V
С каждой новой вестью, полученной из ледового лагеря, серьезность положения челюскинцев становилась все очевиднее. О появлении самолета над лагерем нечего было и думать: глубокий циклон охватил Чукотку, Аляску и районы к северу от материка. А льдина не стояла на месте: лагерь уже продрейфовал несколько десятков километров к северо-востоку, уходя все дальше и дальше от побережья.
На восьмой день после гибели «Челюскина» в густой облачности, нависшей над Уэлленом, появились просветы. Анатолий Ляпидевский собрал экипаж: «Нынче, думается, мы поймаем погоду за хвост... » Тяжелый «АНТ-4», поставленный на длинные неуклюжие лыжи, взлетел и взял курс к лагерю. Ляпидевский вел машину, делая зигзаги, чтобы обследовать большую площадь льдов. Пять часов кружился самолет над Чукотским морем. Смеркалось, видимость ухудшилась, горючего едва оставалось на обратный путь. Пришлось возвращаться в Уэллен.
В лагере только вздохнули: «Что ж, не сегодня — так в другой раз прилетит!.. » Особенно стойко держались женщины; не жалуясь на лишения, они старались помогать товарищам: готовили пищу, чинили и штопали одежду, мыли убогую лагерную посуду и даже ухитрялись создавать в бараке и палатках некоторый уют. Их присутствие благотворно влияло на поведение окружающих; и пожилые люди и молодежь рады были каждому случаю услужить женщинам! и детям, облегчить их жизнь, избавить от невзгод. Однако против любой попытки нарушить принцип равноправия женщины решительно восставали.
Полярники составили список, определявший порядок эвакуации на самолетах. Первыми должны были улететь женщины и дети, затем больные, слабые и те, без кого в лагере можно было обойтись. Список завершали самые необходимые люди: Мотористы, обслуживавшие ледяной аэродром, радисты, врач. Последними льдину покидали Шмидт и капитан Воронин. Женщины запротестовали: «Почему нас отправляют в первую очередь? Мы требуем пересмотреть список». Нелегко было убедить их, что порядок эвакуации справедлив, и все на Большой Земле одобрят это решение.
В ожидании самолетов челюскинцы готовили аэродром. Подходящую площадку отыскали в пяти километрах от лагеря. Очистив ее от застругов и наторошенных гряд, полярники перетащили туда покалеченную «амфибию». Бабушкин и механики принялись за ремонт единственного лагерного самолета.
На льдине наступил «строительный сезон»... Хитроумные «полярные робинзоны» оборудовали и утеплили палатки; в окна вставили стекла фотопластинок...
Арктика постоянно напоминала о себе. Хотя дрейф, уносивший лагерь на север, приостановился, льдина внезапно треснула. Образовались каналы шириною в несколько метров, и люди едва успели перетащить продовольствие ближе к палаткам. На пути к аэродрому появились полыньи, мороз затягивал их ледяной пленкой.
Каждая радиограмма из Чукотского моря сообщала новые подробности жизни полярников. Шла четвертая неделя существования ледового лагеря. С горячим интересом и сочувствием страна следила за отважными соотечественниками.
Пятого марта под вечер я, по обыкновению, отправился в Главное управление Северного морского пути. Накануне дежурный синоптик порадовал: «Возможно, завтра на Чукотке будет лётная погода.... » Войдя в операционный зал радиобюро, я в первое мгновение не уловил особого возбуждения на лицах радистов.
— Как нынче погода?..
— Ляпидевский (вылетел в лагерь! —ответил флегматичный начальник радиобюро с несвойственной ему живостью. — Ждем сообщений из Уэллена.
Вскоре мы узнали подробности. В тот день над Уэлленом выглянуло солнце. Стоял сорокаградусный мороз. Кренкель передал на материк свои координаты: 68 градусов 22 минуты северной широты, 173 градуса 10 минут восточной долготы... Двухмоторный «АНТ-4» шел над необъятными полями наторошенных льдов, сверкавших мириадами искр. Истекал второй час полета, когда на снежной белизне появились какие-то пятна и черточки, не похожие на трещину или разводье. Ляпидевский пригляделся. «Да это палатки!.. Вот и аэродром, «амфибия» Бабушкина... ». Три небольших фигурки торопливо расстилали посадочный знак Т. Виднелась группа людей, перебирающихся через трещину. «Пассажиры?.. Площадка чертовски мала, но выбора нет — надо садиться!.. »
К самолету бегут трое. Механики Логосов, Валавин и Гуревич живут на аэродроме; они приглашают летчиков в свою скромную палатку. Гостей с Большой Земли угощают горячим какао, наперебой расспрашивают о новостях. Потом все принимаются разгружать подарки Уэллена: аккумуляторы для радиостанции, масло для «амфибии», мороженую тушу оленя «для всех»...
