Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Баранова С.С., К Полюсу!

Изображение
От автора: Мне выпала большая честь стать участницей исторического похода атомного ледокола «Арктика» к Северному полюсу. Безусловно, об этом рейсе еще будут написаны книги, появятся воспоминания и рассказы очевидцев. Все это будет, но позже... А пока я поставила перед собой скромную задачу: как говорится, по горячим следам воспроизвести события тринадцати дней высокоширотной экспедиции. Писала только о том, что видела, только о тех, с кем беседовала.

Тринадцать дней... Срок настолько мал, что не приходится претендовать на глубокий и полный рассказ об атомоходе, о людях «Арктики». Каждый из членов экипажа достоин, чтобы о нем написали. Но пусть простят меня те, чьи имена и фамилии в книге не упомянуты. К сожалению, многое осталось за страницами блокнота. А минувших событий не вернуть...


Светлана Степановна Баранова — заведующая отделом редакции мурманской областной газеты «Полярная правда».
Принимала участие в полетах самолета ледовой разведки на Шпицберген и к острову Диксон. В 1976 году опубликовала серию репортажей о работниках штаба морских операций на Диксоне. В феврале—марте 1977 года принимала участие в экспериментальном рейсе к ямальскому мысу Харасавэй. В августе 1977 года — поход на Северный полюс. Награждена значком « Почетному по лярнику» и медалью «За трудовое отличие»
Баранова С.С., К Полюсу! Мурманское книжное издательство, 1978 г., тир. 10 000 экз.
Книга в формате pdf [29.18 МБ]: Баранова - К полюсу.pdf

  1. Введение
  2. Шесть интервью
  3. Начало пути
  4. Три моря за кормой
  5. Накануне
  6. Звездный час
  7. Капитан Кучиев
  8. Познать непознанное
  9. Домой!
  10. Высокие награды
  11. Родина отмечает покорителей полюса

Домой!


Из судового журнала: «17 августа. 17.30. Спущены флаги расцвечивания. Начали готовить машины. Поднимаем мощность до 55 процентов. Лед — 10 баллов, многолетний, торосы. Отдельные участки прошли формированными ударами».

До свидания, полюс!

Мы идем к родным берегам.

Говорят, обратная дорога, к дому, всегда легче и быстрее. На атомоходе на это не надеялись и были правы. Путь хоть и прямой, и более ближний, а лежал по непроторенной ледовой пустыне, где не бывал ни один надводный корабль на свете. Уже первые мили показали: легкой дороги не будет.

Полюс не хотел не только впускать в свои владения, но и выпускать «Арктику». Видно, в наказание за непрошеное вторжение. Держим курс на западную оконечность Земли Александры. За пять часов до самого исхода суток продвинулись лишь на 17 миль. Мы не видели ни часа темноты, но и света тоже не видели. Солнце, прижавшись к земле за горизонтом, лишь в редкие минуты, словно дразня, выглядывало, чтобы тотчас исчезнуть. Пряталось, уступая надолго место низкой и хмурой завесе облаков.

Справа по борту причудливыми пирамидами выстроились многометровые торосы. «Арктика», как огромный бульдозер, вгрызается в ледяной монолит, отступает и снова — в бой. Работает, как говорят, набегами. В ответ — грозное рычание льда. Его многотонные глыбы лениво встают торчком, прижимаются к борту, но и подмятые корпусом корабля не хотят уступать дороги. Наш богатырь, сотрясаясь от ударов, таранит их в который раз.

А как там дома, в Мурманске?! Наверное, тоже пасмурно. Ученые говорят, что погода рождается над океаном. Значит, мы находимся где-то рядом с ее колыбелью, откуда идут циклоны на наш полуостров.

В одной из своих книг адмирал Макаров по поводу корабельного журнала приводит слова штурманского офицера Т. Т. Будрина: «Пишем, что наблюдаем, а чего не наблюдаем — того не пишем». Эта традиция соблюдается на флоте нашем свято. Именно поэтому судовой журнал для меня — как палочка-выручалочка: что пропустила — там найду.

Итак, слово судовому журналу. Ночь. 18 августа. < Заклинились. Работаем машинами вперед-назад. Выйти из заклинивание не удалось. Начали раскачивать ледокол, принимая воду и откачивая ее из дифферент-ных цистерн».

