Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Бегоунек Ф., "Трагедия в ледовитом океане"

Франтишек Бегоунек., "Трагедия в ледовитом океане"., Москва, Издательство иностранной литературы, 1962 г.

Книга чешского академика Франтишека Бегоунека, названная им "Трагедия в полярном море (Дирижабль на Северном полюсе)" - правдивый и глубоко волнующий рассказ непосредственного участника полярной экспедиции Нобиле.

Книга повествует о гибели дирижабля "Италия", о лишениях, перенесенных на льдине уцелевшими участниками полета, и, наконец, о их спасении.

Автор с большой симпатией пишет о спасательных экспедициях на ледоколах "Красин" и "Малыгин", о героической, самоотверженной борьбе с суровой стихией советских моряков, летчиков, полярников, пришедших на помощь потерпевшим катастрофу и явивших миру яркий пример подлинного советского гуманизма. Одновременно он критикует бездеятельность итальянского фашистского правительства, по существу обрекшего на гибель людей, оказавшихся на льдине.

Приводимый автором большой фактический материал позволяет оценить важное значение спасательной экспедиции 1928 г. на ледоколе "Красин" для дальнейшего изучения и освоения Арктики Советским Союзом, достигнувшим огромнейших успехов в этой области.

Это, бесспорно, лучшее из опубликованных произведений, посвященных событию, которое в свое время потрясло мир. Написанная простым и вместе с тем образным языком, книга дает живо почувствовать дыхание ледяной пустыни, вызывает презрение к малодушным и восхищение мужеством героев Арктики.

Тайны Ледовитого океана

Ледокол, одержавший победу паи стихией и принесший нам спасение, стоит на якоре у края льдины с "красной палаткой". Спускается туман. "Красин" ждет. Его экипаж готов завершить свою трудную задачу, большую часть которой он уже выполнил. Он полон решимости продолжать путь в поисках унесенной с обломками дирижабля "группы Алессандрини", как ее называют русские. Но у "Красина" нет больше самолета; его "Красный медведь" не способен собственными силами покинуть бухту Рийпа, где он сделал вынужденную посадку. Бабушкин в это время считался пропавшим без вести, да его машина и не обладает такой дальностью полета, чтобы перебазироваться на "Красин" и с него продолжать поиски. Ледокол же лишен возможности своим ходом вести поиски обломков "Италии", так как его машины требуют ремонта, а угля осталось слишком мало. В этих обстоятельствах руководство экспедиции обращается к Романье с просьбой о том, чтобы итальянские самолеты попытались найти группу Алессандрини. Если им это удастся, экипаж "Красина" приложит все усилия, чтобы добраться до нее и снять всех.

Ответ на радиограмму задерживается. Романья ждет указаний из Рима. Он сообщил туда мнение на этот счет Цапли, который после своего спасения развил бурную деятельность и сразу же отправил на "Читта-ди-Милано" ряд телеграмм. В них он изложил соображения о бесполезности поисков дирижабля, обломки которого упали на лед, воспламенились и сгорели вместе с оставшимися людьми... Только после двенадцати часов ожидания "Красин" получил ответ на свой запрос. Ответ, вызвавший изумление всего экипажа:

"Ноль часов семь минут. "Красину". 648. В соответствии с указаниями своего правительства, которые только что получил, не считаю возможным предпринимать теперь поиски третьей группы без самолетов и жду вас, чтобы принять от вас спасенных. Соблаговолите прибыть в Кингсбей, а если, это окажется для вас трудным, подожду вас в Адвентбее56. "Читта-ди-Милано".

Итальянцы очень ловко обошли совершенно ясную просьбу о помощи самолетами, скрыв, что из Рима пришел приказ об отправке спасенных на родину и о запрещении использовать большие итальянские самолеты57.

Получив эту странную радиограмму, ледокол отошел от льдины, на которой уцелевшие при катастрофе члены экипажа "Италии" провели семь тревожных недель. "Красин" двинулся в обратный путь в субботу 14 июля, в 3 часа 25 минут.

