- Вы должны признать, генерал, что теперь, после неудачного опыта с санями, откладывать поход бессмысленно, - решительно заявил Мариано. - Правда, мы пока обеспечены продовольствием, но состояние льда все время ухудшается и, если мы будем тянуть дольше, может случиться, что нас от суши отделят широкие разводья, через которые мы не переберемся.
Нобиле дал согласие. Он уже спокойно относился к положению, создавшемуся в лагере, и утешал Чечони, который тяжело вздыхал при мысли, что кто-то все-таки уйдет. Последовало лишь краткое обсуждение вопроса о том, сколько человек отправится в поход и кто именно. Нобиле уверял, что троих вполне достаточно. Если кто-нибудь в походе выбьется из сил и не сможет двигаться, второй останется при нем, а третий пойдет дальше один. Мариано просил Нобиле дать письменный приказ об отправлении их из лагеря походным порядком, но Нобиле в этом отказал.
- Это совершенно излишне, так как вы уходите добровольно. Вы расскажете, что произошло и в каком мы находимся положении. Не забудьте, когда появитесь с самолетом над нашим лагерем, сбросить для Вильери побольше сигарет, - шутливо закончил он спокойную речь. Я внимательно слушал весь разговор и из слов Нобиле понял, что Вильери отказался от своего намерения уйти с обоими офицерами. Позже я узнал от Мальмгрена, который был третьим из уходивших, что он решительно выступил против участия Вильери в походе.
Мариано после этого разговора вытащил листок с подробным перечнем продуктов, которые они хотели взять с собой. Меня теперь это нисколько не интересовало, и я вылез из палатки, чтобы разыскать своего друга Мальмгрена, предстоящим уходом которого был крайне огорчен. Мальмгрен стоял у льдины с искусственным горизонтом и укреплял на плече перевязь из полотенца.
- Вы думаете, что больная рука не помешает в походе? Хорошо бы подождать еще пару дней, пока не станет лучше. Ведь вы должны нести свои продукты.
- Я вначале понесу меньше, чем Мариано и Цаппи, пока рука окончательно не заживет, - простодушно сказал Мальмгрен.
Я умолк, но через минуту продолжал:
- А ваша обувь? Как вы сможете в обуви, которая едва держится на ногах и которую вы теряете на каждом шагу, пройти хотя бы километр по острым льдинам?
- Обойдется, - уверял Мальмгрен. - Вот посмотрите! И он натянул мягкие голенища унтов на теплые брюки и привязал их веревочкой, чтобы не сползали. С тоскою вспомнил я о прочной кожаной обуви, которую каждый член экспедиции держал в своем личном мешке. Мешки были уложены в корпусе дирижабля и исчезли вместе с ним. После катастрофы нашлась одна пара кожаной обуви. Биаджи завладел ею, и никому не пришло в голову это оспаривать, поскольку он действительно пока больше всех нуждался в ней. Радиопередатчик был установлен на открытом воздухе, а не в палатке, и Биаджи каждый час вставал и ходил к нему, чтобы передать в эфир очередной сигнал бедствия. После ухо да троих из лагеря рассказывали, что Мальмгрен предлагал Биаджи за его пару обуви золотые часы, которые стоили во много раз дороже. Но Биаджи отказался. Действительно, в положении, в котором находились потерпевшие катастрофу, единственная пара прочных ботинок имела значительно большую ценность, чем целая дюжина золотых часов...
Наступила ночь тридцатого мая, и три человека, решившие уйти, ускорили приготовления к походу. Они хотели отправиться в путь и вообще идти ночью, когда солнце стоит ниже над горизонтом, чем днем, и мороз поэтому сильнее, а снег более плотный Остающиеся заботились о том, чтобы снарядить уходивших как можно лучше. Не обошлось при этом и без пререканий. Требование Цаппи отдать им половину палатки, было столь невыполнимо и бессмысленно, что после короткого обмена мнениями было отвергнуто. Зато из-за кольта разгорелся большой спор, Мальмгрен претендовал на кольт, а оставшиеся протестовали, мотивируя свои возражения тем, что среди них есть люди, неспособные двигаться, и им необходимо обеспечить надежную защиту от хищников. Мальмгрен возражал, что по мере того, как побережье будет освобождаться ото льда, медведи будут все дальше отступать к суше, так что маловероятно, что какой-нибудь хищник еще придет в лагерь; в походе же, напротив, очевидно, часто придется встречаться с медведями. Однако дальнейшие события показали, что Мальмгрен был неправ: во время похода медведя видели только один раз, да и то издали, тогда как лагерь непрошеные гости посещали много раз. С одним из них нос к носу столкнулся Биаджи в непосредственной близости от палатки. Радист вылез наружу, чтобы передать очередной сигнал по радио, и вдруг заметил, что один из проводов антенны сброшен. Он в недоумении обернулся и увидел медведя, обнюхивающего полотнище палатки, за которым лежал Нобиле. Биаджи поспешно проскользнул в палатку за пистолетом, но он не был хладнокровен, как Мальмгрен, и промахнулся на меньшем расстоянии, чем-то, с которого стрелял швед. Зверь к величайшему нашему огорчению благополучно ретировался. Надежда пополнить продовольственные запасы была потеряна.
