Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Виленский, М. Черненко. Высокие широты

 Выс_широты - 0001.jpg
 Выс_широты - 0002.jpg
 Выс_широты - 0003.jpg
 Выс_широты - 0004.jpg
Э. Виленский, М. Черненко.
Высокие широты : 1-я высокоширотная экспедиция на ледоколе "Садко". 1935 г.
Полярная библиотека. 280 с: ил., портр., карт.; 22 см.,
Ленинград Изд-во Главсевморпути 1939
Переплет, форзац, заставки и концовки художника И. Ф. Лапшина


OCR, правка: Леспромхоз

Виленский, М. Черненко. Высокие широты

 171.jpg
ПОЛЯРНИК ГЕОРГИЙ УШАКОВ

На «Садко» каюта начальника расположена рядом с капитанским мостиком. Сюда приходят не только с докладом о результатах проведенной станции, о работе машин или запасах угля и воды.
К Ушакову идет каждый, у кого назрела потребность поделиться своей радостью, горем или просто новостью.
На мягком глубоком кресле, в котором никто никогда не сидит, гора книг и пепельница, набитая окурками.
На стене браунинг и охотничьи ружья, малица, китель с тремя орденами — Трудового Красного Знамени. Ленина, Красной Звезды. Награды за остров Врангеля, Северную Землю и руководство работами по спасению челюскинцев.
Стол и диван завалены прекраснейшими фотоэтюдами. Ушаков хорошо стреляет и отлично фотографирует.
Почти всегда начальника можно видеть ночью бодрствующим. Мы знаем — когда окончится томительная ночная станция. Ушаков придет или на палубу, или в кают-компанию. Правда, иногда подводят книги. Попадись Ушакову не читанный роман Киплинга, Жюль-Верна, Джека Лондона и... увлечется начальник, будет читать всю ночь.
Он не любит спокойной, размеренной, сидячей жизни и не терпит книг, в которых герои умирают от старости. Люди его романов должны скитаться по свету так же. как и он сам.
В 1933 году человек подошел к зданию Центрального комитета партии и предъявил партийный билет. Часовой просмот-
[171]
 172.jpg
рел листки, где отмечается уплата членских взносов, и нравоучительно заявил:
— Что же вы, дорогой товарищ!? Два года членских взносов не платили, а еще в ЦК ходите.
— Я с острова Врангеля. Я — Ушаков...
Попытки объясниться ни к чему не привели. Часовой был непреклонен.
— Разве у вас партячейки не было? Не могу я вас пропустить. Идите в бюро пропусков.
В бюро пропусков выяснилось, что человек с просроченным партийным билетом — представитель «народа», населяющего один из самых северных островов нашей страны. Население острова— четыре человека с партийной прослойкой в двадцать пять процентов.
Это был Георгий Алексеевич Ушаков, полярник с подкупающими, внимательными глазами.
В 1924 году, протискиваясь сквозь тяжелые льды, к острову Врангеля подошла советская экспедиция. На берегу она обнаружила следы хищнического хозяйничанья. У небольшой избушки, сложенной из плавника, висели для просушки медвежьи шкуры. Валялись гниющие туши моржей со спиленными клыками. Их убивали, очевидно, только из-за клыков.
Хищников задержали. Среди них оказалось тринадцать эскимосов и один американец. Все они были высажены на остров предприимчивым канадцем Стефансоном. Промышляли с половины: полдобычи себе, полдобычи хозяину. Стефансон заверил эскимосов, что остров принадлежит Канаде. Местным аборигенам это было почти безразлично. Они привыкли видеть в белом человеке, приходящем с Большой земли на их Малую землю купца, грабителя и колонизатора, который попирал их человеческое достоинство, спаивал их и издевался над ними. В белом человеке они видели врага. И не все ли равно, какой флаг поднимает этот человек на своем корабле.
Прошло еще два года. Советское правительство решило организовать на этом богатом пушниной и зверьем острове полярную станцию, которая начала бы освоение природных богатств и научные наблюдения. Начальником острова назначен Ушаков, молодой коммунист, работник дальневосточного Госторга, питомец старой амурской казачьей семьи.
Ушакову предстояло на далеком северном островке завоевать уважение и любовь эскимосов.
[172]
 173.jpg
Впервые человек с Большой земли пришел в ярангу эскимоса как товарищ и друг. На далеком Севере с того дня зародилась легенда о новых белых людях — большевиках, «которых боятся черти».
Из становища эскимосов бухты Провидения па Чукотке одиннадцать семей согласились переселиться с материка на остров Врангеля.
15 августа 1926 года, высадив зимовщиков и эскимосов на остров, ушел обратно во Владивосток пароход «Ставрополь».
Пока строили дома, жить пришлось в палатках. Новые поселенцы работали плотниками и печниками, столярами и кровельщиками. Навешивали двери, вставляли окна, складывали печи, возводили пакгауз.
Однажды Ушаков заметил, что поверхность ручейка, протекающего вблизи дома, покрылась тоненькой коркой льда. Грозный сигнал. Зимовщики поспешили перенести с берега в пакгауз консервы, сгущенное молоко, чеснок, все наиболее ценные продукты. Ночью ударил мороз и выпал глубокий снег. Высокие сугробы выросли на берегу, где лежало остальное снаряжение станции.
Пришла зима, первая зима полярника Ушакова. Никто из шестидесяти поселенцев не знал острова. Охотников было мало — человек десять. Эскимосы не могли жить без мяса и жира. Сотня собак тоже требовала пищи. На всю долгую полярную зиму надо было заготовить моржовое мясо.
Северо-восточный ветер густой массой гнал вдоль берега лед, когда зимовщики организовали первую охоту на морского зверя. В миле от берега Ушаков заметил льдину с небольшим стадом моржей. Эскимосы, сбившись в кучу, угрюмо рассматривали море. Ветер ломал льды. Ладью, осмелившуюся вторгнуться в лед, сразу и неминуемо раздавило бы. Мясо все же надо было достать. Ушаков решился па смелое предприятие. Он отозвал в сторону храброго Иерока, эскимоса, лучшего рулевого на Чукотке.
— Иерок, у нас нет мяса.
— Да, умилек, {1} у нас нет мяса.
Разговор эскимоса лаконичен и нетороплив. Позор, если умилек будет говорить более многоречиво.
— Надо ехать.
{1} По-эскимосски — начальник.
[173]
 174.jpg
— Да, надо ехать.
— Почему же никто не едет?
— Они боятся. Видишь — лед.
— Но без мяса зимой еще страшней?
— Да, умилек, без мяса зимой страшней.
— А ты поедешь?
— С тобой поеду.
— А они?
— Скажем «надо», — поедут.
Когда Ушаков, Иерок и молодой охотник Таян, захватив ружья, направились к своему старенькому дырявому вельботу, к ним присоединилось еще пять человек. Иерок сел на руль. Подхваченный попутным ветром, ботик помчался среди грохочущих льдов. Приходилось надрывно кричать, чтобы сосед расслышал слова. Льдины то и дело сталкивались друг с другом и разлетались на куски. Позади вельбота внезапно перевернулся огромный ледяной гриб. На месте его падения завертелась бурлящая воронка. Потом из воды вырос высокий ледяной столб. Он постоял всего несколько мгновений и с треском упал на бок, обдав охотников водопадом брызг.
Моржи лежали у кромки льда. Сразу за льдом неистовствовали волны. Сумасшедший вихрь захватывал льды и заставлял их отплясывать вакхический канкан. Иерок прирос к рулю. Им овладело вдохновенье. Без рукавиц, без шапки, с развевающимися волосами он походил на морского пирата. Руль слушался малейшего движения его руки. Вельбот пролезал в непостижимые щели, прочерчивая бортами свежие ссадины на теле льдин. Осторожно, почти вплотную, охотники подбирались к моржам. Залп. Нужно быть отличным стрелком, чтобы с одного выстрела уложить огромное животное, попасть в узкое отверстие — единственное уязвимое место на бронированном лбу моржа. Один неудачный выстрел — и охота пропала. Стадо стремительно ринется в воду. Даже будучи раненым, морж не дастся в руки охотников. Его унесут товарищи, поддерживая па воде. Часть из них может броситься в контратаку, орудуя своими страшными клыками-таранами.
На этот раз после залпа на льдине осталось два огромных самца. Свежевать их не было времени. Обратный путь к острову закрывали льды. Охотники пришвартовали добычу к бортам вельбота и двинулись назад. Время от времени удавалось раздвинуть две соседних льдины и приблизиться на несколько десятков метров к берегу. Когда вельбот попадал в тиски между двумя льдинами, все с замиранием сердца ждали, что вот-вот он треснет, как орех. Спасали туши, привязанные к бортам.
[174]
 175.jpg
Они действовали как буфера. Прошло несколько часов, пока охотники, вконец измученные, ступили на берег. Две моржовые туши чуть было не стоили жизни восьми человек,
Но недостаток мяса зимой мог повести к еще большим жертвам.
Основной поселок колонии расположился в бухте Роджерса. Пять голых холмов. С моря только в подзорную трубу можно разглядеть на берегу одинокий домик, пакгауз и несколько эскимосских яранг.