В 13 часов прошли мимо того места, где утром 12 июля были взяты на борт Мариано и Цаппи. Всюду, куда ни бросишь взгляд, волнуется темно-серый океан, и только кое-где белеют мелкие льдины. Оба итальянских офицера были спасены, можно сказать, в последнюю минуту.

На "Красине" и не думают свертывать свои спасательные операции. За два дня "Красин" не без труда достигает бухты Рийпа, куда пришлось пробиваться в очень тяжелых льдах, чтобы подойти к "Красному медведю". Его экипажу пока жилось не плохо. Летчики застрелили двух оленей и основательно пополнили свой запас продовольствия. Оленина пришлась им по вкусу, хотя ее варили в морской воде, так как при вылете с "Красина" забыли взять соль. "Браганца", стоявшая на якоре у мыса Северного, выслала к ним санную партию с продовольствием. Ее вел опытный норвежский охотник Ялмар Нейс, которому помогали его спутники - Маттеода, Альбертини и сержант альпийских стрелков Гуальди. Эти три итальянца уже привыкли к полярным походам, и отряд шел довольно быстро. Все же они не могли состязаться с ледоколом и добрались до самолета Чухновского одновременно с "Красиным".

Погрузив тяжелый самолет, "Красин" направился в Конгс-фьорд. Лишь на короткое время он задержался у "Браганцы", на которую перешла группа Нейса, и 20 июля бросил якорь в Конгс-фьорде, недалеко от "Читта-ди-Милано". Он передал на итальянский пароход всех спасенных и вскоре после этого спустя на воду отремонтированный и поставленный на поплавки самолет Чухновского. "Красный медведь" должен был ожидать здесь возвращения "Красина", который 25 июля ушел в норвежский порт Ставангер, чтобы произвести там необходимый ремонт и запастись углем для второго похода в высокие широты - на поиски группы Алессандрини и пропавшего без вести Амундсена. Но по пути на долю ледокола выпало еще спасение немецкого туристского парохода "Монте-Сервантес" с 1500 пассажирами на борту, который звал на помощь. Капитан его никак не предполагал, что сравнительно небольшая льдина может нанести такой ущерб стальному борту огромного судна водоизмещением 14 тысяч тонн. Небольшой толчок - в результате пробоина на три метра ниже ватерлинии, длиной почти в четыре метра и шириной в полтора метра! Для "Красина" новая задержка была очень некстати, но нельзя было отказать немецкому капитану в его просьбе о помощи. Ледокол зашел в залив Бельсунн, где стоял на якоре злополучный "Монте-Сервантес" с глубоко ушедшим в воду носом, накренившийся на правый борт так, что лопасти левого винта показались из воды.

Советским водолазам и механикам пришлось немало потрудиться над заделкой пробоины в носовой части парохода, после чего оба судна вместе покинули залив.

В северном норвежском порту Хаммерфест "Красин" расстался со спасенным им судном, 6 августа встал в Тромсё под погрузку угля и питьевой воды, а 11 августа его торжественно встречали в Ставангере Поставив ледокол в док, норвежцы тотчас же приступили к ремонту; работы велись быстро, и уже 24 августа "Красин" вышел из Ставангера, задержался ненадолго в Бергене для пополнения бункера лучшим кардифским углем и 26 августа снова взял курс на север.

* * *

...Когда обитатели "красной палатки" оказались на "Красине", им показалось, что они попали в какой-то новый мир. Они вымылись, побрились и облачились в новую одежду, выданную им на ледоколе. С удовольствием провел бы я всю ночь в беседе со своими спасителями, и только мысль о том, что за плечами у русских много дней неустанной работы при самом ограниченном отдыхе, заставила меня уже далеко за полночь отправиться спать.

