Полярная Почта

(Широта семьдесят один градус ноль минут девятнадцать секунд, нордовая; долгота девять часов пятьдесят шесть минут тридцать шесть секунд, остовая, от Гринвича).
— Сколько же вам осталось еще здесь работать?
— Много еще, товарищ капитан. Все лето, осень, до зимнего пути. Раньше декабря смена не приедет, и то если буду очень просить.

Парень опустил голову, ковыряет спичкой в щелях пола. Кажется, его совсем заела тоска.
— Слушайте, Гарнаковский, что это вы ударились в панику? Семья-то ваша где? Ведь не дальше Якутска?
— Зачем в Якутске? Семья со мной, здесь. И ребенок здесь — метеоролог, он же начметеостанции. — говорит с видом полного отчаяния: — Все здесь. Никого у меня в Якутске не осталось.
— Ну, так в чем дело? Продовольствия нехватает? Не справляетесь один с работой?

На молодом, совсем еще морщинами не тронутом лице Гарнаковского отразилось возмущение:
— Четыре раза в день термометр отсчитать? Невелика работа. Если бы не опасение, что наблюдатель может заболеть, на такой станции следовало бы держать только одного человека. Продуктов много... к сожалению, даже слишком много теперь, — опять захмурел, насупился парень, и его губы свело горечью невысказываемой мысли.

На севере- церемониться не приходится. Если видишь, что человеку плохо, расспроси, постарайся помочь ему. Это не любопытство, а полярная обязанность. И я продолжаю допытываться:
— Слушайте, ведь вы комсомолец? Да?! Ну, тем более непонятно. Поехали сюда добровольно. Жалование триста рублей, все готовое: квартира, дрова, освещение, полярный паек, все за счет Гимеина. Контракт на год. Жену привезли. Дорогой товарищ, в центре так только самые высококвалифицированные спецы живут. Ведь у вас прекрасное, спокойное место! Такого места и не придумаешь.

В серых глазах метеоролога Гарнаковского отчетливо выступает неприязнь. Кажется, я догадался, в чем-дело. Спрашиваю в упор:
— Э... дорогой товарищ, сознавайтесь: заболели чем-нибудь нехорошим? А? Расскажите: может быть, что-нибудь вместе и придумаем.
Парень вскочил, прошелся по комнате, взял с подоконника мамонтов зуб и сразмаха опять поставил его на место.
— Что я матери напишу? Понимаете? Ведь на этом помешаться можно. Я же его мать знаю с тех пор, как сам ползать начал. На одном дворе мы с Мишкой росли...
— С каким Мишкой?
— Ах, ничего вы не знаете... А вот... удивляетесь. Мишка Шалаев. Друг мой, вместе школу кончили. Вместе на курсы Гимеиновские пошли, вместе на работу сюда приехали...

Гарнаковский схватился руками за голову, закачался из стороны в сторону.
— Ну, чем тут помочь!! Вот послушайте. Собак здесь к весне перестают кормить. Запасы рыбы кончаются. Сами хозяева голодают. И отхожих мест тоже нет. Понимаете? Незачем они, отхожие места: собаки около каждого дома бессменно дежурят. Как человек за нуждой пошел, собаки уже готовы дерьмо подобрать... Ну, вот. Мы с Мишкой все за амбар ходили... Две недели назад было. Вышел Михаил утром на двор. А потом жена мне кричит из другой комнаты: «Беги на двор, что-то с Мишей случилось!» Выскочил я: вижу, Михаил по снегу еле ползет, стонет, кровавый след за собой оставляет. Ну, очень просто, понимаете? Как присел он за нуждой, пес один к нему сзади и подобрался... Коснулся холодной мордой. Михаил и крикнул, чтобы пса отогнать. Ну, а пес, видимо с испуга, зубами лязгнул, проклятый. И укусил. Ну, одним словом, тяжело ранил Мишку. Где лечить, чем лечить? Пока в нарту увязали, пока снарядили в Аллаиху к медику, день прошел. А на следующий день — заражение крови. И в таком месте. Ну, очень просто, на третьи сутки помер.

«Вот как теперь его матери отписать? Она еще все нас уговаривала быть осторожными: за медведями не охотиться. Стоило ли девять годов учиться, сюда на край света ехать, чтобы от такой паскудной смерти умереть?! А мы еще с Мишкой Шалаевым много о Севере мечтали. В героях себя видели. — Гарнаковский сел, помолчал.
— И знаете что, капитан, — метеоролог смотрит зло и угрожающе, — Шалаев ведь несколько раз ездил в Русское Устье. У горсовета просил, чтобы дали леса. Мы хотели построить около станции отхожее. Некультурность это-гадить всюду, где попало. А здешние жители и слушать не хотят. Дорог лес. На лодки им доски нужны. Нет леса, говорят, а когда Шалаев без времени погиб, теперь догадались. Вон, около школы, выстроили общественное отхожее. Словно нужно было, чтобы погиб человек... И какой человек!

Шел берегом, вдоль черных обрывов. Подо льдом спала Индигирка, Индигир-Урех — Собачья река, по старому юкагирскому наименованию. Думал отчетливо: нет, комсомолец Михаил Шалаев погиб не зря! Культура на Север приходит только через победу над мраком и проклятыми пережитками старого. И победа иногда стоит человеческой жизни.

Возражений не было. Общее собрание жителей поселка «Красная заря» единогласно решило присвоить своей школе имя тов. Шалаева «как погибшего на фронте борьбы за культуру и культурность».
Вывеску торопились сделать и прибить над входом в школу, чтобы проезжий гидрограф успел заснять ее фотоаппаратом.
И фотографию школы с отчетливо видимой надписью- «Имени комсомольца Михаила Шалаева» — метеоролог Гарнаковский отправил с ближайшей почтой в Якутск, матери Шалаева. Гарнаковского больше не мучил вопрос, что ему написать матери.