Расширение радиуса полетов. Приезд промышленников. Охота
Радиус полета аэроплана «У-2» перестал удовлетворять нас. Летя на короткое расстояние, мы не могли проследить всю кромку льда Таймырского полуострова.
Линдель и Игнатьев решили поставить на самолете дополнительный бензиновый бак. На пароходах всегда находятся люди самых разнообразных профессий. На «Володарском» нашелся хороший жестянщик. По чертежам из пустых бензиновых банок он сделал нужный бак в виде торпеды. Через несколько дней «торпеда» была установлена на самолете. Теперь мы могли уже покрыть расстояние до шестисот километров.
Район островов Самуила был достаточно изучен. На очереди – наблюдение за льдами около Малого Таймыра и восточных берегов Северной Земли.
4 апреля вылетели в этом направлении. Мороз доходил до 35°. Привычными курсами пошли к полосе плавучего льда. Кромка припая на траверсе Малого Таймыра шла прямо на север. Здесь плавучие льды тесно прижаты к замерзшему проливу Вилькицкого. Лишь узкая линия показывает их границу.
С середины пролива самолет попал в туман. Наблюдения стали невозможны. Бреющий полет над самой поверхностью не помог делу.
– Чертово место! Никак не можем добраться до острова Таймыр!
Пришлось вернуться к материку и вылететь на мыс Челюскина.
Дорога эта стала для нас настолько привычной, что здесь нас не смущал никакой туман.
Малейшие проблески света уже давали возможность определить, где мы находимся. Острова Локвуда, мыс Прончищева, бухта Мод... Дальше гора Аструпа. Даже характер торосов стал нам знаком до мелочей. Скоро достигли зимовки мыса Челюскина. Когда наш самолет делал круги для посадки, с противоположной стороны показались вездеходы экспедиции Урванцева.
Растерявшиеся собаки не знали, к кому из этих гостей броситься с изъявлением своих дружеских чувств.
При виде Харди, сидящего на вездеходе, их дружеские чувства сменились сильнейшим гневом. В свою очередь Харди, долгое время лишенный своего обычного удовольствия – драки, загорелся желанием вознаградить себя за долгие лишения.
Люди радостно пожимали друг другу руки. Собаки переругивались между собой самым невероятным образом.
Палка, прошедшаяся по спинам наиболее горячих сторонников драки, несколько успокоила страсти.
– Альфа не прибежала на зимовку?
– Нет.
– Значит, разорвал волк или заблудилась и замерзла в тундре.
Это было последним словом над погибшей собакой. Она на второй день отбилась от экспедиции Урванцева и больше не возвращалась ни на острова Самуила, ни к экспедиции.
Зимовщики мыса Челюскина готовились в ближайшие дни выйти в маршрут для гидрологического разреза пролива Вилькицкого. Две собачьи упряжки должны были перевезти людей и весь их груз через торосистые льды.
– Нам бы ваши вездеходы, – с завистью говорили некоторые из зимовщиков.
Однако их зависть была необоснованна. Через торосистые льды пролива Вилькицкого путь вездеходу был закрыт.
Транспорту на собаках еще долгое время суждено играть большую роль в Арктике. Для легких разведочных работ, для прохода по заторошенным пространствам, для подвозки продукции охотничьего промысла собаки незаменимы.
Себестоимость эксплуатации вездеходов в период зимних работ, при невозможности полной загрузки их, составляет 31 рубль за тонно-километр. Вездеходы рентабельны только там, где им обеспечена бесперебойная, планомерная работа, т. е. на местах крупного строительства, или же там, где приходится иметь дело с большими неделимыми тяжестями.
Техника не должна бить экономику, ради которой она применяется. Себестоимость доставки моржа на вездеходах на расстояние двадцати километров превышает стоимость самого моржа, и таким образом пропадает самый смысл промысла.
Наш самолет вскоре оставил мыс Челюскина и перелетел на острова Самуила. Туда же двинулись и вездеходы, после того как были исправлены некоторые повреждения.
***
Гидрологические и метеорологические работы здесь шли обычным порядком. В мортехникуме состоялись очередные испытания учащихся, давшие вполне удовлетворительные результаты. Регулярно происходили занятия в политкружках. Интенсивно ремонтировались машины и корпуса пароходов.