Мне пришлось стать центром внимания команды ледокола и журналистов, потому что из всех потерпевших катастрофу я лучше других говорил по-немецки - на языке, которым многие русские хорошо владели. Кроме того, Цаппи, который принял на себя руководство своими земляками, немедленно запретил им говорить что-либо о гибели дирижабля, а это как раз и интересовало журналистов больше всего. Конечно, запрещение Цаппи было встречено на корабле неодобрительно. Надо сказать, что Цаппи с самого начала не вызвал к себе симпатии. Русских удивляло различие в одежде Цаппи и Мариано. В то время как на Цаппи было целых три комплекта - в том числе и меховая полярная куртка Мальмгрена, - его спутник был одет очень плохо. Мариано, неспособный двигаться, был настолько истощен, что его приходилось кормить с большими предосторожностями, тогда как Цаппи, свободно ходивший без посторонней помощи, с самого начала ел, не ограничивая себя в пище. Это наводило на мысль, что он объедал своего товарища, расходуя большую часть продовольствия на себя.

Метавшийся в жару, беспомощный Мариано, у которого еще в Конгс-фьорде пришлось ампутировать до колена правую ногу, обмороженную и пораженную гангреной, вызывал сочувствие русских, Цаппи же, наоборот, производил отталкивающее впечатление своим надменным видом и поведением. Он был лишен всякого чувства товарищества. Командование ледокола хотело предоставить мне отдельную маленькую каюту, а всех итальянцев поселить в судовом лазарете, но Цаппи решительно запротестовал. Королевские итальянские офицеры не могут жить в одном помещении с унтер-офицерами! Как быстро он забыл о том, что жил со своими подчиненными на шести квадратных метрах в жалкой палатке! Гостеприимные русские хозяева деликатно промолчали. Только румяный, улыбающийся заместитель начальника экспедиции сказал мне: "Мы хотели вас поселить поудобнее, доктор, но командор Цаппи воспротивился присутствию Биаджи и Чечони в отведенной для итальянцев каюте. Против вас Цаппи ничего не имеет, поэтому мы предоставили Чечони небольшую отдельную каюту, предназначавшуюся для вас. Биаджи устроился в одном из уголков кают-компании".

Конечно, я ничего не имел против того, что Чечони поместили лучше всех, хотя находиться все время в обществе Цаппи, надменного и бесцеремонного даже по отношению к больному Мариано, было не очень приятно. С самого начала своего пребывания на "Красине" я ломал голову над вопросом, как могло случиться, что опытный полярник Мальмгрен погиб, тогда как слабый Мариано выдержал трудной поход? И почему Мальмгрен, во всем такой обязательный и пунктуальный, не передал мои письма Цаппи. На вопросы о том, что произошло с Мальмгреном, Цаппи отвечал так неохотно и с таким раздражением, что пришлось прекратить расспросы. Мариано же не мог говорить, он метался в сильном жару. Русские только повторяли сведения, которые сообщил им Цаппи сразу же после спасения, в первые минуты охватившей итальянского офицера многоречивости. По словам Цаппи выходило, что Мальмгрен отморозил ноги, и тяжелый путь лишил его последних сил. После двенадцати дней похода итальянцы покинули товарища, согласно выраженной им воле, и оставили на льдине умирающим. Он сам предложил взять у него одежду и оставшееся продовольствие...

Обстоятельства похода Мальмгрена, Мариано и Цаппи так и остались загадкой, хотя впоследствии Цаппи добавил к своему первоначальному рассказу различные подробности. Мариано никогда не говорил о Мальмгрене, и, когда ему задавали вопросы, он каждый раз ссылался на Цаппи. Цаппи хорошо понимал, что их жестокий, бесчеловечный и единственный в истории полярных экспедиций поступок требует какого-то объяснения. Поэтому он постоянно подчеркивал, что для них было важно не собственное спасение, что целью похода была организация помощи оставшимся в "красной палатке". Они считали себя "исполнителями распоряжений свыше", которых, однако, никто им не давал, и якобы ради этой высокой миссии пришлось пожертвовать Мальмгреном, который все равно уже погибал и которому ничем нельзя было помочь!..

