Водолазов Александр. ТАМ, ЗА ДАЛЬЮ НЕПОГОДЫ

Гадюшник. Отдельные объемные публикации или сборники продуктов воспаленного воображения различных "правдорубов".
Предуведомление: публикуемые в данном разделе "материалы" представляют собой искажение фактов, откровенную ложь и "вольный художественный свист".

Посвящается поклонникам НЛО в Антарктиде, беспощадным обличителям и любителям прочих говорящих собак.

p.s.: Серпентарий (от лат. serpens, родит. падеж serpentis — змея) — помещение или пространство (например, парк) для содержания змей с целью получения от них яда; разновидность террариума. В большинстве серпентариев есть змеи, которых посетители могут подержать в руках, не опасаясь вреда. © Wikipedia

Водолазов Александр. ТАМ, ЗА ДАЛЬЮ НЕПОГОДЫ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 26 Январь 2010 00:04

Александр Водолазов
ТАМ, ЗА ДАЛЬЮ НЕПОГОДЫ
Описание жизни Александра Васильевича Светакова

Попытка реконструкции на фоне реальных исторических событий,
с использованием доносов, справок, протоколов допросов?
газетных статей, а также другого архивного материала

Отрывки из неизданной книги

"Голоса Сибири". Выпуск 3-4
Кемерово
Кузбассвузиздат 2006
© 2004 - 2006. Коллектив авторов.

ОБСУЖДЕНИЕ КНИГИ И КОММЕНТАРИИ: http://www.polarpost.ru/forum/viewtopic.php?f=19&t=2347

Содержание:

  1. Предисловие для читателей альманаха «Голоса Сибири»
  2. Гонка за колымским золотом
  3. Неудавшаяся экспедиция
  4. Преступление во льдах
  5. «Челюскин» в Чукотском море был не один
  6. Растопить лёд Арктики
  7. С новым, 1937 годом!
  8. «По мере продвижения к социализму...»
  9. Шмидт переходит Рубикон
  10. Отступление. Пример для подражания
  11. Бергавинов спасает Светакова
  12. Ледяное небо 1937 года
  13. Падение кумира
  14. «Браток»
  15. Последний побег на Север
  16. Звезда Шмидта заходит на востоке
  17. Зимовка
  18. «Вышивал сердитый Сталин...»
  19. «Я обращаюсь к советскому правосудию»
  20. «Вы отъявленный враг!»
  21. «Александр Васильевич, я вас оклеветал!»
  22. На сталинской «Стройке века»
  23. «Повторник»
  24. Эпилог. «Признать умершим»
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Водолазов Александр. ТАМ, ЗА ДАЛЬЮ НЕПОГОДЫ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 26 Январь 2010 00:15

Там, за далью непогоды
Есть блаженная страна.
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина...

Николай Языков


Северный морской путь должен
стать нормально действующей
транспортной магистралью.

И. Сталин


Предлагаемые разрозненные главы из книги представляют лишь малую ее часть. Потому имеет смысл хотя бы вкратце дать представление о ее общем содержании.

В книге два героя. Об Александре Васильевиче Светакове современному читателю вряд ли что известно. В периодике первой половины 30-х годов еще можно найти его фамилию. Он был частым автором журнала «Советская Арктика». О нем неоднократно писали газеты «Правда», «Известия», журнал «Огонек». Официальный летописец и гимнопевец сталинизма, писатель Борис Горбатов несколько месяцев провел со Светаковым на острове Диксон и описал его трудовые подвиги.

Если очень постараться, в Интернете можно найти скупую информацию в рубрике «Мартиролог»:

«Светаков Александр Васильевич, строитель. Образование высшее. Окончил Московский институт. Строил порты на Дальневосточном крае, на Шпицбергене, бывал в Америке. Осужден. В начале 50-х отбывал ссылку в Ермаково на строительстве 503. Работал прорабом в женском л/п. Там женился на б. заключенной (не политической). Утонул вместе с беременной женой на катере, который врезался в пароход, стоящий ночью без огней. Жена тоже погибла».

Возможно, авторов стоит поблагодарить хотя бы за то, что они извлекли из мрака сталинских времен забытую фамилию? Но благодарить не хочется, ибо небрежность в восстановлении забытых имен сродни той доброте, что хуже воровства.

И не в том дело, что трудовая деятельность Светакова описана весьма приблизительно. Не бывал он в Америке, не строил порты на Шпицбергене (хотя там как раз бывал). И «осужден» он не в начале 50-х, а в 38-м, что, согласимся, далеко не одно и то же.

Куда важнее и непростительнее другое: в третьем тысячелетии, спустя полвека после смерти самого лютого изверга в истории человечества, оказывается, опять в ходу лексика вышинских-андроповых. Термин «осужден», по логике вещей, предполагает, во-первых, наличие вины, во-вторых, наличие правосудия. «Осужден» - применительно к невинной жертве коммуно-фашистского режима – это не только глумление над памятью миллионов, но и оправдание самого режима.

Наконец, авторы «Мартиролога», «осудив» Александра Светакова, не потрудились сообщить о его реабилитации. Потому, предваряя повествование, восстановим для начала истину, а заодно и доброе имя нашего героя.

Александр Васильевич Светаков родился в 1900 году на Южном Урале. С малых лет трудился на золотом прииске и на железной дороге. После Октябрьского переворота примкнул к большевикам, партизанил под началом будущего маршала Василия Блюхера и братьев Кашириных. Демонстративно ушел из партизанского отряда после кровавых событий в Белорецке, когда по наущению одного из Кашириных был зверски убит большевистский лидер Павел Точисский.
После Гражданской – на военной и партийной работе. Затем рабфак, Московский институт транспорта, работа на Дальнем Востоке, на Сахалине, проектировал и строил порты на трассе Северного морского пути.
В 1938 году арестован. Особое совещание назначило ему пять лет лагерей и пять лет поражения в правах «за участие в антисоветской право-троцкистской организации». Вместо пяти провел в лагерях восемь лет. В 1949 вновь арестован как «повторник». Погиб в 1953 году. Посмертно полностью реабилитирован.


Книга поначалу так и мыслилась – как биография Александра Светакова. Но по мере работы над материалом все более становилось ясным, что судьба одного человека, вырванная из исторического контекста, из истории Северного морского пути – ущербна и одномерна. Так в книге появился второй герой, Отто Юльевич Шмидт – без сомнения, творец этой истории, ее олицетворение и жертва.

Если об Александре Светакове современный читатель не знает ничего, то об Отто Шмидте написаны горы воспоминаний, книг, статей, сценариев. Тем не менее автор берет на себя смелость утверждать, что о «ледовом комиссаре» известно не больше, чем о Светакове. Ибо вся прижизненная и посмертная библиография о Шмидте – откровенный сталинский миф.

В этом мифе есть очевидная странность, которую стараются обходить биографы. Хорошо известен «героический» период его жизни - с 1929 по 1939 год: череда подвигов и «эпопей», венцом которых стали звания академика и Героя Советского Союза.

Куда менее известен (если не сказать – практически неизвестен) предшествующий период его биографии. Восполним хотя бы вкратце этот пробел, поскольку в предлагаемых главах этот период отсутствует.

Отто Юльевич Шмидт родился в 1891 году. В 18 лет поступил на математический факультет Киевского университета. В 1913 году блестяще его окончил, остался при факультете, а в 1916 году получил должность приват-доцента.
В разгар первой мировой войны делает крутой поворот – поступает на службу в продовольственную часть Киевской городской управы. После Февральской революции он уже в Петрограде, где, по его собственныму признанию, «предлагает свой труд Министерству продовольствия» в правительстве Керенского. Весьма своеобразный (если не сказать – пикантный) выбор математика и приват-доцента.
После Октябрьского переворота Шмидт становится функционером уже советского правительства, заняв кресло директора департамента и члена коллегии Наркомпрода. По этому поводу в новейших справочниках можно прочесть: «Участвовал в разработке положения о рабочей продовольственной инспекции и продотрядах – чрезвычайных органах большевиков, которые проводили насильственные реквизиции хлеба – фактически занимались разграблением деревни. Как один из руководителей Наркомпрода причастен к организации карательных акций против восставших крестьян».
Участвовал он и в заседании Совнаркома, на котором было принято печально знаменитое постановление «О красном терроре», и голосовал «за».
С «хлебного фронта» партия перебросила Шмидта на кооперацию, потом на образование, финансы, статистику. Во всех наркоматах он был «непременным» членом коллегий, однако нигде не оставил после себя заметного следа. Зачастую дело кончалось откровенным конфузом, но принадлежность к уже сформировавшейся партийно-советской номенклатуре позволяла неизменно оставаться в «обойме».
Наконец, в 1928 году партия направила его на Памир, участвовать в советско-германской экспедиции. Здесь он обрел статус «путешественника», то есть почти географа. И партия направляет Шмидта по этой – «географической» - части в Арктику, которой он и отдаст десять лет жизни
.


Так обстоит дело со Шмидтом. Мало-помалу книгу «заселили» и другие персонажи. Все без исключения – реальные люди той эпохи. Все фамилии, факты, документы, протоколы допросов, цитаты из периодики – подлинные.

В книге много цитат из «чистосердечных признаний», сделанных в сталинских застенках. Как к ним относиться сегодня? Последуем совету великого зэка России Александра Солженицына: «Брат мой! Не осуди тех.., кто оказался слаб и подписал лишнее» («Архипелаг ГУЛАГ»).

Что касается энтузиастов, сочинявших доносы по велению души – их еще ждет неотвратимый суд истории. Автор глубоко убежден в этом, иначе не взялся бы за сей труд.

Февраль 2006 года
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ГОНКА ЗА КОЛЫМСКИМ ЗОЛОТОМ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 26 Январь 2010 13:16


На исходе 20-х годов «волны революции», так счастливо носившие Отто Шмидта по этажам и коридорам партийно-государственной номенклатуры, вынесли его в Арктику.

В 1929 году ему предстояла очередная памирская экспедиция, но та по каким-то причинам то ли не состоялась, то ли сам Шмидт не смог принять в ней участие. Оказавшегося не у дел высокопоставленного «путешественника» партия направила в Арктику. На ледокольном пароходе «Седов» в ранге «правительственного комиссара» он высаживается на Земле Франца-Иосифа. Целью экспедиции были не столько научные исследования, сколько закрепление итогов территориальной экспансии СССР в Арктике, в частности принадлежность Советскому Союзу стратегически важного архипелага. Шмидт с этой задачей успешно справился, водрузив на «ничейной» земле государственный флаг СССР.

Известно, как нелегко расставаться с мифами. Один из них утверждает, что с первых дней Главсевморпуть возглавил выдающийся ученый, академик, легендарный полярник Отто Юльевич Шмидт. Потому еще раз подчеркнем: на арктическое хозяйство пришел человек, ровным счетом ничего в нем не смыслящий. Шмидт еще не Герой, не академик, не трижды кавалер ордена Ленина – он заурядный партгосчиновник второго-третьего ряда, пересаживаемый «партией и правительством» из кресла в кресло. Он мог быть назначен, скажем, на культуру, на профсоюзы или кинематографию. Но его «бросили» на Арктику.

Здесь нет ни тени преувеличения, речь об обычной советской практике. Мог же чекист Ежов возглавить наркомат водного транспорта. Сменил его на этом посту некто Дукельский, до того бывший председателем Комитета по кинематографии (правда, главной его заботой было «крутить кино» лично для вождя). А от Совнаркома морской флот курировала зловещей памяти Землячка, в гражданскую войну утопившая в крови Крым.

После экспедиции на Землю Франца-Иосифа Шмидт обретает некий ореол полярника, а заодно получает пост директора Арктического института. Следует согласиться, что поворот от кооперации и образования к Арктике не менее крут, чем от приват-доцента математики к «хлебному фронту». В задачи возглавляемого Шмидтом института входят изучение проблем развития Севера и, что чрезвычайно важно для понимания дальнейшего, поиск полезных ископаемых.

Здесь мы подходим к самому главному. В последующие два года Шмидт совершит две экспедиции: сначала на ледокольном пароходе «Сибиряков», затем на пароходе «Челюскин». В обоих случаях декларировалось, что целью было доказать возможность сквозного прохода вдоль трассы Северного морского пути за одну навигацию. По поводу обеих экспедиций было поломано немало копий, накручено множество мифов, опубликованы десятки воспоминаний. Но невозможно найти внятного ответа на простой, казалось бы, вопрос – ЗАЧЕМ? Зачем были нужны Шмидту эти самые сквозные рейсы?

Ответ следует искать в 1926-1929 годах, когда экспедиции Обручева и Билибина обнаружили в верховьях Колымы несметные запасы золота. Золотоносная зона, по их расчетам, простиралась в длину на 700 километров, в ширину – на 150-250. Важные результаты были получены и партией по исследованию реки Колымы в 1928-1930 годах. Ее возглавлял иркутский ученый Иван Молодых, который и составил самую подробную лоцию реки Колыма. Можно считать, что именно с этого момента началась гонка за колымским золотом.

Не откладывая в долгий ящик, политбюро в марте 1932 г. предписывает ОГПУ немедленно по открытии навигации перебросить в район колымских приисков пять тысяч заключенных. В дальнейшем - еще 20 тысяч.

Машина закрутилась. 1 апреля 1932 г. Генрих Ягода подписал приказ «Об организации Северо-Восточного лагеря ОГПУ», а в ноябре того же года предписал «определить на 1933 год контингент «Севвостлага» для работ по «Дальстрою» в 40 тысяч единиц».

Насущной задачей становилось создание транспортной системы, без которой «золотая» Колыма функционировать не могла. Чтобы представить, о проблеме какого масштаба шла речь, достаточно взглянуть на карту Северо-Востока страны и усилием воображения «убрать» с карты Магадан. Что видим? Ледяную горную страну, в кладовых которых полно золота, но к которой ни с какой стороны не подступиться.

Но как ни напрягай воображение, Магадан на карте есть. Откуда он взялся? Все тот же Иван Молодых предложил построить порт на берегу Охотского моря, в бухте Нагаева, а от него протянуть шоссе до самых приисков Верхней Колымы и далее – до Лены. В качестве вспомогательного варианта он считал возможным использовать морскую каботажную линию Владивосток - устье Колымы - Среднеколымск.

К числу сторонников сухопутного варианта принадлежал и гидрограф Сергей Абрамович-Блэк. Он участвовал в экспедициях Молодых и по их итогам написал популярные в то время путевые очерки «Записки гидрографа».

Были и другие концепции, в том числе предусматривающие прокладку железных дорог. Но ни одна из них, в том числе и Ивана Молодых, не предусматривала использование Северного морского пути (в традиционном понимании этого термина, то есть морской трассы. Главного управления Севморпути, о котором речь впереди, тогда еще не было).
За основу взяли концепцию Молодых. Постановление ЦК от ноября 1931 года предусматривало необходимость всемерно форсировать работы «по постройке дороги от бухты Нагаева до приисков, одновременно ведя изыскания и предварительные работы по трассе Якутск – Колыма».

«Форсировать» начали сразу же и все: строительство города Магадан, порта, судоремонтного завода и, конечно же, упомянутой дороги. Она так и вошла в историю под названием Трасса, в основании которой, без преувеличения, кости сотен тысяч заключенных.

Однако, золото не ждало. Пока шли «сухопутные» работы, осваивается вспомогательный северный вариант. Для его реализации создается так называемая Северо-Восточная экспедиция Наркомвода (иногда ее называют Колымской).

Сохранились воспоминания одного из ее руководителей - капитана Бочека. В январе 1932 года его вызвал нарком Николай Янсон и сообщил: наркомату поручено доставить грузы и людей из Владивостока в устье Колымы для нужд «Дальстроя». Под «людьми» или, как их еще называли, «пассажирами» подразумевались заключенные.

Выбор пал на три судна типа «Север» (с ледовыми подкреплениями), три лесовоза грузоподъемностью по две с половиной тысячи тонн, а также парусно-моторную шхуну «Темп». Обеспечивал поход ледорез «Федор Литке». Судов едва хватило, чтобы разместить весь груз, так как твиндеки трех судов типа «Север» были забиты заключенными. Янсон страшно волновался и просил Бочека дойти любой ценой. Срыв, пояснил он, будет катастрофой для него лично (о драматичной судьбе этой экспедиции разговор впереди).

Так обстояло дело в тот год, когда Шмидт уже стал директором Арктического института и планировал сквозной проход от Архангельска до Владивостока за одну навигацию.
Неизвестно, в чьей голове родилась эта бредовая идея. Трудно предположить, что ее мог подсказать кто-то из ученых-полярников, его подчиненных по институту. Скорее всего, Шмидт «дошел сам», сотрудникам же оставалось «онаучить» предстоящую авантюру.