Стенгазета наполнилась многочисленными корреспонденциями «с мест», где сообщалось о ходе соцсоревнования между пароходами, об ударниках и лодырях зимовки. Вместе с тем она призывала к борьбе с растущим огрублением нравов. Пример грубости подавали и некоторые лица из комсостава парохода «Правда».
Стенгазета, а вместе с нею и вся общественность зимовки дали резкий отпор этому явлению, заставив этих людей знать границы в своих выражениях и поведении.
Зимовщики в целом, за исключением отдельных единиц, сохранили бодрость и энергию.
Вечером был поставлен отчетный доклад о ходе научных работ. Он ясно показал, что к концу зимовки они будут выполнены. Но можно ли будет выполнить всю программу летных наблюдений за положением ледяного покрова? Мы рассчитывали, что будем производить эти наблюдения с аэроплана «Р-5». Между тем приходилось летать на «У-2», мотор которого был в пять раз слабее, чем мотор на «Р-5». Дальние же полеты были еще впереди.
Многочисленные вопросы зимовщиков о работе самолетов в лагере Шмидта заставили нас сделать подробную информацию о жизни челюскинцев на льдине и о героических полетах летчиков.
Радио наших пароходов перехватывало только отдельные, случайные сведения, не давая полной картины того, что происходило в районе гибели «Челюскина». Это волновало и будоражило зимовщиков.
– Почему они не выходят сами на материк? – тревожились некоторые.
– Не выходят, значит, нельзя. Товарищи Шмидт и Воронин лучше знают, можно идти или нет, – возражали более опытные поморы.
Полученное нами сообщение о том, что в лагере Шмидта осталось уже немного людей, значительно успокоило и настроение самуильцев.
– Несколько дней – и все будут на материке.
– Я так и знал, что они скорее будут в Ленинграде, чем мы, – взгрустнул после этого один из слушателей.
Еще 6 апреля на зимовку островов Самуила из бухты Прончищевой приехали на собаках промышленники Журавлев и Синельников. Расстояние около четырехсот километров было покрыто ими в четыре-пять дней.
Они настаивали на скорейшем прилете в бухту врача для осмотра людей, подозрительных по цинге. Кроме того, они нуждались в прибытии к ним свежего человека со стороны для разбора некоторых несогласий между промышленниками, покуда эти несогласия не разрослись в «полярную склоку».
Наш самолет некоторое время должен был еще продолжать полеты между островами Самуила и мысом Челюскина. Надо было доставить на мыс для обработки и анализа материалы гидрологических и метеорологических работ.
Помимо этого кромка плавучих льдов к этому времени восстановила положение, в котором она находилась до мартовских замерзаний. Снова она была не более чем в двенадцати-пятнадцати километрах от нашей стоянки. Медведи и медведицы со своими детенышами оставляли на льду припая довольно частые широкие следы. Недостаток в свежем мясе и в корме для собак заставил нас подумать о более энергичной охоте.
Недалеко от восточного острова находился еще один маленький островок. Он был обложен крупными торосами, но в километре от него припай уже кончался. Там шла широкая полынья воды, иногда закрывавшаяся подвижным льдом. Это было самое подходящее место для охоты. К нему перекинули фанеру и устроили небольшую избушку, в которой охотники могли ночевать и получать дополнительный запас продовольствия.
Палатка гидрологов была перенесена в более безопасный пункт, на край припая. Таким образом создались две опорные базы.
Журавлев и Синельников прибыли к нам на двух упряжках собак. Как только собаки отдохнули от далекого путешествия, мы выехали на охоту.
Упряжки были великолепны, особенно у Журавлева. Его передовик – черный Беркут – в совершенстве знал правила езды и прекрасно вел свою стаю.
Собаки Синельникова состояли из девятимесячных щенков. Передовиком у него был Макар, кавказская овчарка. Макар ехал на «Русанове» в 1933 году, еще сидя в корзине около своей матери. Теперь мы встретились с ним в другой обстановке.
Несмотря на свою молодость, Макар обладал большой силой и обещал превратиться в хорошего ездового пса. Только лапы у него были гораздо нежнее, чем у полярных собак. Жесткий снег стирал до крови его подошвы.
Тем не менее, молодой темперамент брал свое. Щенячья упряжка шла, не отставая, за упряжкой Журавлева.
Подъехали к краю припая. Темная вода, наполненная серыми ледяными иглами, лениво плескалась о двухметровый лед. Плавали отдельные льдины с заторошенными краями. Над полосами открытой воды нависли клочья тумана.
