Полеты продолжаются
Погода стояла неустойчивая. Несмотря на это, самолет сделал несколько полетов на мыс Челюскина, перебросив туда наши материалы по гидрологии и метеорологии.
Мы решили продолжать ледовую разведку. Нам предстояло лететь или опять к Малому Таймыру, или в залив Фаддея и дальше в бухту Прончищевой. Туман на севере заставил избрать второе направление.
На этом пути нас ждало много работы. Давно наше внимание было приковано к почти постоянно наблюдаемому на востоке водяному небу. Кроме того, далеко нелишне было проследить и нанести на карту глубь Таймырского полуострова, хотя бы в его наиболее доступной части. Даже береговая линия этого полуострова на карте не везде проведена непрерывной чертой. В районе островов Петра и Бегичева она обозначена пунктиром, как условная, подлежащая засъемке.
Геологическая экспедиция 1929 года под руководством Урванцева обследовала район Таймырского озера и его рек – Верхней и Нижней Таймыры. Экспедиция предполагала тогда, что Таймырское озеро должно иметь еще другой сток воды, в северо-восточном направлении, так как река Нижняя Таймыра, значительно меньшая, чем Верхняя Таймыра, не может по своему руслу перебросить всю воду, полученную сверху.
В залив Фаддея впадает небольшая речка. В глубине его никто никогда не был. У нас явилось предположение, что эта речка может быть вторым стоком воды Таймырского озера. В таком случае залив Фаддея может иметь большее промысловое значение, чем это казалось до сих пор.
8 мая мы вылетели в этот район, чтобы произвести ледоразведку и осмотреть место впадения в залив указанной на карте речки.
Выполнив вполне благополучно ледоразведку, самолет повернул к заливу Фаддея, пересекая большое пространство неподвижного припая. Стали налетать клубы тумана. Это не остановило полета. Но потом туман настолько сгустился, что из поля зрения выпало все – небо, снег, острова. Мы упустили время для посадки, это заставило нас лететь дальше, в надежде вырваться где-нибудь из непроницаемой для глаз завесы. Компас вел себя беспокойно из-за частых зигзагов самолета, выискивавшего место для посадки.
Туман немного поредел. Под нами мелькала бугристая тундра, покрытая желтоватым снегом. Ясно, в тумане мы потеряли направление.
Мотор замолк.
– Что же теперь будем делать?
– Возвращаться к морю, а там посмотрим...
Мотор заработал. Заряды тумана снова начали окружать самолет. Он быстро снизился на замеченную ровную площадку.
В тундре мы или на море?
Ответ на этот вопрос мы получили только после окончательного прояснения. Невдалеке от нас виднелся мертвый берег Таймырского полуострова. Вдали сверкали белые шапки отдельных гор. Мы сели почти на границе суши и моря.
Линия меняющихся курсов, проложенная на карте по записям в летной книжке, определила наше местонахождение. Мы в заливе Фаддея.
Самолет снова поднялся в поисках речки. Ее устье было засыпано глубоким снегом. Трудно отличить теперь узкое русло реки от случайной долины.
Ее не видно. Возможно, что ветер, сила которого не учитывалась нами из-за отсутствия на «У-2» нужных приборов, отнес нас несколько в сторону.
Новым курсом мы идем в направлении к плавучим льдам, чтобы оттуда лететь в бухту Прончищевой. На снегу выделяются какие-то два черных пятна непривычной формы. В полете не отличить, двигаются они или нет.
Аэроплан переменил направление. Черные пятна превратились в две нарты, запряженные собаками. Человеческие фигуры жестами и разведенным костром приглашают сделать посадку.
Мы опустились невдалеке от собачьих нарт. Навстречу шли три закутанные в оленьи меха фигуры. Это были промышленники – два брата Журавлевы и врач нашей зимовки Е. И. Урванцева. Они возвращались из бухты Прончищевой.
Поворачивать утомленных собак в обратную сторону – к бухте Прончищевой – было невозможно. Проще было вернуться самолету к островам Самуила.
Через полчаса замерзшие пароходы были уже под нами.
***
10 мая весь день бушевала пурга. На этот раз она была сильнее, чем когда-либо. Мороз совсем незначительный. Всего – 8°. Но при сильном ветре он кажется холоднее, чем при – 40° в спокойную погоду.