"Состояние льда было очень неблагоприятным для похода, - поведал Цаппи в своих показаниях комиссии по расследованию в Риме. - Мальмгрен уже в первые дни похода отморозил правую ногу. Мариано также слегка отморозил руку, но она позже зажила. Душевное состояние Мальмгрена с самого начала было подавленным. В конце второго дня у него был нервный припадок. Он причитал, метался и произносил бессвязные слова. Я и Мариано утешали и старались облегчить его состояние массажем и теплым питьем. Примерно через четверть часа он пришел в себя, просил не придавать значения тому, что с ним происходило, и простить его за то, что он нас так встревожил. После этого случая между нами был разговор о возвращении в лагерь. Однако мы решили двигаться дальше, во-первых, потому, что палатку нам теперь было бы трудно найти, а во-вторых, потому, что на нас возложена важная и ответственная миссия.

Трудности пути все возрастали, положение становилось все более тяжелым. Особенно плохо чувствовал себя Мальмгрен. Его походка стала неуверенной, он с трудом преодолевал самые незначительные препятствия, а когда падал, мы должны были помогать ему подняться. Состояние его отмороженной правой ноги ухудшилось настолько, что с ее пальцев слезли ногти, а руки опухали так, что он ничего не мог делать. Тут он нас попросил, чтобы мы убили его ударом топора по голове, заявив, что предварительно закутает голову курткой, чтобы мы не увидели рану.

Мы, конечно, решительно отвергли эту просьбу, долго уговаривали его, и он наконец согласился продолжать путь. Но на двенадцатый день похода Мальмгрен упал на лед и сказал буквально следующее: "Я не в состоянии двигаться дальше. Останусь здесь! А вы уходите!" Мы пытались его уговорить дойти с нами хотя бы до ближайшего ледяного поля, которое было более надежным, чем то, на котором мы стояли. Все было напрасно. Он обнажил правую ногу и показал им отставшую на ней кожу и гниющие мышцы. Просил рассказать его землякам, почему не мог двигаться дальше, и вновь упрашивал нас убить его топором.

Он отказался от продуктов, сказав, что это только продлит его мучения на несколько дней. Говорил о своей матери. Просил меня, чтобы я доставил в Стокгольм его компас, который был для него дорогой памятью о другой экспедиции. Он хотел также послать в Стокгольм свой докторский золотой перстень, но ему не удалось снять его с распухшего пальца По его просьбе мы уложили его в яму, которую выкопали в снегу, и прикрыли сверху снегом. Рядом положили кусочки льда, чтобы он мог утолять жажду.

Полные отчаяния, мы перешли потом на более прочную льдину, которая была расположена в нескольких десятках метров дальше. Там мы отдыхали целых десять часов, в надежде, что Мальмгрен передумает и придет к нам. Мы видели его еще раз. Он стоял, опираясь на глыбу льда, около вырытой для него ямы и т громко предлагал нам идти дальше58.

Потом Мальмгрен исчез. Я полагал, что он совершил какой-нибудь отчаянный поступок, хотя мы все дали друг другу обещание, что умрем спокойно, своей смертью. Через несколько часов мы поднялись с места и с тяжелым чувством в душе продолжали трудный поход, умоляя бога о помощи. Это было 12 июня 1928 года.

Во время дальнейшего похода двигаться вперед становилось все труднее, так как с наступлением более теплого времени снег таял и перебираться с льдины на льдину становилось все труднее. Через три дня Мариано неожиданно ослеп. Мы должны были остановиться, глубоко огорченные тем, что не достигнем намеченной цели - Северо-Восточной Земли. Мы отдыхали два дня и. когда зрение Мариано несколько улучшилось, снова двинулись в путь. Надежда на помощь появилась у нас 17 или 18 июня, когда над нами на высоте двести-триста метров пролетел гидросамолет, но, к великому нашему огорчению, летчики нас не заметили. В следующие дни гидропланы пролетали над нами еще четыре раза, но никто не обратил на нас внимания.

Мы шли еще примерно четыре дня, пока 21 или 22 июня не добрались до острова Фойн. Когда нас отделяло от берега расстояние не более километра, мы вынуждены были сделать еще одну остановку, так как Мариано вновь перестал видеть. Я взял его за руку и повел, но он упал и поранил ногу, из-за чего нам снова пришлось отдыхать. Между тем льдину, на которой мы находились, стало медленно относить от острова.