Упряжка бежала неторопливой собачьей рысью на восток, вдоль припая. Из-за тороса показался медведь. Он удивленно посмотрел в нашу сторону и затем стал медленно приближаться.
Собаки превратились в чертей. Они неслись на медведя, не разбирая дороги.
– Пират, Беркут!.. Ля!. ля!.. (окрик остановки), – орал Журавлев.
Воткнутый в снег хорей наконец затормозил нарты. Медведь был в нескольких шагах. Три почти одновременных выстрела – и зверь распластался на льду всем своим огромным великолепным туловищем.
Собаки успокоились. Только изредка они нервно повизгивали, прекрасно понимая, что дело уже кончено и они получат хорошую кормежку по прибытии на место.
– Мы снимем шкуру, а вы пока посмотрите дальше, – распорядился вошедший в азарт Журавлев.
С собакой Белкой я пошел в торосы. Белка, принюхиваясь к ним, бежала, бросаясь в разные стороны. Чутье у полярных собак очень плохое. Их выручают только зрение и сметка.
Белка озадаченно смотрела в открытую полынью, откуда выставились головы двух крупных моржей. Их чудовищные морды и белые клыки были не далее ста метров. Выстрел почти верный. Но убитый морж почти моментально тонет. Стрелять его на воде было совершенно бесцельно.
Белка сошла с припая на тонкую пленку молодого льда, подошла поближе к моржам и подняла лай. Моржи отвечали ей своим голосом, похожим на мычанье.
Собака нетерпеливо смотрела на меня, как бы говоря:
– Пора же стрелять...
Поругавшись с собакой, моржи уплыли под лед и затем показались уже далеко, в другой полынье.
Недовольная Белка вернулась на припай. Мы пошли дальше. На самом краю припая показалась темная бесформенная масса. Бинокль показал: лежат два больших моржа... Белка могла теперь только помешать.
В это время Журавлев уже подъезжал на своей упряжке.
– Василий там управится один.
Привязав Белку к нартам, мы медленно поползли, прячась за торосами.
Осталось двадцать метров. Моржи лежали спокойно, но стрелять было нельзя. Нам были видны только их массивные туши. Убить наповал моржа можно только пулей в голову, около уха. Это гарантирует от его исчезновения подо льдом.
Мы лежали тихо. Наконец что-то обеспокоило моржей. Оба они подняли свои безобразные головы. В тот же момент раздались два выстрела. Головы бессильно упали вниз. Кровь била фонтаном и скоро образовала целую лужу.
Долго мы провозились над снятием шкур и разделкой туш. Вдруг из воды показалась голова третьего моржа. Он был не более чем в десяти метрах, мычал, как бык, и недоумевающе глядел на нашу работу. Мы устали от долгого пути, съемки шкур и особенно от перетаскивания их на более надежное место припая.
Руки замерзли на холодном воздухе. Оленьи сапоги пропитались кровью и тоже замерзли.
– Лишь бы он не вылезал на льдину. Придется тогда его убить. Это доставит новую работу...
Морж внял нашему желанию и, поплавав около нас, ушел под лед.
Добычу перетащили поближе к охотничьей палатке и, забрав с собой головы и половину шкуры моржа, поехали к пароходам.
Через торосистые льды собаки с трудом тянули нарты, тяжело нагруженные мясом и шкурами медведя и моржа. Но все-таки они преодолели трудный участок и потом уже легко пробежали двадцать километров ровной дороги.
Не выпрягая собак, мы поднялись на пароход, чтобы несколько отогреть руки. Прошло не больше пяти минут, как вахтенный вбежал в кают-компанию с криком:
– Бегите скорее! Медведь!
Схватив винтовки, выбежали на снег.
Большой красивый медведь подошел к собакам и, не обращая на них внимания, направился к нартам, где лежали моржовые головы и шкуры.
Он был убит на расстоянии не более десяти шагов. По следам было видно, что зверь давно уже шел за нартами, но успел догнать их только на остановке.
Оставленные на припае часть шкур и мясо моржей в дальнейшем послужили великолепной приманкой для медведей.
Охотничьи экскурсии проходили теперь гораздо успешнее, чем раньше. Бывали, конечно, случаи, когда приходилось возвращаться с пустыми руками, потратив на охоту несколько дней. Но бывали дни, когда охотники убивали сразу по четыре медведя. Многое зависело от ветра и погоды.
