сообщали зимовщики.
Зверобои — первые жители Шокальского — стали стрелять в воздух.
— Мы приветствуем первых моряков у острова Шокальского в тридцатом году, — сказал Жданов.
— Нас не замечают и не слышат с парохода.
Ветер шел с берега, и зимовщики не слышали ответного салюта с парохода, но возле гудка три раза взвилось облачко пара. Пароход отсалютовал зимовщикам и поднял на мачте яркий советский флаг.
— Наш пароход идет! — воскликнул Кузнецов.
— Наш, советский! — подхватил Жданов.
«Мейснер» — пароход Комсеверпути — взял с зимовки пушнину: двести сорок восемь песцов — и передал письмо и посылку: от профессора Ю. М. Шокальского, именем которого был назван остров. Профессор помнил о трех смельчаках — первых людях на острове его имени.
Знаменитый географ — маститый профессор Шокальский — получил привет и подарок с далекой земли, которая носила его имя, и прислал зимовщикам книги Пушкина, путешественника П. К. Козлова, Амундсена и других.

    «Главное, что мне глубоко запало в душу — это та память обо мне, которая сказалась в вашем подарке. То, что вы обо мне подумали, — всего дороже мне. Спасибо Вам большее. Примите и от меня небольшую посылочку книг на развлечение в длинные вечера. Будьте бодры и здоровы».
[101]
Так писал старый профессор промышленникам острова Шокальского.
Через две недели пришел «Зверобой». Он привез зимовщикам письма и ушел к Пясинскому заливу.
Еще целый месяц им придется ждать возвращения его из Пясины, куда он идет исследовать неизвестную и богатую рыбой реку.
Но напрасно ждали возвращения «Зверобоя» зимовщики. «Зверобой» не вернулся, он сел на камни безвестной Пясины, проломив себе днище. Сменять зимовщиков пошел ледокол «Малыгин».
Комитет Северного морского пути — Комсеверпуть — ежегодно ставит зимовки на безлюдных островах советской Арктики, в Карском море.
В 1930 году Комсеверпуть поставил зимовки на острове Шокальского, в шхерах Минина, где никогда не жил человек, в Пясине и других отдаленных местах Севера.
На каждой зимовке оставлено по несколько человек с годовым запасом продовольствия, оружия и снаряжения. После трехмесячной сплошной ночи снова станет светло, кончится лютая северная зима, минует долгий год, и к зимовке подойдет пароход Комсеверпути, сменит зимовщиков, снимет промысел, ценные песцовые шкурки.

Пред.След.