Самолет, заботливо укрытый Линделем и Игнатьевым, стоял в безопасности между пароходами. Тем не менее, он весь покрылся снегом, и около него вырос высокий снежный вал.
Только к утру ветер окончательно стих. Опять выглянуло солнце. Белая пустыня осветилась и засверкала.
Все выбежали на снег наверстать упущенное из-за непогоды время. Быстро взлетают на палубы пароходов кадки со свежим снегом. Дружно идет раскопка грузов, сгруженных осенью с «Правды».
Собачья упряжка Синельникова лежит, готовая к отъезду на охоту. Кавказские овчарки Макар и Муха с наслаждением растянулись на снегу, подставив негреющему солнцу свои бока.
Ветер норд-ост, не более трех баллов. Температура – 8°. Условия, вполне подходящие для полета. Быстро освобожденный из своей снежной ямы самолет понес нас к кромке плавучего льда, обычной исходной точке наших полетов, и оттуда на северо-запад – к острову Большевик Северной Земли.
Вчерашний норд-остовый шторм произвел здесь большую перегруппировку льдов. На западе канал чистой воды значительно сузился, но на востоке он был по-прежнему широк. Северное течение, обнаруженное нашими гидрологами, уже начинало восстанавливать прежнее положение льдов.
Совсем другая картина представилась нам к западу от островов Самуила по направлению к Малому Таймыру. Там лишь узкая линия, прерываемая иногда грядой свежих торосов, отмечала границы неподвижного льда.
Наконец, показался и заветный остров Малый Таймыр. Он лежал в полосе невзломанного льда, несколько в стороне от курса нашего полета вдоль припая. Величественный, высокий берег Северной Земли быстро приближался к нам. Мы миновали его. Линия невзломанного льда продолжала вести нас прямо на север.
– Дойдем до пролива Шокальского и обратно.
Но Линдель в ответ заботливо похлопал по верхнему бензиновому баку. Это означало, что запасы бензина не так уж велики. Надо возвращаться.
Самолет делает крутой разворот. Теперь можно осмотреть и Малый Таймыр, полетным временем определив его расстояние от района плавучего льда.
Через двадцать минут мы уже летели над поверхностью острова. Следовательно, это расстояние равно тридцати пяти – сорока километрам.
Остров очень низкий. Он прерывается ложбинами, которые сверху выглядят, как трещины обнаженного темного покрова. Около берегов видны незначительные торосы. С южной стороны острова, в глубине пролива Вилькицкого, торосы гораздо крупнее.
22 апреля 1919 года спутник Амундсена, Тессем, поставил свой знак в этом районе. Он ошибочно принял тогда соседний остров Старокадомского за остров Малый Таймыр.
Ветер заметно окреп. При каждом развороте он так уносил наш самолет, что требовалось продолжительное время, чтобы опять восстановить прежнее направление.
От посадки около знака Тессема на этот раз пришлось отказаться.
Берем курс на OSO, по направлению к нашей полынье. Мотор усиленно работает. Полынье давно пора показаться, но вместо нее под нами замерзшие торосистые поля.
Вдруг по правому борту появляется ясная береговая линия.
Откуда она?.. Новый остров? Этого быть не может. Здесь было достаточно экспедиций...
Наше смущение длилось недолго. Мы узнали знакомое очертание материковой линии. Вдали виднелась гора Аструпа. Сильный норд-остовый ветер унес нашего легкого «воробья» на юго-запад, вместо взятого направления на восток-юго-восток.
Новым курсом, по старой привычной дороге, начинаем идти к островам Самуила. Безнадежное предприятие. Мы почти стоим на одном месте. Линдель набирает высоту до тысячи метров. Пока самолет шел вверх, его опять отнесло к юго-западу. Но на высоте напор ветра слабее. Мы более быстро пошли к цели. Материк остался в стороне. Видна группа небольших островов Локвуда. Западный остров Самуила был уже почти под нами. На море, совсем близко от нас, показалась серая стена пурги. Она окружила самолет, закрыв сразу весь горизонт.
Самолет быстро скользнул вниз. Линдель искал посадочную площадку.
– Здесь торосы... садиться невозможно.
Почти стелясь у самой земли, самолет идет на юг вдоль береговой линии и затем, перелетев через остров, садится на ровную снежную поверхность. В ту же минуту все окончательно скрылось из виду.