Идея была «проста»: внушить руководству страны, что вот он, Отто Шмидт берется взять все золото Колымы без всяких сухопутных трасс и железных дорог, требующих невообразимых затрат и – главное – времени. Более того, не нужно никаких Северо-Восточных экспедиций Наркомвода. Нет необходимости создавать на Востоке и Северо-Востоке гигантскую инфраструктуру. Обычные неледокольные суда могут доставлять грузы и заключенных прямо из Европейской части СССР, из Архангельска и Мурманска в устье Колымы, а обратно вывозить золото, олово, что хотите.

В гонке за золотом Колымы Шмидт решил перехватить приз у «Дальстроя» и Наркомвода, стать единственным хозяином Арктики. Но сначала надо было разбить врагов, «этих умников». Для этого за пазухой всегда был наготове булыжник испытанного марксистско-ленинского учения.

Из архивов. «В процессе изучения Советской Арктики мы встречаемся с теориями и тенденциями, явно враждебными марксизму-ленинизму и конкретным директивам, данными партией и правительством. Оппортунисты не всегда решаются выступать открыто. Контрабандно, маскируясь, шушукаясь по углам, они пытаются разговорами о мнимой нерентабельности Севморпути ревизовать линию партии...
Мы встречаемся с попытками отдельных исследователей, вроде И. Ф. Молодых и болтунов-пасквилянтов типа Абрамовича-Блэк, опорочить значение Севморпути для решения транспортных проблем Азиатского побережья Союза и в первую очередь – Якутской ССР.
И. Ф. Молодых, говоря о снабжении Колымо-Индигирского края, пишет: «Необходимо коренное изменение в направлении основного грузопотока вместо северного на южное. Вместо имеющегося ныне исключительного снабжения населения Северным морским путем, желательно направить основной грузопоток с побережья Охотского моря в верхний судоходный участок реки Колымы»... Более развязно и менее доказательно то же самое пишет автор скандальных «Записок гидрографа»: «Северный морской путь в Колыму станет действительно только запасным путем, только участком большого транзита Архангельск – Владивосток»...
После победных рейсов «Сибирякова», «Челюскина» подобные мнения уже стыдятся высказывать вслух, но такие взгляды и вредные тенденции еще существуют. С ними мы должны и будем вести упорную и жестокую борьбу».

Журнал «Советская Арктика»



Эти гневные строки появились чуть позже, на пике той самой «жестокой борьбы», но началась она именно в 1932 году. Отметим лишь, что назвать вымученный проход Севморпутем «Сибирякова» и гибель «Челюскина» победными (!?) – для этого, конечно, надо быть или очень циничным человеком или сумасшедшим (об этом разговор впереди)...

Но вот беда – своего судна у Шмидта не было. В начале 1932 года он обратился за помощью к Николаю Янсону, в Наркомвод. Янсон тоже мало что смыслил в арктическом мореплавании, но у него были специалисты, которые не побоялись сказать, что это авантюра. Янсон отказал, но Шмидт подключил свои связи в ЦК и Совнаркоме, нашел союзников. На Янсона надавили, и тот вынужден был предоставить Шмидту ледокольный пароход «Сибиряков».

Ситуация создалась пикантная. Летом 1932 года из Владивостока к устью Колымы с грузами и заключенными направляются суда Особой Северо-Восточной экспедиции Наркомвода. А навстречу им, из Архангельска движется «Сибиряков» все того же Наркомвода с целью доказать, что экспедиция не нужна. Несмотря на то, что в то лето были необычайно благоприятные ледовые условия, обе экспедиции закончились провалом.

Принято считать, что «формально» Шмидт выполнил поставленную задачу: «Сибиряков» за одну навигацию прошел из Архангельска во Владивосток. Во всяком случае, именно так твердила (и до сих пор твердит) пропаганда.

Начать с того, что «Сибиряков» трассу не преодолел. Зажатый в Чукотском море тяжелыми льдами, он потерял винт, руль и оказался целиком во власти ветра и течений. Только благодаря нечеловеческому напряжению сил всего экипажа, в буквальном смысле слова вручную, расталкивая льдины с помощью бамбуковых шестов, взрывая лед аммоналом, удалось под парусами додрейфовать до Берингова пролива.

С таким же успехом можно было утверждать, что бревно, вмерзшее в лед, к примеру, у Новой Земли, а через год оказавшееся у берегов Гренландии, успешно преодолело Ледовитый океан. В Чукотском море было уже не судно в международно-правовом понимании этого термина, а некая железная коробка с надписью на борту - «Сибиряков».

И не пришел «Сибиряков» во Владивосток. В Беринговом проливе его взял на буксир рыболовный траулер «Уссуриец», да так и тащил до самой... Японии, где «Сибиряков» и был поставлен на ремонт. Спустя несколько месяцев, круговым южным путем он возвратился в Мурманск. А Шмидт с частью экипажа, действительно, добрался до Владивостока, но... в качестве пассажира японского парохода «Амаксу мару».

Любопытная деталь героического рейса: в районе острова Врангеля безуспешно бился со льдом старый пароход «Совет». Он должен был высадить на остров смену зимовщиков и запасы продовольствия. Оказавшись в отчаянном положении, с поврежденной машиной, он запросил помощь у шедшего неподалеку «Сибирякова». Но Шмидт отказал, он торопился поставить рекорд.

Через несколько дней, когда в отчаянном положении оказался уже сам «Сибиряков», Шмидт запросил помощи у «Совета». Капитан бедствующего судна добросовестно пытался пробиться к «Сибирякову», но не смог. Зато именно капитан «Совета» вызвал на подмогу «Уссурийск».

Тем не менее Шмидт добился своего. Он убедил членов политбюро, таких же, как он, «специалистов» в вопросах арктического мореплавания, что именно с Северным морским путем связано будущее освоение «золотой Колымы» и других кладовых Севера. Важным аргументом в его пользу было то, что суда Особой Северо-Восточной экспедиции вынуждены были зазимовать во льдах. Наградой ему стал первый орден Ленина.

Дальнейшие события в официальной мифологии выглядят так. 12 декабря 1932 года – триумфальное возвращение Шмидта в Москву. 12-14 декабря он составляет записку в ЦК о необходимости создания новой структуры, которая сконцентрировала бы в одних руках все проблемы исследования и освоения Севера. ЦК ее быстренько утверждает (не изменив почти ни строчки - подчеркивают биографы), а 17 декабря выходит постановление правительства о создании Главного управления Северного морского пути при Совнаркоме СССР (ГУСМП). А сам Шмидт становится его начальником, то есть практически наркомом. И все за какие-то пять суток.

Надо знать механизм принятия партийно-государственных решений с неизбежными ступенчатыми согласованиями, визированиями и т.п., чтобы понять – все решения были приняты много раньше, главной визой на документе должен был стать победный рапорт об успешном сквозном рейсе «Сибирякова». И Шмидт такой рапорт привез. В какой степени он соответствовал действительности – другой вопрос.
Надо отдать должное власти: она и не думала закрывать магаданский вариант, а стала развивать оба, наблюдая, кто кого...

Неудобоваримая аббревиатура - ГУСМП - не приживется, новую структуру так и будут по-прежнему величать – Севморпуть или Главсевморпуть, чем надолго введут в заблуждение и современников и потомков.

В действительности, Главсевморпуть вовсе не был транспортной магистралью, как это принято считать. В административно-хозяйственное подчинение Шмидта перешли острова и моря Северного Ледовитого океана в европейской части СССР, в азиатской – территория севернее 62-й параллели со всеми хозяйственными предприятиями союзного значения, портами и судоремонтными заводами, торговой и заготовительной системой, лесозаготовками, угольными разработками, оленеводством, с авиацией и – самое главное - изысканием и эксплуатацией полезных ископаемых (правда, золото Колымы осталось за «Дальстроем»).

Соответственно, и штаб-квартира Севморпути располагалась не где-нибудь среди льдин и белых медведей, а в самом центре столицы, на улице Разина (именно так большевики уже успели переименовать старинную Варварку), аккурат рядом с комплексом зданий ЦК.

К 1936 году, когда структура «полярного наркомата» достаточно устоялась, в него входили: управления морского и речного транспорта, полярной авиации, полярных станций, гидрографическое и горно-геологическое управления, сельско-хозяйственный, пушно-промысловый, торговый, планово-экономический, финансовый, мобилизационный отделы, культурно-бытового обслуживания и само собой, а, может быть, в первую голову, политуправление.

Зампред Совнаркома Влас Чубарь на одной из встреч с активом Севморпути так определял его задачи: «Направление деятельности ГСМП определено лично тов. Сталиным. Он поставил вопрос так: Арктика и северные наши районы имеют колоссальные богатства. Нам нужно создать такую советскую организацию, которая бы эти богатства в кратчайший срок включила в общие ресурсы нашей социалистической стройки. Норильск, Нордвик... Цветные металлы на Севере, добыча там местного топлива – угля, соли.., планомерное и широкое освоение лесных богатств Сибири и северных районов...». Еще и в 1938 новый заместитель Шмидта Иван Папанин будет сокрушаться по поводу «высокого процента яловости оленьих маток».

Таким образом, Главсевморпуть изначально был своеобразным «ледовым наркоматом», а сам Шмидт - «ледовым наркомом». Ему был предоставлен фактически карт-бланш, и он решил им незамедлительно воспользоваться. В самом начале 1933 года он вошел в ЦК и СНК с предложением повторить прошлогодний маршрут, но на этот раз на ОБЫЧНОМ НЕЛЕДОКОЛЬНОМ судне. Позже придумали формулировку – чтобы подтвердить неслучайность успеха «Сибирякова».
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

НЕУДАВШАЯСЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 26 Январь 2010 16:41


Светаков вернулся из отпуска в середине июля 1932 года и сразу же был назначен заместителем начальника Лено-Таймырской экспедиции и начальником речной изыскательской партии. К тому времени экспедиция через Иркутск и Качуг уже забросила в Киренск на Лене оборудование, материалы, а также людей. Километрах в двадцати ниже Киренска, в Алексеевском затоне строились три экспедиционные шхуны – «Челюскин», «Лаптев» и «Прончищев», а также 200-тонная баржа.

План работы был таков: в 1932 году весь этот флот забрасывает продовольственные базы на реки Хатанга, Анабар и Оленек. Эти же суда производят гидрографические работы в устьевых участках, при впадении рек в море Лаптевых. После ледостава, зимой 1932-33 годов речная партия Светакова через Красноярск и Дудинку добирается до верховьев реки Хеты и, дождавшись весны, следует по Хете и Хатанге с топографическими и промерными работами до моря Лаптевых. Все работы должны были занять года три, но планам не суждено было осуществиться. Замах был явно мощнее наличных возможностей.

В конце июля Светаков прибыл в Иркутск. Там в Восточно-Сибирском отделении Гипроводтранса он изучил имевшиеся изыскательские материалы, а в начале августа прибыл в Киренск, где его ждало первое разочарование.

Начальник экспедиции Ширген при первой же встрече начал материться на чем свет стоит, кляня местных чиновников, погоду и Наркомвод. По его словам выходило, что экспедиция практически уже сорвана: суда, за строительство которых отвечали водники, к весеннему паводку, когда их можно было сплавить по большой воде, так и не были построены и не известно, будут ли когда-нибудь построены вообще.

Светаков, которому больше всего на свете не хотелось возвращаться в Москву, решил взять дело спасения экспедиции в свои руки. На «Челюскина» и «Лаптева» рассчитывать не приходилось - даже корпуса обеих шхун еще не были закончены. Но «Прончищев» был почти готов к спуску, оставались только палубные работы.

Проблема состояла в том, что большая паводковая вода давно ушла. И хотя в самом Алексеевском затоне глубины были достаточные, чтобы спустить в него судно с осадкой 3,2 метра, дальше по Лене глубины на перекатах не превышали метра. Задача казалась неразрешимой, ибо предстояло протащить верблюда через иголье ушко.

Светаков взялся за расчеты и нашел-таки выход. Ему активно помогал Павел Хмызников, с которым они за короткое лето очень сдружились.

Справка. Через три года талантливый ученый, гидролог и гидрограф Павел Константинович Хмызников после гибели «Челюскина» будет в ледовом «лагере Шмидта» составлять программу экспедиции на Северный полюс, которую в 1937 году осуществит «четверка папанинцев». А спустя еще три года, уже в ранге доктора географических наук попадет в сталинские застенки, где и погибнет.

«Прончищева» спустили на воду, а затем с обоих бортов подвели под него карбазы, которые служили своего рода понтонами. Шхуна всплыла и в начале августа двинулась через ленские перекаты. (Если бы Светаков знал, какую роль через несколько лет сыграет в его судьбе «Прончищев», он бы своими руками спалил его прямо на стапеле.)

Сам Светаков не имел ни судоводительского опыта, ни права управлять шхуной. Роль шкипера взял на себя Павел Хмызников, который имел диплом штурмана малого плавания. Небольшой буксирчик дотащил «Прончищева» до селения Витим при впадении в Лену одноименной реки. Дальше Лена течет полноводно, и «Прончищев» мог двигаться своим ходом. За два-три дня шхуну сняли с карбазов, поставили мачту, погрузили продовольствие, снаряжение, и она ушла в Якутск, чтобы дальше следовать в море Лаптевых.

Следом в Якутск вылетел и начальник экспедиции Ширген. Светаков же на катере возвратился в Киренск, а оттуда в начале сентября прибыл в Иркутск. Надо было готовить речную партию, чтобы затем через Красноярск и Дудинку следовать к верховьям реки Хеты. Однако не давала покоя мысль: экспедиция рассчитана на наличие продовольственных баз, но из четырех судов, которые должны были их заложить, в море Лаптевых направился только «Прончищев». Ответы на его вопросы могли дать только в Комсевморпути, правление которого располагалось в Красноярске.

В середине сентября Светаков решил туда слетать, чтобы решить все вопросы лично с председателем Комсевморпути Борисом Лавровым.

Лавров был на Севере легендарной личностью, с дореволюционным партийным и подпольным стажем, что называется – «солдатом партии». После революции был продовольственным комиссаром в Вятке. Возглавлял конторы Военторга в Средней Азии, на Северном Кавказе, был торгпредом СССР в Афганистане. Весной 1929 года партия поставила его во главе Комсевморпути, и с тех пор, до конца дней его судьба связана с Арктикой. Именно ему приписывают славу создателя Игарки, ее лесообрабатывающей промышленности, ее порта, в котором выстраивались в очередь за лесом десятки иностранных судов.

Лавров встретил Светакова радушно, но, будучи человеком конкретным, сразу же после слов приветствия взял со стола только что полученную телеграмму. Послание было от Ширгена, который сообщал, что на траверзе реки Алдан (то есть уже миновав Якутск) «Прончищев» сел на мель и что забросить в этом году продовольственные базы на Хету и Хатангу не получится. Стало ясно, что экспедиция провалилась, так и не начавшись...

В конце сентября 1932 года Светаков снова был в Москве. Оставаться в Наркомводе не было никаких сил, хотя ему предлагали должность начальника производственного отдела. Как-то уже перед самым новым, 1933 годом в коридорах наркомата Светаков нос к носу столкнулся с Отто Шмидтом. Ошибиться было невозможно: его фотографии после похода на «Сибирякове» не сходили со страниц газет.

В ту пору только-только было опубликовано постановление Совнаркома о создании при правительстве Главного управления Северного морского пути. Его начальником был назначен как раз Шмидт. Со своей знаменитой бородой он носился между ЦК партии, наркоматами, утрясал проблемы, определял границы раздела между своей новой конторой и смежными комиссариатами и – главное – набирал людей на ключевые посты. Имея фактический карт-бланш на формирование по своему усмотрению невиданной прежде структуры, он не очень церемонился с наркомами и чиновниками, без стеснения переманивая (где лестью, где посулами, где угрозами партийной кары) нужных себе людей.

В Комиссариате водного транспорта он оказался совсем не случайно. Ему требовались опытные моряки, речники, экономисты морского и речного транспорта, портостроители, гидрологи, ледокольщики. Так что Наркомвод предстояло потрясти основательно. Отношения Шмидта и наркома Янсона нельзя было назвать безоблачными, но оба были партийцами, стало быть дело для обоих было прежде всего. У Шмидта была мысль переманить к себе и самого Янсона, но этот вопрос надо было решать через ЦК.

Предварительный разговор состоялся, и Шмидт покидал Наркомвод вполне обнадеженным. Янсон предложил Шмидту несколько перспективных кандидатур.