Это случилось ночью. И вот тут-то спросонья, не поняв, в чем дело, я рассмешила всю вахту ЦПУ. Выскочила на палубу, а за бортом — кипящее месиво. Грохот, скрежет... В водоворот увлекаются все новые и новые махины льда. И вдруг показалось, что они тают прямо на глазах. Но «Арктика» — ни с места. Влетев в центральный пост управления, я задала, как понимаю теперь, самый анекдотичный вопрос, какой только можно было задать в тот момент — во всяком случае, для механиков: «Мы — что, льды топим горячей водой?» И тут же поняла всю его смехотворность. Но было уже поздно — с языка слетело. А это трудились балластные насосы, перекачивая воду, чтобы изменить дифферент ледокола, чтобы столкнуть его с места.

Ни этот час, ни другой, ни работа винтами, ни перекачка балластов не принесли избавления ото льда. Он схватил металлический корпус атомохода в цепкие тиски, ревел, стонал и держал. На мостике десятки раз произносились одни и те же команды:

— Лево руль!

— Право на борт!

— Прямо руль!

Очередная льдина, похожая на слоеный пирог, разворачивалась и тут же наваливалась на корпус.

И только утром в судовом журнале появилась чуть-чуть обнадеживающая запись: «В 07.14 вышли из заклинивание. Лед — 10 баллов, многолетний, торосы, сжатие. Отдельные участки форсируем ударами».

Сдвинулись-таки... Но ненадолго.

«Арктика» пробивается сквозь льды, а там, на родной земле, уже знают, ждут, радуются нашей победе. Радиограммы с материка, первые поздравления... Час от часу их больше и больше. Личные и неличные, адресованные каждому и всем вместе. Радисты, раньше приглашавшие адресатов к себе в рубку, теперь большущими пачками носят корреспонденцию в специально отведенное место у входа в столовую. На радиограммы тут же налетают, расхватывают вмиг. Передают друг другу. Читают вслух и про себя. Радуются. А они идут и идут — с атомохода «Ленин» и от моряков-черноморцев, от юных пионеров из Цхинвали и сочинских портовиков, от молодежи Азербайджана и из Северной Осетии, из Пицунды, Краснодара, Коломны, Уфы... Поздравляет вся страна, пишет весь народ.

«Коллектив Балтийского завода имени Серго Орджоникидзе сердечно поздравляет моряков, ученых, летчиков и участников высокоширотного похода на Северный полюс с выдающейся победой! Гордимся вашим подвигом, который навсегда яркой страницей войдет в историю освоения Арктики! Желаем экипажу успехов в претворении в жизнь решений XXV съезда Коммунистической партии Советского Союза и заверяем, что приложим все силы для досрочного ввода в строй атомного ледокола "Сибирь"!»

Эта радиограмма с завода, где рождена «Арктика», была особенно приятна экипажу, потому что ленинградские судостроители тоже ковали историческую победу.

С особой теплотой вспоминаю сейчас радистов. Их было четверо: Евгений Николаевич Метелкин — начальник радиостанции, Анатолий Александрович Фиш-кин и Владимир Алексеевич Воротягин — радисты 1-го класса, Борис Александрович Престинский — радиооператор (для него рейс на «Арктике» был первым). На их плечи лег почти непосильный труд. Около шести тысяч радиограмм, принятых после полюса, — два часа сна в сутки. Мурманск, Москва, Диксон — на связи почти непрерывно. Стучат телетайпы, пишущие машинки. Всем нужна «Арктика». «Арктике» нужны все.

Очень хотелось побольше узнать о Метелкине. Как слышала здесь, интересном человеке и радисте. В разговоре вскользь кто-то по мастерству сравнил его даже с самим Кренкелем. Все собиралась спросить Борю Престинского, как показалась ему Арктика, первая его Арктика... Но вместо вопросов приносила им голубенькие бланки радиограмм, написанные от руки. Некогда им, некогда — мне.

В блокноте остался один случайный разговор с Владимиром Воротягиным. Он был уставший. Метелкин отправил его из рубки на два часа — отдохнуть. Спать передумал — боялся раскиснуть. И говорил, говорил — не столько для меня, а чтобы глаза не слиплись.

— Это ведь смех, как я попал в радисты. Все из-за гиги к перемене мест. Воспитывался в детском доме, в Подмосковье. Бор там красивый был. Любил забираться далеко и бродить — один, за что каждый раз доставалось от воспитателей. Сначала бор, потом захотелось по железной дороге прокатиться. Сбежал... Нашли. Опять сбежал. Так и привык к путешествиям-Стал взрослым. Но дороги не разлюбил.

