Стоял такой крепкий мороз, что трудно было дышать Пришлось потуже закутать и рот, и нос теплым шарфом, чтобы не простудить легкие. Открытыми остались только щелки глаз. На ресницах нарастал иней. Заведенный мотор работал глухо, как будто с трудом вращал шибокий воздушный винт в плотном, тяжелом воздухе. Клубы выхлопных газов плотно обтекали фюзеляж и хвостовое оперение. Стоявшие в два ряда самолеты У-2 за ночь покрылись густым инеем. Их и не готовили к полетам в такую низкую температуру. В то предновогоднее утро я вылетел из Семипалатинска в Омск: надо было срочно доставить туда трех представителей важной московской комиссии.
Следуя строго по проложенному на карте маршруту - рейсовых полетов в то время, там не было и в поми-[60]не,— я с любопытством посматривал на селения над которыми пролетал впервые. Дымы, поднимавшиеся из труб приземистых жилищ, постепенно оседали и, расплываясь, окутывали населенные пункты непроглядной пеленой.
Над торосистым Иртышом лежал туман, который и синоптики предсказывали. Будет, мол, в начале пути, говорили они, а дальше все пойдет нормально. Но чем дальше уходил самолет от Семипалатинска, тем больше туман уплотнялся и расползался вширь по обеим сторонам могучей реки. Это насторожило меня. «Эх, была бы на самолете радиостанция. Сразу бы запросил омскую погоду»,— с грустью подумал я. И повернувшись назад, взглянул, что делается в пассажирском «салоне». Там, завернувшись в теплые тулупы, беспечно спали и пассажиры, и Павел. Им-то что! А мне вот не сидится спокойно.
До Омска оставалось километров сто, то есть полчаса полета. Но густая морозная дымка прямо на глазах стала так быстро сливаться с туманом, что ни впереди, ни под собой уже ничего не было видно. Небо и земля слились в непроглядную белесую муть. «Вот так новогодний сюрпризец!»—с горестью подумал я, соображая, что же делать. И долго не раздумывая, ввел самолет в левый пологий разворот, чтобы выйти на обратный курс. Выйдя из зоны тумана, стал присматривать подходящее место для посадки. Идти в Семипалатинск в такой ситуации, да еще когда светлое время вышло, было бы безрассудно.
Вскоре попалось обширное заснеженное поле, примыкавшее к двум селам. Вот и хорошо! Сделав два круга на малой высоте, убедился, что помех никаких нет. Пошел на посадку, предупредил Павла:
— Садимся!
Самолет сел мягко, почти не слышно. Погасла скорость. Я осмотрелся. Стал рулить к жилью поближе. Остановил самолет вблизи крайней глинобитной хаты, крытой камышом. Выключил мотор. Несмотря на сильный мороз жители, и стар и млад, одетые кто во что, окружили самолет, трогали, щупали его со всех сторон.
Хе-хе-хе - улыбался пожилой казах, одетый в бараний полушубок, перехваченный красным кушаком.— Моя председатель колхоза! - сказал он шевеля жесткими усами.— Наша земля самолет никогда не спускался. Машина мал-мала поломался? Авария мал-мала слу-[61]чился?— допытывался он, сдвигая на затылок лисью гшапку.
— Нет, джалдастар*, машина хорошая. А вот погода, плохая,— объяснил я казаху, показывая рукой на туман, который медленно уже закрывал деревню.
— Я тоже председатель колгоспа!—доложил почти по-военному высокий сухощавый старик с седыми пушистыми усами.
— Сколько же у вас колхозов?— поинтересовался я.
— Та два: один его,— украинец показал рукой на казаха,— а один мой.
— Значит, сородичи?— спросил я.— Как же попали в эти края?
— Та давно, ще при царском режиме наши батьки переехали из-под Кыива. Тут теперь наша батьковщина.
Каждый председатель приглашал нас к себе на постой. Предпочтение было отдано казаху, потому что, как он уверял, самолет стоял на «его земля».
Так волею случая мы очутились в гостеприимном глинобитном жилище казаха-председателя. Во весь земляной пол была постлана толстая кошма. В центре на ней стоял круглый стол на коротеньких ножках.
Наши приунывшие пассажиры, поснимав с себя теп¬лые одежды, уселись вдоль голой, выбеленной стены, поджав под себя по-казахски ноги. Взглянув на них, я невольно вспомнил неунывающего Ромма, который од¬нажды сидел с нами на вынужденной в глухом безлюдном месте. Вот его-то здесь не хватает.
— Нет ли у вас поблизости телефона?— спросил я радушного хозяина, внесшего на кухню баранью тушу, и дававшего какое-то указание своей жене.
— Зачем твоя так говорит: «нет ли у вас телефона»?— обиделся казах.— Наша есть телефон! Контора, телефон.
Рядом. Иди звани, звани сколько надо!