В четырех комнатах, обставленных мебелью, привезенной с материка, жил Ушаков с женой, врач А. С. Савенко с женой, кладовщик Павлов с женой и двумя детьми. Каюта Ушакова (на зимовках закрепляются морские названия) была завалена книгами, коллекциями и многочисленными охотничьими трофеями. В углу плита, сооружение которой стоило Ушакову немало сил. Крошечное зеленое растение, вывезенное из Японии, благополучно прожило на острове вместе с Ушаковым три года.
В первую зиму в бухте Роджерса удалось убить двадцать моржей. Лучшей охоты здесь не предвиделось. Поэтому
[175]
 176.jpg
Ушаков расселил эскимосские семейства по всему острову, в частности по северному побережью, где моржей было гораздо больше.
В октябре молодой лед сковал море у берегов. Ушаков, Иерок и группа эскимосов, обследуя северную часть острова, неосторожно вышли на этот молодой лед. Потом они установили: здесь проходило сильное течение, подтачивавшее снизу льды. Лед провалился.
Эскимосы в таких случаях обычно втыкают в лед ножи и держатся на них, пока товарищ набросит ремень и вытянет из воды, как на лассо. Так поступили и на этот раз. Тянули друг друга, проваливались и снова тянули. Размочалили весь лед. Спасла маленькая старая льдинка, вросшая в молодь. С огромными трудностями удалось на нее вылезть.
Семьдесят километров ехали обратно до станции. Смерзлись в комок измокшие малицы. Ледовый панцирь при каждом движении резал тело, рвал кожу.
Вскоре после ледяной ванны захворал Иерок. Ушаков тоже заболел воспалением почек. После двухмесячной борьбы со смертью он пришел в сознание.
— Что у эскимосов? — спросил Ушаков.
Товарищи долго мялись. Не хотели отвечать, потом признались.
— Нет мяса. Собак кормят вареным рисом, собаки дохнут. У людей начинается цынга. Эскимосы боятся ездить на север для охоты. На севере, говорят они, живет чорт.
— Почему?
— Иерок поехал — заболел. Начальник поехал — заболел. Иерок умер, ты болен.
Суровая северная природа владычествовала над ребячьим умом эскимосов.
Грозные опасности, подстерегавшие на каждом шагу, казались
им делом рук добрых и злых духов.
На северном побережье воображение эскимосов поселило злого и хитрого духа Тугнагака, который, якобы, пришел на остров после их приезда сюда. Чорт крепко засел в сознании эскимосов. Борьбу с ним эскимосы поэтому считали безнадежным делом.
Надо было спасать зимовку от голода. Что делать? С нетерпением ждал Георгий Алексеевич, когда к нему хоть немного вернутся силы. Ему удалось пойти на похороны Иерока.
— Со мной поедете? — спросил Ушаков у эскимосов.
— Да.
[176]
 177.jpg
— Почему?
— Ты большевик. Тебя чорт боится.
Ушаков ходил пошатываясь. Кое-как он натянул кухлянку, приготовился к охоте. Но охотники вдруг заявили:
— Не поедем.
— Почему?
— Ты шатаешься. Тебя чорт не будет бояться.
Надо было во что бы то ни стало восстановить свой авторитет. Ушаков решил ехать один. В случае чего, к нему доберутся по следам нарт. Он знал силу суеверия, но все же надеялся, что охотники поедут за ним. Он ехал и оглядывался.

Но снежная пустыня молчала. Кроме Ушакова, в ней никого не было. К счастью, в пути встретился прекрасный золотистый медведь. Ушаков уложил его с первого выстрела. Начал снимать шкуру, согнулся, а разогнуться не смог. Еле дополз, привязался к нартам. Собаки привезли его на станцию в обмороке.
Но медведь сделал свое дело. По следу нарт его отыскали эскимосы. Уже на следующий день на охоту уехало трое. Затем
[177]
 178.jpg
отправились остальные. Перелом был создан, и сезон не был упущен. А Ушаков еще три недели провалялся в постели.
Так исподволь завоевал Ушаков доверие и уважение маленького северного парода.
23 ноября показался лишь верхний край солнечного диска. Небо горело, а поверхность воды напоминала вороненую сталь. Снег переливался розовыми, оранжевыми, синими и фиолетовыми цветами. Вскоре солнце исчезло. Поблекли краски, ландшафт посерел, словно осыпанный пеплом.
Началась первая полярная ночь. Морозы доходили до 60°. Жесткие беспрерывные метели буйствовали над островом.
Уменьшились запасы мяса. Надо было наряду с промыслом песца вести активную охоту. Ежедневно выходили из поселка упряжки. Застигнутые пургой, охотники отлеживались под нартами или заезжали в ближайшие яранги. Нередко у промышленника сползала кожа на носу и на скулах. Северный ветер и тридцати—тридцатипятиградусный мороз не шутят.
Первая зима многому научила. На вторую и третью зимы полярники заготовили запасы мяса заранее. Забота о продовольствии отошла на второй план, и все свободное время зимовщики отдавали научным работам, исследованиям и картографированию острова, сбору коллекций горных пород, растений, животных. Эскимосы деятельно помогали в этой работе людям с Большой земли. Двадцать восемь дней в жесточайшие морозы производилась маршрутная съемка острова. Старые расплывчатые границы, прочерченные лишь пунктиром, сменились четкими линиями берегов, бухт и мысов. Гористый, суровый остров, затерявшийся на востоке северных морей на рубеже Ледовитого океана, навсегда потерял славу неприступного белого пятна. Наука получила неоспоримые доказательства былой общности острова и материка. Только в четвертичном периоде море затопило перешеек, соединяющий остров с Европой, и образовало пролив Лонга.
Тридцать шесть месяцев жил на острове Ушаков со своими товарищами, жил бок о бок с эскимосами, сталкиваясь каждый день с ними в быту, на работе и охоте. Ушаков увидел, насколько ошибочно мнение об эскимосах как о глупцах и лежебоках. Они внимательно присматривались к работам зимовщиков и необычайно быстро осваивали технические навыки и грамоту. Вечером в кают-компании заводили патефон. Эскимосы
[178]
 179.jpg
слушали музыку. И часто уже на другой день они распевали мелодии, слышанные ими только раз.
Эскимосы предпочитали селиться в своих ярангах. Но теплые избы, устроенные русскими из плавника, очень понравились. Месяца через два в становищах рядом с ярангами появились сложенные из плавника избушки.
Однообразие одежды и обуви делало на первый взгляд одноликими всех этих темноволосых, темноглазых, широкоскулых людей. Но пожив с ними немного, уже трудно было смешать их лица, многие из которых характерны правильными чертами. Они носили меховую одежду, в которую старались вшить куски белого меха. Девушки расшивали свои камлейки разноцветными полосками материи. Все, что попадается яркого — блестящая пуговица или бисер — неизменно вплетается в костюм эскимоски.
Эскимосы вспыльчивы, но они в то же время добродушны и незлобивы. В их словаре почти нет ругательных слов. Самое сильное ругательство, которое эскимос произносит очень редко, это:
— Ты не умеешь жить.
[179]
 180.jpg
Они правдивы и преданны, их слову можно верить. Обманщикам они дают краткое вразумительное прозвище — «враль».
Но гнет суеверий и родовых обычаев не оставлял этих простых и смелых людей. Ушаков и его товарищи были свидетелями многих пережитков, которые цепко держались в наивном сознании эскимосов.
Перед погребением Иерока его облачили в обычный рабочий костюм. Высокие торбасы из оленьей кожи натянули на ноги. Надели шапку, рукавицы. Покойника положили на оленью шкуру и покрыли одеялом. Сверх одеяла вдоль тела положили деревянный брус. Завернув концы постели и одеяла, тело вместе с бруском перевязали тонким ремнем из нерпичьей шкуры. Началась прощальная трапеза. Блюда с мясом ставили на покойника. Кончив еду, пили чай. Объедки собрали в блюдо и только после этого, ухватившись за концы ремня, вынесли покойника ногами вперед из яранги и опустили на снег. Начался «разговор» с покойником. Два ближайших его друга Етуи и Кмо — задавали вопросы:
— Отчего ты умер?.. Не шаман ли принес тебе смерть?
Взявшись за концы шестов, Етуи и Кмо делали вид, что
тело приподнять невозможно. Это — отрицательный ответ. Если тело покойника легко поднималось, это значило «да».
— Ты один пойдешь?
Да.
— А после тебя никто но умрет?
— Нет.
— Будет ли у нас мясо?
— Да.
— Закопать тебя в землю?
Нет.
Разве ты собираешься куда-нибудь уйти?
— Да.
— Ты наверно пойдешь на ту землю, где похоронена твоя жена?
— Да.
Допрос кончен. В нарты впрягли собак, и траурная процессия ушла в гору. Женщины остались внизу. На остановках провожающие обходили вокруг нарт, терлись о труп боком, плечом: передавали покойнику все свои недуги.
В узкой неглубокой снежной яме Иерок нашел свое последнее пристанище. Все, что было одето на покойника, сняли и разорвали на куски. Сломали нарты, доски, полозья, разрезали ремни. Кучу обломков придавили камнями. «Если оставить все целым, Иерок скоро вернется обратно и уведет
[180]
 181.jpg
с собой еще кого-нибудь. А сейчас, пока он все исправит, забудет дорогу и не придет», поясняли Ушакову старики.