Мальмгрен в конце концов отказался от кольта и пошел со мной, чтобы наполнить бензином несколько бутылок. Уходившие хотели взять их с собой, чтобы время от времени можно было сварить горячий суп из пеммикана. Пеммикан был их главным продуктом, шоколад же служил дополнением: всего они брали с собой 50 - 55 килограммов продовольствия. Медвежье мясо они оставили товарищам в лагере, так как оно не было таким концентрированном продуктом, как пеммикан. Пока Мариано и Цаппи собирали остальное снаряжение, Вильери произвел учет продуктов, чтобы, достигнув берега, они могли сообщить, какой запас продовольствия остался в лагере.
Кроме продуктов, уходящие получили единственное одеяло, которое было в лагере, несколько пар меховой обуви, запасной полярный костюм, топорик, кинжал, меньший из двух биноклей и подробную карту. Секстан и хронометр им не требовались, так как цель была перед глазами - остров Фойн, с которого они намеревались перебраться на материк. То, что должен был нести Мальмгрен, уложили в единственный имевшийся рюкзак. Мариано и Цаппи привязали свою поклажу за спину веревками.
За ужином, последним, за которым сидели все вместе, вспомнили еще о некоторых предметах, которые следовало взять с собой в поход. Таким образом, ноша троих людей все увеличивалась. Нужна была прочная длинная веревка, чтобы привязаться друг к другу при переходе через опасные места. А компас? Могло случиться, что остров или берег закроет туманом, и тогда придется двигаться только по компасу. В лагере было три спиртовых компаса26, но это были тяжелые приборы, в свое время прочно установленные на борту дирижабля. К счастью, у Мальмгрена был прекрасный компас с визиром, сохраненный им на память о пребывании на судне Амундсена "Мод". Мальмгрен передал его Мариано, возглавлявшему группу.
Нобиле на некоторое время остался в палатке один с Чечони. Главный механик все еще болезненно переживал предстоящий уход товарищей. Нобиле старался его успокоить, в этот момент полотнище у входа в палатку откинулось и вошел я, а следом - Биаджи. Я сел и начал вырывать из своей книжки листки, чтобы написать письма, которые хотел отдать Мальмгрену. Биаджи нерешительно обратился к генералу с просьбой разрешить уйти и ему. Нобиле вспыхнул:
- Могут уходить все, - сказал он, - я останусь один с Чечони.
Он говорил так быстро, что я с трудом его понимал, да в этом и не было нужды. Было достаточно ясно - запрещение категорическое. Еще более ясным было намерение Биаджи.
Я не стал ждать конца разговора, поспешил выйти из палатки, пошел к Мальмгрену и рассказал ему обо всем.
Мальмгрен встретил это сообщение словами:
- Не удивительно, что сержант Биаджи деморализован, видя, что офицеры покидают лагерь. Он считает поход - единственной возможностью спасения и не хочет считаться с тем, что радиостанция останется без обслуживания.
- Хорошо, - продолжал он, - если пойдет Биаджи, я останусь. Я бы никогда не мог вернуться в Швецию и признаться в том, что, уходя, взял с собой человека, на которого остающиеся возлагали всю надежду на спасение!
Он быстро пошел к палатке, чтобы сообщить о своем решении. Мы появились к концу речи генерала и, кроме Биаджи, застали там также и Вильери. Нобиле повторял, теперь уже совершенно спокойным тоном, сказанные им ранее слова, что все, кто способен двигаться, могут покинуть лагерь, что он останется один с Чечони, пусть только оставят им некоторое количество продовольствия.
Решение Мальмгрена помогло делу больше, чем все уговоры, просьбы и угрозы. Биаджи, не говоря ни слова, вышел из палатки, а Вильери, который незадолго до того заявлял, что если Биаджи уйдет, то и он пойдет с ним, также изменил свое намерение. Мариано уговаривал Биаджи не покидать командира, хотя в его устах это звучало странно и малоубедительно. Биаджи, сохранивший достаточно благоразумия и уже принявший решение остаться, согласился с ним. Решение Биаджи не поколебал даже Цаппи, который твердил, что жаль такого здорового и умного парня, как Биаджи. Радист не оставил лагеря и позднее, когда до суши было рукой подать, не поддался искушению, мужественно и добросовестно выполнял все свои обязанности, даже не сознавая, насколько своей преданностью коллективу он возвысился над двумя офицерами.
