Полярная Почта

"Самое страшное"

Хандюк вошел в салон и, остановившись в двух шагах от сидевшего в кресле начальника, вытянувшись, громко возвестил:

— Честь имею явиться и доложить...

— Садитесь, Филипп Кондратьевич, — пригласил Кры­лов, кивая на диван. — Докладывайте.

Хандюк, не сходя с места, еще более выпрямился и раскрыл рот, чтобы начать свой рапорт.

Ну, ну, давай, Хандюк, слушаем, — повторил Кры­лов, развязывая на горле шарф, точно он мешал ему слушать.

— Я пробыл под водой больше четырех с половиной часов, — усаживаясь, начал Хандюк,—и обнаружил следующее. Корабль с кормы, от машинной кормовой переборки до рудерпоста, сидит на банке. Винт, руль, пятка руля и рудерпост в порядке, на корме замечены вмятины; в киле вмятин обнаружить не пришлось — киль врезался в грунт, и пролезть нельзя. Потом я обошел вокруг кормы и там тоже увидел вмятину. От переборки кормовой машины до середины котельного отделения есть зазор, и там «Малыгин», не касаясь грунта, находится на весу.

— Та-ак, — отозвался про себя Крылов, раздумывая над словами Хандюка. — Что ж ты нашел?

— С левого на правый борт я прошел под днищем и осмотрел борт.

— И что же оказалось там?

— Осмотрел правый борт—шел до пределов шланга, обнаружил расхождение швов против салона, еще заметил: выскочили две заклепки.

— Та-ак. Ну, а главное... не слышу главного,—сдержанно произнес Крылов.

Сообщение Хандюка вызвало заметное недоумение, Бобрицкий внимательно слушал и, очевидно стараясь не встречаться взглядом с Хандюком, сосредоточенно рассматривал ладонь. Борисов Опустил глаза, словно чувствовал себя в чем-то глубоко виноватым.

— Продолжай, товарищ Хандюк, — громко сказал Крылов, придвигаясь к водолазу,—все это очень важно.

— Вернулся я тем же путем на левый борт, прошел вдоль корпуса от кормы к носу до второго трюма и там обнаружил большие вмятины, которые все более углубляются, уходя вниз к скале, куда проникнуть уже нельзя... Там, я думаю...

— Ну, ну, что ты думаешь? — встрепенулся Крылов.

— Думаю, должны быть повреждения. Может быть, там-то и...

— Достаточно, — остановил Крылов. — Товарищ Борисов, самым тщательным образом продолжать поиски! Всех водолазов, свободных от работы в трюме... нет, лучших водолазов, стариков, завтра на целый день — искать.— Разрешите закончить? — повторил Хандюк. — В носовой части обследование не удалось закончить, потому что замерзли шланги и застопорился воздух... Можно итти?

— Осипова, — возбужденно приказывал Крылов Борисову,— Дмитриева, Громака — всех, кто у вас есть, всех спустить завтра.

Повторив несколько раз свое приказание, Крылов вышел на па лубу, оставив озадаченного Борисова.

— Как же это так? — смущенно рассуждал начальник водолазов. — Если Хандюк не нашел, так выходит... Чорт знает что выходит!

Утром следующего дня с семи часов все водолазы поочередно опускались на дно. В это время на «Малыгине» происходила разгрузка трюмов. Несколько водолазов в глубине трюмов ныряли в жидкий лед и, вытаскивали ящики и бочки. Стрела «Руслана» подхватывала и уносила грузы к себе на борт.

В Баренцбурге грузы считали погибшими и, услыхав, что Крылов производит разгрузку трюмов, решили, что все будет выброшено в воду.

— Не допущу! — возмутился начальник экспедиции, когда кто-то ему предложил для облегчения работы выкидывать ящики и бочки за борт. — Ведь это же ценности. Огромные деньги пропадут.

— Все грузы застрахованы, — напомнили Крылову.

— Что ж из этого? — вспыхнул он. — Что мы, на подрядах работаем, на купца, или служим социалистическому государству? Что ж, и мы станем, как страховое общество, разбазаривать государственные средства? Страховики считают, что грузы погибли, и с легкостью душевной-расплачиваются... Все, что можно спасти, будем выгружать на «Руслан» и все перебросим на берег.