Мариано предложил мне бросить его, оставив только немного пеммикана и одеяло. Но я ответил, что без его помощи не выйду на сушу, потому что мне одному не преодолеть широкое водное пространство. Между тем за время с 23 по 25 июня нас отнесло на четыре - пять миль от берегов Северо-Восточной Земли. Продовольствия оставалось всего на пять дней. Мариано уговаривал меня во что бы то ни стало добраться одному до земли, если у меня хватит сил, но я отказался. Мы дошли до большой льдины, и я устроил из кусков льда что-то вроде укрытия. Около 30 июня был съеден последний кусок пеммикана. Мы проглотили его с благоговейным чувством, как причастие, и с мыслями, обращенными к богу.

У Мариано уже не было сил двигаться дальше. Я пытался всякими способами раздобыть какое-нибудь пропитание, но мне не удалось. Тогда я решил отказаться от дальнейшей борьбы за жизнь, несмотря на то что Мариано убеждал меня не предаваться отчаянию, так как по полетам самолетов в стороне мыса Ли-Смит можно было судить, что спасательные операции идут полным ходом.

Нам оставалось только покориться своей судьбе, пока наконец 10 июля нас не заметили с большого самолета, который сделал над нами пять кругов. Но прошел целый день, а самолет не возвращался, и нам не сбросили никакого продовольствия, о котором мы просили сигналами. Тут Мариано, потерявший последние силы, предложил мне, чтобы после его смерти я высосал его кровь и съел мясо. Я, естественно, отверг это!.."

Таковы были свидетельские показания Цаппи. Много темных мест оставалось в его рассказе, и не всегда он был последователен. В качестве единственного вещественного доказательства достоверности своих слов он предъявлял компас, якобы полученный им от Мальмгрена. Но этот компас я видел уже в руках Мариано, когда Мальмгрен и его спутники покидали "красную палатку". По словам Цаппи, Мальмгрен был совершенно спокоен, когда они решились его покинуть на произвол судьбы. Их поступок был неслыханным, и несколько строк, написанных Мальмгреном, послужили бы важным доказательством того, что они решились оставить Мальмгрена одного только в интересах спасения оставшихся в "красной палатке", как настойчиво утверждал Цаппи. Почему же они не попросили Мальмгрена об этом? Почему они покинули льдину, находившуюся недалеко от Мальмгрена, и не вернулись к нему еще раз? Почему Цаппи на неоднократные расспросы русских о том, где и в каком состоянии они оставили Мальмгрена, каждый раз отвечал по-разному? Ведь он был морским офицером, привыкшим к точности! Почему итальянская комиссия по расследованию не заинтересовалась этим пунктом в показаниях? Почему Мариано, который в лагере на льдине был таким энергичным и инициативным, упорно молчал и предоставлял все объяснения Цаппи, а сам только подтверждал его показания? Почему Мальмгрен не передал мои письма? Последний вопрос заставил в свое время задуматься опытного полярника, норвежского доцента Хоеля, который в комиссии по расследованию задал этот вопрос Цаппи. Почему Мальмгрен, который происходил из незажиточной семьи, не послал своей матери деньги, которые оставались у него? Почему Цаппи заведомо лгал, утверждая, что он ничего не ел 12 дней, в то время как его вид и медицинское обследование, произведенное на "Красине" доктором Средневским, доказывали, что Цаппи не принимал пищи самое большее два дня.

На все эти вопросы, вероятно, никогда не последует исчерпывающего ответа59. Обстоятельства гибели несчастного, доверчивого Мальмгрена, по-видимому, навсегда останутся одной из тайн Ледовитого океана.

* * *

Начался последний акт полярной трагедии - поиски той группы из экипажа "Италии", которая была унесена на обломках дирижабля, а также розыски экипажа самолета "Латам-47". Не только родственники шести несчастных, исчезнувших вместе с обломками "Италии", но и вся итальянская общественность были возмущены неслыханным равнодушием, с каким итальянское правительство отнеслось к их судьбе. Ведь до спасения группы Вильери их даже не искали. Шведские самолеты, которые пролетели на восток над "красной палаткой" 20 июня, повернули назад. Через десять дней после этого шведский "Упланд" в сопровождении итальянских летающих лодок вылетел на поиски обломков дирижабля, но все три машины возвратились от мыса Ли-Смит, за которым дальше на восток простирался туман.