Как-то затосковал я в московской квартире. И в то время подумывал, куда бы отправиться. А тут объявление: принимают на курсы полярных радистов. Правда, заковыка небольшая была, брали-то только тех, кто уже сорок—пятьдесят знаков в минуту мог давать. Чего не мог — того не мог, «морзянки» не знал. Но пошел. Действительно ведь, смелость города берет. Поступил-таки на курсы. Отучился восемь с половиной месяцев. Получил подъемные, купил гитару — без нее вроде лететь на Диксон несолидно — ив путь.

Поручили мне в радиоцентре район полярных станций — собирать метео-и синоптическую информацию и еще «текущую» нагрузку дали, личные телеграммы. Как сейчас помню, сижу один в рубке, а самого трясет: «Не успею, не успею...» Заработала полярная станция мыса Лескина. Начальником там был Фигуров-ский, радист высшего класса. Начал давать цифры. У радистов считается, что цифры принимать легко. Они у меня просвистели раз — не успел. Прошу повторить. Передает с той же скоростью. Опять просвистели. И так несколько раз. Психанул Фигуровский. Стал торопливо вызывать «СН» да «СН» — ничего не пойму. Выяснилось, что срочно начальника смены требует. Спросить хотел, что за неумеху на связь с ним посадили. Вот таким был первый экзамен. После этого решил серьезно освоить радиодело. А потом самому стало интересно, увлекся. Понял, что нет двух одинаковых радистов — у каждого свой почерк.

Десять лет на Диксоне кое-чему научили. Эфир — это хранилище звуков, знакомств, общений, это богатейший мир. Ничто так не сближает, как эфир. Бывает, человека в жизни в глаза не видел, а представляешь его, знаешь, уважаешь — в эфире познакомились.

Когда посторонний человек заходит в рубку, он ничего не понимает. Ему многое кажется странным. Зачем, например, как угорелому носиться от прибора к прибору. Или сидит радист, работает ключом — и вдруг расхохотался. Постороннему не понять.

Мы считаем, что другой такой профессии просто нет. Наша — самая лучшая.

Арктика вообще чудо. Я понял это еще на Диксоне. Говорят, дескать, природа скупая. Неправда. Под Диксоном есть местечко Лемберово. Это 18 километров морем на лодке. Там стоял гидрометеоцентровский до-кик, куда мы ездили отдыхать. Полярные маки, грибы... Даже черви водятся для наживки. Цветы великолепные — фиалки бирюзового цвета. Крошечные, а запах легкий такой. Бах! — на колени... Дышишь, и дышать хочется.

Для меня этот рейс второй. До этого — ямальская операция. Пока нравится... А главное — я опять вернулся в мир путешествий, который влечет меня, как v. прежде.

Нелегко, конечно, здесь. Особенно в рейсе к полюсу. Надо было видеть, как работали наши ребята — все до одного. Евгений Метелкин, считаю, настоящий ас эфира. Да не только я считаю, так оно и есть. Прекрасный радиолюбитель. Имеет личный позывной. Толя Фиш-кин почти с первого дня на «Арктике». Боря Престинский — новичок, но начал прекрасно. После полюса радиограммы шли сумасшедшим потоком — и к нам, и от нас. Мы пробивались на Москву, на Мурманск, на ближайшие станции, чтобы все принять и все передать. Это были приятные радиограммы, приятные строки. Вот только что получили из Петрозаводска поздравление Павлу Семеновичу Волосову: «Карелия удивилась, прослезилась от радости, переключилась на шампанское».

И снова лед, и снова его жесткие тиски, из которых < Арктика» не могла вырваться добрых семь часов. А было вот что. Я поднялась на верхний открытый мостик именно в тот момент, когда атомоход (уже в который раз!) с разбега бил в ледовый панцирь. Отсюда, с 20-метровой высоты — глянула по сторонам — везде одно и то же. Будто нас окружили белые горы. Мираж?! Мы уже привыкли к тому, что дальняя белизна рисует нам разные земные картинки: домики к даже целые поселки, пики гор и радиомачты... Кто знает, может, это опять рисует наше воображение, уже настроенное на земной лад. Но сейчас горы были так очевидны, так близки. Спустилась в рубку, спрашиваю у Романова:— Вам не кажется, что впереди горы?

