«74 марта 1918 года, 14 ч. 55 м. Сошли с тороса, освободили «Гангут».
16.12. Обошли все суда и пошли вперед, пробивая путь.
19.00. Развернувшись, пошли к «Рюрику».
19.15. Подошли к «Рюрику», подтянулись к борту и остановились на ночевку».
Из навигационного журнала ледокола «Ермак».
1
Мрачная морозная мартовская ночь. Небо покрыто быстро бегущими тучами. В густой мгле на льду Финского залива еле вырисовываются очертания мощных -кораблей — их высокие мачты, торчащие дула орудий. Холодный северный ветер гуляет по ледяному простору, с яростным шумом я свистом проносясь в снастях молчаливых судов. Поход длится уже третьи сутки.
После упорной борьбы со льдами корабли недвижно застыли в торосистом поле, словно собираясь с силами, чтобы чуть свет снова выступить в беспримерный по трудности поход — к родным берегам...
Русские дредноуты растянулись по прямой линии с большими интервалами. Вот «Петропавловск», вот «Гангут», «Севастополь» и «Полтава», броненосный крейсер «Рюрик», за ними — крейсеры «Адмирал Макаров» и «Богатырь». На горизонте смутно маячит грот-мачта ледокола «Волынец». «Ермак», который легко узнать по двум большим трубам и характерным очертаниям корпуса, стоит вплотную у борта «Рюрика»...
На борту «Ермака» показалась чья-то фигура и, освещая себе дорогу электрическим фонариком, осторожно перешла на «Рюрик». При слабом свете можно разглядеть, что это невысокий пожилой человек в малахае, в валенках и теплом полушубке. Очутившись на крейсере, он быстрым шагом добрался до каюты механика Ильи Васильевича Полякова и постучал. Не дождавшись ответа, гость открыл дверь, видимо, по праву старого приятеля.
Илья Васильевич, утомленный, лежал на койке, но еще не спал. На столике, окутанный клубами пара, бурлил электрический чайник.
— Кузьма Петрович! — обрадованно воскликнул Поляков, вскакивая с койки.
Вошедший был третий механик «Ермака» Кузьма Петрович Малинин. Начав свою службу во флоте кочегаром, он в 1909 году пришел машинистом на «Ермак» и с этого дня не расставался с ним. Малинин присел на краешек койки и стал рассказывать. День-деньской он — в непрестанной беготне и заботах: за каждой мелочью, за каждым винтиком приходилось следить. Несмотря на усталость, ему не спалось в эту ночь. Он и зашел к приятелю отвести душу.
Друзья перекидывались короткими фразами.
И вдруг, как-то внезапно загоревшись, Малинин гневно воскликнул:
— А капитан-то наш Гасабов?! Каков?
Малинин не пояснил, что именно он имел в виду, но Поляков его понял. Да и как им было не понять друг друга? Оба они были простыми и скромными русскими людьми, вся жизнь которых протекла в неустанном труде. Оба крепко срослись с общим флотским делом, оба болели сердцем за участь каждого корабля. Флот надо было любой ценой довести-до Кронштадта!
Помолчав немного, Малинин начал взволнованно рассказывать.
... Капитан «Ермака» В. Е. Гасабов, получив распоряжение вести первую бригаду кораблей в Кронштадт, заупрямился и стал доказывать командованию абсолютную «невозможность» этого, приводя различные технические соображения. «Надо быть готовым к худшему,— предостерегал он штаб Балтфлота,— а именно: при встрече с торосами нужно будет менять ход, чтобы вывернуться на поворотах, и неизбежно придется давать полный задний ход всеми машинами, чтобы не таранить друг друга. При этом корабли могут повредить винты и оказаться в беспомощном положении, подвергаясь опасности быть нанесенными на банки, где они останутся без топлива и провизии до того времени, когда будет возможно буксировать их по чистой воде... Если винты и уцелеют, то все же... поход может затянуться на месяц».— Как будто мы и без него не знали,— восклицал Малинин,— что и трудности будут, и риск, и винты поломаться могут, а корабли — потерять способность двигаться самостоятельно. Но ведь оставаться-то здесь нам больше нельзя!
