ОТКРЫТИЕ ОСТРОВАУтром дверь кают-компании украсилась большим плакатом.
АЛЛО! АЛЛО! АЛЛО!
На — днях выходит первый номер
ВЫСОКОШИРОТНОГО КРОКОДИЛЬЧИКА
(самого северного)
— океаны смеха
— сплошные невзломанные поля юмора
— арктические просторы веселья.
Принимайте участие, пишите, рисуйте, давайте темы. Долг каждого садковца
— внести искорку смеха,
кусочек улыбки, долю радости.
Завхоз Погосов, он же один из организаторов номера, обещает гонорар натурой (мзда по договоренности)
— в порядке конкурса
— без всякой протекции
— без обмана.
Спешите, не опоздайте!
А в девять утра вдруг кто-то встревоженно крикнул:
— По курсу земля!
[142]
Казалось, люди только и ждали этого возгласа. Они побежали но коридорам, по трапу, бросились на палубу, к капитанскому мостику. Оператор поспешно установил аппарат. Вахтенный штурман Марков, не отрываясь от бинокля, осматривает горизонт. Штурман одет в длиннополую черную шубу из собачьих шкур. На мостике — Ушаков, Николаев, Зубов.
Опоздавшие приглушенным шопотом спрашивают:
— Ну, как?..
Землю ждали уже несколько дней.
Переступив границу загадочного северокарского белого пятна, «Садко», вопреки предположениям, очутился в мелком море. Уменьшились глубины. Каждые три-четыре минуты эхолот приносил новые откровения. Глубина тридцать, пятьдесят, двадцать, шестьдесят. Под нами лежала холмистая, неровная страна. Корабль ощупью пробирался, боясь зацепиться за какой-нибудь выступ. На пути попадались льды, но чаще всего это были небольшие осколки, разбросанные но морю. Иногда «Садко» подходил к сплоченным полям. Постояв в раздумье, капитан направлял корабль вдоль кромки и неизменно находил огромные просветы. Мешал туман. Плотная серая кисея порой заставляла останавливаться. Странная тишина небольшого мира, окутанного мутным покровом, навевала всевозможные предположения.
— Вот рассосется туман и откроется большая, большая земля, — облокотившись на релинги, мечтательно говорит коренастый краснощекий матрос Валя Старков.
Туман расходится, но земли нет. У борта «Садко» проплывают льдины. Они шумят, как мотоботы, и кажется, что где-то внизу беспрерывно работает укрытый льдом гребной вал. Подошва льдин изъедена водой и свисает букетом лапчатых, листьев. Ледовые грабли царапают воду. Поэтому льдины шумят.
И вот, впереди долгожданный остров. Подходим медленно. Эхолот попрежнему отмечает мелководье. Земля раздваивается. Ясно видны темные силуэты гор, расположенных своеобразной кильватерной колонной одна за другой. Еще один островок раздвоился, потом третий. Теперь уже четыре горы, плоские и прямые, как обрубки дерева, лежат впереди на горизонте. Только одна из вершин поднимается ввысь правильной остроугольной пирамидой.
Горы удивительно угловаты. Когда слегка рассеивается далекий дымок тумана, ясно видно, что берега островов обрываются отвесной стеной. Перекочевываем в кают-компанию. Шутим, подтруниваем над проспавшими. Но скоро наступает разочарование.
[143]
«Земля» оказывается... «архипелагом» огромных айсбергов.
Темнозеленые глыбы застыли на мелководье. Такие айсберги называют столовыми. В самом деле, они напоминают огромные столы, накрытые грязными скатертями, зеленая бахрома которых уходит глубоко вниз, в воду. Пока все восхищаются их красотой и размерами, Жонголович измеряет высоты, берет пеленги, работает дальномером. «Архипелаг» айсбергов и вблизи сохраняет подобие земли. Каждая из гор в несколько раз выше и шире «Садко». Склоны и вершины айсбергов покрыты пятнами берегового грунта. Очевидно, эти огромные ледовые горы молоды, иначе солнечные лучи, собираемые зачерненной поверхностью, уже давно растопили бы их.
Высота айсбергов достигает тридцати — сорока метров, ширина по фронту от трехсот до четырехсот метров. Айсберги застряли на мелководье и сравнительно неподвижны, глубины вблизи них не превышают ста метров, а подводные части могут при этой высоте достигать двухсот — двухсот пятидесяти метров.
Подходить близко остерегаемся. Если перевернется такая игрушка — водяной смерч может захлестнуть корабль.