Мяса и шкур моржей и медведей накопилось на припае немало. Не успевали вывозить на собаках. Пришлось отправить два вездехода. Они забрали почти весь запас. На месте оставили только приманку.
Люди и собаки теперь были обеспечены свежим мясом надолго.
По росту и характеру белые медведи далеко не одинаковы. Случалось убивать очень крупных и красивых самцов. Они очень часто шли за охотником и, приблизившись к нему, переходили в наступление. Трудно сказать, насколько враждебно были они при этом настроены. Возможно, что и здесь играло большую роль любопытство.
Другие медведи, более молодые, но также крупные и упитанные, становились жертвой излишней доверчивости и любопытства. Они приближались неторопливо, не пытаясь подкрадываться. Иногда, не будучи замечены охотником, они останавливались в нескольких шагах от него и внимательно рассматривали человека, не проявляя никакой враждебности.
Попадались также и медведи, которые при виде человека и собак немедленно обращались в бегство. Убивать такого зверя удавалось только в том случае, если его окружали и задерживали несколько собак. Таких было большинство.
Результаты охоты в 1933 – 1934 годах на островах Самуила, на мысе Челюскина и Северной Земле показали, что количество медведей убывает в Арктике очень быстро.
На острове Диксон медведи уже являются некоторой редкостью. В наших широтах – на мысе Челюскина и островах Самуила – они встречаются еще довольно часто. Но после большой добычи 1932 года на мысе Челюскина мы находили их уже в гораздо меньшем количестве, несмотря на более систематическую и расширенную охоту. На Северной Земле зимовщики убили только несколько экземпляров.
Медведица не каждый год дает медвежонка. Полного роста он достигает, вероятно, на четвертый год.
Охота на медведя не регламентирована. Экспедиционные суда, никогда не нуждающиеся в мясе, обычно открывают настоящую баталию при виде каждого зверя, не считаясь с его возрастом, ростом и т. д. Многие медведи уходят и пропадают подраненными.
Об этих «подвигах» потом корреспонденты сообщают по радио, как о чем-то выдающемся. На самом же деле это бессмысленное убийство – не что иное, как особая разновидность хулиганства.
Морж истреблен во многих местах Ледовитого океана. В море Лаптевых и в восточной части Карского моря он еще держится большими массами. В настоящее время моржа бьют все, как попало и когда угодно. В 1934 году с «Малыгина» с гордостью сообщалось в Москву по радио:
«Увидели на льдине пять моржей и всех перебили. Достать удалось только одного. Остальные утонули».
В бухте Прончищевой было перебито несколько залежек моржей, причем погибло много молодняка.
Хотя Ледовитый океан и имеет некоторые запасы зверя, но при таких методах охоты уничтожить его совсем нетрудно.
Давно пора выработать правила охоты и для этих мест, совершенно воспретив ее экспедиционным судам. На зимовках охота, конечно, должна производиться, так как здесь зверь убивается по необходимости и его бьют в те периоды, когда он наиболее ценен.
Почти все зимовки 1934 года испытывали острую нужду в мясе для собак и вынуждены были подкармливать их мукой, привозной рыбой и даже консервами.
Острова Самуила не были изучены в промысловом отношении. Нашими разведками установлено, что они являются районом довольно больших залежек моржа. Дополнительными промысловыми животными могут служить здесь медведь, песец, нерпа и иногда волк.
***
16 апреля промышленник Журавлев вместе с врачом Е. И. Урванцевой двинулись на одной упряжке собак в бухту Прончищевой.
О путешествии в бухту прекрасно рассказано Урванцевой.
«16 апреля я с Журавлевым покинула базу, направившись в бухту Прончищевой. Дорога предстояла дальняя, нужно было пересечь пространство в триста пятьдесят километров по восточной части Таймырского полуострова. В нашей упряжке было четырнадцать собак (по выражению Журавлева, «четырнадцатицилиндровый мотор»). Нарта у нас набралась тяжелая, так как наша база снабдила артель промышленников слесарным инструментом, библиотекой, канцелярскими принадлежностями и многими другими вещами, необходимыми для зимовки, вплоть до стенных часов. Да нас двое. Да еще палатка. И нарта оказалась перегруженной.
Корма собакам пришлось взять только на одну кормежку. Мы рассчитывали на следующий день добраться до места, где Журавлевым была оставлена туша убитой им медведицы.