У головы покойника выложили круг из камней. Его заполнили вещами Иерока, тщательно изломанными и приведенными в негодность. Обломки ножа, точильного бруска, чайник, черепки чашки и трубки, кисет с табаком, спички легли вниз. Наверх положили сухари, сахар, кусок кирпичного чая и жевательный табак — весь несложный провиант охотника.
Покойнику надо было отрезать путь в поселок. И, возвращаясь обратно, эскимосы «путали дорогу». Отойдя немного, они повернули назад и сделали петлю, как бы завязывая узел, затем завязали второй узел, третий, пятый. У самого поселка процессия вышла на лед. На берегу разожгли костер, каждый, покувыркавшись на гладкой ледяной поверхности, старательно тряс и выбивал свою одежду над костром. Все. что пристало к ним от покойника, должно было исчезнуть в огне костра.
Много подобных суеверий уживалось тогда в младенческом сознании эскимоса. Недаром в первые годы жизни на острове так велика была сила шамана, искренно и откровенно ненавидевшего белых пришельцев. Это он учил поклоняться сонму злых и добрых божеств, которые якобы жили на острове в виде зверей и птиц.
Злое божество надо умилостивить. Его надо задобрить, подкормить. Уходя на охоту, эскимос не забывал разбросать по пути крошки табака, чая, сахара, а после удачной охоты он выбрасывал на снег небольшие куски мяса.
Поселившись во время одной из экспедиций в яранге, поверх которой была разбита большая палатка, Ушаков утром обнаружил отсутствие одного из проводников. Осторожно отдернув полог палатки, он увидел у самого выхода согнувшегося человека, который с кем-то беседовал. Перед ним стояло блюдце с печеньем, колбасой, сахаром, конфетами, чаем, табаком, за день до этого подаренными ему Ушаковым. Второй проводник перевел разговор своего товарища.
— Серт, {1} ты слышишь меня, серт, — говорил он. —Мне все это дал начальник. Ты ведь не ел таких лакомств. Но я тебе дам и буду всегда давать. А ты меня тоже не обижай, серт, слышишь. Ты пошли мне зверя и нерпу, я много тебе дам таких лакомств, как мне дал начальник...
С севера дул злой ветер, с севера приходили холод и пурга. Следовательно, там живет злой дух — «серт» — верили эскимосы.
{1] Серт — чорт.
[181]
 182.jpg
- Душа человека живет в белом медведе, — говорил шаман.
Когда убитого зверя привозили в ярангу, ему воздавали почести, перед ним расстилали оленьи шкуры, раскладывали чай, сахар, табак, хлеб. У головы Мишки садились охотники. Они били в бубен, рассказывали сказки, чтобы занять душу медведя. Все становище приходило на праздник, который тянулся пять дней, несмотря на то, что охота была в разгаре.
Убитому моржу отрезали голову. Укладывали ее на разостланной шкуре перед ярангой, носом к входу: тогда зверь не убежит от человека. А для того чтобы он не учуял неприятного ему человеческого запаха и не сердился, меж ноздрей его разрезали кожу.
Среди эскимосов лучшими охотниками считались пожилой курчавый Паля, Таян и Аньялин. Когда-то, еще на материке, Паля вместе со своим отцом ушел на моржовую охоту. Нагрянул шторм, и охотников унесло в море. Тогда отец Пали, шаман, помолившись богам, объявил, что боги ждут его смерти и Паля должен застрелить его. Паля не смел ослушаться, хотя любил отца. Он застрелил старика. Буря скоро утихла, а льдину с Палей и трупом отца прибило к берегу.
Спустя несколько лет зимовщики попросили Палю убить редкую на острове птицу — большую белоклювую гагару. Паля смутился:
— Начальник, я не могу ее убить. Если я ее убью, мне будет плохо.
Оказывается, гагара - тотем {1} семьи, к которой принадлежит Паля...
Много пришлось белым людям воевать с суевериями. Медленно отмирали нелепые верования, обожествление природы, зверей. Отмирали по мере того, как разрастался охотничий промысел, а деньги и товары, полученные за сданную шкуру, приносили в ярангу достаток и славу о «больших охотниках». Неравнодушные к славе эскимосы забывали дедовские обычаи и все реже и реже выполняли наказы шамана, которые задерживали охоту.

Проходили зимы.
Морозы доходили до 60°. На остров обрушивались бешеные метели и ветры; люди, выходя из домов, привязывались ремнями друг к другу. Натянув косматые меховые сапоги,
{1} Тотем — название животного или явлении природы, обожествляемого по древней родовой религии эскимосами и другими народами Севера.
[182]
 183.jpg
перебросив через голову широкую малицу с капюшоном, они не шли, а почти ползли, низко пригнувшись к земле. Кожа покрывалась ледяной маской. Крупинки льда и снега кололи незащищенное лицо. Но едва лишь вьюга утихала, эскимосы выезжали на промысел. Не отставал от них и Ушаков.
Однажды в середине марта Георгий Алексеевич отправился с группой эскимосов на северную сторону острова. Было ясное утро. Дул легкий юго-восточный ветерок. Отъехав километров десять, он почувствовал, что ветер перешел на восточный, затем начался встречный норд. Даль затуманилась. Под ногами закурился снег. Навстречу потекли узкие снежные ручейки. Они росли па глазах, и над ними, словно пар, все выше и выше поднималась мельчайшая снежная пыль. начиналась метель. Собаки уже склонны были остановиться. Ветер
[183]
 184.jpg
крепчал с каждой минутой. И вдруг почти остановившаяся нарта Ушакова внезапно повернула куда-то и понеслась с быстротой курьерского поезда. Вихрь снежной пыли забивал глаза. Собаки растаяли в белой пелене.
«Должно быть медведя учуяли. Понесли», — мелькнула мысль.
Ушаков потянулся к винчестеру. Надо было прекратить эту бешеную скачку. Он напряг все свои силы и навалился на тормоз. И тут произошло невероятное. Тормоз подался вперед без всяких усилий, без отдачи. Ушаков сорвал с лица снежную маску и... замер от удивления. Полузанесенная снегом нарта прочно, как вкопанная, стояла на месте. Вокруг лежали, свернувшись клубочком, собаки. Они были почти занесены снегом, а седок переживал полнейшую иллюзию бешеной езды. Ушаков весело посмеялся над проделкой своих четвероногих друзей и пошел к двум другим возницам. Оба эскимоса пребывали в том же неведении, в каком находился несколько минут назад их начальник. Сани стояли на месте, собаки улеглись в снег, но возницы безумно мчались куда-то, подпрыгивали на месте, громко понукая собак криком «эк-эк», уверенные, что нарты вихрем несут их вперед.
Дальше двигаться было нельзя. Собаки вышли из повиновения, не слушались команды, бросались из стороны в сторону. Надо возвращаться. Путники пошли сквозь дикую пургу. А над ними вверху стояло яркое солнце и нежноголубое небо. Ни одной тучки не видно было. Лишь на высоте десяти метров от земли завывал ветер и бешено кружился снег. Через полтора часа путники подъехали к колонии. Ясное небо, еле заметный северо-западный ветерок и... никакой метели.
Ушакову приходилось привыкать к капризному и суровому климату. Он знал — эскимосы больше всего ценят в человеке силу, выносливость, находчивость. Величайшим презрением окружают они не только лгунов, но и лентяев. И начальник сам запрягал собак, погонял их в пути, сам ездил на охоту, на промысел. За три года на острове Врангеля было убито пятьсот песцов, триста медведей, собрано две с половиной тонны моржовых клыков. В этой добыче не мала «личная» доля Г. А. Ушакова.
— Он все делает, как эскимос, лучше самих эскимосов, — говорили охотники, и это было лучшей похвалой.
В 1927 году Ушакову пришлось стать на время военным начальником маленького народа. К острову подошла американская шхуна. Крейсируя вблизи колонии, корабль не выполнял обычных правил, игнорировал хозяев острова. Тогда Ушаков вооружил зимовщиков. Он готов был встретить огнем любого
[184]
 185.jpg
нарушителя нсприкосновснных границ советской страны. Вскоре иностранец скрылся.
Прошло три года, и эскимосы поняли, какие люди пришли к ним с Большой земли. Они полюбили большевиков. Приехав на остров полунищими и оборванными, без теплых шкур, со старыми проржавевшими ружьями, удачливые охотники крепко стали на ноги. Эскимосы сдавали фактории шкуры убитых песцов, медведей, моржовые клыки и бивни мамонта, которых немало было в низменных песчаных районах острова, и взамен получали меха и постели, брезент для палаток, одежду, ружья, огнестрельные припасы и пищевые продукты. За время зимовки Ушакова умерли только старик Иерок и несколько новорожденных. Большинство детей выжило.
Белый человек — большевик — стал другом и учителем трудолюбивого северного народа. Об этом лучше всего говорит радиограмма охотников-эскимосов острова Врангеля, опубликованная в середине 1936 года в «Правде». Спустя семь лет после отъезда с острова Ушакова охотники-эскимосы писали:
«Десять раз зимой пряталось солнце, и было десять больших ночей. Десять раз солнце летом долго оставалось на небе, и было десять больших дней. Десять раз приходили летом моржи, и прилетали птицы. Столько мы живем на острове Врангеля.
Иногда мы смотрим назад, чтобы увидеть нашу старую жизнь на Чукотке. Всем нам было тяжело оставлять землю наших отцов и ехать на неизвестный остров, куда нас звал умилек Ушаков. С каждым из нас долго говорил Ушаков. Мы ему поверили. Поехали. Он нам сказал правду. Мы нашли хорошую жизнь.