Айсберги не только обманули нас, но заставили основательно призадуматься над их происхождением. Откуда они? Неужели их занесло сюда издалека? Или здесь где-то вблизи есть земля, скрытая туманом, и айсберги оторвались от нее? Одно ясно — такие могучие ледовые обрубки могла породить только высокая гористая страна, на которой мощность ледникового покрова превышает двести метров.
Ушаков исходил все берега Северной Земли и прекрасно знает ледники этой «терра инкогнито» многих экспедиций. Лактионов и Зубов неплохо знают ледники Земли Франца-Иосифа. В каюте начальника собираются на совещание. Вскоре в журнале ледовой вахты появляется запись:
«Встретили большое скопление столовых айсбергов. В поле зрения установлено наличие четырнадцати айсбергов, с максимальной высотой сорок восемь метров и шириной по фронту до четырехсот метров. В результате обмена мнениями пришли к выводу, что эти айсберги недавно «отелились» и не могли быть принесены ни от Земли Франца-Иосифа, ни от Северной Земли, так как местоположение их отделено от этих земель мелководьем. Таким образом, наличие айсбергов свидетельствует о близости неизвестной земли».
Близка земля. Но где она? Куда направить корабль, когда кругом льды, воды, туманы?
[144]
Видимость из-за тумана сокращена до минимума. Самолеты бессильны прорвать густую пелену, окружающую корабль. Встречаются поля крупнобитого льда. Они мешают движению, заставляют менять курс. Корабль проходит большими разводьями - полыньями, окруженными заснеженной стеною льдов.
Глубины попрежнему — тридцать — сорок метров. Огромное северное мелководье — фактически море в море (мы окрестили его морем «Садко») — стало реальностью. Это открытие совершенно изменит все представления о течениях и ледовых режимах, о всей океанографии Карского моря.
Полярные исследователи прозвали когда-то Карское море «ледовым погребом». Льды плотно забивают это море, и даже с приходом летнего солнца не отступают на север. Загадка Карского моря тревожила умы полярников и мореплавателей. Что преграждает путь льдам? Нет ли в белом пятне на севере Карского моря еще неоткрытых островов и земель, замыкающих цепь гранитного барьера между Землями Северной и Франца-Иосифа? И вот сейчас с каждой новой цепочкой промеров мы оконтуриваем огромное мелководье, своеобразный барьер,
[145]
отделяющий карские льды от льдов Северного Ледовитого океана. С каждым новым промером мы убеждаемся, что Карское море является почти замкнутым бассейном, как Черное море, как Каспий. Зимнему льду некуда уходить. Ему отрезана дорога на север.
В половине четвертого — очередная станция. Привычно стучат лебедки, вверх и вниз скользят сети и батометры... Сегодня на станции особенно шумно. Безуспешные поиски земли, айсберги, разбросанные по мелководью и словно задавшиеся целью сбить нас с толку, все события дня оживленно обсуждаются по всему кораблю. На рабочую площадку гидрологов уже перед концом работы донесся слух:
— Богоров открыл землю под микроскопом...
Вначале мы приняли этот слух за веселую шутку. Но позже оказалось, что в улове Богорова обнаружены крохотные, величиной с инфузорию, микроскопические животные — коловратки. Это самый мелкий многоклеточный организм. Имя такое они получили за головные реснички, вращающиеся коловоротом и создающие ток воды, который загоняет им в рот пищу. Коловратки заселяют обычно прибрежные воды моря. Вокруг не видно суши, но под микроскопом были существа, характерные для прибрежной зоны. Значит близко земля.
— По планктонному пеленгу земля в семи милях, — острили За чаем.
Большинство было настроено скептически. Богоров нервничает. Он уже жалеет, что проговорился перед журналистской братией.
— Но ведь это все таки прибрежное, сами посмотрите, — пытается убедить он нас, зазвав к себе в лабораторию и усадив за микроскоп.
Перед ужином трое журналистов зашли к Ушакову. Заговорили о значении открытого мелководья, о необходимости полнее исследовать белое пятно, которое, очевидно, таит много неожиданностей. Ушаков серьезно отнесся к находке Богорова.
Послышался стук в дверь. В каюту протиснулась бородатая голова Шишкина.
— Георгий Алексеевич, земля, — сказал он неуверенно и робко, тоном более неожиданным, чем само сообщение.
Мы засмеялись и вышли на палубу. Там уже толпились люди, напряженно разглядывавшие горизонт. Некоторые уверяли, что они совершенно ясно видят смягченные туманом очертания земли. Другие неопределенно мычали, боясь выдать
[146]
свое недоумение. Капитан Николаев с ужасом смотрел на толпу; запрудившую капитанский мостик.