Первый день нашего пути был удачным: ясная погода, хорошая дорога. Собаки шли со свежими силами очень легко. Все это дало возможность сделать за день тридцать пять километров по одометру.
На другой день погода изменилась. С утра навалил туман. Видимости никакой – кругом все, как в молоке. Ориентироваться стало очень трудно. Температура упала до – 32° Ц.
Найти место, где была оставлена туша убитой медведицы, нам не удалось.
Стали станом, разбили палатку.
На третий день температура хотя и поднялась, но пурга усилилась настолько, что крайнюю собаку (передового) временами нельзя было видеть. Потерять направление было очень легко, а ехать надо: корма собакам нет.
Ориентировались мы по компасу, выпущенному для ширпотреба. Компас был неточен и нас подводил. В заключение всех невзгод, преследовавших нас в этот день, выпало стекло у компаса и пропала стрелка. Искали, искали мы стрелку, но так и не смогли найти. Напрасно лишь морозили себе руки.
Солнца не было. Ориентироваться по застругам было невозможно: они шли в разных направлениях благодаря частой смене ветров в этой местности.
Иного выхода не было, как отогреть руки и сделать снова попытку найти стрелку.
После тщательных поисков стекло и стрелку нашли. Исправив компас, с трудом подняли уставших собак и двинулись дальше. Ехать долго не пришлось. Пурга усилилась, да и собаки после двухсуточной голодовки шли плохо. Пришлось остановиться и разбить палатку. Принялись готовить ужин. Целые галеты и печенья отдали собакам, мелкие крошки поджарили для себя в масле.
Всю ночь продолжалась отчаянная пурга. Выйдя из палатки, невозможно было устоять на ногах. Наутро пурга утихла, но туман скрыл окрестности. Собаки дрожат.
– К вечеру, – говорит Журавлев, – придется два «цилиндра» выключить.
Это значило ликвидировать двух собак на корм остальным.
Несмотря на трудности, все же в этот день мы сделали сорок три километра. Вечером отдали собакам последние галеты. Ночью кое-кто из псов подвывал – тянул голодную песню. На утро следующего дня мы имели налицо только две банки мясных консервов. Одну отдали двум собакам – Обалдаю и Кийку, которые выглядели хуже других.
Напившись чаю, двинулись дальше. Собаки были сильно истощены, но все же шли вперед, отдавая последние силы. Помогало, что дорога шла под гору. Часа через четыре мы выехали на море. Туманы и пурга не покидали нас до конца поездки. Только благодаря богатой интуиции Журавлева и умению ориентироваться в пургу, 21 апреля, в четыре часа дня, мы подъехали к знакомому месту, где лежала привада (моржовое мясо) для приманки песцов.
Здесь, в двадцати пяти километрах от становища, мы смогли накормить этим моржовым мясом наших верных спутников и друзей – собак, преданно разделявших с нами все горести и невзгоды нашего далекого путешествия.
Раньше, в пути, я подкармливала собак, чем могла, несмотря на то, что Журавлев протестовал: скормила им мясные консервы и сухари, шоколад и пирожные, которые везла в виде гостинца зимовщикам и детям в становище бухты Прончищевой.
Оставив у привады палатку и весь груз, забранный нами с базы, мы двинулись в путь, преодолевая последние двадцать пять километров.
В десять часов вечера мы, уже налегке, приехали в становище, где нас радостно встретил весь коллектив промышленников.
Длинный и тяжелый путь остался позади.
В бухте Прончищевой мне пришлось прожить до 3 мая.
Всего в становище бухты зимовали двадцать один человек: десять промышленников, из которых четверо приехали сюда с женами, и семеро детей.
Зимовщики в становище помещались в хорошем, просторном доме. Каждая семья имела отдельную комнату.
В глухую темную пору члены артели между собой перессорились, разбились на группы. Одна группа досаждала другой. Взаимно друг против друга выставляли необоснованные оскорбительные обвинения.
Склока создала нездоровую бытовую атмосферу.
Некоторых зимовщиков под предлогом того, что они якобы больны заразными болезнями, лишали права входить в кухню, не допускали исполнять хозяйственные обязанности.
Произвела тщательный врачебный осмотр всех членов артели, как взрослых, так и детей.
Устроила общее собрание членов зимующего коллектива. На собрании разъяснила, что заразных болезней не обнаружено. Прочитала лекцию на тему о венерических болезнях.
Ежедневно вела беседы с зимовщиками на медицинские и санитарные темы.