Омские телефонистки долго переговаривались между собой, делились предновогодними планами, долго не давали аэропорт. Пришлось повысить голос, объяснить, что я летчик, совершивший на самолете вынужденную посадку.
Это возымело исключительное действие: сразу подключили аэропорт, и слышимость была отличная.
Доложил начальнику аэропорта о месте и времени вы¬нужденной посадки, сказал, что помощи никакой не тре-
*Джалластар— товарищ (каз.).[62]
буется, что при наличии погоды завтра перелетим в Омск. Попросил сообщить об этом и в Семипалатинск.
— Обязательно и немедленно передадим,— сказал он и добавил:—Хорошо, что сели там, а то у нас стала очень плохая видимость.
Когда я возвратился в председателево жилище, его крепкая и сноровистая жена, уже смешав баранину, кар¬тофель и лепешку, раскатанную, как блин, приготовила вкусно пахнувший бешбармак—национальное кушанье. Подала на стол в большом деревянном блюде.
— Пажалуста к столу,— сказала она на русском языке почти без акцента, обнажая крепкие белые зубы.
Бешбармак действительно был на редкость вкусным, мы, можно без преувеличения сказать, набросились на него с волчьим аппетитом. После сытного ужина кто попивал зеленый душистый чай, а кто терпкий и довольно хмельной кумыс.
Только на третий день, часам к двенадцати, разошелся туман. А мороз не спадал, был еще крепче. Председатель колхоза вместе с Груденко еще в первый вечер собрали по дворам ведра, чугуны, казанки. И каждое утро Паша грел в них воду для мотора, грел до кипения на кухонной плите. А перед запуском воды требовалось, очень много, чтобы хорошо прогреть мотор. Но ее хватило только один раз заполнить систему охлаждения двигателя. Отдав свое тепло холодному металлу, вода сразу же остыла. Возникло опасение, как бы не заморозить мотор. По правилу надо было немедленно слить ее. Но не тут-то было: тонкие соединительные трубки между цилиндрами уже прихватило льдом.
— Вот так дела!— сокрушался и нервничал Павел.— Порвет рубашки цилиндров, будем тогда кукарекать здесь до весны, пока мотор не привезут.
Короче говоря, положение создалось хуже и быть не может. В сложной ситуации, как всегда, мысль работала напряженно и четко: должны же найти какой-то выход из этого дурацкого положения.
— Паша, ты же залил в мотор горячее масло?
— Конечно.
— Давай попробуем запустить.
После небольшого колебания он согласился.
Сделали несколько попыток, но мотор был «мертв» и не подавал никаких надежд. «Еще раз попробую, в, если не запустится, тогда...»— и, не додумав, что «тогда», я снова включил зажигание и открыл баллон сжатого [63] воздуха. Винт лениво сделал два оборота, вдруг мотор чихнул и заработал. «Ура!»—вскрикнул я. Но победный клич вырвался преждевременно: вода в системе охлаждения не циркулировала, это видно было по быстрому росту температуры в головках цилиндров. Пришлось немедленно выключить мотор, чтобы не перегреть его. И сразу накрыли теплым чехлом, а сверху еще и кошмой которую принес председатель.
Встав на стальные ленты — расчалки крыльев, Паша с одной стороны, а я с другой, и приложив уши к чехлу стали прислушиваться, что творится в моторе.
— Слышь, журчит! Ей-богу журчит!— обрадовался Павел.
Мой слух тоже уловил тихое журчание воды под чехлом, лед в тонких соединительных трубках оттаивал, и вода, журча, заполняла пустоты.
Дав мотору немного отогреться под толстым «компрессом», быстро сбросили с него чехол и кошму и снова запустили.
Температура воды упала до нуля, а это значило, что она стала нормально циркулировать в системе охлаждения. Это уже победа!
Павел на работающем моторе долил через расширительный бачок еще более ведра воды. Слез с мотора. Потрогал рукой радиатор и, отойдя в сторону, показал мне большой палец: «Все в порядке»!—круглое лицо его сияло.
После взлета я не стал делать традиционный круг, чтобы помахать на прощанье крыльями добрым, гостеприимным людям, а сразу взял курс на Омск, потому что туман снова наползал на деревню со стороны Иртыша.
Вот так и летали в те далекие годы, вот так и осваивали воздушные пути-дороги без средств связи, часто попадая в сложные метеорологические условия.
Большая группа передовиков социалистического соревнования, в том числе и несколько летчиков, была награждена нагрудными знаками: «15 лет Казахстана». В хранящемся у меня красном удостоверении, напечатанном на казахском и русском языках, говорится: «За ударную работу и активное участие в деле укрепления Советской власти и социалистическом строительстве Казахской АССР».
Прошли, пролетели годы молодые, порою трудные ло романтические, незабываемые годы! [64]