— Верно, — подхватил Поляков, — главное, спасти корабли. Нельзя же запугивать опасностями, рисовать все в черном свете!
— В том-то и дело, — продолжал Малинин, — ведь наши это, советские корабли! Трудности!! Что же мы не видали их, этих трудностей? Ведь все время приходится быть начеку! Правда, спать почти не спим, люди стоят на вахте по 16 часов в сутки. Так что же из этого? Только бы довести до Кронштадта корабли, спасти их! Ведь эдакое богатство, эдакая силища! А Гасабов, слыхали, какое предложение выдвинул?
— Это, чтобы каждый корабль в отдельности выводить двумя ледоколами? — спросил Поляков с еле приметной усмешкой и пожал плечами.— Где же нам столько ледоколов взять? У нас ведь только два и осталось. Да он и сам это отлично понимает.
— В том-то и дело,— волновался Малинин,— что сам понимает, а говорит! Не нравятся нашим морякам такие разговоры. У нас в команде, знаешь, какой народ? Одно слово — балтийцы! Кричат: семья-то у капитана в Ревеле осталась! Хоть и опытный он человек, да старорежимный! А за саботаж, знаешь, что полагается?
Он помолчал и затем более спокойно добавил:
— Я ведь сам слыхал все его рассуждения. «Я,— говорит Гасабов,— считаю только своим долгом предупредить...» А вот, несмотря на его «предупреждения», мы уже одолели половину пути!
Немного погодя Малинин ушел на свой ледокол... Среди капитанов Балтийского флота Гасабов был исключением. Вся лучшая часть старых специалистов пошла за большевиками и целиком разделила все трудности перехода в Кронштадт. Эти командиры активно осуществляли директиву Совета Народных Комиссаров и под руководством большевистских организаций кораблей делали все возможное для спасения флота. К числу таких командиров принадлежали старший офицер эсминца «Изяслав» Иван Степанович Исаков (ныне адмирал флота СССР), капитан Ю. Ралль(впоследствии вице-адмирал), командир гидрографического судна «Азимут» М. Я. Сорокин (в будущем капитан «Ермака»), командир флагманского корабля «Кречет» Владимир Николаевич Янкович и многие другие.
2
Поход продолжался. Особенно тяжел был лед на последнем переходе — от Гогланда до Кронштадта. Лед лежал неподвижный, сплошной, большой толщины.
На его поверхности тянулись гряды массивных торосов. «Ермак» и «Волынец» работали попеременно, борт о борт, пробивая вместе двойной канал, чтобы облегчить движение огромных линкоров.
Корабли часто затирало льдом, а 15 марта целый день не могли продвинуться вперед из-за густого тумана. Вот что записало об этом в навигационном журнале «Ермака»:
«15 марта:
6.45. Пошли пробивать путь по курсу 100°.
7.50. Подали буксир на «Волынец», чтобы вместе пробивать путь.
8.10 Вследствие тумана решили остановиться и ждать, когда он рассеется.
12.00. Дали ход машинам, пошли вперед. R == 100°. Туман.
15.30. «Волынец» вернулся к дредноутам, «Ермак» пошел вперед.
16.00. Застряли во льду.
16.10. Сошли.
18.00. Застряли в торосе.
18.10. Сошли...
19.15. Остановились на ночевку в 5½ милях от острова Сескар.
17 марта:
8.45. Вошли на Николаевский створ.
11.30. Вошли на Большой Кронштадтский рейд.
13.30. Вошли в Неву в Петрограде».
Огромные трудности были преодолены благодаря революционному энтузиазму и патриотизму советских моряков, их мужеству, трудолюбию и стойкости.