Диктатор Муссолини не очень считался с возмущением итальянской общественности, несмотря на то что весь мир порицал итальянское правительство и восхищался благородством русских. Хотя советские полярники по отношению к потерпевшим катастрофу и являлись иностранцами, они были полны решимости искать обломки "Италии", тогда как соотечественники пропавших без вести и пальцем не хотели пошевелить. Итальянцы приобрели в Норвегии два маленьких самолета "Макки-18", снабженных лыжами; этим самолетам было достаточно такой же короткой посадочной дорожки, как и "Мотыльку" Шиберга. "Читта-ди-Милано", доставив в Норвегию Нобиле и остальных членов его экспедиции, спасенных "Красиным", обратным рейсом привез 10 августа эти самолеты в Конгс-фьорд, но они никакого участия в спасательных операциях так и не приняли.

Нобиле хотел остаться в Конгс-фьорде, чтобы после возвращения "Красина" из Норвегии участвовать в дальнейших поисках группы Алессандрини. Русские радушно приглашали его, но строгий приказ итальянского министерства авиации немедленно вернуться вместе с остальными спасенными итальянцами в Рим расстроил планы Нобиле. Начальник экспедиции на "Красине" высказал свое сожаление по этому поводу, когда Романья перед отплытием "Читта-ди-Милано" пришел проститься с ним.

- У вас такое опытное руководство и такие блестящие командиры, что нет нужды в участии генерала Нобиле, - любезно ответил итальянец. Политика итальянцев была совершенно ясна.

Итак, Нобиле вынужден был ехать в Италию, где полгода спустя комиссия по расследованию, не жалея похвал для Мариано и Цаппи, совершивших "героический" поход, осудила Нобиле как виновника гибели дирижабля, который спасся первым и проявил неблагодарность по отношению к своим соотечественникам, очернив их самоотверженные попытки прийти на помощь потерпевшим катастрофу...

Одно время в Конгс-фьорде находилась целая авиаэскадрилья: три большие машины, в том числе итальянские летающие лодки и русский "Красный медведь", два небольших норвежских гидроплана - Рийсер-Ларсена ("Мааке-38") и Лютцов-Хольма ("Мааке-36") - и, наконец, два "Макки-18", доставленные итальянцам из Норвегии на "Читта-ди-Милано". Но вскоре летчики расстались. "Браганца" погрузила на палубу "Макки-18", принадлежащие итальянцам, и отплыла с ними к мысу Северному. Вслед за "Браганцей" ушла к острову Медвежьему на поиски Амундсена моторная шхуна "Хобби" с норвежскими самолетами. Затем краны грузового парохода норвежской угольной компании подняли на палубу обе итальянские летающие лодки, чтобы отвезти их в Норвегию60. Один только самолет "Красный медведь" остался в Конгс-фьорде вместе с "Читта-ди-Милано". Он ожидал "Красина", который только 2 сентября в 11 часов 30 минут бросил якорь в бухте.

* * *

Относительно дальнейших спасательных операций русские совещались недолго. Несмотря на предостережения Романьи, что время года для полетов в Заполярье уже позднее, "Красин" 3 сентября в 19 часов покинул Конгс-фьорд.

"Красный медведь" пока остался в порту; было решено, что он прилетит позже, как только "Красин" выберет удобную базу.

При выходе из фьорда "Красин" встретил "Браганцу". Она возвращалась из неудачной экспедиции, целью которой были поиски обломков "Италии" и исчезнувших с ними людей; капитан "Браганцы" норвежец Нор Свендсен информировал русских о ледовой обстановке к востоку от Семи островов. Всюду около мыса Ли-Смит открытое море, но оставшиеся льды здесь все время дрейфуют в зависимости от ветра и морских течений. Крозио настойчиво советовал воздержаться от полетов. Несущие плоскости и пропеллеры самолетов обледеневают. Когда они однажды поднялись в воздух в районе Семи островов, куски льда отлетали от пропеллера с такой силой, что пробили крылья. Это был единственный их полет, и они, конечно, не могли найти обломков дирижабля, упавшего значительно дальше к востоку от Семи островов. "Браганца" устроила на южном берегу острова Большого склад продовольствия, и на этом итальянская экспедиция завершилась.