Из лагеря прибежали Шмидт, Воронин, Бабушкин. Ляпидевский передает командованию письма и сигнальный код.
— Вас не смущают маленькие размеры площадки? — спрашивают у командира «АНТ-4».
— Надеюсь, взлетим...
Машину подтягивают к крайнему углу площадки. Окруженные толпой провожающих, появляются женщины. «До скорой встречи, друзья! »
Полный газ, короткий разбег, и самолет взмывает над ропаками. Прощальный круг над аэродромом, традиционное покачивание крыльями, и Ляпидевский кладет машину на обратный курс. Впереди — материк, мыс Сердце-Камень... Встречать самолет вышло все население Уэллена. Кренкель успел передать туда, что «АНТ-4» взял первую группу челюскинцев — всех женщин и детей.
Радостная весть молниеносно распространяется по столице. В редакцию невозможно дозвониться, заняты все телефоны: москвичи лично хотят получить подтверждение об успешном полете. С трудом удается мне «прорваться». Получаю приказание: немедленно! передать стенографисткам подробности рейса Анатолия Ляпидевского и биографию пилота.
Вскочив в «газик», спешу в «Аэрофлот». Занятия давно кончились, но где-то на четвертом этаже застаю сотрудника отдела кадров. И вот у меня в руках тоненькая папка: «Краткая автобиография пилота А. В. Ляпидевского». Заглядывая в листок, диктую по телефону редакционной стенографистке:
— Летчику Анатолию Васильевичу Ляпидевскому двадцать пять лет... Да, да, только двадцать пять... Абзац. Он родился в 1908 году, в семье учителя. Двенадцати лет ушел на заработки в станицу Старощербинскую на Кубани, почти четыре года батрачил. Осенью 1924 года переехал в город Ейск, там вступил в комсомол. Больше года работал на маслобойном заводе. Районным комитетом комсомола был направлен в авиационную школу... Записали? Продолжаю. Абзац. В 1929 году Анатолий Ляпидевский успешно окончил школу морских летчиков. Был оставлен инструктором в авиашколе имени Сталина. Опять абзац. В марте 1933 года перешел на службу в гражданский воздушный флот. Работал на авиалиниях Дальнего Востока, затем переведен в полярную авиацию... Записали? У меня пока все...
Когда я вернулся в редакцию, иностранный отдел уже принимал отклики из-за границы. Вечерние газеты многих европейских столиц успели опубликовать сообщение о полете Ляпидевского. Спасение женщин и детей произвело сенсацию.
Под утро меня вызвали к главному редактору. Оторвавшись от рукописи, он поднял строгое, утомленное лицо.
— Поедете на Дальний Восток, — сказал он без предисловия.
Я промолчал, не определив по интонации: вопрос это или приказание?
— Нам нужен специальный корреспондент. Быть может, потребуется ехать и дальше — на Камчатку или Чукотку, а сейчас торопитесь в Хабаровск. Там получите инструкции. Вы готовы?
— Выеду первым экспрессом.
— Желаю успеха!
И вот я в купе вагона Москва — Владивосток... Где Водопьянов, Доронин и Галышев? Где другие экспедиции? Что в лагере? О новостях я теперь могу узнавать только из местных газет.
Перевалив Уральский хребет, поезд мчится по степям Западной Сибири. Вчера был Омск, завтра минуем Красноярск. С грохотом пробегает экспресс по длинному мосту через Обь. Показались огни Новосибирска.
На вокзале впиваюсь в первую страницу «Советской Сибири»: «В Хабаровске снаряжают самолеты Галышева и Доронина, двенадцатого прибывает Водопьянов... » Наш поезд будет там только семнадцатого. Неужели я опоздаю?..