— Нет, не кажется, — отвечает. — На самом деле. Только что сообщили с вертолета, что мы уткнулись в ледовый остров. Дрейфующий остров, сползший с Элсмира. Я на подобном когда-то жил, на «СП».

Значит, не почудилось на этот раз. «Арктика» встретилась с «ледовым путешественником», который успел по дуге обогнуть полюс и поспеть к нам на свидание, чтобы доставить массу неприятностей. Мы долго выбирались из его объятий.

Атомоход даже ложился в дрейф — немного отдохнуть.

Но не знал отдыха наш помощник, наш разведчик — вертолет. Урча поднимался в воздух и тут же исчезал в туманной хмари, спускался и зависал над ледоколом. Инженер-гидролог Валерий Михайлович Лосев с борта Ми-2 то и дело сообщал о ледовой обстановке. Прекрасный специалист, лед знающий лучше, чем землю, он ни на минуту не сомневался, что «Арктика» выберется из ловушки,—и оттуда, сверху, искал, прикидывал, как лучше это сделать.

— Было время, когда лед казался мне чем-то сверхсильным, — вспоминает Валерий Михайлович. — Помню первую экспедицию, свой первый вылет накануне лета 1959 года. Проводилась ледовая разведка низовий Оби, Енисея и Карского моря. Первая посадка — на мысе Каменный. Стояла удивительная погода, и все эти реки, ледовые заторы — смотрел, смотрел. Поразил сам лед — природная масса, неуправляемая человеком. Даже засомневался: а возможно ли его разрушить? Особенно хаос из торосов в море.

Шли годы... А с ними преклонение перед льдом, уважение к нему притуплялись. Понял: не такой уж он сильный, а мы не настолько бессильны против него. На деле-то мы теперь и пак с помощью ледокола молотим как хотим.

С Севером познакомился давно. Почти двадцать лет назад. Участвовал в лыжном агитпоходе Диксон— Дудинка. Тогда мы, пять диксонских комсомольцев, посвятили его открытию XIII съезда ВЛКСМ. Шли побережьем Карского моря и Енисейского залива — пробежали свыше 700 километров. Останавливались у охотников и рыбаков, проводили беседы об истории

Диксона, об исследователе Таймыра Бегичеве, об освоении и развитии Советского Заполярья. Мороз, пурга, а мы шли, чтобы доставить рапорт окружному комитету ВЛКСМ о трудовых подарках диксонцев.

Вот с тех пор — Север и лед. Я сам родом из села, из Ленинградской области. А, считай, всю жизнь привязан ко льду. Отец мой фанатически любит землю. Сейчас на пенсии, но работает. Не сидится ему спокойно. Увлекся борщевиком — есть такая альпийская культура. По его рассказам, а говорить об этом он может без конца, агровыход зеленой массы по сравнению с кукурузой в 3—4 раза больше. Упорно внедряет ее. Фанатик — да и только...

А сыновья оторвались от земли. Старший брат тоже занимается льдом. Кандидат географических наук. Работает в Арктическом институте. И я начинал там же. Ушел. Все-таки академизма многовато, а летать приходилось лишь эпизодически. Конечно, трудно было решиться на такой шаг. Все же 39 лет... Сложившиеся взгляды, привычки.

Но решился. И очень сожалею, что не сделал этого раньше.

На «Арктике» работаю с начала постройки, еще с Балтийского завода. Люблю работу. Когда она сделана хорошо, чисто — удовлетворение огромное.

Наша задача на вертолете Ми-2 — тактическая разведка. Поднимаемся в воздух и максимально удаляемся от судна так, чтобы разведки хватило на 3—4 часа движения атомохода. Когда обстановка во льдах ясна, я выбираю курс и докладываю по связи в ходовую рубку. Сразу начинаем наводить, как у нас говорят, ледокол на слабые участки. Безусловно, опытный судоводитель на практике с этой задачей справляется не хуже гидролога. Но дело в том, что нам сверху видно все, а штурман из ходовой рубки может не заметить скрытые трещинки, слабинки во льду.