Так получилось, что в тот же день, с утра у Янсона был Светаков со своими проблемами и неустроенностью. Янсон симпатизировал Светакову, ценя его молодость и деловой напор. Он прекрасно помнил, каким был сам в тридцать два года, накануне первой мировой. За плечами уже были революция 1905 года, аресты, побеги, эмиграция в Америку. Там его выручила не столько «идейность», сколько рабочая закваска, старая профессия судового кочегара. Он привык полагаться на свои силы, такую же черту он видел и в Светакове.

- Слушай, Александр Васильевич, - осторожно подсказал он Светакову, - ты не знаком с товарищем Шмидтом?

Светаков знал о Шмидте только из газет в связи с недавним рейсом «Сибирякова». Да вот сегодня чуть не столкнулся с ним в коридоре. Поэтому Янсон вкратце описал ему ситуацию.

- Завтра в 16 часов он опять будет у меня, ему нужны люди. Я ему расскажу о тебе, а дальше ты уж действуй сам.

Вот так и получилось, что, выйдя на следующий день из кабинета Янсона, Шмидт тут же натолкнулся на Светакова, который топтался около кабинета наркома, изображая на лице полное равнодушие и безразличие. Но как только огромная шмидтовская борода показалась из-за двери наркомовского кабинета, Светаков засуетился.

- Товарищ Шмидт, разрешите обратиться, - бросился он наперерез...

Узнав, что это и есть тот самый Светаков, о котором ему говорил Янсон, Шмидт усмехнулся в бороду, подивившись молодой прыти, а потом сразу перешел к делу.
Оказалось, что он знал даже о том, что в 1928 году Светаков был в экспедиции на Амуре. Осведомлен он был и о неудаче Лено-Таймырской экспедиции.

- А вот как по-вашему, товарищ Светаков, можно ли в устье Лены осуществить ту же идею, что вы разрабатывали на Амуре? То есть срезать несколько сот километров и через искусственный канал дать выход речным судам сразу в бухту Тикси. Это ж какая была бы экономия времени и средств!..

- Идея, безусловно, заманчивая, товарищ Шмидт, но... - Светаков старался казаться предельно конкретным и потому ответил, - без изыскательских работ ответить на этот вопрос невозможно.

- А вот вы и займетесь этим. Инженеров по портовым изысканиям у нас сейчас раз-два и обчелся. Да чего там раз-два – их пока вообще нет. Так что готовьтесь, обдумывайте идеи, а я поговорю в распредотделе ЦК о вашем переводе из Наркомвода.

И, уже прощаясь, вдруг спросил:
- А, может, вы хотели бы работать, здесь, в Москве. У нас и в аппарате мало специалистов.
- Нет-нет, - сколько позволяла субординация, замахал руками Светаков, - лучше на Север.
- Ну, на Север, так на Север...

На том и расстались...
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВО ЛЬДАХ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 27 Январь 2010 13:08


Достоверно известно, что в 1933 году никакого специального судна для нового сквозного рейса вдоль Северного морского пути у Советского Союза не было. Из того же, что имелось в наличии, ничего лучше и новее «Сибирякова» не было. Но в Дании достраивался грузопассажирский пароход «Лена», предназначенный, согласно документам, для линии Владивосток – Тикси.

Строительство осуществлялось, как это и принято, под наблюдением советского представителя, капитана дальнего плавания Петра Безайса. Судно еще при постройке получило название «Лена». С тех времен до настоящего времени судно упорно именуют ледокольным пароходом, что является следствием недоразумения.

В спецификации, действительно, записано: «ледовые крепления корпуса соответствуют классу «для плавания во льдах», как это оговорено Британским Ллойдом». Тогда не было того многообразия классов судов (в том числе для ледового плавания), что сегодня. Представители Британского Ллойда понятия не имели, что такое ледовые условия советской Арктики. Суда для подобных целей заказывались и строились «индивидуально», под конкретные цели и условия (пример тому ледокол «Ермак», построенный по проекту адмирала Макарова). Датчане подкрепили корпус «Лены», но она не стала от этого ледокольным пароходом. О том, чем она стала – чуть дальше.

В начале 1933 года Шмидт направляет в Мурманск капитану Владимиру Воронину письмо, в котором сообщает о постройке в Дании именно ледокольного парохода и о том, что «некоторые члены правительства считают необходимым повторить рейс «Сибирякова» в будущую навигацию». Воронин, капитан и полярник до мозга костей, не колеблется ни минуты. Полагаясь на информацию Шмидта, он в ответном письме пишет: «Повторить рейс «Сибирякова» необходимо, чтобы рассеять неверие в этот путь, как путь торговый, как путь, необходимый Советскому Союзу. А неверие есть у многих».

Моряка, всю свою жизнь посвятившего Арктике, понять нетрудно. Ведь, строго говоря, не Шмидт, а он, капитан Воронин впервые в истории человечества провел старенький «Сибиряков» по Северному морскому пути в одну навигацию. Кому ж еще, как не ему, закрепить свой же успех на новом ледоколе?
И потому в ответном письме Шмидту он предлагает пойти дальше и за одну навигацию сделать рейс в два конца: из Белого моря в Берингов пролив и обратно. «На сильном ледоколе, - уверяет он, - это можно» (выделено автором – А.В.).

Шмидт торопится. 19 июня 1933 года на «Лене» поднимают флаг СССР, и судно спешно уходит из Дании в Ленинград под командованием капитана Петра Безайса, того самого, что наблюдал за постройкой.

Строго говоря, судно не было построено, поскольку не было передано по акту фирмой «Бурмейстер ог Вайн» заказчику. Более того, оно даже не прошло ходовые испытания. Стало быть, не были толком известны ни его мореходные, ни маневренные качества, ни многое другое. Не были проверены в действии главная машина, навигационные приборы. То есть судно не имело права вообще выходить в море.

Во всей этой истории самый, может быть, главный вопрос: знал ли Шмидт, что в Ленинград придет «не то» судно, что обещанный им Воронину ледокольный пароход в действительности грузо-пассажирский? Тут не может быть сомнений: начальник Главсевморпути, начальник экспедиции, который в данный момент уже исполнял волю ЦК, просто не мог этого не знать. Но как же тогда расценивать его письмо Воронину?

Точку в спорах о том, что это за судно, 5 июля поставила авторитетная приемочная комиссия, в которую входил, среди прочих, академик и кораблестроитель Алексей Крылов. Она вынесла единственно возможный приговор: судно «совершенно непригодно к ледовому плаванию». Строго говоря, тут следовало бы поставить точку, поскольку этот приговор в любой другой стране означал бы благополучный конец нелепой истории.

Но в Советском Союзе это было только начало. В тот же день, 5 июля «совершенно непригодное к ледовому плаванию судно» передается в распоряжение Главсевморпути, ему присваивается новое имя – «Челюскин».

Лихорадка нагнетается. 16 июля судно должно выйти в рейс. Капитаном назначается все тот же Безайс. Безайс отказывается, Шмидт настаивает и угрожает. Тогда Безайс идет на отчаянный шаг: в судовом журнале № 1 на первой же странице он пишет о своем отказе принять командование судном. Моряки знают, что такое судовой журнал. Для «сухопутных» читателей поясним, что это – важнейший документ, общепризнанный в международной морской практике, имеющий силу юридического документа. Если в него вписана строка, тем более – рукой капитана, то ее уже, что называется, не вырубишь топором.

Похоже, хоть это Шмидт знал. Поэтому он срочно вызывает из Мурманска капитана Воронина. Когда тот прибыл в Ленинград, «Челюскин» был уже загружен. В предотходной спешке Воронину даже не дали толком ознакомиться с судном. Но то, что он все же успел увидеть, его ошеломило. Осмотрев форпик, канатные ящики и румпельное отделение (то есть оконечности судна, наиболее подверженные опасности при плавании во льдах), он все понял. Это был не ледокол, даже не ледокольное судно, как обещал Шмидт. Это было плавсредство с хилым корпусом, непомерной шириной, прямостенными бортами, тупыми носовыми обводами. Оно заведомо было обречено на гибель в ледовом плавании. И Воронин вслед за Безайсом отказался принять судно под свое командование.

Как давил Шмидт (или те, кто за ним стоял) на капитана, чем угрожал – догадаться нетрудно. Не будем забывать, из Москвы за подготовкой «Челюскина» пристально наблюдал Совнарком в лице Куйбышева, в Ленинграде от лица ЦК подготовку контролировал лично Киров. Как бы то ни было, «Челюскин» вышел в рейс 16 июля под гром фанфар, под ликующие крики провожающих. Командовал судном все-таки Безайс, а Воронин числился пассажиром до Мурманска, то есть был, попросту говоря, заложником.

За короткий переход через Балтийское море выявилась масса дефектов, в том числе в главной машине – вместо 120 оборотов в минуту она выжимала лишь 90. Направились в Копенгаген в надежде исправить дефекты и провести-таки ходовые испытания. Не ясно, пошла ли фирма «Бурмейстер ог Вайн» на какие-то контакты, каким образом и кем производился ремонт. Достоверно известно, что ходовых испытаний фирма не провела, следовательно, передачи судна по акту от строителя владельцу так и не состоялось.

Из Датских проливов в Северное море вышло не судно (в международно-правовом понимании этого слова), не «Лена», не «Челюскин», но некий «Летучий голландец», которому, правда, не грозило весь свой век неприкаянно мотаться по морям-океанам. Ибо он прямиком направлялся к своей скорой и неотвратимой гибели.

Известно, что Безайс провел судно вокруг Скандинавии до норвежских шхер. Что там произошло между ним и Шмидтом, какой разговор – нам не дано знать. Но после норвежских шхер судно шло уже под командованием Воронина. Временно, как пояснил Шмидт, клятвенно пообещав в Мурманске предоставить замену. И... опять обманул. После недельной стоянки в Мурманске «Челюскин» 10 августа 1933 года вышел в свой роковой рейс под командованием капитана Воронина.

Не оставляет ощущение: заложник Воронин вел «Челюскин» на явную погибель, что называется, под дулом пистолета. А «пистолет» этот держал у его виска все тот же Шмидт, которому, в свою очередь, вложил его в руки ЦК ВКП(б)-НКВД.

Отметим важную деталь: несмотря на гонку и спешку «Челюскин» вышел из Мурманска в Арктику недопустимо поздно, чуть ли не на месяц позже нормальных сроков. К моменту выхода в море было известно, что южная часть Карского моря от Карских ворот до пролива Вилькицкого покрыта тяжелым льдом. А впереди еще море Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское. Их по чистой воде тоже не проскочишь. Научная программа предусматривала кропотливое, тщательное проведение по ходу рейса гидрографо-гидрологических, геодезических и геофизических работ, шлюпочный промер бухт, глубоководные наблюдения с остановками через каждые 30 миль, пуск буев и многое, многое другое, для чего требовалась уйма времени.

И, наконец, «Челюскину» предстоял заход на остров Врангеля, где он был должен: сменить зимовщиков полярной станции, выгрузить и переправить каким-то образом на берег (там ведь ни порта, ни причалов) сотни тонн строительного леса, кирпича и глины для сооружения печей, сборные домики, живой скот, сено, запасы продовольствия на несколько лет и пр., и пр. Для строительства домов на «Челюскине» шла бригада плотников.

При таких сроках, при такой ледовой обстановке, при таком объеме научных исследований да еще с заходом на остров Врангеля экспедиция заведомо не могла выполнить ни одной из поставленных задач. Состав экспедиции оказался в заложниках у Шмидта, но куда шел он? (Отметим в скобках, что если в итоге наука и обогатилась действительно ценнейшим материалом, то благодаря не успеху экспедиции, а провалу: звездный час для ученых настал как раз тогда, когда судно вмерзло в лед и начало свободный, многомесячный дрейф по Чукотскому морю).

Баренцево море прошли быстро и без приключений. 13 августа через Маточкин шар вошли в Карское море и уже через несколько часов встретили непроходимый лед. И началось то, о чем предупреждала комиссия академика Крылова и чего так боялся капитан Воронин: уже на следующие сутки начались ледовые повреждения. В носовом трюме срезало заклепки, разошлись швы обшивки, сломало шпангоут, согнуло стрингер, с обоих бортов открылась сильная течь...

Подробное описание рейса не входит в наши задачи. Отметим лишь, что рабы на галерах вряд ли подвергались большим испытаниям, чем челюскинцы.

Со второй половины сентября судно тщетно билось со льдами Чукотского моря, пока 4 октября кормой вперед его не вынесло в Берингов пролив. В историю это событие войдет так: формально сквозной рейс в одну навигацию через Северный морской путь был завершен (повторилась трагикомичная история с «Сибиряковым»). Но продолжение челюскинской «эпопеи» было куда печальнее.

Уже виднелись огни последнего на Северном морском пути поселка Наукан, в нескольких километрах шумело Берингово море. До избавления было рукой подать. И хотя судно было абсолютно беспомощно, неподалеку, в бухте Провидения находился ледорез «Литке». Он принадлежал Наркомводу, то есть формально не подчинялся Шмидту и обслуживал Особую Северо-Восточную экспедицию. Начальником экспедиции был известный в будущем капитан А.П. Бочек, капитаном ледореза – Н.М. Николаев.

Надо отметить, что примерно месяцем раньше, когда «Челюскин» носило по Чукотскому морю волею ветра и течений, Шмидт уже обращался за помощью к «Литке». Ледорез предпринял отчаянную попытку, но, не располагая достаточным количеством угля, с поврежденным рулем и без одной лопасти винта, не смог преодолеть тяжелые льды.

Теперь, в начале ноября ситуация была иная: «Челюскин» был в шаге от спасения, и даже серьезно поврежденный «Литке» был способен вывести его на чистую воду. И уже командование ледореза 5 ноября само направляет Шмидту радиограмму с предложением помощи.

Но Шмидт... отказывается!!! Исследователи до сих пор ломают голову над этим решением, сводя все к непомерному тщеславию Шмидта, жаждущего пройти «насквозь» самостоятельно и первым. Представляется, что истина лежит на поверхности. Шмидт вышел в рейс, чтобы доказать ненужность Северо-Восточной экспедиции, и вот теперь просить ее о помощи?..

Шмидт помощь отклонил, и беспомощный пароход понесло назад, в Чукотское море. Спустя еще пять суток, 10 ноября, поняв полную безнадежность ситуации, Шмидт передает на «Литке» исполненную драматизма радиограмму: «До разреженного льда от «Челюскина» три четверти мили, а до кромки в некоторых направлениях две мили. Мы надеемся, что «Литке» сможет разломать льдину при одновременной работе «Челюскина» и взрывов. В крайнем случае, если бы разломать не удалось, мы перебросили бы по льду на «Литке» большую часть людей, что значительно облегчило бы нам зимовку».

Пароход – не автомобиль. Искореженному «Литке» потребовалось двое суток, чтобы кое-как привести себя в относительно мореходное состояние и направиться в Чукотское море. 16 ноября «Литке» остановился: впору было думать уже о его собственном спасении. Радиопереписка между двумя начальниками экспедиций – Шмидтом и Бочеком - приобретает все более напряженный характер. Шмидт настаивает на продвижении «Литке» к «Челюскину», до которого остается 50-60 миль. Бочек с каждым днем рисует все более драматичную обстановку, сопряженную со смертельным риском для ледореза.

Судя по всему, 17 ноября был решающий день: Шмидт в ультимативной форме требует от правительственной комиссии подчинить ему напрямую ледорез «Литке», выведя его из подчинения Наркомвода.

В тот же день от Куйбышева приходит приказ: «Литке» поступает в полное распоряжение Шмидта. Видимо, Шмидт полагал, что теперь-то Бочек будет делать все, что захочет «ледовый комиссар», но он явно недооценил дипломатических способностей Бочека.

Ровно через 20 минут после получения распоряжения Куйбышева Бочек направляет Шмидту телеграмму, в которой приветствует решение Совнаркома и... просит срочного распоряжения Шмидта на выход изо льдов. Смысл телеграммы предельно прост: мы готовы погибнуть (и неизбежно погибнем), но пусть Шмидт сам подпишет нам смертный приговор. К этому времени состояние «Литке» было настолько критическим, что Бочек даже предлагал капитану Николаеву выбросить судно на американский берег, лишь бы спасти экипаж.

Шмидт все понял и – не стал брать еще один грех на душу. «Литке» вернулся в бухту Провидения, «Челюскин» навсегда остался во льдах. Ежедневно мог наступить конец. 12 февраля 1934 года началось сильное торошение льда. На следующий день, 13 февраля льдина распорола корпус в районе первого и второго трюмов. «Челюскин» стал погружаться носом в воду. Последними сходили на лед Воронин, Шмидт и завхоз Могилевич. Могилевича сбили с ног сорвавшиеся с мест бочки с бензином, и он погиб вместе с судном.