Базой для "Красина" был избран пролив Беверли, юго-западнее мыса Северного. Чухновский встретился с большими затруднениями при попытке долететь до "Красина" и вынужден был на долгое время отложить полет из-за постоянных туманов.

Только 10 сентября Чухновский добрался до ледокола и утром вновь поднялся в воздух. На этот раз его заставил вернуться сильный ветер. В тот же день пришла радиограмма от Романьи с сообщением о том, что "Браганца" вышла в Тромсё и что "Читта-ди-Милано" грузит уголь и после полудня покинет Конгс-фьорд. Таким образом, "Красин" оставался совершенно один в полярных водах61.

Между тем погода ухудшилась настолько, что о дальнейших разведывательных полетах нечего было и думать. С большим трудом удалось 15 сентября разобрать "Красного медведя" и погрузить его на ледокол. На следующий день после этого в 17 часов 20 минут "Красин" снялся с якоря и отправился на поиски группы Алессандрини. Сначала он шел прямо на север по 19-му градусу 30-й минуте восточной долготы; под 82-й параллелью он повернул на юго-восток, прошел те места, где на карте была обозначена легендарная Земля Джиллеса, которой не оказалось в действительности, и взял курс на юго-запад к острову Белому (Витё).

Почти все время стояла плохая погода, с туманами, дождем и снегом. Наступила осень. Солнце, почти все время скрытое туманом и облаками, лишь на короткое время поднималось над горизонтом. Когда "Красин" был примерно в 30 милях к северо-востоку от острова Белого (Витё), он повернул к Земле Франца-Иосифа. Утром 22 сентября ледокол пытался подойти к берегам Земли Александры, самого западного из островов Земли Франца-Иосифа. Но ее бухты были закрыты многолетним тяжелым льдом, и "Красин" в конце концов был вынужден отказаться от своей попытки.

Ледокол двинулся дальше к Земле Георга и достиг ее берегов вскоре после полудня. Там, на сухом скалистом выступе мыса Ниль, был устроен продовольственный склад. В нем оставили несколько сот килограммов продуктов на случай, если люди, исчезнувшие с обломками дирижабля, остались живы и когда-нибудь доберутся сюда. "Красин" еще стоял на якоре у черных базальтовых скал мыса Ниль, когда пришла радиограмма от Комитета помощи дирижаблю "Италия" с приказом прекратить поиски и возвращаться домой. В 3 часа 20 минут 23 сентября "Красин" снялся с якоря и направился на юг. Полярные воды, где еще недавно более 1400 человек с десятками морских судов, самолетов и с собачьими упряжками прилагали силы к спасению экипажа "Италии" и Амундсена с товарищами, опустели.

"Красин" уходил последним:

* * *

Что же в конце концов произошло с остатками дирижабля? Из всех уцелевших участников экспедиции Нобиле и я больше всех занимались выяснением этой проблемы. Нобиле был твердо убежден, что дирижабль не мог воспламениться в воздухе, так как моторы не работали.

К интересным результатам привело вычисление расстояния, которое мог пролететь дирижабль от места катастрофы, прежде чем окончательно упал на лед. Опросив всех товарищей, когда, по их мнению, они заметили дым, показавшийся к востоку от нашей льдины, я учел и свое собственное впечатление. Из сопоставления получилось, что дым показался самое большее через двадцать минут. Я использовал также все данные о скорости ветра в это время. Ветер был юго-западным, и до аварии дирижабль летел прямо против ветра. Бортовой журнал "Италии" уцелел; в нем сохранились записи о путевой скорости дирижабля, по данным измерений, проведенных Цаппи за полчаса до катастрофы. Известно также, какую скорость придавали дирижаблю его моторы. Таким образом, была вычислена скорость ветра, составлявшая 25 километров в час. Примерно с такой же скоростью обломки дирижабля летели на северо-восток, так как собственная скорость дирижабля была погашена при ударе о снег и льдины.

