Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Абрамович-Блэк С.И. Записки гидрографа. Книга 1.

Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая

OCR, правка: Леспромхоз

ТУНДРА ЦВЕТОВ


Резкие, не смешивающиеся друг с другом лекарственные запахи. Хрупкий фарфор вересковых цветов, крашеная глина Иван-да-Марьи и болиголова, россыпь мельчайших кусочков неба — незабудок. Игольчатые кристаллы красных цветов мха.
Вот откуда люди полуночных стран, ежегодно лишенные по несколько месяцев солнечного света, взяли, казалось бы недоступное им, красочное великолепие бисерных узоров своих костюмов.

Цветы тундры ярки, пахучи.
Они заливают холмы и долины кипящими волнами красок. Иногда резко ощущаешь, как сшибаются в воздухе полосы отдельных благоуханий. Грудь дышит
широко. Аромат воздуха пьянит. В такой атмосфере люди, сами того не замечая, делаются жизнерадостными и чуткими, общительными, гостеприимными и отзывчивыми.
Озон, веселящий газ и шампанское, по кусочкам крадут целебные качества из сокровищницы цветущей тундры.

С каждого холма во все стороны видны многочисленные, большие и малые, озера. Почти все они одинаковы по форме и напоминают стадионы, цирки, у которых арена покрыта водой. Глубокие, круглые вмятины. С трех сторон края их обрываются в озеро скатами высотой до ста метров. С четвертой стороны, чаще всего с запада, можно подойти к воде по болотистой низменности, кое-где вспухшей клумбами ивы. И она тоже цветет. На зеркальной, ветром нетронутой поверхности озер белые, серые, пестрые точки: утки, гуси, лебеди, гагары.
Небо перечеркнуто курсами птичьих кильватерных колонн. И над всем этим сумасшедшее солнце.

Оно будто сорвалось с постоянной, законной, привычной человеческому глазу орбиты. Солнце не признает больше тюремной власти горизонта. Солнце «гуляет» по небу двадцать четыре часа. Солнце торопится пусть не полнокровными, зато многочисленными лучами своими оживить землю. И это ему удается.

Маршрут составлен мною вместе с Краснояровым так, чтобы, не отклоняясь от прямой, кратчайшей дороги в Устьянск, осмотреть главнейшие, самые большие озера Яно-Индигирского междуречья. Для детального обследования не выкроилось времени. Надо торопиться на устье Яны. За вычетом не менее тридцати суток пути на переход, оставались совершенные пустяки для непосредственных промерных работ, для изыскания входного в реку Яну фарватера. Кроме того, если бы работы оказались удачными, нужно еще около месяца, чтобы добраться к устью Лены и встретить там торговую экспедицию.

И часто думалось: может быть, для всей этой работы необходим целый отряд специалистов, караваны лошадей и оленей, пловучие средства? Но приходится рассчитывать только на силы жителей наслегов, расположенных на устьи Яны колхозов.
В последние ночи, перед выходом колхозной экспедиции из Аллаихи на запад, мне снились зеленые брошюры академических изданий экспедиционных отчетов и белоснежные свертки карт. Они вставали передо мной грозными, несокрушимыми препятствиями. И пробуждения бывали не из приятных.

Но днем, в Аллаихе, я наблюдал, как члены райисполкома и райкома, учитель, бухгалтер «Интегралсоюза», приказчик кооператива готовились к своему большому морскому походу. Чинили байдарки, зашивали мешки, строгали весла. В конце июля опять никого, как во время гусиной охоты, не останется в городе. Все мужчины сплавятся вниз по Индигирке, на Яр — внешний морской рейд Индигирского устья. Туда придет шхуна из Колымы с годовым запасом продовольствия.

И в осенние, штормовые погоды райком, рик, медперсонал и школьные работники будут работать грузчиками. Снимать с шхуны продовольствие для всего района: мешки с крупой и мукой. От этих мешков зависят в свою очередь другие: с шкурками песцов, горностаев, волков, с той пушной продукцией СССР, десять процентов которой доставляет ЯАССР.
Экспедиции, работавшие до сих пор на реке Индигирке, не нашли фарватера для входа в реку с моря, хотя бы до города Русское Устье.
Экспедиции, работавшие на Яне, тоже не указали пути для морских судов вверх по реке, хотя бы до села Казачьего.

Но пятилетка не ждет. Тундра зацвела уже колхозами и совхозами. И сами колхозы станут исследователями арктической тундры! Действенность большевистского слова уже. породила новую, великолепную породу людей.
Ждать ли еще, можно ли ждать еще несколько лет, отгораживаясь барьерами ученых слов о невозможности и фантастике? Нельзя. Ни в коем случае!

Ленька Заколачный, бывший машинист 1-й статьи линейного корабля «Цесаревич», а впоследствии начальник отряда красных бронекатеров на Северной Двине, не оставил после себя печатных трудов, поэтому цитирую его на память.
Товарищ Заколачный был одним из наиболее законченных практиков того, что мы сегодня называем «революционным героизмом».
Он не знал еще выражения «большевистская воля»; в тех случаях, когда нужно было шагнуть через невозможное, Леонид Заколачный говорил исчерпывающе: «мы ж матросы!» И доказывал, что для революционной воли нет ничего невозможного.

Под дьявольски холодной водой Северной Двины стояли восьмидесятипудовые электромагнитные мины.
Последнее (1919 год) слово английской военно-морской техники. Электромагнитные мины заграждения рвались при одном подходе к ним железных судов. И англичане полагали этим «чудом» заградительного искусства оборвать всякое судоходство по Северной Двине.
Заблокировать наши боевые корабли на верхнем течении реки навсегда.

Но после того, как река унесла первые жертвы культурного зверства-разметанные в клочья пароходы, и после того, как из морского технического центра (не помню, как он назывался: Гулисо или Генмор?) пришел трогательно обоснованный ответ о том, что «сделать пока ничего невозможно, но принимаются меры», после этого Ленька Заколачный, подойдя берегом с матросским десантом к загражденному месту реки, сплюнул остатки махорочной закрутки и сказал, как всегда не оставляя ни сомнений, ни права сомневаться в его словах:
— Раздевайсь! Лазай в воду! (Цитирую по памяти.) — И показал, как это делать.

Ныряльщики обнаруживали мины, привязывали вокруг них веревки и, под «Дубинушку», волокли на берег «заграничную технику». Разоружить электромагнитный технический шедевр уже не представляло затруднений.
Крестьяне побережных деревень снабжали картошкой артельные матросские котлы, привозили дрова для костров, у которых матросы, похожие от озноба на синюю копировальную бумагу, грелись после очередного рейса под воду.
Река очищалась от мин.
И, повидимому, где-то здесь зарождался героический Эпрон.
Иногда не мешает вспомнить и опыт гражданской войны, борьбу с трудностями, вынесенную матросами Заколачными.

Исследовательский отряд колхозников-якутов, юкагирцов, тунгусов выходит из Аллаихи в западном направлении. Начали! Пошли! И «никто пути пройденного от нас не отберет».

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.

Пред.