В вагоне завязываются страстные споры: кто из летчиков раньше достигнет лагеря? После походов «Сибирякова» и «Челюскина» далекие северные окраины стали как-то ближе и роднее. Люди называют Уэллен, Ванкарем, Анадырь так же привычно, словно говорят о Калуге или Рязани.
Спутники делятся воспоминаниями. Я рассказываю о Дальнем Востоке, где впервые побывал недавно — летом 1932 года. Вспоминаю, как советская молодежь в глухой тайге на берегу Амура закладывала первые здания нового города, получившего имя Комсомольск.
Долог путь из Москвы к Тихому океану. Но дни проходят быстро. Вот уже, ныряя в тоннели, экспресс пронесся по берегу Байкала и подошел к Чите. «От Москвы — 6239 километров, от Владивостока — 3094 километра», — напоминала табличка на вокзальном здании. До Хабаровска надо было ехать еще более двух суток.
Из станционного зала прибежал сосед по купе, размахивая газетой и крича:
— Пропал Ляпидевский!
Сообщение в «Забайкальском рабочем» было предельно кратким. Четырнадцатого марта Анатолий Ляпидевский со своим экипажем снова стартовал из Уэллена к челюскинцам. Прошло несколько часов, и из лагеря передали: самолет не появлялся. Не вернулся он и в Уэллен. В течение суток — никаких новых известий. На побережье Чукотки начались поиски.
С каким волнением мы обсуждали в вагоне эту новость! Снова высказывались десятки предположений; какими средствами могут быть спасены челюскинцы? Популярной была идея пешего похода из лагеря на материк по дрейфующим льдам. Горячих сторонников этого плана не останавливала даже трагическая судьба храбрецов группы Альбанова {1}.
А экспресс мчался через горы и тайгу Забайкалья все дальше на восток. Шилка... Куэнга... Ксеньевская... Могоча... Ерофей Павлович... Откуда взялось странное название этой станции? Коренной забайкалец, рабочий с золотых приисков, посмеиваясь в седые усы, рассказывал обступившим его пассажирам! легенду:
— Жил в сих местах на таежной заимке старик-охотник по имени Ерофей Павлович. В те годы по сибирским трактам еще звенели колокольчики ямщицких троек. Но вот из Петербурга приехали инженеры — прокладывать железную дорогу. Ходили они, измеряли, записывали. Получилось у них, что полотно должно лечь аккурат через землю Ерофея Павловича. Значит, надо сделать отчуждение участка. Пришли к нему: «Так и так, мол, продай землю». А старик — упрямый, самолюбивый — уперся: «Моя земля, и никому паскудить ее не позволю! » Большие деньги ему сулили, избу обещали перенести, лучшую выстроить — Ерофей ни в какую: «Не желаю, и делу конец!.. » Из Питера торопят, а тут старик каверзную помеху строит. Как быть? Думали-думали и нашли путь к сердцу Ерофея Павловича: деньгами не прельстился, так, может, на самолюбии стариковском сыграем? Опять пришли. «Согласись, папаша, а мы здесь станцию построим и твоим именем назовем: Ерофей Павлович! Сколько народа о тебе узнает, когда пройдет здесь железная дорога... » Улестили старика. «Валяйте, — говорит, — пишите — согласен! »
{1} Альбанов — участник экспедиции лейтенанта Брусилова на шхуне «Св. Анна». В 1914 году, когда затертая льдами шхуна находилась севернее Земли Франца-Иосифа, Альбанов и двенадцать матросов покинули судно, чтобы добраться пешком по льдам к ближайшей суше. Путь был так тяжел, что до Земли Франца Иосифа дошли только двое.
— Действительно так оно было? — интересовались слушатели.
— За истину не поручусь, а сказывают, будто так, — хитро подмигнул рассказчик.
В дверях купе появилась фигурка мальчика лет десяти-двенадцати. Он возвращался с матерью в родной Хабаровск. Мальчик, оказывается, тоже слушал легенду об Ерофее Павловиче и ему не терпелось высказаться.
— И вовсе не так было! — выпалил он, заливаясь румянцем. — Ерофеем Павловичем звали русского человека Хабарова. Жил он триста лет тому назад. Со своими смелыми людьми он отправился на Амур и завоевал эту землю. По его имени назван наш Хабаровск. У нас все ребята это знают!..
— А я что рассказывал? Ле-ген-ду! — проговорил забайкалец, улыбкой скрывая легкую неловкость.
Путешествие первое.pdf