★

Корабль опутали змеи шлангов, у трюмов установили помпы, не умолкали крики такелажников и грохотала лебедка «Руслана», забирая грузы. Внизу, в первом классе, при свете тысячесвечовых ламп, водолазы корзинами выбирали из воды снег и мелкий рыхлый лед, чтобы помпы могли откачивать чистую воду. Согнувшись, вытянув длинные руки, шевеля усами, бегал по накрененной палубе боцман Воцейщук, и казалось, руки тянут его, не дают ему стоять на месте без работы. Ежесекундно у боцмана требуют инструменты, стропа, масло, напильники, гвозди, железо и паклю. И Воцейщук, разместивший свое хозяйство во всех концах корабля, выпаливает страшное «есть» и в мгновение достает требуемое.

К двум установленным на «Малыгине» электропомпам электрики под командой Саксона провели с «Руслана» магистраль. Мотористы окоченелыми пальцами налаживали свои помпы и не могли даже сбегать в кают-компанию отогреть руки над камельком. С левого борта нередко люди сваливались в воду, и в секунду мороз их превращал в ледяные статуи. Неудачник бежал переодеваться, а через пять минут возвращался обратно в трюм.

Крылов не уходил с палубы. Он возился вместе с мотористами, он работал с такелажниками. Маленькие усы-ледяшки стягивали рот, полушубок окаменел. Он вдруг появлялся в машине, где дымили камельки, отогревая мохнатые, заснеженные стены, и всегда, даже когда оставался доволен работой, в лучшем случае бормотал:

— Так и нужно... Иначе дармоедство выходит.

Начиная работу в шесть утра на морозе, эпроновцы не расходились до десяти вечера. Люди теряли силы, но появлялся Крылов, и, в злобе на себя, изнеможденный эпроновец чувствовал необходимость продолжать работу. Все знали, что Крылов тяжко болен, но он упорно работал, и никто не мог позволить себе признаться: «не могу», «нет сил».

В гуще богатырских подводников Крылов, похожий фигурой на японца, ни на секунду не останавливаясь, работал. И, видя возле себя маленького человека, видя, с какой неутомимостью он работает, водолазы и такелажники расправляли плечи и вновь с напряжением принимались за дело. Задержавшись у камелька и увидев' разгоряченного Крылова, участник экспедиции со всех ног бросался в трюм, как уличенный в великом злодействе.

Один раз Крылов увидел моториста, пьющего нарзан. Из трюма только что подняли ящик нарзану, и не то оттого, что хотелось пить, не то желая попробовать, не испортился ли нарзан в морской воде, моторист отошел в сторону и откупорил бутылку. Крылов увидел и остол­бенел.

— Курорт! Целебные источники! Люди работают, а он принимает минеральные воды! Клопов давим, обедаем республику, государство разоряем!

Этого случая было достаточно, чтобы Крылов не забыл моториста до самого конца экспедиции. Он требовал, чтобы в «Полярном подводнике» были напечатаны потрясающие разоблачения «преступления».

— Нужны карикатуры! Чтобы так и видно было, как он пьет нарзан, а другие работают.

В дальнейшем товарищ прекрасно работал на своей помпе; он ночами помогал восстанавливать радиостанцию, и, когда об этом рассказывали Крылову, он изумлялся:

— Ну а как же иначе? Так и нужно работать. А помните, как он с нарзаном орудовал?

Дни и ночи разгружались трюмы. В Баренцбурге все учреждения заметались в надежде получить потерянное имущество. У каждого баренцбуржца что-либо пропало на «Малыгине», и экспедицию забрасывали радиограммами. Столовая хочет получить кондитерские изделия, яблоки, конфеты. Руднику «Малыгин» вез железо, врубовые машины, и в трюме подо льдом были затоплены сто тонн железа, труб и стальных тросов. Потонуло множество бочек с первосортной семгой, ящики консервированного молока — сто тонн всевозможного продовольствия.