Указала на нерациональное, одностороннее питание, на нерациональное расходование продуктов, в частности на большое употребление в пищу мясных консервов.
Настоятельно предложила изменить питание, пополнить его пищевыми продуктами, содержащими все рекомендуемые современной медициной витамины.
... При медицинском обследовании здоровье зимовщиков в основном оказалось удовлетворительным. Но были и больные. У одной женщины имелись яркие признаки цинги. Организм этой зимовщицы был надорван предыдущими зимовками на Новой Земле. У одного зимовщика оказались ленточные глисты.
«Очервление» глистами на крайнем Севере – явление бытовое: зимовщики употребляют полусырую мясную и рыбную пищу. Излюбленная строганина, приготовляемая из сырой замороженной рыбы, тесное общение на зимовке с собаками являются причинами заражения глистами.
У двух промышленников были обнаружены сердечные заболевания: порок сердца в стадии компенсации.
Дети были в хорошем состоянии, за исключением двух ребят Журавлева Ивана – девочки Гали, пяти лет, и мальчика Клавдия, трех лет, которые родились и росли на Новой Земле. У обоих были признаки рахита. Они были бледны, вялы, в умственном отношении отставали от других детей того же возраста.
...В обратный путь мы двинулись на двух собачьих упряжках. К нам присоединился брат Журавлева, поехавший на острова Самуила для промысла на нерпу.
Корма было взято теперь более чем достаточно, так как знали, что с наступлением светлой поры пурга усиливается. На другой же день ударила сильная пурга, и нам пришлось остановиться в палатке.
Выйдя из нее, я не нашла ни одной собаки.
– Где же они? – спросила я Журавлева.
Оказалось, собаки были занесены снегом. На мой голос из-за сугроба показалась красивая морда Филатки, самого прожорливого пса из упряжки брата Журавлева.
Перед отъездом с базы я не забыла захватить книги, и они помогли мне скоротать время отсиживания в палатке. К утру пурга начала утихать, и мы двинулись дальше. Дорога была ужасная. Местами намело столько снега, что собаки погружались в него с головой. За восемь часов нашего передвижения одометр показал всего двадцать девять километров. Бедным собакам доставалось туго. Не менее уставали и мы, так как все время приходилось соскакивать и помогать собакам.
Скоро снова разыгралась пурга. Пришлось опять выпрягать собак и отсиживаться. Пурга ударила настолько сильная, что палатка гудела, как бубен, а временами порывами ветра полотнища ее щелкали, как из ружья. Развели примус и напились чаю. Стоять можно – корм собакам есть. Пурга все усиливалась. К вечеру Журавлев не выдержал и разворчался.
Утром 8 мая прояснело, даже выглянуло солнце, и мы за пять часов сделали сорок четыре километра. До базы оставалось пятьдесят километров.
Вдруг Журавлев кричит мне:
– Самолет!..
Оказалось, на «У-2» летели Б. В. Лавров и Линдель. Они держали курс на бухту Прончищевой. Сделали посадку вблизи нашей палатки, побеседовали с нами, выпили чаю и вернулись на острова Самуила. Часа через три и мы двинулись в путь. Не успели отъехать двух километров, как на мысе Фаддея появилась большая медведица с медвежонком, которые завидев нас, начали удирать. Собаки, несмотря на то, что проделали большой путь и устали, пустились за медведицей.
Через несколько минут братья Журавлевы умело расправились с тушей медведицы. На мою долю выпало следить за медвежонком Машей, как мы его назвали, так как Маша вела себя неспокойно, когда ее разлучили с матерью. Первым делом Маша привела в действие одометр, и, если бы я вовремя не подоспела, вряд ли от него что-либо осталось. Машу мы привезли с собою на базу.
Проехали мы несколько часов, и опять ударила пурга. Собаки отказались идти, от хорея почти ничего не осталось. Обалдуй получил должное за свое упрямство. Пришлось разбить палатку. Через час Журавлев вышел из палатки и увидел вешку. Оказалось, мы стоим всего в трех километрах от базы.
Пурга начала стихать, и мы двинулись в путь. Время приближалось к полуночи, но было светло.
На базе нас поджидали и сильно беспокоились. Здесь все благополучно. Люди здоровы.
После дороги мы спали, как убитые. Только Журавлев кричал во сне:
– Обалдуй, чертова голова!.. Милка, вражья сила!»