Первые минуты мы тщетно оглядывали небосклон, пытаясь разыскать темное пятно, или хотя бы пятнышко, которое некоторые называли землей. Когда глаз слегка освоился с туманом, мы с трудом рассмотрели подозрительно-неподвижное облако, пологим, темноватым куполом обрисовавшееся впереди. Это и был остров. Он весь покрыт ледником. Ледовый каравай спускается к морю обрывистыми скалами. Издалека кажется, что гигантская белая черепаха заснула в море, заглядевшись на приближающийся корабль.
Быстро обмерзают стекла биноклей. Их приходится тщательно протирать. Некоторые из прибежавших на мостик не успели одеть ватники и теперь пытаются одной рукой натянуть их. не опуская другой с биноклем. Наверху нет лишь вахтенного механика и кочегаров, да еще оператора — он спит, решив, что на сегодня «островов» хватит. В слабом вечернем тумане земля вытянулась полукругом с запада на восток и занимает добрую половину видимого горизонта.
Земля!
Утром, когда Марков обнаружил «землю», Зубов пошел будить Ушакова. Тоном, не допускавшим сомнений, он доложил, что земля близка и хорошо видима с корабля. Днем но этому поводу много острили.
— Если Зубов ошибся, так нам и подавно можно, — говорили новички.
После обеда Зубов лег отдохнуть. Убедившись, что новый остров уже близко, к нему зашел Ушаков:
— Земля, Николай Николаевич.
Насмешливо улыбаясь, Зубов отпарировал:
Не обманете.
— Правда, земля.
Бросьте разыгрывать, не маленькие. Знаем.
С трудом удалось доказать Зубову, что мы не шутим. Наш профессор почти беспрерывно на вахте, он спит два-три часа в сутки. Может быть поэтому, уже поднимаясь с койки, он скептически заметил:
— Далась вам эта земля. Обманываете? Знаю, знаю...
Корабль остановился в миле от берега. Бинокль приближает к нам очертания острова. Хорошо видна долина, разделяющая два купола ледникового щита...
Разговоры прервал бой склянок. Двадцать часов. Ужин. Палуба опустела. На столах кают-компании белоснежные скатерти поверх надоевших клеенок. Пахнет пирожным, в вазах
[147]
инжир, рахат-лукум, орехи. На блюдах бледнорозовая ветчина. Это в честь Международного юношеского дня.
Около умывальников выстраивается очередь. Все спешно бреются, надевают парадные костюмы.
В кают-компании, украшенной флагами, торжественно и тесно. Ушаков оглашает телеграмму — рапорт О. Ю. Шмидту.
Произносятся тосты. Первый — за Международный юношеский день и новооткрытую землю, второй — за начальника нашей экспедиции Ушакова, посвятившего всю свою жизнь изучению суровых просторов Арктики.
К востоку от нас лежит Северная Земля. Она носит десятки имен, дорогих нашим сердцам. Заливы, мысы, горы, нанесенные на карту Ушаковым, получили имена Сталина, Молотова, Ворошилова, Калинина, Тельмана, имена знаменитых полярных исследователей. Острова названы «Большевик», «Комсомолец», «Пионер», «Октябрьская революция». Но вопреки вековой традиции на карте Северной Земли нет имени Ушакова — путешественника, описавшего и обследовавшего весь этот суровый северный архипелаг.
Долгие аплодисменты приветствуют предложение Зубова: просить правительство о присвоении острову имени руководителя нашей экспедиции — Г. А. Ушакова.
За столом нет Саши Погосова и Журавлева. Они готовят ружья, рюкзаки с продовольствием и на всякий случай аптечки и палатки.
Наш моторный бот готов принять отряд научных работников, которые вместе с Ушаковым поедут на новый остров. Время дорого. Наспех закусив, экспедиция грузится на катер. Много огорчений и разочарований принесло комплектование этой группы. Каждому хотелось сойти на землю, где еще не ступала человеческая нога. К сожалению, катер вмещал только восемь человек. Взяли еще девятого сверх нормы.
Ушаков садится последним. В полушубке, с поднятым воротником, затянутый ремнями бинокля, ножа и винтовки, он похож на командира партизанского отряда эпохи гражданской войны. Дно лодки завалено ружьями, снаряжением научных работников и кинооператора, компасами, альтиметрами, астрономическими приборами.
Под веселые напутствия остающихся катер уходит к острову. Всю ночь и утро корабль живет ожиданием. С мостика неотрывно следят за катером. Он ходит вдоль берега, иногда исчезая за выступами торосов, потом опять выбираясь поближе к кораблю.