Первый этап «Ледового похода» был выполнен. 17 марта -вышедшая из Гельсингфорса группа крупнейших кораблей благополучно прибыла в Кронштадт. Вскоре «Волынец» ушел обратно в Гельсингфорс, «Ермак» должен был тоже отправиться обратно и притом как можно скорее. Охранять его выделил» броненосный крейсер «Рюрик». Для погрузки угля на оба судна спешно мобилизовали военных моряков со всех судов и береговых учреждений Кронштадтского порта. Погрузка производилась ежедневно в течение недели, с раннего утра до глубокой ночи, с большим подъемом и напряжением всех сил. Все эти люди хорошо понимали, что их. долг — любом ценой спасти корабли Балтийского флота для Советской родины.
Бок о бок с кронштадтскими матросами, не считаясь с временем, грузили «Ермак» портовые рабочие, бледные от усталости и недоедания; под грохот лебедок, кранов, грузовиков сильнее бились сердца, загорались глаза и ускорялись движения.
Уже назревало то чудесное, новое в истории нашей страны социалистическое, самоотверженно-бескорыстное отношение к общественному труду, в котором проницательный взор великого Ленина усмотрел «великий почин»!...
* * *
2 апреля у Гангэ неожиданно появились 37 германских судов: дредноут, крейсер, шесть миноносцев, тральщик, транспорты и другие корабли.
Очевидно, немцы готовились к агрессивным действиям. 4 апреля ночью получено было извещение о высадке немцев в Гангэ, куда с помощью белофинского ледокола «Тармо» прошел отряд немецких боевых кораблей, тральщиков и транспортов с десантом. Чтобы выяснить намерения немцев в отношении русского флота в Гельсингфорсе, командование Балтийского флота направило в Гангэ делегацию, которая вступила с немцами в переговоры. Результатом последних явилось так называемое «гангутское соглашение 5 апреля» о русском флоте, находившемся в Гельсингфорсе. Немцы потребовали его разоружения к моменту прихода их эскадры в Гельсингфорс. Тогда советское командование приняло решение во что бы то ни стало в ближайшие до прихода немецкой эскадры дни вывести весь русский флот из финских вод.
Между тем положение все более ухудшалось. Немецко-белофинские отряды продолжали наступление и после Гангэ заняли город Экенес. На море началась подвижка льда. Вся западная часть Финского залива — западнее острова Гогланда — была в движении. Из крупных ледоколов у русских остался один только «Ермак», так как вернувшийся в Гельсингфорс для проводки второй группы судов Балтфлота ледокол «Волынец» был вероломно захвачен 29 марта 1918 года немецко-белогвардейской бандой. Этой банде помог пробраться на корабль, под видом «промерной партии», командир «Волынца», бывший царский офицер Юхневнч.
Несмотря на внезапность нападения, матросы попытались оказать сопротивление. Но преданные своим командиром, они не успели организоваться. Озверелые бандиты нещадно избивали матросов, выбрасывали их за борт.
Весть о подлой измене Юхневича вызвала всеобщее негодование советских моряков.
«Ермак» находился в это время еще в Кронштадте. Никто не знал, удастся ли ему добраться до Гельсингфорса?...
Приходилось итти на огромный риск — выступить без сопровождения сильного ледокола.
Все надежды были на встречу с «Ермаком».
В эти тревожные дни организующая роль балтийских большевиков была решающей. Особенно сильной и многочисленной, по свидетельству машиниста линкора «Республика» Н. Пращенко, была большевистская организация на их линкоре. Она воодушевляла моряков всех кораблей, стоявших у Гельсингфорса, доводила до их сведения директиву Советского правительства и организовала моряков на выполнение этой директивы. Избранный Центробалтом «Совет Комиссаров Балтийского флота» находился тогда на посыльном судне «Кречет». Отсюда непрерывно поддерживалась связь с кораблями, со Свеаборгской крепостью, с Кронштадтом, с Петроградом. Настроение моряков в этот момент правильно отражает сценарий Б. Вишневского «Ледовый поход»:
«Просторная кают-компания «Андрея Первозванного» была тесно набита матросами. Доносилась артиллерийская канонада... За столом сидели: комиссар флота Жемчужин, командующий флотом адмирал Развозов и писарь...