Немаловажная деталь: трагедия случилась на третий день после триумфального завершения в Москве XVII съезда ВКП(б), «съезда победителей». Он продолжался две с лишним недели и, естественно, во многом определил атмосферу вокруг «эпопеи» и позже во время триумфального возвращения челюскинцев в столицу. Триумфы должны были следовать без перерывов, и если что-то омрачало победную поступь страны, то эти эпизоды из истории просто вычеркивались.

К счастью, многое успели выгрузить на лед, многое всплыло после того, как «Челюскин» ушел под воду: горы леса, бочки с топливом, спасательные шлюпки и плоты. Однако непостижимым образом пропала самая ценная вещь – последний судовой журнал № 6, в котором и были зафиксированы обстоятельства, предшествующие гибели «Челюскина». Журнал почему-то искали среди навигационного имущества, сваленного на лед. Хотя искать его следовало в единственном месте – за пазухой у капитана Воронина. Эту элементарную вещь знает любой моряк. Кстати, радист Эрнст Кренкель позже утверждал, что Воронин забрал журнал с собой.

История дрейфа «лагеря Шмидта», эвакуации людей со льдины героями-летчиками широко известна. Куда менее известно другое...
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

«ЧЕЛЮСКИН» В ЧУКОТСКОМ МОРЕ БЫЛ НЕ ОДИН

Сообщение [ Леспромхоз ] » 27 Январь 2010 21:01


В 1989 году историк А. Антонов-Овсеенко утверждал: «Экспедиция на пароходе «Челюскин» была заведомо обречена на неудачу: явно устаревшему маломощному судну нечего было делать в тяжелых льдах. Соединенные Штаты предложили помощь – ледоколами, самолетами. И получили вежливый отказ: неподалеку от погибающего судна стояли вмерзшие в лед транспорты с заключенными. Потребовались поистине нечеловеческие усилия, чтобы спасти обреченных людей. «Челюскин» покоится на дне Чукотского моря. В каком море утопить исторический позор страны?»

В информации Антонова-Овсеенко, по-видимому, нашли отражения отзвуки каких-то реальных событий. Его отец, известный большевик Владимир Антонов-Овсеенко, в 1934 году был прокурором РСФСР, и информацией, надо полагать, владел. Да и сын его трижды проходил лагерные «университеты», где судьба сводила его со знающими людьми.

С развитием интернета пошла гулять версия Эдуарда Белимова - «Тайна гибели «Челюскина»». Согласно ей, в 1929 году геологи открыли на Чукотке месторождение кассетерита (оловянного камня) и других ценных металлов – спутников оловянной руды. В начале 1933 года Совнарком принял решение о строительстве там шахты, горно-обогатительной фабрики, социалистического поселка.

Для перевозки грузов был решено использовать два больших парохода, заказанных ранее в Дании. Потому из Мурманска в тот роковой рейс «Челюскин» вышел в паре с однотипной «Пижмой».

«Пижма» была переоборудована под плавучую тюрьму для перевозки двух тысяч заключенных, конвоя и пр. На «Челюскине», кроме экспедиции, шли члены семей конвойной команды. Оба судна направлялись к побережью Чукотки.

После гибели «Челюскина» все дети и женщины были доставлены на «Пижму». Первым же самолетом их переправили на Большую землю. Тем временем на «Пижме» заключенные подняли бунт. Начальник охраны с несколькими конвоирами сбежал в «лагерь Шмидта», откуда все были эвакуированы самолетами. «Пижма» была взорвана.

Версия Белимова благодаря интернету обрела широкую известность, но не выдерживает никакой критики. Например, Белимов утверждает, что «Челюскин» вышел из Мурманска не 10 августа, а 5 декабря 1933 года (мол, четыре месяца потребовалось, чтобы переоборудовать «Пижму» под плавучую тюрьму). Но если это так, то приходится признать: «Челюскин» и «Пижма» действительно совершили небывалый подвиг. Зимой, не имея даже ледовых подкреплений, без помощи ледоколов они самостоятельно прошли Северным морским путем от Мурманска до Берингова пролива. Это даже не фантастика, это бред!

Попытаемся сами восстановить реальную картину, которая в то время сложилась в Чукотском море. Вспомним для начала, что в 1932 году началась Особая Северо-Восточная экспедиция Наркомвода, которая везла грузы и заключенных для Верхнеколымских приисков. Навстречу ей с запада двигался на «Сибирякове» Шмидт в ревнивой попытке перехватить кусок золотого пирога. Их соперничество в Чукотском море в 1932 году закончилось «вничью»: «Сибиряков» еле унес ноги, а суда экспедиции с превеликим трудом преодолели путь от Берингова пролива до устья Колымы. Выгрузиться на необорудованный берег фактически не удалось. В невероятно тяжелых условиях теряли и плавсредства, и людей. Выгрузили только около тысячи заключенных. Чтобы не потерять флот и грузы, суда отвели на зимовку на восток, в Чаунскую губу.

Иными словами, спустя год, когда Шмидт пускался из Ленинграда в очередную авантюру на «Челюскине», в Чукотском море оставались вмороженными в лед суда Особой Северо-Восточной экспедиции. Ему это было на руку, потому он и торопился обойти Янсона.

«Челюскин» продвигался на восток, в Чукотское море, а в это время там происходила драма. С наступлением навигации 1933 года суда экспедиции смогли, наконец, выгрузиться в устье Колымы и кое-как двинуться в обратный путь. Но их злоключения не закончились. На обратном пути два парохода опять вмерзли в лед и вынуждены были остаться на вторую зимовку 1933-34 годов.

Мало того, в ту же навигацию политбюро обязало Наркомвод дополнительно перебросить с Лены на Колыму 5 буксирных пароходов и 20 барж общей грузоподъемностью в 5 тысяч тонн. Все для «Дальстроя».

Такой караван вышел из Лены на Колыму под командованием капитана Миловзорова. Во время сильного шторма обломок льдины пробил обшивку парохода «Революционный». На судне среди пассажиров находились 25 женщин и детей. К тонущим три раза подходил пароход «ДС-1». Но шторм бросал оба судна, как щепки. Женщин переправляли, привязывая к швартовам, детей - перебрасывая из рук в руки. Двух грудных малышей поместили в чемоданы и перегнали по металлическому тросу. Трех сорвавшихся женщин кое-как вытащили из ледяной воды. Однако всех спасти не удалось. «Революционный» затонул, унеся в пучину 23 моряка вместе с капитаном.

А что же оставшиеся суда Особой экспедиции, которые продолжали пробиваться обратно на восток, к Берингову проливу? Вот тут поневоле вспоминаются версии Антонова-Овсеенко и Белимова. Эти суда пробивались, вмерзали в лед и снова освобождались, дрейфовали по воле ветров и течений ВМЕСТЕ С «ЧЕЛЮСКИНЫМ». Иногда расстояние между группой и «Челюскиным» сокращалось до пяти миль, когда все они ясно видели друг друга. Но судам экспедиции повезло больше. Все они, кроме оставшихся на вторую зимовку, выкарабкались из льдов и более или менее благополучно вышли через Берингов пролив в Тихий океан. То ли «Челюскину» чуточку не хватило везенья, то ли капитаны-дальневосточники оказались опытнее капитана Воронина, то ли причина в некомпетентности самого Шмидта (как никак – начальник экспедиции и глава Севморпути), но факт остается фактом – «Челюскин» остался дрейфовать в Чукотском море. Истинную причину можно было узнать из того самого «пропавшего» вахтенного журнала № 6. Но, если он существует, искать его надо в архивах Лубянки.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

РАСТОПИТЬ ЛЁД АРКТИКИ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 27 Январь 2010 21:18


Отдавал ли себе отчет Шмидт, другие руководители Главсевморпути если не в политических, то хотя бы чисто практических последствиях своей бурной деятельности? Научил ли их чему-нибудь трагический урок «Челюскина»? С какими представлениями об Арктике приступали они к небывалому эксперименту – созданию за Полярным кругом индустриальной империи?

В середине июня 1935 года, когда навигация в Арктике еще не началась, начальник политуправления Главсевморпути Сергей Бергавинов собрал у себя необычное совещание с участием руководителей главка, политуправления, ученых. Говорили о ближайшем будущем Арктики.

Заместитель Шмидта, Георгий Ушаков: «Я хочу, чтобы через пять лет ни один эскимос, ни один чукча не жил в той юрте, в какой живет сейчас. Чтобы через 5 лет все чукчи были грамотные, имели свою письменность, газеты, больницы, культуру».

Александр Догмаров, заместитель Бергавинова: «Постепенно будут исчезать противоречия между человеком центра и человеком Севера».

Но самый фантастический прогноз принадлежал самому Бергавинову: «С уменьшением и даже уничтожением льдов изменятся климатические условия Севера. Тундра превратится сначала в лесотундру, а затем и в лес... Эта «фантазия» основана на самой точной науке. Это «фантазия», которая в ближайшем будущем призвана превратиться в реальность. В этом направлении деятельно работает мысль советских ученых».

Вроде бы обычная советская пропаганда, в крайнем случае - невинные глупости в духе замечательного советского фантаста Александра Беляева. Но когда их озвучивает не беллетрист, а начальник политуправления и недавний руководитель огромных регионов, за этими благоглупостями стоит вполне реальная политика. Конечно, Сталин не собирался «топить льды», но без подобных «фантазий» режим не мог бы начинать стройки вроде заполярной «мертвой дороги» Салехард – Игарка (Светакову еще предстояло протопать ее в зековской телогрейке из конца в конец).

Не могло бы появиться и постановление ЦК и Совнаркома от 20 июля 1934 года: «Опираясь на героическую успешную работу северных моряков, летчиков, ученых и хозяйственников, сейчас уже возможно значительно шире развернуть мероприятия, обеспечивающие полное освоение Северного морского пути и мощное развитие хозяйства Крайнего Севера СССР».

Это только вдуматься: «сейчас» (!), «полное освоение» (!!), «мощное развитие» (!!!). Обратим внимание – после гибели «Челюскина» прошло всего-то четыре месяца. То есть между одной авантюрой и другой (призывом «значительно шире развернуть») - никакого временного зазора. Вся предшествующая «героическая работа моряков», на которую призывают «опереться» ЦК и СНК (читай – Шмидт), - это бессмысленная гибель «Челюскина», это вмерзшие в лед транспорты с заключенными и грузами для новых лагерей. И – всё!

Дальше – больше. В апреле 1935 года Совет труда и обороны принимает новое постановление – «с навигации 1935 года приступить к перевозке грузов на коммерческих судах по Северному пути от Мурманска до Владивостока». Принимает, разумеется, с подачи и под обещания самого Шмидта.

Шмидт крутанул рулетку и - выиграл. Ледовые условия в то лето оказались на редкость благоприятными. По завершении навигации Шмидт рапортует: «1935 год является первым пробным годом эксплуатации великого Северного морского пути. Навигация закончилась... Можно смело утверждать, что навигация проведена блестяще. Сквозной проход с запада на восток и с востока на запад четырех судов неледокольного типа, рейс «Сталинграда» по маршруту Владивосток – Мурманск – Лондон в одну навигацию окончательно подтвердил возможность прохождения неледокольными судами этой новой, открытой нами, великой морской трассы».

Вообще говоря, задачка даже не для приват-доцента, тем более – не для академика. Средней руки математик, имеющий в одном математическом ряду провал в двух подряд навигациях и удачу в третьей, без труда вычислил бы надежность системы и вероятность будущих удач и провалов.

На беду, Севморпутем руководил не математик, но маньяк, одержимый идеей самостоятельного плавания в Арктике неледокольных судов.

Шмидту хотя бы на этом остановиться. Но в газете «Правда» он продолжает дуть в триумфальные трубы: «Пробная эксплуатация удалась. Теперь можем начать нормальную эксплуатацию, принимать грузы, продавать билеты на сквозное плавание до любой промежуточной станции».

Спустя всего два года он будет кусать локти, мечтать, чтобы все забыли это его идиотское - «продавать билеты». Но будет поздно: Арктика в очередной раз покажет ему, что история с «Челюскиным» не была случайной. «Продавать билеты» оказалось не меньшим бредом, чем «растопить льды».
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

С НОВЫМ, 1937 ГОДОМ!

Сообщение [ Леспромхоз ] » 27 Январь 2010 21:20


Лишь только отпраздновали Новый, 1937 год, в Москве состоялся «процесс Пятакова – Радека». Пятакова не спасла его людоедская инициатива лично расстрелять Зиновьева с Каменевым, а заодно и собственную жену. Его, а с ним еще 16 человек, обвинили в создании подпольного троцкистско-зиновьевского центра, в попытках реставрировать капитализм, в массовом саботаже и шпионаже. Всех обвиняемых расстреляли.

Политуправление ГУСМП немедленно откликнулось радиоциркуляром: «Нужно до конца и без остатка выкорчевать корешки троцкистского предательства и измены». На зимовках, пароходах, ледоколах, приисках, геологических партиях, на всех предприятиях ГУСМП народ живо откликнулся на призыв и принялся «выкорчевывать».

В январе Светаков решил осуществить давнюю мечту. Еще в июле, когда он только прилетел в Тикси, он заметил у уреза воды знакомый силуэт своего крестника – «Прончищева». Того самого, что Светаков своими руками вместе с Павлом Хмызниковым достроил и спустил на воду в Алексеевском затоне четыре года назад.

У шхуны оказалась несчастливая судьба. Сначала Хмызников посадил ее на камни на траверзе Алдана, где она и зазимовала. В следующую навигацию ее кое-как залатали, и она продолжила путь в Тикси. На выходе из Лены в море она опять оказалась на камнях, с грехом пополам дошла до Тикси, по дороге проломив борт о льдину, и с тех пор оставалась никому не нужной. Ее корпус был весь в дырах, трюма и машинное отделение затоплены, но оставалась вполне пригодная машина. У предшественников Светакова не было ни сил заниматься ее ремонтом, ни желания списать по акту. Чтобы совсем не затонула, шхуну трактором наполовину вытащили на берег, где она тихо и догнивала.

Но на рейде стояла однотипная шхуна «Пахтусов». Корпус судна был вполне исправен, но машина требовала капитального ремонта, который в Тикси выполнить было некому. Светаков решил сделать из двух развалюх одно полноценное плавсредство для следующей навигации 1937 года.

Сказано - сделано. Он собрал десяток специалистов, которые за пару недель сняли исправную машину с «Прончищева», перебрали ее и установили на «Пахтусове». Работа была тяжелая, на морозе, практически без каких-либо средств механизации. Он не жалел ни премиальных, ни спирта, поощряя особо старательных. Но зато практически из ничего сделал новехонькую шхуну. И тем гордился, как всегда гордился удачно выполненной работой.

Разломанный корпус «Прончищева» пошел на дрова. Вот тогда-то впервые и прозвучало из уст парторга Когана, а затем в местной газетке страшное слово-приговор – «Вредительство!». Редактором газетки была жена парторга – Смирнова.

В середине февраля Коган собрал очередное собрание партячейки. В повестке дня был всего один, невинный с виду, вопрос: обсуждение статьи некоего стахановца - грузчика Сидоренко «Что мешает подготовке порта к навигации 1937 года?».

Самой статьи никто в глаза не видел, газета была только-только из типографии. Потому ее содержание кратко изложила Смирнова.

Светакова сразу насторожило то, что «стахановца» Сидоренко он пару недель назад выгнал с работы и отправил в Якутск за неоднократные случаи бракодельства и прогулы.

Собственно о работе порта, его начальника, о подготовке к следующей навигации было немного. Статья была неким собранием старых обид наказанных, недовольных, обделенных Светаковым. Опять мусолилась история с плохо хранящимися грузами (к тому времени основная их часть уже была в новых складских помещениях, оставшиеся надежно укрыты на грузовых площадках), о грубости, самоуправстве и т.п.

Далее следовали политические выводы: Светаков пытается подмять под себя парторганизацию, руководить единолично, болезненно реагирует на попытки поправить его, игнорирует советы парторга. Партийцы, стахановцы неоднократно пытались воздействовать на товарища Светакова, но тот критики не принимает. Несамокритичное отношение к своим поступкам закономерно привело начальника порта на путь открытого вредительства. Далее следовал трогательный рассказ о гибели «Прончищева».