Итак, новая земля открыта. Заходим к Зубову. Он рассказывает историю открытий земель в этом районе Арктики.
[148]
... Еще во время плавания на бриге «Новая Земля», основываясь на собственных наблюдениях и рассказах поморов, Федор Литке предсказывал существование на севере Карского моря значительного мелководья или архипелага островов.
Изучая рассказы мореплавателей {1} и русских поморов, издавна посещавших Новую Землю, Кропоткин — знаменитый русский географ и революционер — писал:
«К северу от Новой Земли действительно должна существовать земля, лежащая под более высокой широтой, чем Шпицберген. На это указывало неподвижное состояние льда на северо-запад от Новой Земли, камни и грязь, находимые на плавающих здесь ледяных полях и некоторые другие мелкие признаки».
30 августа 1873 года, после года борьбы со штормами, метелями, после страшного ледового дрейфа, когда льды с грохотом и треском сжимали деревянное судно, Юлиус Пайер, спутник знаменитого полярного путешественника Карла Вайпрехта на судне «Тегеттгоф», записал в своем дневнике:
«Мы стояли облокотившись на борт и смотрели в облака тумана, между которыми изредка проскакивал солнечный луч, как вдруг заметили в одном из таких промежутков, далеко па северо-западе, суровые скалистые горы.
Через несколько минут перед нашими глазами в солнечном сиянии возникла прекрасная альпийская страна. В первое мгновение все замерли, точно прикованные к месту, и не верили глазам. Убедившись в действительности нашего счастья, мы радостно, громко закричали: «Земля, земля, наконец-то земля».
Это была Земля Франца-Иосифа. Блестяще подтвердились предположения Кропоткина. Но Арктика оставила за собой последнее слово. Через сорок лет — в 1912 году — зверобойное судно Г. Л. Брусилова «Святая Анна», стиснутое льдами, прочертило свой трагический маршрут от берегов Ямала через все Карское море. За семидесятой параллелью невидимые и не-
{1} Флотский офицер Шиллинг составил в середине XIX века обширный доклад о течениях в Ледовитом океане. Он первый высказал предположение о существовании Земли Франца-Иосифа. «Когда я прочитал этот доклад, — пишет в «Записках революционера» П. А. Кропоткин, а также путешествие Литке на Новую Землю и познакомился с общими условиями этой части Ледовитого океана, то сразу увидел, что предположение Шиллинга должно быть верно».[149]
понятные силы отклоняли корабль к западу, вопреки направлению ветров, пока льды не вынесли судно уже в Ледовитом океане в область общего полярного дрейфа. «Святая Анна» погибла. {1}
Только вахтенный журнал после долгих скитаний по пловучему льду был спасен штурманом Альбановым, покинувшим корабль еще до катастрофы. В журнале были записи общего движения судна, его дрейфа, направлений и силы ветра. На карте Карского моря выросла цепочка промеров, уходящая далеко на север, в обход Земли Франца-Иосифа. Изучив зигзаги дрейфа «Святой Анны», профессор Визе предсказал существование в центре Карского моря острова. Он был открыт в 1930 году и назван островом Визе.
Однако небольшой каменистый островок был слишком невелик для того, чтобы объяснить загадку льдов сурового моря.
Во время экспедиции «Седова», в 1930 году, в северной части Карского моря был обнаружен подводный хребет, который тянется от островов имени «Известий ЦИК» через остров Уединения и остров Визе. {2}
Изучая приливы Карского моря, Вс. Березкин в 1934 году пришел к выводу о существовании какого-то препятствия для течений, возможно суши, на севере от острова Визе. Второй раз гидрология предвосхитила географическое открытие.
Если бы человек мог неожиданно осушить просторы этого огромного мелкого моря, его взору предстала бы интересная страна. Прорезанные долинами, поднялись бы перед ним невысокие горные кряжи Северной Атлантиды. Склоны их, сглаженные мягкой линией отложений донного ила, были бы устланы тускнеющими актиниями, умирающими звездами, коралловыми полипами, зарослями зеленых лопухов морской капусты. И над всем этим высилась бы вершина острова Ушакова, укрытая ледовой шапкой, сияющей на солнце.