Срок выступления неумолимо приближался: недолго осталось до полуночи - того часа, когда трое собирались отправиться в путь. Остающиеся спешили закончить письма семьям. В палатке воцарилась скорбная, гнетущая тишина. Некоторые не могли удержаться от слез.
В эту минуту все сознавали, как мало надежды на спасение и что письма, которые они пишут, вероятно, будут последними перед вечной разлукой с семьями. Отдавая два маленьких листка Мальмгрену, я просил отправить их по адресу только через три месяца, считая от сегодняшнего дня.
- Я думаю, что без помощи извне мы едва ли выдержим более трех месяцев, - закончил я свою просьбу.
- А как мне поступить, если вы будете спасены? - спросил пунктуальный Мальмгрен.
- Тогда прошу уничтожить письма, так как они потеряют смысл. Писем этих впоследствии так никто и не увидел.
- Мальмгрен, Цаппи - пора! - торопил Мариано. Мальмгрен смущенно прощался с друзьями. Цаппи, очень взволнованный, торопился закончить разговор с Чечони. Он обещал ему вернуться, если между лагерем и островом Фойн окажется такое же разводье, какое они видели к востоку от лагеря. Тогда они соорудят из обломков дирижабля плот - пустые канистры из-под бензина послужат поплавками - погрузят на него весь, лагерь и поплывут к острову. Это звучало фантастично и походило на приключенческий рассказ. Чечони едва верил в возможность такого счастья. Но он был убежден, что несколько часов ходьбы по торосистому льду, который они видели вокруг, заставят их товарищей вернуться. Он беспрерывно повторял: "Arivederci domani sera!" - "До свидания завтра вечером!"
В тусклом свете туманной белой ночи перед палаткой стояли три человека, готовые в путь. Чтобы они прежде времени не утомились, Вильери поддерживал коробку, которая была привязана веревкой на спине Мариано, а Трояни такую же помощь оказывал Цаппи. Мальмгрен сел, опираясь рюкзаком о небольшую льдину. Биаджи принес последние вещи, которые уходящие хотели взять с собой, и Мариано начал укладывать в рюкзак Мальмгрена тяжелый запасной костюм. Мальмгрен приподнялся, но тотчас же свалился под тяжестью груза, который лежал на спине, и от боли в руке, отнимавшей последние силы.
- Я не могу все это нести; это больше предусмотренных двадцати килограммов! - запротестовал он.
Мариано переложил на себя часть запасной одежды, после чего Мальмгрен встал с таким болезненно искривленным лицом, что я не удержался и вновь спросил его, сможет ли он идти со все еще не зажившей рукой.
- Думаю, что смогу! - И мы последний раз простились.
- Кто пойдет вперед? - спросил Мариано.
- Вы. Ведь у вас мой компас! - ответил швед.
С Мариано во главе группа двинулась в путь. Это было в 22 часа 30 мая.
Не отошли они и двадцати метров, как Мариано позвал Биаджи на помощь. В рюкзаке Мальмгрена что-то стало болтаться. Биаджи исправил неполадки и сразу же вернулся. Трое зашагали дальше. Вильери стоял со мной рядом, смотрел вслед уходящим и вытирал глаза. До самой полуночи он следил, как продвигались вперед покинувшие лагерь, остальные же один за другим возвратились в палатку.
В ней стало свободнее, но тем не менее немногие из шести оставшихся спали лучше, чем раньше, когда было так тесно, что Мальмгрен иногда предпочитал, завернувшись в медвежью шкуру, спать снаружи. Все думали о трех товарищах, которые их покинули. Я вспомнил последний разговор с Мальмгреном, когда мы спокойно обсуждали виды на будущее и когда мой друг откровенно сказал, что, по его мнению, группа в палатке погибнет от голода, и добавил:
- Но это нетяжелая, безболезненная смерть; неприятно только, если кто-нибудь в последний момент пытается вернуть человека к жизни!
Минутой позже он пожалел о своей "откровенности" и старался успокоить меня, утверждая, что в полярных экспедициях случаются удивительные и невероятные вещи и поэтому вполне возможно, что группа остающихся в лагере будет спасена, а их маленький отряд погибнет. Но почему-то Мальмгрен отказался от моего предложения заехать в Швецию и выполнить поручения друга, если случится второе.
31 мая целый день можно было видеть невооруженным глазом три черных пятна, постепенно уменьшающихся и медленно удаляющихся в западном направлении. Вечером Вильери увидел в бинокль одного из товарищей, то появляющегося, то вновь исчезающего на горизонте. Двух остальных он уже не мог разглядеть, да и тот, кого видел Вильери, вскоре скрылся за светлой полоской, ограничивающей горизонт, приблизившийся к лагерю вследствие тумана.