Светаков все понял. Никакого обсуждения статьи не предполагалось. Да и не могла партячейка ее всерьез обсуждать. В порту, на двух полярных станциях, на радиоцентре с трудом набиралось человек сорок партийцев. Пришли, как обычно, чуть больше половины, остальные были на вахтах, дежурствах, кому-то помешала добраться погода. Большинство мало понимало, о чем речь. На этом и строился расчет: пара выступлений под протокол и... приговор. Светаков внутренне подобрался. Страха не было. Было одно желание – покончить с этим раз и навсегда.

Первым начал сам Коган:
- Газета правильно подняла вопрос. И в редакцию, и в парторганизацию поступает масса сигналов о твоем недостойном поведении, бонапартизме, грубости. Ты, товарищ Светаков, забыл об ответственности перед партией. Последний случай с «Прончищевым» переполнил чашу терпения. Известны ли тебе слова товарища Лазаря Моисеевича Кагановича, который сказал, что крушение или авария судна подобны поражению целой воинской части?

Столь неформально упомянув Кагановича, Коган не нарушал партийную традицию, требующую величать руководителей партии и правительства исключительно «товарищ» без упоминания имени и отчества. Исключение в партии делалось для одного Кагановича, чтобы не путать его с братом Михаилом, тоже наркомом.

- Но «Прончищев», - продолжал Коган, - даже не попал в аварию, ты с соучастниками умышленно уничтожил судно. Тем самым нанесен тяжелый урон всей стране, срываются усилия партии, усилия всех полярников по выполнению указания нашего вождя товарища Сталина о превращении Севморпути в нормально действующую транспортную магистраль...

Собственно говоря, сказанного уже было достаточно, чтобы по укоренившейся традиции брать человека под белы руки и вести в кутузку. В последнем слове можно еще было произнести слова искреннего покаяния, заверения в верности партии, обещание учесть ошибки.

Но события пошли развиваться явно нетрадиционно. Светаков сидел за столом президиума, что называется, по должности. Поэтому он не стал даже вставать. Он негромко, но твердо перебил складно льющуюся речь Когана:
- Слушай, парторг, ты же не Ка-га-нович, чтобы командовать мной. Ты всего лишь Ко-ган. Понимаешь разницу – Ко-ган...

Две созвучные фамилии Светаков произнес раздельно, по слогам, как бы подчеркивая малость фигуры парторга по сравнению с фигурой члена политбюро и сталинского наркома.
- А потому не смей мной понукать, - все так же зловеще-спокойно продолжал Светаков, - я знаю своих начальников, ты в их число не входишь.

Происходящее настолько выходило за рамки привычного, настолько не соответствовало сценарию Когана-Смирновой, что зал онемел, в президиуме начали растерянно переглядываться. А никем не перебиваемый Светаков продолжал:

- Я сюда не буржуазной агентурой заслан, а направлен руководством главка и политуправлением, которое не хуже тебя знает об указаниях товарища Сталина. И не тебе рассуждать о «превращении Севморпути», ты к этому не имеешь никакого отношения. Ты бездельник и разгильдяй. Твой долг медработника – помогать людям выжить в суровых условиях, лечить от цинги, избавлять от вшей. А у тебя в медпункте помойка, в которой выживают только мыши и тараканы. За это ты уже имел от меня два выговора. После третьего выгоню к чертовой матери на Большую землю, следом за твоим липовым «стахановцем» Сидоренко...

От парторга порта я вправе ожидать помощи, моральной поддержки. Вместо этого ты дискредитируешь руководство, стравливаешь людей, вмешиваешься в мои административные функции. Я, - Светаков сделал ударение, - единоличный руководитель порта, строительства, всей бухты Тикси. Так и должно быть, иначе все здесь давно рассыпалось бы...

Выйдя наконец из оцепенения, Смирнова забилась в истерике. Ей тоже страстно хотелось перейти со Светаковым на «ты». Это было бы для нее высшим наслаждением и одновременно публичным унижением Светакова. Но, приученная к партийной субординации, не посмела, струсила.

- Да какой вы руководитель? Разве таким должен быть советский руководитель? Нет, вы не советский руководитель, - тут ее, похоже, заклинило, она никак не могла подыскать соответствующее определение. – Вы старорежимный держиморда. Вы поощряете великодержавный шовинизм и национализм. Если так дело дальше пойдет, вы, чего доброго, введете черту оседлости для некоторых национальностей, как при царизме. Посмотрите, какие силы сплотились вокруг вас: Страхов - бывший белогвардеец и агент нашего заклятого врага Троцкого, Толстопятов – троцкист, трижды исключенный из партии. Да и ваш партийный стаж давно и у многих вызывает подозрения. Чем вы на самом деле занимались в самые боевые революционные годы? – это большой вопрос, на который еще должны ответить компетентные органы. Как бы вам не пришлось вообще положить партбилет на стол. Так что не советую зарываться, почивать на лаврах. Кто, как не парторг, кто как не газета, первыми должны были забить тревогу и поставить вопрос о зарвавшемся руководителе Тикси? Вы на эту роль никак не подходите.

И опять Светаков не взорвался и не сорвался на кухонную перебранку. Пришла какая-то кристальная ясность, отчетливость деталей, за которыми виделось главное. Он встал из-за стола, распрямился, одернул китель, засунул руку куда-то под свою громадную бороду, вытащил из-за пазухи партийный билет и, держа его в правой руке, произнес раздельно и отчетливо, как будто боясь, что секретарь собрания (а это была все та же Смирнова) не успеет записать его слова в протокол.

- В течение трех с лишним месяцев я испытываю постоянное, все возрастающее, ничем не мотивированное и безграмотное вмешательство парторга и его жены – редактора газеты в производственную деятельность порта и мою, как начальника бухты. Все это вредит выполнению задач, поставленных перед нами товарищем Сталиным, партией, руководством Севморпути, и вредит самой атмосфере на зимовке.

Светаков не произнес – «вредители» или «вредительство». Он выразился достаточно абстрактно – «вредит», но он-то знал силу слова, занесенного в протокол. Он действовал оружием своих противников, оружием – он был в этом уверен – безнравственным, но сейчас это его мало смущало. Он продолжал:

- Все вы знаете, что в декабре на совете при начальнике Главсевморпути работа порта Тикси была оценена положительно. Не стану повторять, что в прошедшую навигацию порт обработал рекордное количество пароходов. Тем не менее, товарищ Смирнова, вопреки оценке, данной товарищем Шмидтом и начальником политуправления товарищем Бергавиновым, настаивает, что я плохой руководитель, более того – старорежимный держиморда и вредитель.

- Так вот, - Светаков звонко шлепнул партбилетом о стол президиума. – Не знаю, какой проект решения заготовлен парторгом, потому предлагаю свой: поставить на голосование вопрос о партийном доверии начальнику порта Светакову. В случае, если партийцы сочтут невозможным находиться мне на своем посту, если они согласны, что я вредитель, я сделаю две вещи. Первое: буду считать себя исключенным из партии, залогом чего вот этот мой партбилет. Второе: своим последним приказом по порту складываю с себя все полномочия, временно исполняющим обязанности начальника порта – до решения вопроса в Москве – назначаю товарища Смирнову. Похоже, она лучше других знает, как руководить портом, вот и пусть поработает на общее благо, исполняя указания нашего вождя товарища Сталина.

Из темной глубины зала прозвучал сначала один неуверенный голос, затем другой, третий: «Голосовать! Голосовать!». Но в целом зал, в котором большинство составляли сторонники Светакова, продолжал молчать, оцепенев от страха.

У Когана, который так и не успел покинуть трибуну, глаза полезли на лоб. Он уже понимал, что Светаков его переиграл: чем бы теперь дело ни кончилось, гигантский, ни с чем не сравнимый скандал уже состоялся. И этот скандал допустил, более того – инициировал, именно он, парторг Коган (то, что он всего лишь послушное орудие собственной жены, лишь усугубляет ситуацию). И уже не имело никакого значения, как дальше сложится судьба Светакова. Ему, Когану, теперь все равно не сносить головы. Потому что это в его парторганизации состоялось нечто совершенно неслыханное – демонстрация, бунт или черт его знает, как это еще назовут.

Светаков выложил на стол свою главную карту – партбилет. Чем ее крыть, Коган не знал. Ставить вопрос на голосование, как требует Светаков, почти наверняка проиграть: большинство в зале – Коган это прекрасно знал, потому весь сценарий и строился как блиц-криг – за Светакова. Проголосуют они за него или побоятся – другой вопрос. А если проголосуют?

Так они и стояли молча: белый, как полотно, Коган на трибуне и сжатый, как стальная пружина, Светаков за столом президиума.

Лишь Смирнова, почувствовавшая, как почва уходит из-под ног, продолжала биться в истерике:
- Это шантаж, это очередная и бесстыдная попытка противопоставить себя партии, - кричала она, обращаясь к залу. – Это происки недобитых троцкистских агентов, - тут она уже поворачивала голову в сторону лейтенанта Передерия, который, как всегда, скромно и внешне безучастно пристроился с краю президиума.

Тому-то было совершенно ясно, что прямо здесь, на партсобрании следует арестовать... вот только кого, не знал. Ситуация явно вышла за рамки местной склоки и, следовательно, за пределы его полномочий. Разрешить ее без указаний своего руководства он не мог. Потому малограмотный лейтенант Передерий неожиданно нашел единственно возможный выход, произнеся самую длинную публичную речь в своей жизни:
- Предлагаю другой вариант постановления: заслушав информацию товарища Смирновой, принять ее к сведению. Протокол собрания направить в политуправление Главсевморпути.

Коган засуетился:
- Да, да, товарищи, это вполне разумное решение. Давайте голосовать.
Все как-то дружно и облегченно вздохнули, быстро проголосовали и начали вставать с мест (хотя кто там «за», кто «против» – никто так и не подсчитал). Светаков, не говоря ни слова, взял со стола партбилет, все так же молча и без суеты засунул его куда-то под бороду, аккуратно застегнул на все пуговицы китель и пошел к выходу.

В кромешной тьме полярной ночи неистовствовали сполохи северного сияния. Белые, фиолетовые, красные полотнища бесшумно плескались в небе, перетекая одно в другое, перемешиваясь, озаряя поселок и сверкающую снегом бухту сказочным светом. В другое время от волшебной картины Светаков не смог бы оторвать глаз. Но он теперь знал, что нет никакой «блаженной страны», давно не звучала в его душе та волшебная мелодия...

Положение Светакова усугублялось тем, что именно в эти дни проходил один из самых гнусных и самых страшных своими последствиями пленумов ЦК ВКП(б), открывшийся 23 февраля. Именно на нем Сталин сформулировал свой людоедский тезис: по мере продвижения к социализму классовая борьбы будет обостряться.

Несколько раз на пленуме выступал Ежов.
- За несколько месяцев не помню случая, чтобы кто-нибудь из хозяйственников и руководителей наркоматов по своей инициативе позвонил бы и сказал: «Товарищ Ежов, что-то мне подозрителен такой-то человек, что-то там неблагополучно, займитесь этим человеком». Таких фактов не было. Чаще всего, когда ставишь вопрос об аресте вредителя, троцкиста, некоторые товарищи, наоборот, пытаются защищать этих людей.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

«ПО МЕРЕ ПРОДВИЖЕНИЯ К СОЦИАЛИЗМУ...»

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Январь 2010 14:34


«- Каменщик, каменщик, в фартуке белом!
Что ты там строишь? Кому?
- Эй не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим... тюрьму»

Валерий Брюсов


Люди ранга Бергавинова прекрасно понимали, что «хозяйственники и руководители наркоматов» - это именно они. Это с них не сегодня-завтра потребуют списки «подозрительных», «вредителей» и «троцкистов». А не представишь – тебя же и прихлопнут.

Он и сам уже немало приложил руку к всевозможным разоблачениям. Особенно во время своих знаменитых перелетов вдоль всей полярной империи с запада на восток и с востока на запад. Он старательно и увлеченно исполнял предписания ЦК о «выкорчевывании». Практика партчисток давала в этом смысле беспредельный простор. Нечеткости, сомнительности в заполнении партийных документов, приписки стажа – были массовым явлением. Он гнал таких людей из партии, убеждая самого себя, что тем самым очищает партию от скверны (и, действительно, среди изгоняемых им было немало сброда, ворья, проходимцев, охотников за длинным рублем, которых он нутром чуял). Но он не мог не осознавать, что его показательные партийные экзекуции, когда он лично вникал в суть дела, – лишь маленькая часть того процесса, который назывался партийной чисткой. Основную работу делали как раз всевозможные проходимцы, доносчики, карьеристы. Не мог он не осознавать и того, что исключение из партии было лишь первым этапом на пути человека в кромешный ад.

Сейчас перед Бергавиновым лежало дело Светакова, и пока только в его власти было казнить или миловать. Более того, пленум ЦК все еще продолжался, на нем принимались все более устрашающие решения. Можно было обогнать конкурентов из числа «хозяйственников и руководителей наркоматов» и первым переправить документы в НКВД: «Товарищ Ежов, что-то тут неблагополучно. Займитесь этим делом».
Конечно, можно было. Но, к чести Бергавинова, такие мысли даже близко не приходили ему в голову. Он думал о том, как спасти Светакова в практически безнадежной ситуации. И, как ему казалось, придумал.

Как раз в это время в Якутске с инспекцией находился его заместитель Дмитрий Козьмин. Бергавинов приказал ему немедленно лететь в Тикси, прихватив с собой начальника якутского политотдела Адамовича, и оперативно во всем разобраться, не ломая при этом дров.
- Ты там не очень наседай на Светакова, - напоследок напутствовал Козьмина Бергавинов. – Хвост для порядка накрути, но в обиду не давай. Ему еще работать, а этим газетным писакам только языками молоть.
Козьмину не потребовалось много времени, чтобы все понять. Было ясно, что Светаков прекрасно справился с функциями начальника порта, портостроителя и организатора очень непростой зимовки. Вины его в том, что зазимовали якутские грузы, не было никакой. При том, что львиную долю грузов он все же спас. Испорченные и разворованные – не в счет при небывалых масштабах проведенных работ (последнее Козьмин особенно настойчиво втолковывал Когану, обвиняя того в близорукости и неумении смотреть на вещи масштабно). А то, что Светаков крут, иной раз до самодурства – так это в те времена считалось едва ли не лучшей характеристикой руководителя.

С «Прончищевым» все оказалось и того проще. Адамович подтвердил, что Светаков действовал не самостоятельно, а по согласованию с начальником Якутского теруправления Лиссом. После этого история приобрела трагикомический оттенок.

Ясно было и то, что сам Коган – вполне посредственная фигура, которой крутит его жена, возомнившая себя партийным деятелем. Козьмин даже орал на Когана, что тот вместо укрепления партийной дисциплины развел семейственность, кухонную склоку, занялся не своим делом.

Но эпизод с партбилетом обойти было никак нельзя. Тут требовалось какое-то иное решение, которого Козьмин самостоятельно принять не мог. Он сделал последнее, что было в его силах - собрал общее собрание коллектива порта, полярных станций, радиоцентра. О скандале к тому времени не знали разве что поселковые собаки. Козьмин не просчитался. Собрание оказалось бурным и практически целиком стало на сторону Светакова.

- Да они же все пьяные,- совершенно потеряв контроль над собой, кричала Смирнова, - Светаков опоил всех спиртом.
- Ну и что, - раздался из глубины зала ироничный голос Страхова, - пили, пьем и будем пить.
- Кто это сказал? Кто? – кричала и зорко всматривалась в полумрак зала Смирнова.

Раздался общий хохот. Смирнова тщетно требовала от парторга очистить зал от троцкистов и белогвардейцев. Сам Коган был растерян и не знал, как вести собрание.
«Светаковцы» стояли за своего начальника горой, ругали парторга за плохую пищу в столовой, за несвоевременный подвоз дров, отсутствие новых кинофильмов, свежих газет, непроходимую скуку по вечерам и в выходные дни. По справедливости, половина этих претензий предназначалась и начальнику порта, но никто уже не обращал на это никакого внимания, валили все до кучи. Когана на зимовке терпеть не могли (а еще больше его жену), уже из одного этого перехваливали Светакова.

Активнее всех был Николай Толстопятов. Тот защищал Светакова, рассказывал его героическую революционную биографию, о том, как они вместе строили Диксон, не стеснялся в выражениях, когда говорил о парторге и его жене: провокаторы и склочники, ничего не делающие сами и мешающие работать тем, кто вкалывает с утра до ночи.
«Развели, понимаешь, палестины», - под смех окружающих кричал из глубины зала главбух Якименко. Козьмин для порядка хмурил брови, но ход собрания его вполне устраивал. «Коганявцы» проиграли вчистую...