{1} Человечество не знает места ее гибели. В часы, когда льды со страшной силой сломали шпангоуты и в последней предсмертной судоро не задрожали обшивки и стены, никто не бросил в пространство призыв: «SOS! — Спасите наши души!.. » Корабль умирал молча, ибо па нем не было радио. Может быть кое-кто из восьми спутников Г. Л. Брусилова, может быть Ерминея Жданько или сам Георгии Львович, выбрались на лед, захватив котомку со скромным снаряжением. Все равно никто не подумал бы о спасении отрезанного от мира десятка пленников ледовой пустыни в те страшные дни, когда на полях Польши и Фландрии начиналась истребительная четырехлетняя война.{2} Открытый нами остров расположен, очевидно, на северной оконечности этого хребта.[150]
Выступая над уровнем моря, эта гора образует один из тех островов, который следует, по мнению профессора Зубова, отнести к типу полярных шапок — остаткам ледникового щита погрузившейся в море древней земли.
Но границам этой Северной Атлантиды Полярный океан образует два широких залива, вдающихся в Карское море. По западному заливу в свое время дрейфовала» «Святая Анна». По второму восточному жолобу совершал свой знаменитый поход в 1930 году ледокол «Седов». В честь этих славных экспедиций решено закрепить за глубокими проливами имена славных кораблей.
Так появились новые географические названия: «Мелководье «Садко», «Остров Ушакова», «Пролив «Анны», «Пролив «Седова».
... Выглянула нерпа. Ее заметили. Грянул выстрел. По воде пронеслась рябь.
— Промазал. Теперь, чорт лысый, никогда не выглянет, — сокрушительно прокомментировал Устиныч неудачный дебют стрелка.
Рассерженные промахом охотники застыли у борта, всматриваясь в гладь воды. Вдруг крик раздался с левого противоположного борта:
— Вон, вон она!..
Стрелять не пришлось. Испуганная нерпа мгновенно скрылась. Почти в этот же момент из-за далекого острова вынырнул бот «Ермак» и прямым курсом пошел к кораблю.
Радостно возбужденные, встречаем мы первых посетителей нового неизвестного клочка советской земли, затерянного в туманных далях Арктики.
Наши путешественники долго искали места высадки. Их встретили негостеприимные, крутые берега, покрытые льдами. Береговой припай, поднимающийся метра на два-три почти отвесной стеной, опоясывает остров. Волны выбили в ледяной стене пещеры, входы в которые занавешены бахромой льда.
После долгих поисков нашли, наконец, бухточку. Первым на берег высадился Г. А. Ушаков. Эта честь традиционна, как и многие другие неписанные, правила арктических походов.
— Плохая землица у вас, товарищ землевладелец, —бросил кто-то шутливую реплику по адресу Ушакова. Все смеются, за исключением оператора, накручивающего очередной кадр.
Кругом ровная белая пустыня. Ни одного темного клочка. Богоров нашел замерзшую лужу, разбил ледяную корку и взял пробу. Факидов жадно ощупывал лед. Из большой кучи, вынесенной на береговой припай сжатием льдов, взяты образцы ила.
[151]
Но где же она, эта долгожданная плотная и темная земля, от которой так отвыкли все мы за две недели плавания во льдах. Ее нет. Вокруг лед.
Обследовав северную часть побережья, группа вернулась на катер и взяла курс на юго-запад, обходя остров. Всюду у берега лежит ледяной припай. С тающего ледника в море стекают ручьи. На снегу видны резко отпечатавшиеся следы медведей, которые, очевидно, около припая охотятся на нерп.
Нашли бухточку и снова высадились. Быстро разбрелись но берегу. Под ногами хрустит крупная ледяная крупа, прикрывающая могучий пласт плотного спрессованного снега с озерками талой воды. Сквозь туман поблескивает купол ледника. Леня Балакшин определил глубину моря у обрыва берегового льда. Глубина — девятнадцать метров. Жонголович расположился для определения магнитного склонения. Несколько человек пошли вглубь острова.
— Людей не видно? — крикнул ушедшему вперед Ушакову Факидов. — Может быть, девушки есть?
— Девушек не видно, — невозмутимо отвечает начальник. — Зато медведиц ходило здесь немало.
Хохот. Итти трудно. Под ногами рыхлый снег. Журчат ручьи, спрятанные под ледовой аркой. Перекрытия обманчивы и коварны. Первым принял ванну Ушаков. Измерили температуру воды. Оказалось, всего +0°, 2. Прохладно.
Из небольшого пресного озера, от которого убегает к морю тоненькая струйка воды, Богоров снова зачерпнул пробы планктона. Тут нет бокоплавов, крупных рачков, нет медуз. Но капли этой воды под микроскопом неминуемо оживут и расскажут о жизни в озерах, вечно укрытых льдами.