Когда мы смотрим назад, мы видим, как с умилеком Ушаковым, потом с умилеком Минеевым мы учились узнавать дороги, места, где живет зверь, учились добывать зверя, которого не встречали на нашей земле. Еще, когда смотрим назад, видим, как один раз мы с Ушаковым шли пешком через остров. Началась пурга, потом сильный туман. Мы шли очень долго, устали, думали — умрем. Тогда Ушаков нашел у себя в сумке и делил с нами маленькие кусочки мяса и хлеба, и мы остались живы. Тогда мы узнали, что советские люди не боятся опасности. И мы узнали, как большевик относится к эскимосу.
Теперь мы знаем остров как свою ярангу. И горные перевалы знаем, и реки, и ущелья. Мы хорошо научились охо-
[185]
 186.jpg
титься на морского и пушного зверя. Таяна убил много медведей, и Нноко добыл много песцов. Мы все хотим быть, как Таяна и Нноко. Мы их все равно догоним.
Раньше, до советской власти, в наших головах было темно, как в большую ночь зимой, когда нет солнца. Нас не учили и школ нам не давали. Теперь мы грамотные. Сейчас есть школа — учатся восемь детей и семь взрослых. Мы читаем книжки на нашем, эскимосском, языке. Пять человек изучили мотор, они пойдут на моржовую охоту на катерах. Еще хорошо, что организовали женскую пошивочную артель, которая шьет одежду нам и зимовщикам.
Мы все видим, что стали другими. Лучше охотимся, лучше живем. Мы теперь ходим в баню, лечимся только у врача, чисто моем посуду, умеем печь хлеб. Нам понравилось носить нижнее белье, и мы его стираем. У нас есть европейское платье, и, когда не холодно, мы его носим. Оно чистое и удобное. У нас есть тридцать семь свиней, а фактория дает нам разные продукты и товары.
1 мая мы много танцевали наши северные танцы. Мы немножко учим танцевать по-нашему и зимовщиков с полярной станции. А они учат трех наших эскимосов на радистов и метеорологов.
Мы, эскимосы, всегда говорим правду, и нам правится рассказывать о нашей жизни. Мы думаем, нас услышат хорошие люди на Большой земле и поймут нас. Мы уже не инородцы, как называли нас до революции. Теперь мы граждане, как все. кто живет и хорошо работает на советской земле.
В наших головах теперь светло. Только прошлую зимовку нам было худо, потому что был плохой, худой Семенчук чужой и злой человек. {1} А советская власть — это как Ушаков, Петров, Казанский и Минеев, с которым мы жили пять зим. Он нам помогал, мы помогали ему. Летом он нам прислал карточки, книги и конфеты нашим детям.
Нам Казанский и Петров читали и потом мы сами читали телеграмму о том, что в финляндских газетах пишут, будто у нас на острове восстание против советской власти. Мы искали на карте Финляндию, и нам было очень смешно. Мы. эскимосы, всегда смеемся над людьми, которые врут, и не
{1} Семенчук, бывший в 1934/35 году начальником зимовки. Назначенный туда во время отсутствия в Москве О. Ю. Шмидта и Г. А. Ушакова, оказался авантюристом и бандитом, пытавшимся развалить зимовку и воскресить на острове старые колонизаторские нравы. Семенчук был вывезен с острова на самолете и по приговору Верховного суда СССР расстрелян.
[186]
 187.jpg
любим врунов. Они, как собаки, которые много попустому лают. Наверно, это врут такие же купцы, как те. которые нас грабили до советской власти.
Советская власть ведет нас к радости и к хорошему. Хорошими были люди, которых посылала нам советская власть. Они были товарищами и друзьями нашими. У них мы научились любить свободную жизнь, труд и беречь народную советскую власть, а дураки-купцы не понимают этого. И кто будет драться с советской властью, мы с тем тоже будем драться. А стрелять мы умеем так, что тюленю в глаз попадаем.
Мы все решаем остаться на острове; он теперь наш родной, советский остров.
Самая старая из нас — Инкали — сегодня сказала: «Жалею, что старая». Это потому, что промысел хороший, много друзей и много радости. Мы шлем рабочим привет и спасибо за помощь и советы.
Пусть долго живет наш самый большой и родной умилек отец Сталин. Мы его любим больше всех на земле.
Охотники-эскимосы: Таяна, Нноко, Кмо, Кивьяна, Паля, Аналько, Накимак, Нанукали, Анакак, Попов, Инкали, Таслекак, Паипа, Наканек, Наканак, Ахунга, Нанка, Наби, Нанаук, Таян и наши семьи».
Вечером 28 августа 1929 года, расталкивая льды, к острову подошел ледорез «Литке». Он привез смену — Минеева, Власову и новых зимовщиков. Ушаков со своими товарищами уехал. Они были грустны и опечалены не меньше чем их друзья — эскимосы.
В дороге, узнав о готовящейся экспедиции на Северную Землю, Ушаков послал в Москву телеграмму. Мятежный полярник не мог устоять против нового соблазна. Он просил включить его в состав первой Североземельской зимовки...
... Весной 1930 года в Москве заседала правительственная арктическая комиссия. На столе лежала карта далеких северных островов Северной Земли. Но что это была за карта? Только с востока острова были намечены прерывистым робким пунктиром. Пунктир начинался как раз против мыса Челюскина, хищный клык которого выдавался на севере азиатского материка. Когда-то экспедиция Вилькицкого на кораблях «Вайгач» и «Таймыр» (это было в годы империалистической войны), наткнувшись случайно на эти острова, пыталась обойти их. «Таймыр» долго шел на север, все время боясь потерять землю,
[187]
 188.jpg
лежавшую в тумане. Оп шел упорно, настойчиво до 81˚ северной широты и не смог найти точки, где земля поворачивает к югу. Корабль вернулся, а на карте появилась извилистая линия пунктира.
— Надо ткнуться в западные берега Северной Земли и посмотреть, что это за острова.
— А почему, если можно ткнуться, нельзя высадиться? -спросил Ушаков.
— Высадиться? Что вы, Георгий Алексеевич. Это вам не Врангель.
Как выяснилось, для снаряжения экспедиций на Северную Землю требовали до двух с половиной миллионов рублей. Ушаков предложил: дать ему шестьдесят тысяч рублей и трех сотрудников для полной географической и геологической описи Северной Земли.
На него смотрели как на сумасшедшего. Некоторые сочли его предложение авантюрой, и только личная поддержка О. К). Шмидта спасла смелую идею.
Ушаков вспоминает один из разговоров в правлении Госторга в дни подготовки этой необыкновенной экспедиции.
Я полярник Ушаков. Хотел бы получить у вас товаров в кредит, примерно, тысяч на десять пятнадцать.
— Чем платить будете?
— Пушниной с Северной Земли.
— Она там есть?
Должна быть... хотя не знаю, ведь там никто не бывал.
Госторговцы удивленно качали головами, но через несколько дней Ушаков получил отношение в архангельскую контору
о выдаче ему в кредит товаров на пятнадцать тысяч рублей.
На Северную Землю уехало, кроме Ушакова, трое: геолог, промышленник, одиннадцать лет зимовавший на Новой Земле, не выезжавший по два-три года с зимовок, прекрасный проводник в любых условиях Севера. Сергей Журавлев, и молодой девятнадцатилетний радист, впервые отправлявшийся в Арктику, Вася Ходов.
Мы спрашивали Ушакова:
— Почему вы, Георгий Алексеевич, взяли именно Ходова? Ведь вы не знали еще тогда, что он будет одним из лучших радистов Севера, что он впоследствии построит радиоцентр Диксона, что он станет тем самым Ходовым, которого сейчас знает и любит вся Арктика.
По интуиции решил. Как-то сразу почувствовал, что он сроднится, сживется с Арктикой и закрепит себя за ней на всю жизнь...
[188]
 189.jpg
Сорок собак. Продовольствия на три года. Домик рубленый, размером с обыкновенную кают-компанию. Моторный ботик с подвесным мотором. Оружие. Простейшие инструменты. Вот и все снаряжение, с которым ехали четверо смелых североземельцев.
Никто не знал, где кончается на севере и на западе эта земля. Не знали, сколько времени потребуется для ее обследования. Тянется ли она массивами или островами.
По приказу правительственной комиссии Ушаков с товарищами уезжал на два года.
На крайний случай рассчитывали вернуться на материк кочевым образом, пробираясь с острова на остров, по льду и берегу (до острова Диксона тысяча пятьсот километров).
Доставил их «Седов». Отто Юльевич Шмидт, правительственный комиссар, ехал вместе с ними. У Северной Земли их встретила кромка непроходимых льдов. Попытались пройти
[189]
 190.jpg
на север. Наткнулись на острова. Первый из островков, низкий, пологий и угрюмый, они окрестили Домашним. Здесь было решено построить дом первых людей на Северной Земле.
Шесть дней продолжалась выгрузка. Пока команда «Седова» сгружала в шлюпки и баркасы ящики с консервами, мешки с мукой, крупой, сахаром, патронами, на берегу научные работники под руководством плотника экспедиции строили дом для зимовки. Под ударами ломов и заступов мелкими брызгами разлеталась смерзшаяся земля. Архангельский печник Аркадий Коновин выкладывал печь. Вырастал свежий, пахнущий смолой, бревенчатый домик. А рядом иод сенью искусственной пальмы стояли два холмогорских быка, привязанные к поленнице дров.