С этими козырями на руках Козьмин решил согласовать вопрос с Бергавиновым. Тот в свою очередь привлек к радиотелефонным переговорам Янсона, который в то время был фактическим руководителем Главсевморпути. Общее мнение было таково: оставлять «сигнал» без внимания нельзя, не наказать Светакова – тоже нельзя, дать команде Когана-Смирновой выйти из склоки победителями - нельзя подавно. Вслух этого никто не произнес, но каждый понимал, что победа этой пары даст начало политическому процессу уже в самом Севморпути. Потому сообща приняли «соломоново решение»: вывезти из Тикси обе воюющие стороны, а в Москве раздать всем сестрам по серьгам.

«Эвакуации» подлежали Светаков, Коган, Смирнова, Толстопятов.
- А меня-то за что? - чуть не плача обратился к Козьмину Толстопятов.
- Сам знаешь! – отрубил Козьмин и продолжать разговор не стал.

Он и сам чувствовал себя неловко, включив в число «склочников» в общем-то рядового работника. Но Кузьмина тоже одолевал страх. Это в Тикси или в Якутске он был высокой шишкой. А в Москве ранг замначальника политуправления не мог служить надежной броней. Он внимательно изучил протокол партийного собрания и не упустил фразу Смирновой о «троцкисте, трижды исключенном из партии». Оставить Толстопятова в Тикси означало взять ответственность за неизбежные последствия на себя. Козьмин не стал рисковать. Поначалу он даже хотел включить в «черный список» и капитана порта Страхова, но счел, что и одного Толстопятова достаточно. Сам для себя он придумал оправдание, которое могло бы пригодиться в будущем: нельзя же было оставить порт без единого руководителя.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ШМИДТ ПЕРЕХОДИТ РУБИКОН

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Январь 2010 14:38


Эвакуированные вернулись в Москву вскоре после окончания февральско-мартовского пленума ЦК. Светаков очень скоро кожей почувствовал разительные перемены, произошедшие за год его отсутствия в Москве, в самой атмосфере столичной жизни, особенно в коридорах Главсевморпути. Газеты по-прежнему были полны сообщениями о фантастических достижениях героев-стахановцев. Но все больше и газетные заголовки, и служебные разговоры, митинги и собрания крутились вокруг недобитых, из всех щелей прущих врагов, вредителей, диверсантов и шпионов, на которых столь богата оказалась русская земля. Люди как будто посходили с ума, как будто завтра все собирались совершить какое-то преступление и потому наперегонки торопились обеспечить собственное алиби.

Отто Шмидт чем дальше, тем меньше уделял внимания текущим проблемам Севморпути, сосредоточившись на общем, политическом руководстве и подготовке очередных героических эпопей, которые могли бы потрясти мир. Такой эпопеей должна была стать экспедиция к Северному полюсу. Оперативное руководство главком легло на плечи первого заместителя Николая Янсона и начальника политуправления Сергея Бергавинова. Пока же главной заботой Шмидта, как и любого государственного деятеля его ранга, было проведение расширенного партийно-хозяйственного актива «в свете решений» недавнего пленума ЦК. Сам Шмидт вынес из него и накрепко усвоил главное – намек-просьбу Николая Ежова к «хозяйственникам и руководителям», которые не только не выдают вредителей и троцкистов, но даже пытаются их защищать.

Светаков, появившись в Москве, первым делом поспешил в политуправление, малодушно надеясь опередить Когана. Но Бергавинов даже слушать не стал – не до тебя. Светаков пытался что-то рассказать о Тикси, но Бергавинов только руками замахал – потом, потом, сейчас все силы на подготовку актива. Как вскоре оказалось, Бергавинов уже решил для себя, как спасти Светакова от беды, попросту – ареста, но не стал на этот раз откровенничать со взбалмошным Светаковым. Боялся его непредсказуемой реакции. Приказал только категорически не появляться на активе, меньше общаться с коллегами, немедленно оформить отгулы и уехать куда-нибудь отдыхать, лечить цингу, заниматься чем угодно, только не появляться в конторе.
- Приказываю явиться ко мне 15 апреля, - сухо-официально закончил он.

На актив собрали уйму народа со всей Арктики, территориальных управлений, само собой – из московского аппарата: партийных и беспартийных, начальников всех рангов, ученых, зимовщиков, моряков, летчиков. Обширный доклад об итогах пленума ЦК, о работе Главсевморпути и задачах, «вытекающих из решений», сделал сам Отто Шмидт.

Разумеется, готовили доклад другие люди, в первую очередь - Янсон и Бергавинов, каждый по своей части. Но Шмидт исчеркал его вдоль и поперек, обвинив обоих в беззубости, и внес радикальные изменения в стилистике и духе пленума, а также последних установок вождя.

Шмидт предложил осмыслить работу полярников в свете двух событий: принятия «новой сталинской Конституции» и, как он выразился, «уроков японо-германской троцкистской диверсионно-шпионской вредительской деятельности».

Эта корявая формулировка не была его личным изобретением. Буквально в день открытия актива «Правда» вышла с передовицей – своеобразным наставлением Шмидту: «Основная задача советских хозяйственников заключается сейчас в том, чтобы выкорчевать до конца японо-немецко-троцкистских агентов фашизма и их сообщников – правых реставраторов капитализма». Эта формула подправлялась и оттачивалась много лет. С каждым новым процессом советскому народу все труднее становилось различать вредительские блоки – правые, левые, право-левые, московские, союзные, центральные, объединенные, параллельные и прочие. В конце концов, формула приняла хоть и нелепый (с нагромождением прилагательных и без единой запятой), зато всеобъемлющий вид. Теперь она охватывала практически всю географию земного шара и любое возможное шевеление собственного народа – от бытовой пьянки, прогула до выступления против линии партии или вождя.

С этого Шмидт и начал доклад : «В нашу среду проникли всякого рода вражеские элементы – и белогвардейцы, и кулаки, и троцкисты, и зиновьевцы, и аполитичные с виду, но тем не менее вредные проходимцы и жулики». Шмидт как будто подслушал прошлогодний разговор за плотно закрытыми дверями политуправления, когда Бергавинов настойчиво советовал Светакову бежать на Север. И вот теперь Шмидт разоблачал заговорщиков: «Доказано, что одним из методов врагов был такой: на время удалиться из центров – Москвы, Харькова, Киева, Ленинграда – удалиться куда-нибудь подальше. А куда же дальше? – Ясно, что на Север... Для врагов наших иногда оказывается выгоднее смыться на время, спрятаться на Севере, в отдаленных местах».
В качестве примера Шмидт привел Пошеманского, до недавнего времени начальника Дальневосточного территориального управления Главсевморпути, а ныне «как выяснилось, двурушника и врага партии».

- Другой пример, еще более яркий, расстрелянный террорист Пикель. – Шмидт, похоже, буквально понял недавнюю угрозу Ежова и выкладывал фамилии списком. – Почему он поехал на Шпицберген? Он нашел выгодным на время удалиться. А наши люди ему покровительствовали. Руководящие работники Шпицбергена должны были, по меньшей мере, сообразить, что человека этого с антипартийным прошлым нельзя сажать на политическую работу, на радио и отдел подготовки кадров. Руководители это дело пропустили и не сигнализировали.

Тут Шмидт просто встал на позиции Ежова, требуя уже от своих подчиненных «сигнализировать», и удовлетворенно закончил:
- Эти покровители получили в партийном порядке заслуженное наказание – директор копей Плисецкий, парторг Рогожин и главный инженер Стельмах из рядов партии исключены.

Справка. Пошеманский – расстрелян 9 января 1938 года.
Плисецкий Михаил Эммануилович арестован по обвинению в шпионаже через месяц после выступления Шмидта, 30 апреля 1937 года. 8 января 1938 года приговорен к высшей мере. Расстрелян в тот же день.


В который уже раз досталось бывшему волонтеру французской армии, а ныне начальнику Якутского территориального управления Юлию Лиссу. Этого Шмидт просто растоптал, представив его деятельность как «пример аполитичности, делячества, отрыва от партийно-политических задач, что привело к целому ряду тяжелых последствий. У нас сплошь и рядом отсутствует большевистская проверка людей».

Справка. В октябре 1937 года Лисс был обвинен в подрывной, контрреволюционной деятельности, в руководстве националистической организацией, во вредительстве. В мае 1938 г. приговорен к расстрелу, который позже был заменен 20 годами заключения. Полностью отмотал срок и дожил до реабилитации.

Камень про «большевистскую проверку людей» был пущен уже не столько в огород Лисса, сколько Бергавинова. Это его политуправление, по словам Шмидта, «мало еще сделало для политического воспитания кадров, а давно бы пора». Шмидт продолжал перечислять фамилии подчиненных, начальников управлений и служб, и каждый им упомянутый вскоре исчезнет в бездне ежовского ада.

На Мурманском судоремонтном заводе «низкий идейный уровень партийцев, политическая отсталость инженерно-технического состава и очень слабое политическое руководство беспартийными массами». То же самое в полярной авиации, у летчиков и техперсонала.
- Они оправдываются тем, - с ядовитым сарказмом громыхал с трибуны Шмидт, - что им, видите ли, трудно участвовать в политкружках, потому что они много летают. Так пусть обучаются с отрывом от производства на 6-8 месяцев.

Справка. Жигалев Николай Алексеевич, заместитель начальника Управления полярной авиации Главсевморпути, расстрелян 11 января 1938 года.
Стукатер Абрам Аронович, помощник начальника Управления полярной авиации Главсевморпути, рассстрелян 16 января 1938 года.


Но Шмидта несло. Вряд ли того желая, он вскрыл истинную цену тех успехов прошлогодней навигации-1936, за которые десятки руководителей Главсевморпути получили ордена, медали, премии и прочие награды. На примере Архангельского порта (а именно в нем начиналось большинство арктических рейсов) он нарисовал картину «настоящего бракодельства». Из-за полного бардака с погрузкой и отправкой судов, в условиях перманентного аврала, путаницы и безответственности «рейсы в прошлую навигацию прошли впустую, не с теми грузами». То есть произошло именно то, с чем Светаков столкнулся в Тикси, где невостребованные грузы остались зимовать под открытым небом.

- Мы так и не добились, - заключил Шмидт эту часть своего доклада, - чтобы начальник Архангельского территориального управления товарищ Кузьмин признал эти недостатки и сделал выводы.
Особенно досталось от Шмидта Плановому отделу. Начальник отдела Нацаренус не присутствовал на активе, был тяжело болен. Но тоже получил сполна: за «величайшее презрение к работникам с мест», за то, что «приютил некоего Шишу, бывшего колчаковца, всевозможных аферистов, за отсутствие плановой работы».

Справка. Нацаренус Сергей Петрович. Арестован через три месяца после актива, 5 июля 1937 года по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации. Приговорен 8 января 1938 года к высшей мере. Расстрелян в тот же день.

Досталось даже Крастину – начальнику Морского отдела за «безобразное состояние штурманского хозяйства», руководителям Горно-геологического управления и многим другим.

Справка. Крастин Эдуард Фрицевич. Арестован как участник правотроцкистской антисоветской террористической организации примерно в октябре 1937 года. Расстрелян 6 февраля 1938 года.

Доклад Шмидта, который с успехом мог бы прочитать сам Ежов или, к примеру, прокурор Вышинский, стал тем Рубиконом, перейдя который, «ледовый нарком» и академик окончательно перешел в лагерь большевистских людоедов.

Но, окруженный врагами, вредителями, шпионами и диверсантами, как же он представлял себе настоящие образцы советского человека и гражданина? Этому в докладе Шмидта был посвящен специальный раздел «о подборе кадров». Разнеся в пух постановку дела в собственном «ледовом наркомате», Шмидт указал на пример (подчеркнем – единственный пример), достойный подражания: «Вот прочитали мы в газете о назначении товарища Завенягина первым заместителем Наркомтяжмаша – молодой человек, с завода. Вот выдвижение! Почему мы не выдвигаем таких? Потому что плохо знаем своих людей».
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ОТСТУПЛЕНИЕ. ПРИМЕР ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Январь 2010 16:55


Весной 1937 года, когда Шмидт произносил свой доклад, Завенягин в качестве заместителя наркома еще только прицеливался к Норильску. Когда же его назначили начальником «Норильскстроя» (а строили комбинат заключенные), он по совместительству стал и начальником «Норильлага».

Дела у молодого специалиста явно пошли в гору. В 1941 году он стал заодно заместителем наркома внутренних дел, которым в ту пору был Берия. Под начало уже генерала Завенягина попала гигантская ГУЛАГовская империя: Главное управление лагерей металлургической промышленности, Дальстрой, Управление лагерей тяжпрома и Управление лагерей по строительству предприятий черной металлургии. Десятки и сотни тысяч заключенных перемололи эти «завенягинские» лагеря, «Норильлаг» был из самых страшных. В стране, где историческое беспамятство и в третьем тысячелетии заменяет гражданское самосознание, завенягины остаются лучшими патриотами, героями нации, а Норильской комбинат и до сих пор носит его имя.

«Его, покойника, с ежовско-бериевской компанией не захоронили, о нем смакуют газетчики: «легендарный строитель Норильска»! Да уж не сам ли он и камни клал? Легендарный вертухай – то верней. Сообразя, что сверху любил его Берия, а снизу очень хорошо о нем отзывался эмведешник Зиновьев, полагаем, что зверь был отменный. А иначе б ему Норильска и не построили».

Александр Солженицин. Архипелаг ГУЛАГ.


Окончание шмидтовского доклада целиком было посвящена товарищу Сталину. С теплотой, никак не вяжущейся с огромной фигурой и бородой, скрывающей ту часть докладчика, которая возвышалась над трибуной, Шмидт пересказал древний миф об Антее, которым сам Сталин закончил свое выступление на пленуме. Мол, большевики, как Антей, питающийся силами от матери-земли, «сильны тем, что держат связь со своей матерью, с массами, которые породили, вскормили и воспитали их».
Заключительную цитату из Сталина Шмидт процитировал уже грозно, постукивая для убедительности кулаком по трибуне:
- Товарищ Сталин говорит: «Пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, шпионы, диверсанты и убийцы, засылаемые в наши тылы агентами иностранных государств».
- Вот почему, - уже от себя добавил Шмидт, - мы должны быть всегда начеку.
И погрозил залу пальцем.
Через день, 22 марта он надолго улетел из Москвы. Его ждала новая авантюра – воздушная экспедиция на Северный полюс, а затем высадка папанинцев на льдину.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

БЕРГАВИНОВ СПАСАЕТ СВЕТАКОВА

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Январь 2010 16:58


После возвращения из Тикси прошел почти месяц, когда Светакова, наконец, вызвали в политуправление. Секретарь Бергавинова послал его в кадры, оформляться в резерв. А к шестнадцати ноль ноль велел прибыть на прием к начальнику политуправления. Светаков мотался с бумагами из кабинета в кабинет, боясь увидеть в глазах чиновников приговор. Но, на удивление, он не встречал ничего, кроме традиционного равнодушия. В коридоре он столкнулся с мотористом Сутейкиным, который работал под его началом на Диксоне.
- Привет, товарищ Светаков, - радушно поприветствовал его коллега, - вы ведь сейчас вроде бы в Тикси? Каким ветром сюда занесло? На актив вызывали?
- На актив, на актив, - поспешил подтвердить Светаков и тут только понял, что о скандале в Тикси никто в сущности не знает.

Светаков был недалек от истины. Бергавинов, действительно, сделал все, чтобы скандал не получил хоть малый оттенок политического. «Кухонная склока» - внушал он тем, кто имел отношение к делу. Он приказал отправить в отпуска Когана, Смирнову, а Козьмину пояснил: у нас на шее висит пленум ЦК, партхозактив, дел невпроворот. Закончим с главным – займемся тиксинской «бытовухой». Бы-то-ву-ха! – по слогам повторил он Козьмину, тем самым заранее вынеся полуофициальный приговор, чтобы опередить наиболее ретивых.

План Бергавинова был прост – дождаться отъезда из Москвы Шмидта, который всю историю мгновенно мог бы привязать к последним указаниям Ежова и Сталина. Шмидт, все-таки что-то слышавший о ситуации в Тикси, как-то мимоходом спросил у Бергавинова:
- А что там у нас со Светаковым?
- Да пустяки, Отто Юльевич. Он там сейчас хорошие дела разворачивает, готовит порт к навигации, заканчивает строительство нового радиоузла, полярной станции. В общем все путем.
- А все-таки – что за склока с парторгом?
- Да обычное дело: с полярной скуки принялись выяснять – кто главнее. Я вызвал и того, и другого, хочу обоим надрать одно место.
- Мое вмешательство не требуется? - только и спросил Шмидт.
- Да нет, Отто Юльевич, не вашего уровня дело. Я сам разберусь.
- Ну-ну, - согласился Шмидт. – Я сразу после актива улетаю на ЗФИ (так в среде полярников для краткости называли Землю Франца-Иосифа). Если что, привлекайте Янсона.
Шмидт о чем-то на мгновение задумался и потом торопливо добавил:
- А мою бумагу по Светакову пока все же придержите...
Еще что-то прикинул и решительно добавил:
- А лучше вообще ей хода не давайте.
После этого разговора Шмидт в тиксинскую историю больше не вникал.