К чести наших экспортеров, упаковка продовольствия оказалась превосходной. После первого рейса «Руслана» в Баренцбурге на столах появилась свежейшая розовая семга, извлеченная из-подо льда затопленных трюмов. Крымские -яблоки украсили магазин. Икра и масло, трубы и тросы, машины и консервы неожиданно возвращались в Баренцбург.

В три дня робинзоны Айсфиорда обжились на «Малыгине». Прошло лишь три дня, а нам казалось, что мы постоянно жили во льдах. Дома и улицы Ленинграда представлялись смутно, как кадры давно виденной и позабытой кинокартины.

Как автомобили, затарахтели помпы. Байков пустил «промет» для пробной откачки, и молодой моторист Луков стал у помпы «студе-беккер». Несколько часов откачивали воду, затем помпы остановили. Вода стала быстро прибывать, и то, что откачали за день, спустя полчаса вновь затопляло «Малыгина». Специалисты подсчитали:

— Поступление воды небывалое, больше тысячи тонн в час.

— Откуда столько воды? — догадывались эпроновцы.

— Исковеркало «Малыгина». Вероятно, он весь в огромных пробоинах.

Под воду безостановочно опускались водолазы. Борисов у трапа выслушивал донесения. Но ничего нового, кроме того, что сообщил Хандюк, водолазы не приносили.

Из воды вышел старик Осипов. Когда с него сняли шлем, он взял медную тыкву в руки, и мы впервые услыхали его мягкий, тихий бас.

— Сколько ни живу, где ни работал, — удивленно сказал он, — но ничего подобного не было. — Он указал на шлем. Мы заглянули внутрь и увидели: внутренность шлема и золотники покрылись льдом.

Обеспокоенный Борисов с тревогой ждал результатов обследования.

— Как же это может быть,—бормотал он: — воды прибывает тысячи тонн в час? Какой-то ужас...

— В чем ужас?— Но ведь поступление воды бешеное...,

— Но она поступала и раньше. Вода доходит до прежней нормы и... чего же страшного? Повидимому, пробоины.

— Да, самое страшное, — воскликнул Борисов, — что водолазы не находят пробоин! Я уверен в Хандюке, в Осипове и... и никто не обнаружил пробоин.

— Найдут...

— Нет.

— Не найдут?

— Хуже. У «Малыгина» нет пробоин.

Несколько дней искали водолазы пробоины и не находили. Борисов оказался прав в своей страшной догадке. На «Малыгине» не оказалось пробоин. Что может быть проще: найти пробоину, заделать ее, и вода перестанет затоплять трюм. Но у «Малыгина» не было про­боин. Водолазы нашли массу мелких, еле заметных тре­щин. От ударов о подводные скалы на судне получились вмятины, разошлись швы, и на подводной части «Малыгина» нехватало двух тысяч заклепок.

— И все это придется заделывать, — угрюмо сказал Борисов, — искать, забивать, заделывать мельчайшие щели. Тысячи незаметнейших щелей...

Крылов нисколько не удивился результатам обследования.

— Следовало ожидать,—спокойно сказал он, — «Малыгин» с 1922 года не был в капитальном ремонте. Замажем, забьем, где надо, поднимем «Малыгина», подремонтируем и... о как он еще заплавает!

Спокойствие и уверенность Крылова всегда действовали успокаивающе и вселяли в нас самые отрадные надежды.

Но сейчас показалось, что Крылов говорит, но сам не твердо верит в правду своих слов.

★

... Ночь. Кончилась работа. Выключили свет. Темно на «Малыгине». Сутулыми силуэтами прошли на корму в кубрик такелажники.— Посторонитесь! — крикнули сзади, и, не различая в темноте, кто идет, я понял что это шагает один из командиров, иначе раздалось бы «полундра».

Мимо быстро прошел командир с чайником. Он остановился и, повернувшись, с горькой улыбкой сказал:

— О-о, если бы ты знал, что сейчас было! Думали— он разнесет.

— Кто?

— Кто же? Фотий Иванович! Вскипятили мы себе чай: вей, командиры дьявольски промерзли. Только сели пить — вдруг он входит в каюту, ну и... — Подавив вздох, командир, услыхав шаги, не закончил фразы и побежал дальше.