В э%ом рейсе к полюсу пришлось неизведанное испробовать. И в воздухе были дольше положенного, и взлетали против ветра, и садились на вертолетную площадку во время крена ледокола, что вообще-то не допускается. Но иначе нельзя было. Эксперимент есть эксперимент... От наших летчиков — Евгения Николаевича Миронова и Виталия Евгеньевича Петрова — потребовалось немало мастерства и мужества. Я просто любовался их работой. Пробыть в воздухе десятки часов — не шутка. И продолжает:

— Для меня каждый полет интересен по-своему. Полеты только на первый взгляд похожи один на другой, а на самом деле — такие разные. Всякое бывает. Нередко и рискованные решения принимаем, оспариваем их, доказываем. Словом, делаем все, чтобы ледоколу полегче было в пути.

Мне сейчас вспомнился один эпизод ямальского рейса. Ледовые условия складывались тяжело. Порой дизель-электроход «Наварин» шел за нами со скоростью один узел. Как черепаха... При такой скорости далеко не уйдешь, лед только и ждет, чтобы заклинить судно. Так нужна была трещинка, хотя бы маленькая. Мы поднялись в воздух. Долго летали, искали... И нашли — не маленькую, а приличную. Она пересекала всю полосу тяжелого льда. Разведали, оконтурили ее, навели суда. Удачной оказалась трещинка, лед по ней разошелся. Потом не только эта, но и все остальные проводки велись по ней. А не заметь ее, так бы и тыкались носом в лед.

На судне говорят, что у меня хорошая зрительная память. Но что удивительно: лед-то я узнаю, а вот лица людей совсем не запоминаю.

Атомоход для меня стал прекрасной школой. Никакой институт такого образования не даст. Как-то Кучиеву показалось мало того, что я только гидролог. Решил попробовать как судоводителя. Своеобразный эксперимент провел. И я нес штурманскую вахту. Трудно было, но пошло на пользу. Да... На атомоходе сложно и легко. Сложно потому, что большие скорости, вертолет едва поспевает с разведкой. Легко — оттого, что лед не представляет для него больших препятствий...

Лед льдом, а люди на ледоколе уже живут берегом, домом, встречей. Готовят сувениры — себе и знакомым. Каждый день в одно и то же время Рафаил Булатов, старший техник-химик, маркирует сотни конвертов, книг, карт, открыток специальным полюсным штемпелем — он делал его сам, в свободное время, в течение девяти дней и ночей. А потом сувенир подарили морю и даже составили по этому случаю акт:

«В 10 часов 37 минут по московскому времени в координатах 72 градуса 19 минут северной широты и 35 градусов 50 минут восточной долготы предан морю памятный штемпель «Северный полюс». А/л «Арктика». 17 августа 1977 года».

Я видела разные сувениры, сделанные профессиональными художниками и любителями. Но этот, что смастерили руки киповцев, несравним ни с одним. Они показали мне просто удивительный сувенир. Земной шар из нежно-сиреневатого оргстекла на такой же подставке. Внизу сосуда — вода, самая настоящая, из Ледовитого океана, прямо с полюса. В верхней части имитированная льдина, над льдиной — флаг нашей страны, и рядом — два металлических знака: атомного ледокола «Арктика» и Института имени И. В. Курчатова.

Вечером 19 августа радисты «Арктики» приняли из Москвы приветствие Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева. Сразу состоялся торжественный митинг. Его участники послали письмо Л. И. Брежневу.

...23 августа. На площади у морского вокзала народу столько, что ногой некуда ступить. Идут колоннами и в одиночку. Спешат с цветами, транспарантами, флагами. Спешат на встречу с участниками похода.

Мурманск привычен к проводам и встречам. Здесь начиналось и кончалось немало легендарных дорог. Уходил в свой исторический поход «Челюскин»; возвратившись из трудного похода по Северному морскому пути с востока на запад, в нашем порту бросил якорь ледорез «Литке»; сюда после многомесячного дрейфа в полярных льдах пришел «Георгий Седов».

И вот теперь Мурманск встречает «Арктику». Участники экспедиции, едва ступив на причал, попадали в объятия родных, знакомых и просто земляков. Их одаривали цветами, забрасывали вопросами: «Ну как там полюс?»

Полюс как полюс... Разве может сравниться с ним тепло, волнение этой встречи, эта земля под ногами, такая надежная и своя! Нет, все-таки стоит переживать разлуки и непогоду, ломиться сквозь льды и отправляться в плавания, чтобы хоть однажды испытать эту радость возвращения домой!

Пред.След.