Страна молчания впервые заговорила 31 августа 1930 года.
Ушаков сообщил в «Известия»:
«Флаг, реющий над Кремлем, взвился на Северной Земле, до сих пор остававшейся белым пятном на географических картах. Горжусь доверием советского правительства и трудящихся СССР, обещаю быть вместе с товарищами достойными этого доверия. Сквозь льды, снега, туманы и полярные метели будем продвигать наш флаг все дальше и дальше к северу.
Георгий Ушаков».
Через несколько дней раздался прощальный гудок. Четверо сошли в шлюпку. «Седов» начал отступать в туман.
— Итак, остаемся на два года.
На душе североземельцев было неспокойно. Сергей Журавлев без надобности громко разговаривал и передвигал в ботике разные предметы. Вася Ходов с деланной беззаботностью свистел.
Развлекли нерпы. Они то и дело высовывали свои маленькие зализанные головки среди льда, и люди открыли стрельбу. Вместе с выстрелами пришла душевная разрядка. Шлюпка подошла к Домашнему. Через две-три минуты далеко, в тумане скрылся «Седов».
Началась первая Североземельская зимовка.
Острова были запушены плотным, высоким (до колен) снегом. Иногда пробегали зловещие струйки поземки. Полярники знали: скоро придут метели, зима не за горами. Надо поскорей привести базу в порядок. Вооружившись рубанком, зимовщики строгали доски для коек. Ушаков укладывал линолеум. Ходов устраивал радиорубку. На ужин — но банке консервов и чашке чая. Спали на полу.
[190]
 191.jpg
Потом конопатили щели, обивали войлоком и фанерой стены. Начали заготовку корма для собак: били нерп и морских зайцев. Опробовали моторы. В работе незаметно прошел месяц.
Жили домоседами. Что поделаешь — в гости ходить не к кому. Правда, иногда, отрываясь от молотка, кто-нибудь из полярников выглядывал в окно, стремительно хватал карабин и выскакивал за дверь. Выстрел — и у дома лежал убитый медведь. Мишки наведывались очень часто и долго не могли привыкнуть к тому, что на острове появились двуногие пришельцы.
Однажды ночью разбудил Ходов.
— Хотите послушать? Поймал, наконец, ленинградскую широковещательную.
Из наушников слышен шум, треск. Трудно уловить слова:
— Новую Землю... Семидесятый градус... на север... Открыли остров... курс на восток... открыли острова... видели берега Северной.
Оборудовали небольшой ветродвигатель. Выкопали яму и на глубине семидесяти сантиметров уперлись в скалу. Забили железные колья для оттяжек. Вместо кувалды прикрепили на деревянной ручке небольшую наковальню. Покалечили руки, заколачивая в древнюю скалу железные пики.
22 сентября в своем дневнике Ушаков писал:
«Ходов не спал всю ночь — будоражил эфир и наконец добился того, что его услышал какой-то радист-любитель в Кологриве. Где это Кологрив? Никто из нас не знает. Ветряк из-за свежей погоды лежит неподнятым. Окончательно установил психрометрические будки и приборы. Начал регулярные наблюдения. Вечером Ходов снова засел в радиобудке и скоро получил ответ. Отозвался опять тот же Кологрив. Узнали, что он находится в Московской области, стали искать на карте, не нашли. В Кологриве очевидно ищут на карте нас — остров Домашний. Они-то наверняка не найдут».
На востоке за островами в ясную погоду иногда виден был сияющий ледяной щит. Это была та самая Северная Земля, к которой так долго и безуспешно стремились люди.
1 октября 1930 года вышла в поход первая экспедиция. На зимовке остался Вася Ходов.
Милях в пяти от зимовки началась снежная вьюга. Встречный северо-восточный ветер нес мельчайшую пыль сплошной, казалось, непроходимой пеленой. Трудно дышать. Через каж-
[191]
 192.jpg
дые десять — пятнадцать минут — вынужденные остановки. У собак на мордах ледяная маска. Они ничего не видят, часто ложатся отдыхать. Потом, подгоняемые ударом хорея, неохотно встают, пытаются бежать, срываются, падают на землю, разбивая до крови лапы.
В метель промышленник обычно ставит палатку или зарывается в снег. Но Ушакову и его спутникам нельзя было останавливаться. Они еще не перешли на береговой припай, а оставаться на льду вблизи моря значило каждую минуту подвергать себя опасности быть оторванными и унесенными в море.
Люди шли. Земля негостеприимно встречала первых посетителей. За двенадцать часов они прошли шесть миль. Разбили палатку. Зашумел примус. На нем растапливали снег. От жажды люди в Арктике страдают больше, чем от голода. Ушаков спал, как убитый. Утром он услышал разговор:
— Что ты мне спать не давал?
— Ты что. с ума сошел — спать. Смотри, что кругом делается.
На дворе бушевала метель. Она давно занесла большую половину палатки, собак, сани. Все исчезло. В пургу собаки свертываются калачиком и, повернувшись спиной к ветру, лежат словно мертвые, не шевелясь. Так меньше забивается снега в подшерсток. После пурги все занесено. А под снежной коркой в сугробе вытаивает от тепла и дыхания маленькая берлога, в которой животному спокойно и тепло.
Полярники начали откапываться. Они усердно работали в две лопаты, едва успевая сбрасывать «свежий» снег, что наметал ветер. К концу дня стихло.
Впереди манил гористый берег земли. Внезапно берег поднялся и поплыл вверх. Это были облака. За лжегорами открылась настоящая горная вершина.
После часового отдыха продолжали путь. На снегу оставался кровавый след от изрезанных фирном собачьих лап. Люди работали наравне с животными.
Стояла исключительная видимость, когда можно за несколько километров разглядеть кайру. Полярники рассматривали гору в бинокль. Они видели каждый камешек на склонах и шли к горе... два дня.
Но вот и земля. Ее почувствовали как-то сразу. Вспомнили слова Амундсена:
«Будет счастливцем тот, кто первым достигнет этой земли».
В дни зимовки Амундсена на мысе Челюскина четыре человека дошли до Малого Таймыра и видели землю, но дальше
[192]
 193.jpg
их не пустили льды. С запада сюда стремился дирижабль Нобиле. Норденшельд на «Веге» видел гусей, летевших на север: гуси летели к земле, но земли не было, ее закрывал туман. Здесь проходили «Фрам» Нансена и «Заря» Толля. Было пасмурно. Они прошли близко от земли, не заметив ее.
И вот, первыми пришли на эту землю советские люди.
После обиженной природой Чукотки, метельного Врангеля, блестящей красавицы Земли Франца-Иосифа с ее потоками голубых льдов, эмалевым небом и гордыми скалами, после задернутой туманом Новой Земли поражала суровость Северной Земли, ее гнетущая безжизненность. В октябре всего на несколько часов показывалось солнце, небо всегда оставалось серо-свинцовым. Только вечерами в небе виднелась узкая, словно ножом прорезанная, щель, окрашенная багровой зарей.
Из-под снега поднимались глыбы ржаво-красных песчаников, похожие на обуглившиеся пни. Берег быстро повышался и переходил в горную гряду. Земля приветствовала пришельцев звездной ночью и полярным сиянием.
На следующий. день снова поднялась метель. Пришлось отсиживаться в палатке. Пыхтел примус. Он горел всю ночь и день. Вверху было дымно и жарко, а у людей замерзали пятки ног. Обогревались чаем из топленого снега.
Когда кончилась пурга, путешественники пошли на штурм высокого мыса. На горе, которую назвали мысом «Серпа и молота», Ушаков поднял советский флаг.
Два человека палили из карабинов. Казалось, исчезли тысячи километров льда, тундры... Это были торжественные минуты, редко переживаемые человеком. Флаг, который высоко поднят над всей страной, взвился над далекой северной горой.
Потом Ушаков и его спутники пошли дальше к северу по береговой линии. Был туман. День тянулся несколько часов. Близилась «большая ночь». Увидев ледниковый щит и убедившись, что острова тянутся далеко па север, полярники решили возвращаться обратно.
На подступах к ледниковому щиту они оставили базу с запасом продовольствия для людей и собак. Погода ухудшалась с каждым днем. Одежда и спальные мешки обледеневали. Кончались продукты.
Снежные миражи преследовали путешественников. Они боялись ошибиться на незнакомой дороге. В тумане все искажалось. Впереди вырастал горный хребет. Его можно было хорошо рассмотреть в бинокль. Люди недоумевали. Они подъезжали вплотную, и хребет оказывался снежным выступом высотой всего лишь в пятнадцать — двадцать сантиметров.
[193]
 194.jpg
За день все же прошли шестьдесят пять километров в густом тумане, сокращавшем видимость до двухсот метров. Поздно ночью полярники подошли к залитой электрическим светом базе на острове Домашнем.
18 октября выглянуло в последний раз солнце. На несколько минут оно показалось над горизонтом, сильно сплющенное, с бахромой но краям.
— Собаки солнце изгрызли, — саркастически заметил Журавлев.
Через три дня пришла полярная ночь.