Из-за лебедки вышел Крылов.

— Безобразие, — глухо сказал он.

— Случайно не о командирах ли вы говорите?

— О них, — изумился Крылов.—А откуда ты знаешь? Представь, сидят и чай распивают. Задал я им...

Я промолчал, не чувствуя ни малейшей вины коман­диров. Было досадно за Крылова. Неужели он способен придираться, тем более что работа закончена, а командирам приходится выносить тяжесть полярной жизни не менее, чем всем участникам экспедиции? Крылов перешел границы.

— У нас,—сдержанно заметил я, —-прекрасные командиры. -Работают изо всех сил, и невозможно ими быть недовольным или...

— Кто же недоволен командирами? У меня лучшие командиры. Взял бы я в экспедицию, не отобрав самых испытанных!

— Как и все, не имея здесь перед командой каких-либо преимуществ, командиры работали, пообмерзли...

— Совершенно верно, — кивнул Крылов. — И что же?

— Какой же проступок нашли вы в том, что командиры пьют чай?

— И на здоровье, — подхватил Крылов. — Конечно нужно обогреться...

— Но вы...— Командиры должны, — резко отчеканил Крылов,— должны сначала обеспечить чай команде, узнать, обогрелась ли, пила ли чай команда, а потом и самим пить. Я спросил — они не знали. В следующий раз...

— Товарищ начальник, — появился из темноты радист, — вам радиограмма.

Крылов прошел в кают-компанию и у свечи прочел радиограмму. Он перечитал ее дважды и совершенно спокойно. В ту же ночь командиры ознакомились с текстом радиограммы. Утром о ней узнала и команда. Но невозможно было понять, что мыслит Крылов, Катковы его намерения. Почему он так спокоен?


Из дневника экспедиции

В курительном салоне под огромными пустыми скафандрами, закрыв глаза и тяжело дыша, лежал на полу, завернувшись в шубу, моторист Михайлов. Он работал у мотопомпы в коридоре первого класса и отравился газом. Возле мотопомп невозможно было стоять. Сизые испарения газа ели глаза, и мотористы часто падали без чувсв. Свалился и Михайлов. Его снесли в салон, и теперь он отлеживается.

В салон пришел переодеваться молодой водолаз Уко­лов.

— Ну, как тебе?—спросил он Михайлова. — Полегшало?

—-Лучше, — прошептал моторист. — А как там?

— Греем во-всю!—молодцевато прокричал Уколов.— Надо думать: если так пойдет, скоро наш «Малыгин» заплавает.

— Ой, не скоро, — раскрыл глаза Михайлов. — Ох, тут еще работы...

— А что, — удивился Уколов, — когда-нибудь он же всплывет?

— Когда-нибудь...

— Ну вот. Всплывет. Значит, нужно сделать скорее. И грей во-всю.

— Месяца два...— Что ты! — запротестовал Уколов.— Мы его скоро поднимем, а потом сразу домой... К Первому мая мы с тобой в Ленинграде. Первого мая солнце, теплынь... А ведь, в самом деле, в это время всегда хорошая погода, иной раз жарко. На демонстрацию идешь в одном пиджаке...

— Солнце...—приподнялся Михайлов,—Первого мая... солнце...

— И девчата в легких платьях. Красные платки... музыка... Эх, жизнь!...

Михайлов, опираясь на ладони, сел, и глаза его совсем прояснились.

— И ты думаешь, — произнес он, — что к Первому мая мы будем в Ленинграде?

— Обязательно, — категорически заявил Уколов.— Голову на отсечение — будем.

— Хорошо бы, как ты говоришь.

— Обязательно, — подтвердил Уколов.—Поднажмем, а там наша жизнь... Солнце, трава. Эх!... У тебя есть в Ленинграде малютка?

— Как же без нее? — рассмеялся Михайлов.—Есть. Уколов, натянув мокрые сапоги, вышел из салона. Михайлов поднялся, застегнул шубу и тоже пошел вниз.

— Куда ты?

— Надо поработать, — застенчиво ответил он, — скорее бы поднять его...