Только опытность и хладнокровие Линделя позволили совершить удачную посадку в такой трудный момент.
Пароходы от нас не более чем в двенадцати-пятнадцати километрах. Еще несколько минут, и мы были бы на месте. Но как раз этих нескольких минут нам и не хватило.
Палатки с нами нет. Мы зарылись в снег около самолета. Мотор умолк.
Пурга свирепела с каждой минутой. Через час вдруг все прояснело. Пароходы стали видны совершенно отчетливо.
Попытки завести мотор не увенчались успехом. Он совершенно застыл.
– Бензина почти не осталось, – задумчиво констатирует Линдель.
Мы уже достаточно промерзли во время полета и сиденья в снегу.
– Идем к зимовке. Потом на собаках привезем бензин.
Мы оставили аэроплан, максимально укрепив его. Однако пурга сделала только небольшую передышку. Скоро снова все исчезло на горизонте.
Компас остался на самолете. Направление показывает ветер. Идем с большими усилиями, держась выбранного курса.
Вдруг Линдель останавливается:
– Надо отдохнуть.
Отдыхаем пять минут и снова идем. Через километр опять голос:
– Надо отдохнуть основательно, часа на три. Правая нога совсем не идет.
Во время полета Линделю пришлось работать больше, чем мне. Его усталость естественна, но от этого не легче. Вырыли глубокую яму, обложив ее края снежными плитами. Против ветра на двух палках растянули покрывало от шубы и легли в яму, крепко прижавшись друг к другу.
Снег быстро похоронил нас. Неприятно лежать в таком положении. Кругом тает от дыхания. Капли воды пропитывают одежду. Потом она замерзает. Холод начинает охватывать сначала руки и ноги, а затем и все тело.
– Линдель... холодно?
– Холодно...
– Тогда идем...
Снова охватывает нас метель, но мы преодолеваем еще несколько километров.
– По-моему, мы уже кружим, – говорит Линдель. Иллюзия кружения вполне понятна и объяснима. Мы не кружим, но мы видим только кружащийся около нас снег.
– Проверим по следам.
– Линия следа прямая. Мы идем правильно.
– Все равно, мне надо отдыхать...
Снова лежим в снежной яме, засыпанные снегом. Местность прекрасно знакома. Мысленно перебираем все варианты направлений, если, действительно, не увидим пароходов.
– Направо встретим торосы, налево – южный остров, прямо упремся в восточный остров Самуила. Сбиться с дороги не можем.
Суда должны быть близко. Но снег начал засыпать нас уже с другой стороны. Ветер незаметно для нас переменился. Это очень печально в нашем положении. Потерян последний ориентир. Теперь, несомненно, придется пережидать пургу в снежной яме. Но кто скажет, когда она прекратится?
Надо идти. Сквозь густую мглу показались неясные проблески солнца. Часы и солнце дают возможность восстановить нужное направление. Мы поднимаемся из своей «берлоги».
– Глядите, собака...
Мы оба видим ее вдали. Она совершенно похожа на Ринку и бежит немного в стороне от нас.
– Я сейчас ее приведу.
Несколько шагов вперед – и вместо Ринки у ног лежит сухая головка полярного мака. Ветер катил ее по снежной поверхности. Рефракция увеличила ее размеры и расстояние от нас.
– Я удивился, как скоро вы подошли к собаке! – смеется Линдель.
Необходимо двигаться, хотя бы для того, чтобы согреться.
Солнечный свет едва пробивался сквозь густые серые облака. Ветер по-прежнему силен, и по-прежнему ничего не видно. Идти трудно. Через несколько километров вновь залегаем в снежную яму, отметив палкой взятое направление.
Солнце стало светить несколько ярче.
– Надо идти!
Вдруг не более чем в километре несколько раз сквозь пургу мелькнули верхушки пароходных мачт. Мы были у цели, выдержав правильное направление. Покрытые снегом с ног до головы, подошли к нашему «дому».
Наш путь от самолета до парохода продолжался около двенадцати часов. Вполне понятно поэтому волнение, которое охватило нашу зимовку и зимовку мыса Челюскина. Рузов послал радиотелеграмму в Москву о нашей пропаже.
Ответ пришел немедленный: «Организуйте поиски местными средствами».
Мы чувствовали себя вполне удовлетворенными. «Местные средства» оказались действительными.