Не более чем через двадцать минут после катастрофы появился дым на востоке. За это время дирижабль мог пролететь по воле ветра самое большее восемь километров. Если дирижабль сгорел, как утверждал Цаппи, а его утверждениям охотно "поверило" итальянское правительство, то должны были сгореть и две тысячи литров горючего, остававшиеся в бензобаках. Однако дым от такого пожара, наблюдаемый на расстоянии около восьми километров, произвел бы значительно большее впечатление, чем тот легкий дымок, который наша группа заметила на востоке. Тогда мы считали, что дым показался не дальше, чем в тридцати километрах, но в действительности расстояние должно было быть значительно меньше. Хорошо известно, как нелегко визуально определить расстояние на суше, а на ледяных просторах, да еще при небольшом тумане, сделать это более или менее точно еще труднее.

А если столб дыма, замеченный нами, был вызван не пожаром дирижабля, то чем же? Высказывалось предположение, что Ардуино и его товарищи, для того чтобы облегчить дирижабль, сбросили канистру с бензином и та при падении загорелась. Однако не известно случая, чтобы бензин воспламенился просто от удара. Если исключить эту возможность, останется только одно предположение: люди после падения дирижабля подавали сигналы! Ардуино в момент, когда дирижабль после удара об лед поднялся вверх, стоял на мостике около мотора. Он видел товарищей, которые остались на льду, и, конечно, успел заметить, что мы живы. Естественно предположить, что нам пытались дать знать, что вторая группа тоже не погибла. Возможно, что позже сигналы повторялись, но из-за неблагоприятной погоды их не было видно.

Если Алессандрини и его товарищи остались в живых, в их распоряжении было до трехсот килограммов продовольствия и всевозможное снаряжение: сани, резиновые лодки, обувь, одежда. Можно предположить, что они пошли на юг, надеясь достигнуть северного побережья Шпицбергена. Они не знали, что дирижабль во время полета все более отклонялся к востоку от заданного курса, а приборов и таблиц для определения географических координат у них не было.

В том районе, где произошла катастрофа, лед движется в общем на юго-восток. Об этом свидетельствует дрейф льдины с "красной палаткой", а также путь Андре и двух его спутников. Когда в июле 1897 года три шведа на своем воздушном шаре "Орел" совершили вынужденную посадку на лед, они направились к Земле Франца-Иосифа, где был склад продовольствия, но затем решили идти на Шпицберген. Ледяное поле, по которому они шли, относило течением, и вместо Шпицбергена они вышли на южный берег острова Белого (Витё).

Направление морских течений в этой части Арктического бассейна позволяет считать наиболее вероятным, что обломки дирижабля, на которых находилась группа Алессандрини, были отнесены льдом также к берегам острова Белого.

Возможно, что люди, унесенные на потерявшем управление воздушном корабле, остались на месте его падения, так как не рассчитывали собственными силами достигнуть суши. Продовольствия у них было на три-четыре месяца, и они жили то надеждой на спасение, то приходя в отчаяние. Они, вероятно, увидели самолеты и всячески старались привлечь к себе внимание, но после тщетных попыток покорились в конце концов своей судьбе. Может быть, они прибегли к последнему средству потерпевших крушение в море - бутылочной почте, но и это оказалось бесполезным. А затем жестокая полярная зима положила конец их страданиям...

После гибели "Италии" прошло уже более 30 лет. И до сих пор не найдено ни одного предмета снаряжения или обломка дирижабля. Это наводит на мысль, что их вынесло на берег одного из труднодоступных арктических островов.

Со временем кто-нибудь, высадившись на труднодоступную Белую Землю, может быть наткнется там на остатки лагеря шести несчастных итальянцев, исчезнувших 25 мая 1928 года вместе с обломками дирижабля. Если затем окажется возможным разобрать их записи, как в свое время были прочитаны дневники Андре и его спутников, будет разгадана и эта тайна Северного Ледовитого океана, связанная с судьбой дирижабля "Италия" и шестерых из его команды.

Пред.След.