...— Товарищи,— начал Жемчужин,— экстренное собрание делегатов военных кораблей Гельсингфорсской базы считаю открытым. На повестке дня один вопрос — о положении флота. Слово имеет докладчик, командующий флотом адмирал Развозов.
Адмирал Развозов встал и начал доклад.
— Я буду краток. Печальная весть об измене ледокола «Волынец» и переходе его на сторону Германии поставила нашу эскадру в безвыходное положение. Совершенно очевидно, что ледокол «Ермак» не успеет пробиться к нам на помощь из Кронштадта... Я бы предложил поднять на судах старый андреевский флаг... Как будто штурмовой шквал прокатился среди делегатов...
—...и вступить в переговоры с германским командованием,— продолжал адмирал.
Возраставший шум лишил его слова. Делегаты сразу разгадали хитрый умысел врага и немедленно дали ему резкий отпор:
— Кто желает слова?— крикнул комиссар Жемчужин. Вышел представитель линкора «Республика».
— Это что же, товарищи! — гневно начал он,— кем нас гражданин Развозов считает? Темные матросы? Пешки? Триста лет мученые рабы дорогой свободы ждали. А теперь — андреевский флаг? Хитрая его кадетская логика. Только не бывать этому! Верно я говорю, товарищи?
Гул одобрения был ответом на этот вопрос. Матрос с «Республики» продолжал речь.
— Товарищи! Гроза надвигается, и она неминуема. Нас уничтожить хотят. Неужели сдадимся, позволим забрать себя? Нет! Верно я говорю?
И снова одобрительный шум.
— Товарищи,— закончил матрос с «Республики»,— нового командующего выберем!...
— Кто еще желает? — опросил Жемчужин.
Во время собрания делегатом крейсера «Богатырь» было внесено предложение:
— Раз без ледокола выйти нельзя — корабли немцам не оставлять. Взорвать!
Матросы молчали. Людей сковывала мертвая напряженная тишина.
— Еще кто желает? — нарушил молчание комиссар Жемчужин.
— Дайте мне, пожалуйста,— поднял руку старик-машинист Марконен (от «Стерегущего»).
— Взорвать это можно очень просто,— начал старик, вынув изо рта трубку,— надо немножко подумать, что можно еще сделать. Недавно в Гельсингфорс на наш партийный съезд приезжал Народный комиссар товарищ Сталин. Он говорил, что все опасности можно преодолеть. Надо действовать решительно и без колебаний. Смелость, смелость, еще раз смелость! Кто-то заметил:
— Правильно Народный комиссар Сталин сказал! Один из матросов крикнул:
— У меня предложение! Вместо ледокола линейный корабль двинуть! А затрет—будем лед динамитом рвать!
— Военные корабли через лед никогда не ходили,— медленно и внушительно произнес адмирал Развозов.
— Не ходили? — крикнул ему матрос,— это они до революции не ходили! А теперь пойдут!»
Рассказ большевика Марконена о совете товарища Сталина финским рабочим прозвучал на собрании как боевой клич большевистской партии.
О могучем воспламеняющем действии большевистских лозунгов свидетельствует и рассказ одного из балтийских моряков:
«...2 апреля состоялось совещание комитета дивизии подводных лодок—что делать? Взорвать ли? (К взрыву было все готово)... Я внес предложение: дивизию подводных лодок и базу вывести в Кронштадт и Петроград.
Был большой опор. Мне доказывали, что это бессмыслица; что этого никак нельзя сделать практически, так как нет ни одного сильного ледокола...
И вот был брошен лозунг: «Ни одного судна в руки врагов Советской власти! Медленно, но вперед! Живыми не сдаваться!»
Лозунг этот, как известно, был с огромным энтузиазмом воспринят всеми моряками Балтфлота и сыграл огромную организующую роль в успешном проведении «Ледового похода».