Хочется обнять глазом как можно больше и больше запомнить. Разговаривают мало и односложно. Часто попадаются на пути глубокие медвежьи следы. Они то тянутся цепочкой вдоль берега, то уходят вглубь острова. Иногда медведь шел один, иногда бежал.
— Недавно шел, — сумрачно говорит Иванов, рассматривая один из встреченных следов, — сколько их тут. Вот поохотиться.
Просыпается азарт. Но сейчас некогда.
По берегу кое-где валяется плавник. Кора деревьев, обломки веток, несколько безыменных, необтесанных бревен, занесенных течениями. На них нет никаких пометок, никаких приметных признаков. Наконец, в полукилометре от берега наш авангард находит примерзшую ко льду шпалу с тавро «СЛ 16303».
Что значат буквы «СЛ»? Северолес или Сиблес? Кому может принадлежать заказ № 16303? Это удастся установить
[152]
только на материке, и тогда выяснится, какие течения занесли эту шпалу на далекий Север. Все сходятся на одном. Шпала принесена сюда обь-енисейскими водами. Штурман Иванов — наш постоянный «художник но дереву» — ловко высекает топором на шпале: «Садко».
— Поставим ее, сигнальный знак получится, — предлагает кто-то, но кругом нет камней, нечем подпереть шпалу.
Глыбы льда заменяют камни. На берегу остается сигнальный знак — доказательство посещения острова человеком.
— Единственное дерево, — меланхолически замечает оператор, вертя ручку киноаппарата.
Четыре часа бродили по острову наши следопыты. Далеко уходить не решались — надо вернуться, чтобы использовать благоприятную погоду для полетов. Да и зачем итти дальше? Кругом лед. Только далеко в центре ледникового купола просвечивает небольшая и одинокая черная точка. Вероятно оттуда и прилетают многочисленные молодые чайки, которые селятся обычно не на льду, а на базальтовых или гранитных утесах. Катер уходит, и, как бы прощаясь, из воды выглядывает любопытная нерпа, привлеченная непривычным шумом гребного винта.
[153]
На корабле Ушакова и его спутников засыпают вопросами. Он едва успевает отвечать, одновременно разговаривая с Бабушкиным и по телефону с радиорубкой:
— Как рапорт Шмидту, отправили? Хорошо. С кем будете сегодня работать? Дополнительные сроки есть? (К Бабушкину:
— Надо пойти в разведку, заснять остров. ) Смотрите — сегодня: у вас нагрузка будет за троих. (К Бабушкину: — Полетит кто? Власов? Возьмите с собой Маркова. ) В первую очередь давайте корреспондентские...
Это была прелюдия к бурной атаке корреспондентов на радиорубку.
Власов уже хлопочет у самолета. Пошли будить Маркова. В кают-компании «островитяне» пьют горячий ароматный кофе с остатками мюдовских угощений.
Входит капитан.
Георгий Алексеевич, я сам бы хотел пойти в разведку.
А я думал, что вы отдыхаете, не хотел беспокоить. Ведь вы дня три не спали.
— Я уже отдохнул...
Четко дается задание. Цель полета — заснять остров и наметить дорогу для обхода его кораблем. Направление: вначале норд, затем обойти остров, выяснить, нет ли с севера других островов. Летать два с половиной часа, не больше. В случае тумана немедленно возвращаться на корабль. При аварии садиться на воду, имея берег справа.
Николай Михайлович отвечает лаконично, по-военному чеканя:
— Ясно! Есть!
Снова на корабле часы томительного и напряженного ожидания.
Ночью наблюдаем невиданное сияние. Солнце, окутанное облачной ватой, окрасило пурпуром небо. Далеко на горизонте в угрюмо-зеленых водах моря качаются огромные скалы айсбергов. Одни напоминают египетские пирамиды, другие юрты кочевников...
Замолк корабль. Кругом — неподвижная пустыня. Водой, как застывшей лавой, залито заброшенное поле. Над лавой поднимаются мраморные глыбы — памятники, мавзолеи и величественные изваяния.
Утром «шаврушка» вернулась. Установлено, что длина острова достигает, примерно, двадцати километров, ширина около десяти.
[154]
С воздуха можно подумать, что мы ошиблись и залетели на Моржовец. Такое же яйцо, — говорит Власов.
Мы ему верим. Базу зверобойного промысла в горле Белого моря — остров Моржовец — Власов знает неплохо.
Вскоре выглянуло солнце. Оно позволило сделать астрономические наблюдения. Координаты «Садко» 80°54' северной широты и 79°10' восточной долготы.
«Садко» за двенадцать часов стоянки сделал полный оборот, разворачиваясь на приливной волне. Вчера он стоял носом к острову, потом повернулся кормой, а сейчас снова занял исходное положение.