В шестнадцать часов Светаков явился в приемную начальника политуправления. Бергавинов его ждал, поздоровался за руку, пригласил сесть. Кроме него в кабинете был Александр Догмаров, помощник Бергавинова. Судя по всему, тот был полностью в курсе дела, потому что Бергавинов сразу стал говорить о главном. Светаков ожидал крика, разноса, но получилось как-то очень по-семейному, так что он даже растерялся. Бергавинов с минуту разглядывал Светакова, потом открыл верхний ящик стола, достал какую-то бумагу и через стол подвинул Светакову.
- Смотри, Александр Васильевич, смотри и вникай, в какую глубокую лужу ты сел и нас рядышком посадил.

Светаков с опаской взял документ, ожидая самого худшего. На именном бланке начальника Главсевморпути товарища Шмидта было напечатано представление начальника порта Тикси Светакова Александра Васильевича к ордену Трудового Красного знамени по итогам навигации 1936 года. Внизу стояли визы Янсона, Крастина, Бергавинова.
Светаков только что не застонал.
- Ознакомился? – Бергавинов перегнулся через стол, забрал бумагу и сунул ее в тот же ящик. – Можешь считать, что ты ее не видел. И вряд ли теперь когда увидишь.
Разговор получился длинным. Бергавинов имел полную информацию от Козьмина, беседовал с Коганом, изучил протокол того злосчастного собрания.
- А теперь, Александр Васильевич, расскажи-ка мне все сам, не торопясь и без вранья.

Через час Бергавинов подвел итог.
- Значит, так, - начал он загибать пальцы. - Первое. Вина твоя налицо. С народом зарываешься, говорю тебе это не в первый раз. Не гражданская война, военкомовские замашки давно пора бросить. Второе. Виноват ты не в том, что развел склоку, а в том, что не смог задавить ее в самом зародыше. Не смог справиться с этой бабой – Смирновой. И сам повел себя, как баба. И за это тебя тоже будем бить.
Но есть куда более серьезный вопрос за рамками этой вашей кухонной свары. Ты не смог решить вопрос с якутскими грузами.

Знаю о всех твоих героических усилиях, - не дал он оправдаться взвившемуся было Светакову. - Я не о том. Десять тысяч тонн – это не вопрос твоих личных взаимоотношений с Лиссом, это общегосударственное дело. И ставить вопрос надо было по-государственному, вплоть до Совнаркома. Ты же упустил время, и твои героические усилия пропали впустую. Все сам, сам!..

Рабочий день уже закончился.
- Александр Анатольевич, - обратился Бергавинов к Догмарову, - ты можешь идти домой. Попроси только, чтобы нам чаю сделали. Нам еще надо о завтрашнем совещании покумекать.
Догмаров ушел, оставив их вдвоем. Бергавинов расстегнул крючки воротничка на морском кителе, отвалился на спинку кресла и, катая по столу красный, остро отточенный карандаш, задумчиво глядел на Светакова.
- Что же ты наделал, Александр Василич? Что же ты наделал?
Молча посидели еще минут пять, отхлебывая чай.
- Дай Бог, если завтра все получится по-моему. Будешь каяться, как договорились. На самом главном – партбилете – не зацикливайся. Мол, нервы - и все такое. Лишних вопросов не будет, кого надо, я предупредил.

На следующий день, 18 апреля состоялось заседание политуправления. Повестка была, как всегда, обширная. Дело «о склоке» задвинули почти в самый конец.
Первым слово предоставили Когану. Среди высоких начальников, лишенный привычной поддержки жены, он путался, старался выглядеть обличителем окопавшихся врагов, но сказать ему по сути было нечего, кроме того, что грузчики пьют, грузы разворовываются, кинофильмы старые... Будни любой полярной станции, любой зимовки. Кому из северян не было это знакомо?..

Затем слово предоставили Светакову. Наученный накануне Бергавиновым, он говорил только о своих ошибках, вспыльчивости, о постыдной выходке с партбилетом. В заключение поклялся, что история глубоко перепахала его душу, и это для него урок на всю жизнь.
- Предоставьте мне любую работу на Севере, - закончил он, - я искуплю свою вину.

Последним докладывал «ревизор» Козьмин. Он разнес Когана за непонимание сути партийной работы с массами, о расколе коллектива на «берег» и «рейд», за мелочность, неумение в масштабном деле выделить главное, за фактический отказ в помощи начальнику Тикси, который был вынужден решать все производственные вопросы, особенно о сохранности зазимовавших грузов, в одиночку.
Но и Светакову досталось от Козьмина: за бонапартистские замашки, за пренебрежение к быту грузчиков, за самоуправство, за перебои с дровами и электричеством и много еще чего. Светаков слушал критику в свой адрес, как музыку, потому что понимал, что работает заранее расписанный сценарий.

Сам Бергавинов, изо всех сил стараясь выглядеть строгим и беспощадным, в заключительном слове произнес:
- Думаю, все со мной согласятся, что мы не должны давать спуску коммунистам, допустившим форменное ЧП в бухте Тикси. Они должны понести суровые партийные взыскания. Предлагаю не ограничиваться просто выговорами, а занести их обоим в учетные карточки.
В коридоре, куда все высыпали покурить, сквозь клубы дыма к Светакову пробрался Козьмин, похлопал по плечу и негромко хохотнул:
- А ты, дурочка, боялась.
Стоявший поблизости Догмаров подхватил:
- А давай-ка, товарищ Светаков, дуй в гастроном...

Под пытками
Будучи в Якутии, я получил по радио указание Бергавинова вылететь в Тикси и разобрать там склоку между парторгом Коганом и начальником Тикси Светаковым. Все сводилось к тому, что Светаков виноват, и из Тикси его надо убирать.
Я вызвал по радио Бергавинова и высказал свою точку зрения. Бергавинов ответил, что вывозить надо и Когана, и Светакова, что я и сделал.
В Москве, в политуправлении были заслушаны доклады Когана, Светакова и мой. После обмена мнениями Бергавинов внес предложение Когану и Светакову записать по выговору в приказе. Позже я спросил у Бергавинова: «Как вышло, что Светаков так легко отделался?». На что он мне ответил: «Ты разве не знаешь, что Светаков состоит в нашей контрреволюционной террористической организации?». После этого Светаков при поддержке Бергавинова и Крастина был направлен в бухту Провидения главным инженером строительства порта.

Из протокола допроса Дмитрия Козьмина. Август 1938 года. Бутырки


В конце 1936 года из Тикси стали поступать тревожные сигналы о том, что там проводится вредительская работа. Бергавинов послал туда «для успокоения» Козьмина. Тот принял все меры, чтобы выгородить вредительство Светакова – бывшего начальника бухты Тикси. Одновременно он вел какие-то подозрительные дела с Лиссом. В результате уголь в бухту Тикси не был завезен, и суда зазимовали.
Мне хорошо известно, что Козьмин выполнял контрреволюционные вредительские задания Бергавинова. При мне – я был в это время по какому-то делу в кабинете Бергавинова – ему принесли телеграмму-шифровку из бухты Тикси. Бергавинов сказал: «Надо послать туда Козьмина. Он и на этот раз сделает так, что ничего не выйдет наружу».

Из протокола допроса Александра Догмарова. Июнь 1938 года, Бутырки


Так Бергавинов спас Светакова. Надолго ли? – тогда этого никто не мог знать. Оба в очередной раз поверили, убедили сами себя, что Арктика еще может спасти от петли. А во что, собственно, оставалось верить?
Бергавинов, разумеется, лучше Светакова осознавал рассудком, всем своим опытом, что смертельная петля накинута и затягивается. Но сердце отказывалось принимать неизбежное, убаюкивая, успокаивая, что как-нибудь еще обойдется, что удавка не для него. В конце концов, Ежов – еще не вся партия, вот состоится очередной съезд...

Бергавинов еще не знал, что пока он в своем кабинете на улице Разина, под самым боком ЦК кого-то распекает, кого-то спасает, выступает с докладами, мотается вдоль трассы с обменом партдокументов.., он не знал, что в это самое время совсем рядом, в каких-то трехстах метрах, но уже в другом, потустороннем мире, в дьявольской преисподней под названием Лубянка – под звериный вой и зубовный скрежет, под стенания и плач его недавних коллег, друзей и вовсе не знакомых ему людей вершится его судьба. Нынешняя его биография большевика-ленинца близится к концу. Признания, оговоры, ложь, чудовищные измышления, выбитые вместе с зубами, челюстями, вырванные вместе с ногтями, поломанными ребрами, выдавленные чекистским сапогом из раздавленных грудных клеток... все это складывается буковками, строчками и листками протоколов совсем в иную его биографию – темную, преступную, кровавую. До того рокового дня, когда ему, помимо собственной воли, придется примерить на себе эту свою новую биографию, оставалось всего полгода.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ЛЕДЯНОЕ НЕБО 1937 ГОДА

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Январь 2010 17:01


У профессиональных полярников есть только им понятные термины – «водяное небо» и «ледяное небо». Опытный капитан часто без авиаразведки, только по облакам может определить, есть ли и в каком направлении находятся полыньи, разводья, позволяющие выбрать верный курс и продвигаться дальше. Темная гладь чистой воды подсвечивает облака в такой же темный цвет. И, наоборот, белый цвет облаков предвещает самое неприятное – ледяные поля. Такое ледяное небо, в прямом и переносном смысле слова, нависло над всей Арктикой летом-осенью 1937 года.

30 июля 1937 года Ежов подписал приказ № 00447 о начале операции, которую следовало провести в течение четырех месяцев – августа, сентября, октября и ноября. Все края и области получили разнарядки на аресты и расстрелы. Прокурор СССР Вышинский в развитие ежовского приказа разослал по прокуратурам свой: «Соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются».

Аресты в Севморпути шли и раньше. Но после ежовского приказа маховик репрессий закрутился с устрашающей силой. В августе арестовали Илью Баевского – начальника Архангельского территориального управления, бывшего заместителя Шмидта на «Челюскине». В сентябре взяли Александра Воробьева – начальника радиослужбы Севморпути и Алексея Боброва – замначальника Морского управления (еще один заместитель Шмидта по «Челюскину»). То есть ближайших сподвижников.

В октябре ежовская метла замела Юлия Лисса – начальника Якутского территориального управления и Федора Кулаковича – начальника Мурманской конторы треста «Арктикуголь» (это только руководители, но кто восстановит имена рядовых работников Главсевморпути, которым нет числа и которых унес ураган 37-го?).

Вряд ли даже Борис Лавров, самый последовательный и беспощадный критик сквозных плаваний по Северному морскому пути, желал такого убийственного подтверждения своей точки зрения. Но это случилось: к сталинско-ежовскому урагану добавился невиданной силы арктический циклон. Более половины транспортного флота с экипажами, грузами и заключенными в трюмах, а – главное – все ледоколы (кроме «Ермака») оказались вмороженными в лед. Большинству предстояла тяжелая, смертельно опасная зимовка, а кое-кто освободится из ледового плена только через три года.

Это была катастрофа национального масштаба. Принято считать, что всему виной аномальная погода и ледовые условия. Это справедливо лишь отчасти.
Вспомним постановление ЦК и Совнаркома 1934 года: «уже сейчас возможно..., полное освоение Северного морского пути.., мощное развитие...». Идиотизм власти, помноженный на вулканическую энергию маньяка-Шмидта, и образовали тот порочный круг, из которого невозможно было вырваться ни власти, ни самому Шмидту.

Руководство Севморпути (в первую очередь, сам Шмидт), капитаны судов и ледоколов пребывали в эйфории от бесконечных успехов (чаще всего - сомнительных); пропагандистских «героических эпопей», за которыми, как правило, стояло преступление; наград (подчас незаслуженных); от самовосхваления, от невежественных прогнозов вроде «растопим льды Арктики». Достаточно вспомнить безграмотные и безумные заверения Шмидта, что навигация блестяще удалась, что она «окончательно подтвердила возможность прохождения неледокольными судами этой новой, открытой нами, великой морской трассы», что «можно продавать билеты на сквозное плавание до любой промежуточной станции» и тому подобные бредни. Припомним, наконец, что всего за месяц до катастрофы настойчиво утверждалось, что «Севморпуть освоен, любое задание партии и правительства выполнимо при любых ледовых условиях».

Катастрофа 1937 года была возмездием за авантюризм, тщеславие, безграмотность, тупость всего руководства Главсевморпути, но в первую очередь – Отто Шмидта. Следует иметь в виду и тот факт, что Шмидт на три месяца фактически самоустранился от подготовки к навигации 1937 года. Он в это время был увлечен «папанинской эпопеей».
Кстати, и в провальную навигацию 1937 года планировались «рекорды». Теплоход «Моссовет» под командованием капитана Александра Бочека должен был совершить не просто сквозное плавание с Запада на Восток, ему еще предстояло проскочить обратно. Чувствующий себя уже почти Героем, капитан Бочек требовал от капитана ледокола «Ермак» Владимира Воронина, известного читателю по «Челюскину», бросив все, вывести «Моссовет» из ледового плена и тем самым обеспечить очередной «рекорд».

Воронин отказывался, лучше Бочека понимая гибельность ситуации и для «Моссовета», и для «Ермака». Бочек настаивал, обвинял Воронина в трусости. В итоге, послав Бочека чуть ли не по матушке, Воронин на последних остатках угля увел свой ледокол из ледяного мешка Карского моря, осыпаемый проклятьями оставшихся на зимовку. «Ермак» оказался единственным ледоколом, который вырвался из льдов Арктики, и только благодаря этому Главсевморпуть смог позже спасти экспедицию Папанина и вызволить в следующую навигацию плененные суда.

Кстати, в вызволении экипажей зазимовавших судов опять решающую роль сыграли полярные авиаторы. Но теперь никаких фанфар, кинооператоров, никаких орденов и званий Героев уже не было. Как было сказано, над всей Арктикой установилось «ледяное небо».

Какое участие в репрессиях против своих подчиненных принимал сам Отто Шмидт – источники умалчивают. Позволим высказать догадку – самое прямое. Он уже немало сделал своим мартовским докладом-доносом. Но время требовало действовать на опережение. Подгоняемый страхом и всеобщей истерией, Шмидт начал расправы в собственном «полярном наркомате», свирепствовал, отдавал под суд. В сентябре Шмидт инспектирует авиагруппу Обдорска (нынешний Салехард) и издает приказ – командира снять с работы, отдать под суд. В октябре трест «Арктикуголь» срывает план добычи угля - начальника треста Костина снять с работы, отдать под суд. Костин всего несколько месяцев, как сменил на этом посту другого «врага народа», уже арестованного Михаила Плисецкого. И вот поди ж ты – кого ни поставь, опять враг. Вообще прелестная в своей юридической простоте формулировка – снят и отдан под суд - не прокурором, не Органами, а приказом вышестоящего начальника, то есть академика и Героя Отто Шмидта. Впрочем, ведь было сказано – «соблюдение процессуальных норм не требуется».
Открывалась самая кровавая страница в истории Главсевморпути. В октябре очередь дошла до центральных фигур. Топор пошел гулять по головам покровителей Светакова, которым он, без всякого преувеличения, был обязан жизнью. Где-то в октябре (точнее выяснить не удалось) арестовали Эдуарда Крастина, только что награжденного орденом Ленина и назначенного заместителем Шмидта.

А 31 октября 1937 года, как раз за неделю до 20-летия Октября арестовали Сергея Бергавинова. Сутками позже, темной осенней ночью к знаменитому Дому на набережной, где проживала советская элита, подъехал «воронок». Жена и две малолетние дочери Бергавинова были арестованы. Жену ждал лагерь, девочек – детский дом.
Последние недели и дни жизни Бергавинова навсегда скрыты от нас в архивах Лубянки. О чем размышлял он, «каменщик в фартуке белом», выстроивший с такими же, как он сам, «большевиками-ленинцами» самую зловещую в мире тюрьму? Или он ни о чем уже не способен был размышлять, валяясь в луже собственной крови на каменном полу Лефортовской тюрьмы? Ему было всего 38 лет, это был высокий, очень крепкий мужчина. Сколько можно судить, Бергавинову, униженному, раздавленному, изувеченному, удалось собрать остатки сил, сплести из каких-то обрывков веревку и самому свести счеты с жизнью. Это случилось 12 декабря 1937 года.