Зимовщики продолжали научную работу. Круглые сутки в домике горело электричество. Хронометры сообщали о наступлении утра, ночи, звали на работу, приглашали к обеду. На зимовке были шахматы, домино, радио, библиотека. Запоем переходили от одного увлечения к другому. То все сидели с книгой, то брались за шахматы, домино.
Прекрасно работало радио. Иногда сутками слушали передачи. Начинали с Америки, затем но мере того, как день отступал на восток, слушали Японию, Индию, Центральную Азию, СССР, Европу, Атлантику, снова Америку. Вслед за движением часовой стрелки перемещалась рукоятка настройки.
Еще перед наступлением полярной ночи был построен домик обсерватории. В нем производились метеорологические, астрономические и магнитные наблюдения. В первых числах ноября температура упала до тридцати градусов ниже нуля. Море, покрытое льдом, дыбилось непроходимыми торосами. Все живое исчезло. Улетели розовые и белые чайки. Исчезли тюлени. 25 октября был убит последний медведь...
Долго тянулась полярная ночь. А люди аккуратно застилали постели, во-время садились к столу. Они не впадали в молчание. Дни проходили в работе, а вечером в «кают-компании» слушали концерты.
В один из вечеров Журавлев чинил меховые штаны. Ушаков записывал в дневник научные наблюдения. Сидевший у радио Вася Ходов поймал Харьков. Пел прекрасный женский голос. Все слушали внимательно и настороженно. И вдруг перерыв. Долго Вася Ходов искал в эфире пропавшую станцию, но тщетно. Наконец, послышалась унылая церковная мелодия из голландского Хюйзена. У всех вытянулись физиономии от тоски.
Журавлев, всегда непосредственный и нетерпеливый, хлопнул штанами и крикнул:
— Даешь «Кирпичики»!
[194]
 195.jpg
В ту же минуту оборвалось пение, диктор сказал: «Рюссише романсен» и заиграли... «Кирпичики». Полярники замерли от изумления. Потом они долго дразнили Журавлева:
— Закажи «Конную Буденного». Тебя радио слушается.
Радио связывало Малую землю с Большой землей. Оно
стирало представления об огромных расстояниях, приносило вести от друзей, родных.
В разгар полярной ночи Ходов принес телеграмму на имя Журавлева:
«Дети безнадежно больны тифом. Мария».
Полярная ночь. Человек напряжен. Он быстро и болезненно реагирует. Ушаков знал: Журавлев очень тоскует по семье, не хотелось волновать его раньше времени. А вдруг все уладится. Ушаков положил депешу в карман и предупредил Ходова:
— Когда будут еще телеграммы, отдашь мне.
В следующую ночь сорвало антенну. Связь с Большой землей прервалась. Долго тянулись томительные пятнадцать дней.
Депеша жгла в кармане. Ушаков не мог о ней забыть ни на минуту. Что делать? Сказать? Нет нельзя! А Журавлев ежедневно, садясь за стол, рассказывал, что видел во сне одну из дочерей. Днем он говорил, какие у них замечательные новые платья. Вечером вспоминал, как детишки в первый раз пошли в школу.
Проходили дни. Ушаков боялся проговориться о телеграмме. Снова заработало радио. Пришли телеграммы с материка. Дети Журавлева умерли. Надо было сказать ему об этом.
Ушаков ушел с Журавлевым в поход. Была пурга. Когда они отошли от жилья за двадцать километров, Ушаков остановил собак и рассказал Журавлеву о постигшем его несчастье. Потом, не обращая внимания на метель, они отправились дальше, шли до полного изнеможения...
Когда окончилась полярная ночь, наступила пора детальных исследовательских работ. Путешественники не знали, где на севере кончается Северная Земля, не знали сколько придется потратить времени, чтобы достигнуть ее северной оконечности.
Условно решили—полтора-два месяца.
Вперед, на трассу будущих походов решили выдвинуть продовольственные базы. Очень не хотелось уходить из гостеприимного дома в тьму ночи: каждую минуту мог захватить слепящий снеговой вихрь. Вначале кружились с фонарем у дома.
[195]
 196.jpg
Потом Журавлев и Ушаков стали уходить за несколько миль ставить капканы. Пытаясь обмануть полярную ночь, выбирали время полнолуния. Серебряный свет луны заливал лед. Льды светились, словно облитые фосфором. В часы северных сияний они напоминали изделия из полированного серебра.
Однажды в такой сказочной обстановке путешественники ушли километров на двадцать — двадцать пять от дома. Потом едва не пришлось расплачиваться за эту неосмотрительную прогулку. Из-за горы показались облака. Потемнело. Упряжки шли неровно. Полярники начали терять друг друга. Стреляли. Не помогало. Зажгли магниевые факелы. Пурги еще не было, но собаки словно чуяли ее, вели себя неспокойно, не слушались.
Упорно шли вперед. С огромным трудом обнаружили гору «Серп и молот» и ледяной ручей, где оставили продовольствие.
Через день двинулись в обратный путь. Мороз достиг 36е с резким ветром. Поднялась метель.
— Два удовольствия: метель и ночь, — улыбаясь, вспоминает Ушаков. — Что ж, мы шли и думали: промахнемся или нет? Острова ваши низменные, неприметные, можно пройти рядом с ними, не заметить и забраться в море. Один раз так чуть не случилось.
Все же добрались благополучно. Обмерзли только собаки. Некоторых, отказавшихся итти, пришлось погрузить в сани. Метель кончилась, и снова стали завозить продовольствие.
Хорошо запомнился четвертый рейс 22—26 февраля. Мороз —47°. Пронизывающий северный ветер. Одинокий примус не мог обогреть на привале палатку. Стеариновая свеча выгорала в середине, образуя пустотелый цилиндр. Масло хрустело на зубах. Спальные мешки к утру пропитывались инеем.
В марте начались съемочные походы, которые позволили дать названия заливам, горам и островам большого северного архипелага. Недалеко от Домашнего обнаружили пролив, разделяющий два острова Северной Земли. О существовании его не подозревали. Это было вскоре после празднования годовщины организации Рабоче-Крестьянской Красной армии. Пролив был назван именем Красной армии. Он оказался забитым айсбергами высотой в десять — двадцать пять метров. Между ними шли узкие коридоры; заполненные рыхлым снегом или открытой водой. Человек мог заблудиться в них, как ребенок в незнакомом городе. Решили пройти через пролив. Накрыл туман. Беспрерывно попадались снежные сугробы. Проваливались, тонули в пушистом глубоком снегу. Иногда среди ледяных глыб открывался приветливый долгожданный коридор. Люди уходили туда, пробирались дальше и перед ними вдруг
[196]
 197.jpg
вырастала гладкая, высотой с десятиэтажный дом, стена. Надо возвращаться. Но коридор настолько узок, что повернуться в нем невозможно. Собак и сани перебрасывали через голову.
С трудом осилили пролив и подошли к противоположному берегу острова. Глетчер, покрывающий остров, двигался даже зимой, заполняя пролив ледяными горами. По леднику разбросаны капканы трещин, укрытые снегом. Их не заметили. Первым в ловушку попал Журавлев. Под снегом — талая вода. Журавлев принял холодную ванну при тридцатичетырехградусном
морозе. Хорошо что вблизи был Ушаков. Он подал хорей.
— Ванна все же лучше, чем уйти под лед, — стоически заметил Сергей Прокофьевич на очередной остановке.
Позднее остров назвали «Комсомольцем». На леднике разбили палатку так, чтобы ее не задувал ветер. Откуда будет ветер — узнавали по собакам. Как только нарты останавливались, собаки ложились спиной туда, откуда потом начинал дуть ветер.
Люди залезали в меховой спальный мешок. Утром они разрешали себе несколько минут отдыха. Разжигали примус, грели
[197]
 198.jpg
руки, кипятили чай и только потом одевались, с трудом выбираясь из заиндевевшего мешка. Горло мешка обмерзало.
Путешественников нагоняла весна. Нередко они пробирались, шлепая по воде и талому снегу. Намокали малицы. За ночь они срастались в ледяную глыбу. Их отогревали около примуса.
Путешественники не знали, что лучше — мороз или оттепель. В морозы борода обмерзала, стягивала кожу, боль приводила в ярость. Люди готовы были рвать бороду вместе с кожей. Нужно было обязательно бриться. Выручали ножницы.
В походе варили суп «Мечту». Смесь из патентованного датского пеммикана, масла, риса и шоколада, перетертая в порошок, оказалась неудобоваримой. Тогда решили подбавить макароны, мясные консервы, свежую медвежатину. Так возникло это произведение североземельского кулинарного искусства — суп «Мечта».
Варили «мурцовку» — своеобразный полярный компот. В большой эмалированной чашке растирали три больших ложки молочного сухого порошка, несколько ложек какао, сливочного масла и сахара. Заливали растопленным снегом. Получалось довольно вкусное блюдо.
Были и «медвежьи» бульоны с галетами. Ели не только вареную, но и сырую мороженую медвежатину, наструганную тонкими розовыми ломтиками. Медвежатина — прекрасный витаминоз.
Постепенно на карты наносились очертания земли. Уверенными линиями прочерчивались границы на снежном покрове. Пунктиром ложились следы человечьи и собачьи. Линиями — следы нарт. Между глубокими санными впадинами тянулась круглая вмятина. Позади саней, отсчитывая километры, бежало велосипедное колесо, надетое на горизонтальную железную ось и снабженное счетчиком.