Каждый час штурманы отмечают скорость и направление течений. Получается полная «роза прилива» — одна из самых северных во всем Советском секторе Арктики.
Поутру, когда мы завтракали, на острове показался медведь. Он обошел опознавательный знак, с удивлением осмотрел незнакомый предмет и сильно ударил его лапой. Но наши товарищи постарались: шпала укреплена на совесть. Убедившись в ее несъедобности, Мишка продолжал свой обход. Корабль стоял в двухстах — трехстах метрах от берега. Ошкуй, {1} видимо
{1} Ошкуями промышленники Севера называют белых медведей.[155]
почуяв собак, присел. Он внимательно осматривал нас своими маленькими глазками, старательно поворачивал во все стороны голову, пытаясь по запаху определить, что это за зверь у границ его владений.
Очевидно медведь остался недоволен своими наблюдениями. Подождав несколько минут, он отвернулся и медленно, не спеша, пошел вдоль берега.
В это время на палубу выбежали Погосов и Журавлев.
За несколько минут до этого Погосов играл в настольный биллиард. Вся экспедиция переживала в те дни бурное увлечение биллиардом. Чемпионы быстро нарождались и столь же быстро терпели поражение.
Один из кочегаров, заметив с палубы медведя, забежал в красный уголок и шопотом, словно его мог кто-нибудь подслушать, сообщил:
— Медведь!
Погосов заканчивал партию. Оставался еще один шар. Разве можно было оторваться? Кроме того, медведь был на острове, а до берега далеко. Не стоило из-за этого бросать партию. Но когда последний шар слетел в порванную лузу и закатился под диван, охотничий азарт взял свое.
И вот шлюпка мчится к берегу. В лодке рядом с Журавлевым и Погосовым сидит пес Цезарь. С каждой минутой сокращается расстояние. Медведь от берега повернул вглубь острова. Быстро высадившись, охотники спустили с цепи Цезаря. Пес, отвыкший от промысла, упирался и не выражал никакого желания встретиться со зверем.
Тогда на берег побежал Погосов (мы уже давно прозвали его «медвежьей смертью») и шагов с двухсот одним выстрелом уложил медведя наповал. Ура! Есть мясо для камбуза, череп для биологов, сало для собак, шкура для кабинета.
Горбунов препарировал череп медведя. Его мозг очень похож на человеческий, только извилины менее глубоки. Очень хорошо развита часть мозга, управляющая обонянием. Недаром ошкуй издалека чует добычу.
«Садко» медленно разворачивается, направляясь в обход острова. Снова все наверху. Вооружившись биноклями, забыв о бессонной ночи, изучаем очертания берегов, ледника, гор, выискиваем на горизонте признаки новых островов. Идем вдоль отлогих берегов первой открытой нами земли. Хорошо видны замерзшие ледовые ручьи на леднике. Видны бухточки, забитые морским льдом. Очевидно, ледяной купол на острове неподвижен, так как у самой стены ледника начинается совершенно гладкий береговой припай.
[156]
На пути корабля все более уплотняются льды. На северо-востоке встречаем поля с высокими торосами. Приходится отступать. Поворачиваем на юго-запад. Немного спустя останавливаемся в ожидании лучшей погоды. Вместе со льдами нас потихоньку относит к югу.
В двадцать один час начинается вечер в честь Международного юношеского дня. Ряды комсомольцев нашего корабля пополнились за эти дни. Общее собрание приняло в члены ВЛКСМ молодых кочегаров Демьянова, Балюстина и помощника буфетчика Иванова.
Гвоздь вечера — рассказ Ушакова о том, как был нанесен на карту остров Комсомолец на Северной Земле. Просто и захватывающе говорит Георгий Алексеевич. Рассказ перегружен техническими подробностями, но слушают с увлечением.
Почти в полночь заканчивается рассказ. Потом вспыхивает спор о собаках, о преимуществе разных собачьих упряжек. За одним столом сидят полярники разных школ, много видевшие на своем веку. Они привыкли с опаской, с проверкой относиться к любым авторитетам.