– Сегодня вы заглянули прямо в пасть полярной смерти, – сказал Журавлев, выслушав наш рассказ.
– Ну, и заглянули. Ничего особенного, – невозмутимо ответил Линдель.
Ледоразведка до Северной Земли была сделана. Мы начали готовиться к полету в бухту Прончищевой.
Дни бежали теперь торопливо. Зимовка подходила к концу. Надо было кончать намеченные осенью работы. Теологов ушел производить съемку островов Самуила. С ним ушел капитан Смагин для постановки там морского знака. Упряжка собак притащила туда бревна и доски. Ученики мортехникума готовились к экзаменам. Полным ходом шел ремонт пароходов. По их бокам висели люльки. С них раздавался музыкальный стук молотков, отбивающих ржавчину. Кое-где по бортам гуляли кисти, после чего часть судна принимала свежий, красивый вид. Гидрологи закончили свои наблюдения на кромке льда. Остались только футшточные наблюдения около самих пароходов. Погода стала совсем весенней. Мороз не превышал 8°.
17 мая над пароходами показались первые чайки. Они летели целыми стаями. Тут были и черные разбойники, и совсем белые полярные чайки, и крупные серые буревестники. Собаки, как сумасшедшие, носились за ними. Их также охватила весенняя радость.
Одновременно с чайками появились и пуночки. Утром мы были разбужены их веселым пением. В первый момент это показалось сном. Слишком несовместимо было милое пение птиц с окружающей мертвой пустыней. Яркое солнце на голубом небе говорило о наступлении весны. Четыре пуночки порхали по бортам и хлопотали около куска подвешенного медвежьего мяса. Ничто не напоминает о тяжелой полярной зиме, о седых туманах и свирепых пургах. Неужели солнце окончательно справилось с зимними холодами?.. Слишком рано! В 1933 году только в июле здесь начались положительные температуры...
Вездеходы повторили свой маршрут на мыс Челюскина, перевезя туда часть грузов. Это был «скоростный» пробег. Расстояние около ста километров было покрыто в 13 часов 38 минут. Отдохнув на мысе один день, вездеходы рано утром вернулись на острова Самуила.
Ушедшая с ними кавказская овчарка Чуркин на обратном пути отстала и с воем вернулась на мыс Челюскина. Зимовщики с удовольствием зачислили ее в свой инвентарь.
23 мая был день рождения Урванцева. Воспользовавшись предлогом, устроили на острове праздник. Там имелся настоящий, квалифицированный повар. Поэтому обед был приготовлен необычайно вкусно. Мы уже отвыкли от таких тонкостей. Болотников решил преподнести нам сюрприз и поставил на стол настоящий трубочный табак вместо обычной махорки. Табак по этикетке должен был быть не плохой. Но странно – привычная махорка кажется вкуснее. Трудно сказать, изменился ли табак за время лежания зимою, или изменились наши вкусы...
Медвежонок Маша, привезенная Журавлевым, росла злой и дурашливой. При каждом удобном случае она нападала на собак. К людям ее отношение было более спокойным.
Но гладить себя она не позволяет: немедленно пускает в ход зубы и когти.
Зато пойманный лемминг стал совершенно ручным. Он живет в небольшом ящике и с удовольствием грызет сухие овощи.
Около дома возилась груда черных и серых щенков. Это уже новая порода полярной собаки, укрупненная кавказской овчаркой. Следующая зима покажет, оправдают ли эти щенки возлагаемые на них надежды. Но уже теперь видно, что они станут крупными, сильными собаками. Будут ли их лапы так же приспособлены к жесткому снегу, как лапы их матери, это покажет только практика походов.
Весело прошел день. Нет оснований думать, что наша зимовка не принесла пользы. Результаты наших работ уже налицо. На острове основан целый поселок. Туда совершенно спокойно могут приехать новые люди. Метеослужба работает исправно. Почти закончены гидрологические наблюдения. Советский флот, несомненно, получит из нашего мортехникума новых штурманов и механиков. Сделана топографическая съемка. Испытаны вездеходы.
Не выполнена только часть ледовых наблюдений с аэроплана. Но эта работа перманентная. К тому же у нас еще достаточно времени для ее продолжения.
Возвратились на пароходы поздно вечером. На другой день погода испортилась, но Журавлев и Синельников все-таки уехали обратно в бухту Прончищевой, заручившись обещанием о скором нашем прилете туда.