В походе собаки изрядно уставали. Собачий пеммикан, полученный от всемирно известной фирмы «Расмуссен и компания», строго экономился. К счастью, на западе от островов вскрылись льды и обнажились полыньи: появились белые медведи. Трех удалось убить. Свежее мясо быстро восстановило силы собак.
На «Садко» знают, как любит Георгий Алексеевич собак. Часто в свободные часы его можно застать на верхней палубе окруженным четвероногими друзьями.
Дружба эта началась издавна, еще на островах Врангеля и Северной Земле.
— Собак надо знать не хуже, чем людей. Среди них есть ударники, есть лодыри. Есть предатели и отличные товарищи, — говорит Ушаков.
[198]
 199.jpg
Передовиком на Северной Земле в упряжке у Ушакова ходил пес Мишка. Он хорошо слушался голоса: право — «подь-подь», лево — «кххр», вперед — «ка», стой — «гай». Впоследствии его убил медведь.
Отчаянным лодырем был пес Мазепа. Он разжирел и хамил без меры. Пока его лупили — лямка натянута, перестанешь — он соразмерит свой бег так, чтобы лямка не провисала, создавая только видимость работы. Однажды, измучившись понуканиями, его бросили в дороге. Он пришел на зимовку через двадцать три дня и стал с тех пор примерным ездовым псом.
Другой пес Махно был хулиганом, предводителем группы наиболее вороватых и драчливых собак. Заводила в общей грызне и драках, он всегда имел на себе следы многочисленных клыков.
Кого не взлюбил Махно, тому приходилось плохо. Улучив момент, когда людей на «улице» не видно, он налетал вихрем на жертву и сбивал ее с ног. Остальные из шайки довершали начатое. Махно же сидит в стороне и улыбается, — да, да, собака умеет смеяться, — смотрит на свалку как ни в чем не
[199]
 200.jpg
бывало. Когда мы выскакивали на шум. то находили Махно всегда в роли спокойного наблюдателя, и хотя все знали, что он главный виновник свалки, придраться к нему было нельзя.
Но работал Махно отлично. Стодвадцатикилометровые переходы были для него нетрудны.
Был пес Ошкуй. Один раз он забастовал на бегу и залег. Упряжка остановилась. Ошкуя пришлось выпрячь. Он забился под сани и не вылезал оттуда, несмотря на удары. Это было глухое и глупое упрямство. При первых ударах Ошкуй повизгивал, потом замолчал. Нужно было во что бы то ни стало восстановить дисциплину, заставить пса жалобно, покорно вскрикнуть, ползти на брюхе и подчиниться. Пес молчал. Ушаков выхватил нож, резнул по уху, ухо осталось в руке. Пес не шелохнулся, кровоточил, но молчал. Человек был побежден. Упряжка ушла без Ошкуя. Через тринадцать дней пес вернулся на зимовку. И с тех пор не было пса более дисциплинированного и усердного.
За Османом шла слава нелюдима. Когда нарезали мясо собакам, он всегда сидел поодаль от общего кружка и терпеливо ждал своей порции. Однажды на привале Осман незаметно подкрался сзади Ушакова, просунул под локоть морду и выхватил лучший кусок мяса. Ушаков обернулся и ударил его черепком ножа но носу. Пес одну только секунду смотрел на человека, затем положил мясо в снег, ушел за снежный бугор и лег. Его звали, но пес не откликался. Пришлось уехать без него. Больше он не вернулся.
И все же, несмотря на капризы, четвероногие друзья не изменяли полярникам...
2 апреля Ушаков и Журавлев вышли в новый поход поперек Северной Земли от западного берега до восточного. Перевалили в сплошном тумане через плоскогорье на высоте трехсот пятидесяти метров. За перевалом обнаружили верховье реки, текущей к северо-востоку. Спуск в русло из-за необычайной крутизны и высоты берегов производили на цепях. Пройдя ущелье, река образовала большое пресноводное озеро. Вблизи встретили первых в том году птиц — стаи люриков. чистиков и чаек. На восточном берегу нашли астрономический знак — остаток флагштока гидрографической экспедиции 1913 года, открывшей землю. Бамбуковая мачта флагштока оказалась сломанной медведями, а знак они изгрызли. Через пятнадцать дней Ушаков и Журавлев, убив медведицу и забрав живьем медвежонка, вернулись на зимовку.
[200]
 201.jpg
Все было подготовлено для большой санной экспедиции по обследованию всей северной части Северной Земли. Стояла солнечная погода. Термометр устойчиво показывал около тридцати градусов.
22 апреля Ушаков и его друзья снова вышли на Северную Землю.
Первомайский праздник они встречали на острове Комсомолец на берегу пролива Красной армии. 1 Мая! В такие дни особенно чувствуешь отрыв от родины, от близких и друзей. Над льдами и снегами часто поднимался розовый туман. Заря вставала, точно отблеск знамен с далекой Красной площади.
Огромный красный немного сплюснутый шар солнца алел на горизонте. Загорелись снежные поля.
По пути Журавлев отделился от товарищей и поехал за продовольствием на ближайшую базу. На обратном пути его настиг снежный ураган.
Через день, вернувшись в лагерь, Журавлев заболел снежной слепотой. В глазах точно песок насыпан и яркий, не потухающий, малиновый, режущий свет. Страшная боль. Глаза открыть нельзя. Их заливает слезой.
Пришлось разбить лагерь. /Куравлеву завязали глаза. Они должны отдохнуть, иначе человек может ослепнуть. Лагерь был под айсбергом, под отвесной стеной, высотой в тридцать семь метров.
С Комсомольца неожиданно подул ветер. Его силу измеряли лежа на льду. Стоять было нельзя. Ветер тотчас же валил человека на землю. Анемометр показал скорость тридцать семь метров в секунду. Это под защитой айсберга. Трудно представить, как ветер бушевал на воде, на оголенной плоскости ледникового щита или на береговом припае. Палатка билась точно птица, пойманная в капкан. Каждую минуту ее приходилось стягивать ремнями.
Через сутки ветер стих так же неожиданно, как и возник. Экспедиция продолжала свой путь.
Люди шли по береговой границе острова Комсомолец, на девяносто процентов покрытого ледовой шапкой. Край земли они установили по трещинам. У берегов лед не срастался, его подымал и опускал прилив. Шаг за шагом люди выписывали карту. И, наконец, 16 мая вышли на мыс, откуда земля сворачивала к югу. Это была северная оконечность Северной Земли, ледниковая лепешка, поднимающаяся на семьдесят метров над уровнем моря. Мыс был назван именем Председателя СНК СССР Вячеслава Михайловича Молотова.
[201]
 202.jpg
Впереди, к полюсу, к востоку и западу лежала открытая вода. Она расстилалась до предела видимости, темная, спокойная; небольшие льдины проплывали на юг, мимо мыса, огибая его с востока и с запада. Открытая вода была, очевидно, для этих мест не случайной. Иначе не селились бы на ближайших мысах большими базарами чистики, {1} которые кормятся на воде.
Три дня путешественники выжидали появления солнца. Они должны были во что бы то ни стало провести астрономические наблюдения, чтобы связать в единую систему все прошлые точки и установить координаты северной оконечности Северной Земли.
Люди решили перехитрить солнце. Они выстроили снежный лагерь и ждали. Даже купались. Поверх палатки натянули брезент. Внутри разостлали шкуры нерпы. Воду кипятили в котелке и нескольких банках. Примус накачали до отказа. Это был торжественный день: день бани на одной из самых северных точек советской страны. К концу мытья, однако, у путешественников смерзлись волосы.
Но вот определены координаты. Широта 81° 61' 1" и долгота 95°42'8". Как опознавательный знак поставили бамбуковую веху, а в лед закопали бидон из-под керосина, в котором поместили герметически закупоренную бутылку с запиской. Ненадежные приметы. Но другого материала нет. За плавником надо ехать миль пятьдесят — шестьдесят по меньшей мере.
Обратно шли но восточному берегу острова Комсомолец. Снова туман, снова метели. Заметили залив. Потом он оказался проливом, разделяющим острова Комсомолец и Пионер; назвали его проливом Юнг-Штурма.
Ушаков вспоминает:
— Вы говорите — метель. Откровенно признаюсь, я люблю снежные метели. Кажется, что вселенная сорвалась со своего пути и несется с визгом и громом в бесконечность. Метель — это величайшее проявление динамики, мощности, силы. Она покоряет человека своим могуществом...
Тридцать шесть суток, восемьсот километров на собаках. Вот, наконец, и мыс Крупской. Проходили совсем близко от дома. Там Ходов. Что у него? Тридцать шесть дней в одиночестве. Это не легко.
Подошли к Домашнему. Метели до неузнаваемости изменили пейзаж. Там, где была равнина, выросли снежные горы. Пер-
{1} Один из ближайших небольших островов Ушаков назвал островом чистиков. На новых картах картографы переименовали этот клочок суши в... остров Чистякова.
[202]
 203.jpg
вым обнаружил домик Журавлев. Когда он вернулся с разведки, Ушаков встревоженно спросил:
— Дом цел?
— Цел.
— Собаки есть?
— Есть.
— А человек?
— Кажется, есть.
— Кажется?