— Я долго был под гипнозом Амундсена, —рассказывает Ушаков. — Дуговая упряжка, которая так часто употребляется в Восточной Сибири, казалась мне почти идеальной. Я пристегивал собак попарно к одному ремню, проходившему посредине всей упряжки. Собаки бежали пара за нарой. Управлять ими можно было только командой, а останавливать тормозом. Этот кол с железным наконечником я ставил впереди второго копыла, упирал его в снег и затем оттягивал назад. В цуговой упряжке особенно нужен понятливый, хорошо дрессированный передовик. И вот в первую же поездку по Северной Земле мне пришлось выдержать дикую перепалку с Сергеем Журавлевым. Он знал одну лишь новоземельскую, очень похожую на гренландскую упряжку — веером. К моему цугу он относился скептически. У него каждая собака имела свою лямку, к которой прикреплялся поводок, продернутый через блок или кольцо у передка саней. Кроме того, на всех собак поверх лямки надевали особые ошейники «пилеины», скрепленные общей цепью, которая не позволяла им разбегаться. Передовиком считалась собака, идущая слева. Для управления к ее ошейнику прикрепляли вожжу. При натягивании вожжи передовик увлекал всю упряжку влево; похлопывая вожжей, его можно было заставить теснить собак вправо. Тормозом служил не короткий, а длинный, почти трехметровый шест с костяной
[157]
шишкой на конце. Им пользовались и для понукания и для распутывания на ходу постромок. Кстати, такой упряжкой пользуются только на европейском севере, позаимствовав его, очевидно, из оленьей упряжки.
— Ну и кто победил?
— Пожалуй, Сергей Журавлев, хотя собаки наши почти все были приучены к дуговой езде. Впрочем, цуг имеет несомненные преимущества, но все трудности достаются на долю двух передовиков. Остальные работают по совести. Правда, когда идешь но мягкому снегу, в котором собаки тонут, или в узких коридорах-каньонах между, торосами, волей-неволей приходится выстраивать собак гуськом. Впереди идет лыжник. Но его уплотненному следу пробивает путь передовик, остальные собаки идут по готовому пути и меньше устают. Но в высоких широтах преимущества восточносибирской упряжки сводятся на-нет. Обычно весною, когда идут санные экспедиции, снег достаточно крепок, уплотнен. Тогда лучше ехать веером. Собаки все под руками, на виду, все идут под страхом хорея. Лентяя можно всегда наказать щелчком. В любых льдах такую упряжку можно быстро остановить или выпустить для погони за медведем. Она целиком в руках ездока. А, ведь, завидев зверя, собаки нередко начинают горячиться и выходят из повиновения.
Вопросы со всех сторон:
— Сколько брали груза?
— Какие сани?
— Чем кормили собак?
Груза брали килограммов шестьсот. Пятьсот провианта да еще ездок. В Североземельской оформлении я весил не меньше ста кило.
На Колыме сорок пять пудов возят, — говорит кто-то.
— Собака собаке рознь, — скептически бросает Федор Журавлев.
Сани у нас были разные: норвежские — нансеновские, восточносибирские узкие, новоземельские. Для собак оказались худшими норвежские. Они очень низкие, их трудно тормозить, в пересеченной местности они легко запахиваются. Восточносибирские тоже слишком узкие, в торосах они переворачивались. Мы переделали новоземельские — удлинили сетку, сделали розвальни с дугой.
Наш каюр Федор Журавлев утвердительно кивает головой.
Правильно. Нансен руками тащил, а на собаках его санки не пойдут.
[158]
— О пище. В основном для собак шли продукты, которыми обычно питается человек. Подкармливали свежим мясом. Мы, ведь, убили за два года больше ста медведей...
Поздно ночью, после очередного киносеанса, заканчивается мюдовский вечер.
Проходит два дня. События, связанные с открытием, острова и мелководья, все еще не забыты. Они оживленно обсуждаются.
Можно предположить, что район мелководья является возвышенностью с рядом островов. Надо до конца расшифровать этот район в географическом и в гидрографическом смысле. Поэтому мы продолжаем крейсировать в мелководье. К сожалению, беспрерывно преследующий нас туман не только сокращает видимость до ста — ста пятидесяти метров, но не позволяет применить такое мощное средство разведки, как самолет.
Утром 3 сентября за час едва прошли четыре мили. Немного посветлело. Глубины все столь же подозрительны. Эхолот рисует линию, прижатую к левому краю ленты. Тридцать метров, двадцать восемь, двадцать шесть, двадцать четыре. В полной тишине, по абсолютно спокойной, гладкой, как поверхность стекла, воде медленно и осторожно движется «Садко». Внимание вахтенных напряжено до предела. Напряжение передается участникам экспедиции. Где-то рядом, может быть впереди, в нескольких стах метрах от корабля остров, а мы его не видим из-за тумана.
Петлим по таинственному туманному морю. Резко меняются глубины. Льды заставляют корабль ежеминутно менять направление. На штурманской карте наш район весь перекрещен причудливой кривой.
[159]
