Двенадцать псов, вприпрыжку, зорко оглядываясь по сторонам, везут нарту с моим вытянутым в длину, привязанным ремнями телом. На моих ногах сидит ямщик. Двенадцать псов везут, примерно, со скоростью одной бегущей рысью лошади. Они успевают на бегу обмениваться выразительными оскаливаниями зубов, пытаются иногда познакомиться друг с другом и поближе, отказываясь от этого намерения только после окриков человека.
И почти все время какая-нибудь из собак, приноравливаясь к темпу общего бега, отправляет свои естественные надобности. Одиннадцать псов бегут, двенадцатый скачет, изогнувшись вопросительным знаком. А ветер в лицо.
Движение ускоряет кровообращение, усиливает пищеварительные процессы. И едущим в нарте людям все время тянет навстречу острым зловонием.
Со второй нарты отчаянный крик. Еще один и еще отчаяннее. Отправившаяся со мной до Бурульгина жена аллаиховского завкооперативом, русская, недавно попавшая на Индигирку, не выдерживает собачьей химической атаки.
Женщине плохо. Ее рвет.
— Убейте меня! Не могу больше! Развяжите меня! Я пойду пешком!
Сразу три, и все совершенно неприемлемые предложения. Предлагаем компромисс: жертву переворачиваем на живот, привязываем снова. Теперь она будет смотреть в обратную сторону. — Та-та! — командуют ямщики собакам. Рванулись «Белые клыки», «сыны Казана» и дочери «Бэри».
Дорогие товарищи, Лондон Джек и Кервуд Джемс Оливер, отчего никогда не писали вы о том, что, путешествуя на собаках, необходимо надевать противогазовую маску?
Ездовые псы — белые с черными и коричневыми пятнами. Редко одноцветные — песочные и дымчатые. Короткие, стоячие, не вверх, а чуть в стороны, уши. Треугольные, словно обрубленные, морды. Псы лохматые, как медвежата, — так густ у них подшерсток: главная защита от холода, поверх которой стелется еще длинная верхняя шерсть. Ездовые собаки всю жизнь на привязи, зиму и лето. Бегать они могут, только будучи запряженными в нарту. Два раза в день их кормят специально приготовленным варевом из рыбы. Но ранней весной, до начала охоты, когда уже израсходованы зимние запасы продовольствия, истощенных и облезлых псов отпускают на самостоятельные поиски корма. Тогда они становятся ассенизаторами поселковых задворок. Отсюда, что ли, и пошла поговорка «собачья жизнь»?
Ездовые псы обходятся жителям Якутии не дешево. По официальным данным собаки съедают ежегодно две тысячи пятьсот тонн рыбы, а всего по ЯАССР вылавливается четырнадцать тысяч тонн.
Собачьей упряжкой (потягом) управляют голосом. Поэтому, в зависимости от языка их первого дрессировщика, собаки «понимают» или только по-якутски, или только по-тунгусски. Чаще всего употребляются тунгусские командные слова: «та» — вперед, «кай» — право, «чуй» — лево. Команды «стой!» псы не знают. Не желают знать. Нарты можно остановить только особым, железом обитым, колом, воткнув его в снег между полозьев.
Собачьи нарты уже, выше и легче оленьих. Грузоподъемность собачьей нарты около 120 килограммов.
Но у собак — одно громадное преимущество перед оленями: от прежней своей волчьей жизни они сохранили привычку действовать стаей. Особо тяжелый груз, который не под силу паре или тройке оленей, например моторный катер на салазках, потащат дружно несколько десятков собак. Олени больше чем втроем не умеют тянуть одновременно и согласно.
От Русского Устья к югу, на Бурульгин, дорога идет через огромную песчаную отмель. Индигирка делает в этом месте поворот длиной, по водному пути, около ста километров.
Здесь интересная встреча.
На собачьей упряжке переселяется из Аллаиховского колхоза в один из русских поселков теленок. Он завернут в оленьи шкуры до половины и привязан, как пассажир, в кормовой части нарты. Ямщик, сопровождающий теленка, кричит что-то и машет нам еще
издали. Вероятно, мы прозевали несколько секунд, Собаки поняли раньше людей, что близко телятинка.
В отрывистом, рвущемся лае, в оглушающем завываньи потонули человеческие голоса.
Псы бросились в сторону, куда заблаговременно повернула нарта с теленком. Мой ямщик не успел затормозить нарту. Железное острие скользнуло под полоз, вместо того чтобы глубоко воткнуться перед сидением. Ямщик сковырнулся на сторону.
И собаки опрокинули нарту.
Жаловаться было некому. Помочь себе тоже не легко, раз все тело, даже руки глубоко запрятаны в спальней мешок, а мешок привязан к нарте.
Вплотную прижав подбородок к груди, стараюсь спасти лицо от твердого, обдирающего кожу снега. Сбрасываю перчатки. Но разве можно распутать туго затянутые ременные узлы в таком противоестественном положении? О какой-то бугор сильно ушиб голову...
И не знаю, чем окончилась бы вся эта эквилибристика. Но люди Севера хорошо знакомы с повадками собак. Человек, везший теленка, учел во-время опасность и быстро нашел выход. Он погнал свою упряжку, описывая большой круг, к тому месту, где остался мой ямщик. И, когда псы, уже настигая благим матом ревущего теленка, поровнялись с ямщиком, он вскочил на перевернутую вверх полозьями мою нарту.
И, проехав, уже сидя на мне, некоторое расстояние, остановил собак, нещадно избивая их кнутом и выкрикивая команду. Способ остановки, несомненно, хороший. Однако не всегда может выдержать этот способ хребет «того, который внизу».
Мы подъезжали к Бурульгину: женщина, «укачавшаяся» и близкая к истерике, и мужчина, с косточками, словно размятыми в турецкой бане дюжиной взбесивщихся массажистов.
Весело перекликались ямщики. Не удивительно: они все время были сверху.