Путешественники бросились вперед. Беспокойство, однако, было напрасным. Вася Ходов прекрасно обосновался в домике, занесенном снегом. Иногда во время передачи очередной метеосводки у дверей раздавался дикий визг, лай собак и рев медведя. Тогда Вася выскакивал из домика, стрелял, а затем возвращался продолжать передачу или прием телеграммы. В перерывах между передачами он свежевал добычу. Если телеграмма была длинной, убитый медведь успевал замерзнуть и его приходилось «отогревать».
Ушаков и его спутники спешили. Близка была распутица. Она грозила потерей собак.
[203]
 204.jpg
20 июня, после двухдневного отдыха, вышли дальше. Температура поднялась до пяти градусов тепла. Путь стал одинаково мучительным для людей и собак. Маленький караван тонул в снегу. Под хрупкой ледяной коркой с каждым днем скоплялось все больше воды.
Вот что записал Г. А. Ушаков о дальнейших событиях этого поистине беспримерного похода.
«Снег отказывался держать сани, собак и даже лыжи. Часто приходилось один участок проходить несколько раз, сбрасывая груз, пробивая дорогу и возвращаясь обратно. 25 июня вскрылись реки. Движение но берегу стало невозможным. В море лежали непроходимые торосы с глубокими озерами или еще более глубокими снегами. Единственной дорогой казалась узкая полоса прибрежных ровных льдов, залитых водой.
День за днем экспедиция шла в ледяной воде, часто на протяжении десятка километров не встречая льдины, на которой можно было бы дать отдохнуть и согреться замерзающим собакам.
30 июня экспедиция была близка к катастрофе. Пересекая один из многочисленных мелких заливов, караван проходил вблизи кромки торосистых льдов, оставляя ближе к берегу льды, где скоплялось слишком много воды. Неожиданно подувший с берега резкий ветер погнал воду, прижал ее к стене торосистых льдов. В течение пятнадцати минут уровень воды поднялся до половины человеческого роста. Всплывшие сани погнало ветром, плавающие собаки начали захлебываться. С трудом удалось повернуть упряжки против ветра, оттянуть на более мелкое место, затем выйти на прибрежный лед. с которого вода совершенно исчезла. На следующий день ветер прижал воду к одному из мысов, лежащих на пути экспедиции. Дорогу к берегу отрезал поток. Попытка перейти его выше по течению не дала результатов. Экспедиция попала в сеть непрерывавшихся глубоких потоков и принуждена была вернуться на побережье и ожидать перемены ветра.
Пять суток туман, снег и дождь, сменяя друг друга, держали нас на одном месте. Собачьего корма оставалось на пять суток. От главной базы отделяло расстояние в сто пятьдесят километров. Состояние дороги позволяло проходить максимум десять километров в сутки. Нам предстояло либо, прекратив работу, гнать форсированным маршем ослабевших собак на главную базу, либо, продолжая работу, начинать кормить собак собаками, либо, наконец, итти и тащить сани самим.
Но нам помогла сама Арктика: 6 июля на льду был замечен медведь. После продолжительной погони по озерам нако-
[204]
 205.jpg
пившейся между торосами воды зверь был убит и вывезен на берег. Через несколько часов по следам крови пришел к лагерю и был убит второй медведь. На следующий день к лагерю подошли три новых медведя, в которых нужды уже не было. Располагая мясом, экспедиция могла ожидать необходимых условий для работы и провела в лагере четверо суток. 10-го астрономические наблюдения были закончены. На следующий день пошли дальше.
Путь шел вдоль берега ледникового щита. В прибрежных льдах появились широкие трещины. В конце дневного перехода размытый лед стал напоминать кружево, узкие перемычки между сквозными пробоинами часто пробивались шестом. Каждую минуту ждали обвала льда. С трудом вышли на берег, вдоль которого образовалась большая прибрежная полынья.
На следующем переходе дорога еще более ухудшилась. Вновь трещины, полыньи, сплошная вода, снова ледяной барьер. Собаки начали отказываться работать; к концу перехода некоторые из них лежали в санях с разбитыми
[205]
 206.jpg
лапами. На протяжении многих километров не было ни клочка льда для бивуака. Сильный ветер пронизывал совершенно мокрые одежды. Наконец достигли залива Сталина, к югу от мыса «Серпа и молота»; на северо-западе узкой лентой показались острова. Выход на берег отрезала полынья, поэтому лагерь разбили на льдине, отколовшейся от глетчера и окруженной трещинами. Путь к заливу тоже оказался отрезанным скопившейся здесь, благодаря ветру, сплошной водой.
14 июля перенесли груз, сани и собак через трещину и поднялись на ледниковый щит, по которому прошли к обнаженному берегу. Здесь в сани поочередно впрягали всех способных работать собак, впрягались сами и тащили по голой земле, переправлялись через реки, затем возвращались за вторыми санями. Проходя таким образом по двадцать километров, вперед продвигались всего на пять километров. После перемены ветра вода очистила льды залива Сталина. Построив ледяной мост через трещину, снова вышли на лед и пересекли залив.
В течение двух суток непрерывно шел сильный дождь. 18 июля на полуострове Парижской Коммуны сомкнули маршрут последней точкой, нанесенной на каргу осенью прошлого года. На льду появились трещины и полыньи, через которые, за отсутствием лодки, уже нельзя было переправиться. Две собаки издохли от истощения, пять вместе с передовиком лежали в санях, остальные, истощив последние силы, начали падать в весе. Корм кончился, отдали остатки сливочного масла и шоколада, сами питались одним рисом, который приходил к концу.
На пятидесятый день пути, 20 июля, главная база была достигнута».
Быстро прошел первый год зимовки. Ушаков рапортовал правительственной комиссии и О. Ю. Шмидту о проделанной работе. Пройдено на собаках, включая подготовительные работы, свыше трех тысяч километров, проведено тысяча пятьсот километров маршрутной съемки, охватывающей площадь около двадцати пяти тысяч квадратных километров, опирающихся на тринадцать астрономических магнитных пунктов.
Подходила вторая «большая» полярная ночь. У Сучки второе прибавление семейства. На этот раз родилось восемь щенят — пять самцов и три самки. Решили подкармливать их консервированным молоком. Один из щенков пестрой масти за
[206]
 207.jpg
свой буйный нрав был вскоре прозван Бандитом. У берегов появилась огромными стаями сайка. Она подходила к берегам для нереста. Рыбу глушили выстрелами в воду. Кухня быстро переключилась на рыбные блюда; по вкусу сайка напоминала отличную навагу. Во время поездки на соседний Голомянный остров встретили стадо белух. Шли они со скоростью до двадцати километров в час. А моторка зимовщиков развивала всего десять — двенадцать километров. Не догнали... Потом белухи появлялись еще несколько раз. По ним открывали долгую «сумасшедшую», как говорил Журавлев, стрельбу. И не всегда безуспешную.
Снова подбирались к зимовке белые медведи, привлеченные запахом сала и белушьих внутренностей.
Когда наступила ночь, занялись обработкой собранного материала. Вычисляли астрономические пункты. Вычерчивали карты. Сортировали геологические образцы.
Журавлев долгое время весьма скептически относился к работам геолога, во время походов записывавшего что-то у инструментов, заносившего в свой полевой журнал зарисовки и маршрутные ходы. Но вот па листах бумаги выросли очертания берегов, изгибы мысов и бухт. Вечерами Журавлев подолгу рассматривал их, узнавая места, где он охотился, где стоял ночевкой. Любознательный охотник заинтересовался маршрутно-глазомерной съемкой, принципами составления карт, их вычерчиванием. Это был внимательный и настойчивый ученик.
Перед большим апрельско-майским походом 1932 года (вокруг южного острова Большевик) на станции погиб прирученный медвежонок. Он научился освобождаться от цепи, стаскивая лапами через голову ошейник. Точно так же освобождались от ненавистного ошейника и собаки. Однажды медвежонка обнаружили в верхней части острова, около радиомачты. Осажденный сворой щенков, он прижался к мачте, жалобно повизгивал и довольно успешно отбивался. Через несколько дней медвежонок снова удрал. Его заметили взрослые собаки и разорвали. На станции осталась только пара медвежат — брат с сестрой, Маша и Миша. Они жили очень дружно и спокойно в берлоге, которую выкопали для них зимовщики в снегу, позади дома.
Ушаков и геолог обошли вдвоем два острова — Большевик и Пионер. Карта Вилькицкого, заснявшего восточные берега острова Большевик, оказалась неточной. Высокие горы, тянувшиеся в глубине острова, он принял за настоящие очертания земли. Низменные берега, запушенные снегом, остались незамеченными. Во время походов все время охотились. В од-
[207]
 208.jpg
ном из убитых медведей обнаружили старую пулю, принесенную им то ли с Диксона, то ли с Земли Франца-Иосифа.
Ночью 13 августа 1932 года, через два года после ухода «Седова», у острова Домашнего стал на якорь «Сибиряков», совершивший свой прославленный рейс сквозным Северо-восточным проходом. На борту — Шмидт, Визе, Воронин. Еще накануне зимовщики тщательно побрились, надели лучшие праздничные костюмы.
Через сутки, когда отошел «Сибиряков», вдали показался «Русанов». Его встретили в море. И Журавлев, как лоцман, провел судно почти вплотную к берегу.
Закончилась вторая героическая зимовка полярника Георгия Алексеевича Ушакова...
[208]

Пред.След.