Из архивов. «Бандит Бергавинов и его шайка совершили чудовищные преступления против родины. Они вредили на всех участках Главсевморпути, срывали капитальное строительство, тормозили советскую торговлю на Крайнем Севере, губили людей и материальные ценности, срывали грузоперевозки, всячески пытались подорвать освоение Северного морского пути, освоение, блестяще проводимое под руководством товарища Сталина...
Бандит Бергавинов по прямому заданию врага народа Гамарника подготовлял террористический акт против вождя народов товарища Сталина, против руководителей партии и правительства. Осуществить это чудовищное преступление, к счастью, не удалось. Славные наркомвнудельцы поймали всю его банду наемных убийц и избавили советский народ от неслыханных бедствий».

Журнал «Советская Арктика»


Через пять недель после ареста Бергавинова, 6 декабря 1937 года взяли Николая Янсона, первого заместителя Шмидта, недавнего кавалера ордена Красной Звезды.

Радиограмма
Рады, что Главсевморпуть взялся твердо, по-большевистски за кадры центрального аппарата и периферию, очищая их от гнили и врагов народа.

Иван Папанин. Гренландское море
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

ПАДЕНИЕ КУМИРА

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Январь 2010 17:03


1938 год Шмидт не прожил – просуществовал. История катилась уже мимо него. Он оставался прикованным к колеснице, не в силах ни соскочить с нее, ни повлиять на бешеную скачку.

В известный москвичам Дом полярников (дом № 9 на Никитском бульваре), а также в соседний дом № 7-б зачастили «воронки». Компактное проживание полярников оказалось весьма удобным для Органов.

В январе, сразу после Нового года, расстреляли арестованных ранее Илью Баевского, Алексея Боброва – ближайших сподвижников Шмидта, следом Александра Воробьева (начальник радиослужбы), Михаила Плисецкого (начальник треста «Арктикуголь»), Николая Иванова (главный инженер треста «Нордвикстрой»), Сергея Нацаренуса – главного плановика, Аполлона Чиковани (начальника планово-экономического отдела), Николая Жигалева (замначальника Управления полярной авиации), Абрама Стукатера (помощника начальника Управления полярной авиации).

В феврале расстреляли Эдуарда Крастина – заместителя Шмидта, Михаила Пошеманского – начальника Дальневосточного теруправления, Дмитрия Дуплицкого – начальника мобилизационного отдела, Жана Штейнберга – начальника техснаба. Вокруг Шмидта все более расширялась мертвая зона, в которую уже просто страшно было ступить.

Сам Шмидт тем временем продолжал оставаться на свободе под защитой охранной грамоты, которую ему давало звание Героя. Но была другая веская причина его неприкосновенности. В конце концов, Сталин мог посадить и Героя. Но он не забывал, что, пока в стране идет мясорубка, в Гренландском море его, сталинским, именем вершится очередная «героическая эпопея» - дрейф папанинской льдины. Это страна могла заходиться в восторге по поводу каждой телеграммы Папанина, приветствующего расстрел очередного заговорщика, это пионеры могли флажками отмечать на карте маршрут героического дрейфа. Но Сталин-то лучше других знал, что авантюра давно провалилась, что еще в ноябре «героев» следовало эвакуировать, что льдина крошится на глазах и уже никакой самолет не сможет сесть на перемолотый сжатиями лед.

У Сталина просто не оставалось другого человека, кроме Шмидта, которому он мог бы доверить спасательную операцию. А расстрелять (или что там еще придумает Ежов) – это никогда не поздно.
Шмидт тоже прекрасно понимал политическое и пропагандистское значение благополучного (а лучше – победного, как с «Челюскиным») завершения дрейфа, это был и его шанс. Он нисколько не сомневался, что провала спасательной операции Сталин не простит. В феврале 1938 года Отто Шмидт возглавил экспедицию в Гренландское море, где папанинская льдина должна была вот-вот развалиться на мелкие осколки.

В спасение четверки участвовали силы военно-морского Северного флота: гидрографические суда «Таймыр» и «Мурман», три подводные лодки, эсминец «Карл Либкнехт». В операции принимал участие и дирижабль под командованием Гудованцева. Торопясь на спасение, дирижабль в районе Кандалакши попал в снежный заряд, врезался в сопку и сгорел. При катастрофе погибли 13 человек, в том числе и командир.

Сам Шмидт на ледоколе «Ермак» на всех парах спешил к гибнущей четверке. 19 февраля «Таймыр» с «Мурманом» пришвартовались в полутора километрах от лагеря папанинцев. За три с половиной часа эвакуация станции благополучно завершилась, спасенные перешли на борт «Ермака», и все суда взяли курс на родину.
Шмидт успел. Но не он теперь был главным героем «эпопеи». Инициатива победных рапортов и здравиц в честь вождей как-то сама собой мало-помалу переходила к новому Герою – «знатному полярнику» Ивану Папанину.

Указ
президиума Верховного Совета СССР о награждении персонала дрейфующей станции «Северный полюс»:
1. Присвоить звание Героя Советского Союза, со вручением ордена Ленина: Кренкелю, Ширшову, Федорову.
2. Наградить вторым орденом Ленина Героя Советского Союза т. Папанина.
3. Выдать т.т. Папанину, Кренкелю, Ширшову, Федорову денежную награду в размере 30000 рублей каждому.

М. Калинин, А. Горкин
Москва, Кремль, 22 марта 1938 года


Отто Шмидта, руководителя спасательной экспедиции, в списке на этот раз не оказалось, что случилось впервые. Раньше любая мало-мальски значимая экспедиция, в которой участвовал Шмидт, неизменно заканчивалась хоть какой-то государственной наградой. Теперь его участие не было даже отмечено. Через неделю стало ясно – почему.

28 марта 1938 года, едва в Кремле отзвенели бокалы с шампанским и отгремели аплодисменты по случаю награждения папанинцев, вышло постановление Совнаркома - «О работе Главсевморпути за 1937 год».

Совнарком признавал эту самую работу неудовлетворительной. Более того, объявлялось, что зимовка во льдах половины транспортного и почти всего ледокольного флота явно не случайна. Причины: плохая организованность в работе, самоуспокоенность и зазнайство, а главное – создание благоприятной обстановки в самом аппарате Главсевморпути для преступной антисоветской деятельности вредителей.

Академику, «выдающемуся организатору науки», «знаменитому полярнику», которого холуйствующие биографы возвели в ранг титана эпохи Возрождения, ничего не оставалось, как раболепствовать и униженно каяться. В обращении «Ко всем рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим» Шмидт оптом продает всю ту команду, которая только и сделала его «ледовым наркомом». И тех, кто уже расстрелян, и тех, кто только арестован и ждет приговора, и тех, кто, как Светаков, еще питает иллюзии: «Подлые троцкистско-бухаринские агенты фашизма, пробравшиеся в Главсевморпуть, срывали выполнение планов, скрывали от Родины богатства Арктики, замораживали суда, всячески вредили и дезорганизовывали работу, разрушали стахановское движение... Первейшей задачей для всех честных работников Главсевморпути является сейчас решительное и беспощадное выкорчевывание вражеских остатков, очищение Главсевморпути от всех сомнительных элементов и полная ликвидация последствий вредительства».

К середине лета 1938 года была арестована или уже расстреляна почти вся верхушка Главсевморпути. На свободе по-прежнему оставался только Шмидт да еще, пожалуй, Лавров. Одного этого было достаточно, чтобы испытывать ежеминутный страх. Но, в дополнение ко всем бедам, Шмидту стало известно, что НКВД отслеживает и его личную жизнь. Прежняя любовница - жена расстрелянного Сергея Сырцова, председателя Совнаркома РСФСР, давно была в лагерях. Последнее время у Шмидта был роман не с кем-нибудь, а с женой самого Николая Ежова, всемогущего наркома НКВД. Евгения Ежова была молодой и достаточно легкомысленной женщиной. О ее подозрительных связях было известно даже Сталину. Уже после ареста самого Ежова тот признавался, что любовниками его жены действительно были и Отто Шмидт, и писатель Исаак Бабель. Бабеля расстреляли, а Шмидта опять пронесло.

Но академику и Герою еще предстояло испытать публичное унижение перед страной и миром. 28-29 августа 1938 года под председательством Молотова состоялось заседание Совнаркома. Рассматривался рутинный вроде бы вопрос об улучшении работы Главного управления Севморпути. На самом деле это был вопрос о его ликвидации. «Ледовый наркомат» прекращал существование как единая хозяйственно-экономическая структура, как полярная империя, которой подчинялись все советские и хозяйственные организации Севера. Территориальные управления упразднялись. Все предприятия, прииски, рудники, шахты, геологические партии, предприятия торговли, лесозаготовки и прочее, и прочее передавались соответствующим наркоматам по принадлежности.

Соответственно, отпала необходимость и в «ледовом наркоме». Еще несколько месяцев он продолжал подписывать какие-то бумаги, но дело уже уплывало из его рук.
Севморпуть же становился тем, чем он является и по сей день: структурой, обеспечивающей судоходство в Арктике. Подчеркнем лишний раз этот факт, чтобы окончательно устранить историческую путаницу: в Советском Союзе существовали две структуры, носящие одинаковое название - Севморпуть, но это были совершенно разные организации – до августа 1938 года и после.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

«БРАТОК»

Сообщение [ Леспромхоз ] » 28 Январь 2010 22:34


В августе 1938 года постановлением Совнаркома на судьбе «ледового наркомата» был поставлен крест. Главсевморпуть обретал новое, не столь героическое, качество. Параллельно продолжала молотить мясорубка НКВД. Через пару дней после «ликвидационного» заседания Совнаркома, 1 сентября 1938 года расстреляли Дмитрия Козьмина из «фашистской банды Бергавинова». Того самого Козьмина, который «разруливал» ситуацию в Тикси. Органы управились с ним в рекордные сроки – со дня ареста прошло всего два месяца. И одновременно заместителем начальника Главсевморпути поставили Ивана Папанина.

Его звезда ярко загорелась годом раньше во время знаменитого дрейфа «папанинской льдины». Отто Шмидт тогда настаивал, чтобы экспедицию возглавил профессор Визе. Однако Визе отказался, ссылаясь на состояние здоровья и возраст (хотя ему только что исполнилось пятьдесят). Вместо всемирно известного ученого во главе экспедиции поставили Ивана Папанина, который был славен недюжинными организаторскими способностями и еще – зверствами в Крыму во время Гражданской войны (впрочем, в ту пору это считалось доблестью). По всем сценам страны уже десятилетие шла пьеса Тренева «Любовь Яровая». Молва утверждала, что образ матроса Шванди, «братка» - беспощадного борца со всяческой контрой - драматург писал именно с Ивана Папанина.

Из архивов
«Рабочий, большевик, он жестоко ненавидит паразитов, шкурников, эксплуататоров, всех врагов революции и рабочего класса. Боец, отважный исследователь тайн природы – он нежно любит своих товарищей, соратников по труду и борьбе.
Мы видим его в 1917 году, в Крыму, обыскивающим дворцы и виллы княжеских, великокняжеских и царских фамилий. Он беспощаден. С уверенностью в правоте своего дела он уничтожает эти гнезда родовитых бездельников и палачей...
Девятнадцатый год. Эшелон красных бойцов двигается по Украине на север. На одной станции Папанин ловит стрелочника на том, что тот перевел стрелки не туда, куда надо было, а в противоположную сторону, на юг, где – неизбежное окружение и гибель. Несколько вопросов, и Папанин выясняет, что это вовсе не стрелочник, а переодетый белогвардейский офицер. Матросы расстреляли белобандита на месте».

Журнал «Советская Арктика»


На посту заместителя начальника, а фактически уже будучи полноправным хозяином Севморпути, Папанин решительно продолжил дело, которое «мягкотелый интеллигент» Шмидт никак не мог довести до конца.
«Благодаря замечательной работе нашего славного Наркомвнудела во главе с всенародным любимцем т. Ежовым, - радовался Папанин, - мы в значительной степени освободились от врагов. Но в этой области сделано еще не все...». И полетели головы тех, кто еще продолжал верить, что «там, за далью непогоды, есть блаженная страна»...
Дошла, наконец, очередь и до ненавистного интеллигента Бориса Лаврова: «В Нордвикстрое, - стучал пухленьким кулачком Папанин, - царит бесконтрольность. Надо крепко взяться за Нордвикстрой и перейти от слов к делу». И перешли...

Справка: Борис Лавров не попал под топор «большого террора» 1937-38 годов. Еще в начале 1939 года он продолжал руководить трестом «Нордвикстрой». В том же году исключен из ВКП(б) «за невыполнение постановления правительства». Иными словами, соляные рудники, построенные заключенными еще в 1937 году, оказались никому не нужными, добываемая в них соль была крайне низкого качества. Разведка на нефть тоже показала бесперспективность промышленной добычи. Поэтому в 1939 году все работы пришлось остановить.
Арестован 9 августа 1939 года. Согласно материалам уголовного дела, завербован в антисоветскую право-троцкистскую организацию врагом народа Углановым. В 1936 году установил связь с Бергавиновым - руководителем право-троцкистской организации, существовавшей в Главсевморпути, по его заданию проводил вредительство в тресте «Нордвикстрой».
Согласно «сталинским спискам», расстрелян 6 сентября 1940 года. По другим данным, умер в тюрьме в 1942 году.


Спустя недолгое время Папанин возглавил Главсевморпуть. Академик Шмидт вахту сдал, «матрос Швандя» вахту принял. Это событие было отмечено в полярном фольклоре примечательными строками:

Примеров много есть на свете,
Но лучше, право, не найти:
Снял Шмидт Папанина со льдины,
А тот его - с Севморпути.


А «волны революции», которые два десятилетия так счастливо носили киевского приват-доцента по бушующему большевистскому океану, тихо выплеснули его на берег. Почти невредимого. На «берегу» оказалась подмосковная академическая дача в благословенном местечке под названием Николина гора, посты первого вице-президента Академии наук СССР, главного редактора Большой советской энциклопедии. Отто Юльевич Шмидт успел сотворить еще очень много дел на благо своей страны. Но в этом качестве он для нас уже не представляет особого интереса.

Иван же Дмитриевич Папанин за свою длинную жизнь (а прожил он, дай Бог каждому, девяносто два года) стал доктором географических наук, контр-адмиралом, дважды Героем Советского Союза, а сколько у него было орденов Ленина, толком не знает никто – то ли десять, то ли одиннадцать. Вместо ответа на естественный вопрос – как один человек мог заслужить столько наград? – приведем отрывок из воспоминаний Александра Афанасьева, одного из руководителей морского флота СССР, начальника Главсевморпути с 1946 года. Вот как он описывает одно из совещаний в Кремле во время войны.

«Тут встал Папанин и начал настоятельно просить Сталина о награждении портовых рабочих Мурманска и Архангельска.
Сталин, нахмурясь, сказал:
- Вас только что наградили.
Папанин подходил то слева, то справа к Сталину. Тот отмахивался от него рукой. Как избалованный ребенок у матери, Иван Дмитриевич, зная, что ему, как правило, никто не отказывает, добивался своего:
- Многих не наградили, а они заслуживают, если не ордена, то медали. Разрешите обратиться к адмиралу Головко с просьбой наградить медалями рабочих портов – они отличились при разгрузке иностранного тоннажа.
- Обращайтесь, - улыбнувшись из-под усов, - тихо проговорил Сталин.
Тут Микоян передал ему какую-то бумагу. Мы почувствовали, что это, видимо, какая-то информация, компрометирующая докладчика. Так обычно бывало в конце личного доклада. «Жди сейчас бурю», - подумал я. Сталин молча прочел информацию и, хитро улыбаясь, сказал Папанину:
- Ты, северный король, говорят, там, на Севере, гарем завел?
Все громко засмеялись. Маленький толстый Иван Дмитриевич аж подпрыгнул и воскликнул:
- Что вы, что вы, товарищ Сталин! Да когда я еще на Северном полюсе был, тогда уже все мое «хозяйство» было отморожено.
Всеобщий смех стал еще громче. Искренне смеялся и Сталин.
- Говоришь, все отморожено? – продолжал смеяться Сталин и, в сердцах порвав бумагу, бросил ее на пол».
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

След.

Вернуться в Серпентарий сказок



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 0

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения