В центре города, на Октябрьской улице, сгорбившимся, седым, но памятливым старцем врос в землю дом.
По чугуну настенной его доски, белыми, как пламень ненависти, буквами вырезано:
МОНАСТЫРЕВКА
Кровавая бойня над политическими ссыльными 22 марта (с.с.) 1889 г.
Распоряжение губернатора Осташкина о порядке отправки ссыльных в Верхоянский и Колымский округа (еженедельно по четыре человека с ограничением количества багажа на каждого 5 пудами), создавшее убийственные условия пути, вызвало протесты ссыльных.
22 марта 1889 г. они собрались в этом доме (б. Монастырева), в числе 31, в ожидании ответа на поданные заявления об отмене Осташкинского распоряжения.
Царские слуги, губернатор Осташкин и полицеймейстер Сухачев ответили им солдатскими пулями и штыками. В результате обстрела дома пять ссыльных убито, восемь ранено. Фамилии убитых: Шур, Ноткин, Муханов, Пик, Софья Гуревич (заколота штыком). Убит еще Подбельский, окончивший срок ссылки и не участвовавший в протесте. Оставшиеся в живых были судимы за вооруженное сопротивление (защищаясь, ссыльные сделали несколько револьверных выстрелов) и приговорены: Н. Л. Зотов А. Л. Гаусман и Л. М. Коган-Бернштейн к повешению, остальные к каторге (20 человек), тюрьме (1 человек) и ссылке с лишением прав (2 человека). Казнь совершена во дворе Якутской тюрьмы 7 августа 1889 г.
Якутские зимние «пути сообщения», очевидно, входили в арсенал пыток старого режима в качестве сильно действующих средств. По этапу из Якутска в Колымский округ шли иногда до четырех месяцев, не имея возможности купить по дороге даже куска хлеба, заведомо обрекаемые казенным пятипудовым пайком на голодную смерть. И случалось, что половина отправленной партии политических умирала в дороге. Оставшиеся добирались к месту ссылки вконец истощенными, надорванными, больными.
В комнате, служащей мне временным жилищем, нашел за печкой растрепанную книжку: Владимир Беренштам. «За право». Год издания 1906. Санкт-Петербург.
Автор — адвокат, защитник в ряде политических процессов. Задержала внимание фотография на стр. 226: «Подсудимые по якутскому делу с их конвоем у суда».
Одноэтажное здание б. окружного суда с нелепейшими деревянными, выжелобленными колоннами торчит и сейчас перед моим окном."
В книге — статья: «Якутская область и ссылка» (стр. 187).
Читаю описание Якутии, без академических указаний на «кембрийские периоды» и кривые изотерм. Просто взгляд на страну глазами левого интеллигента, времен революции 1905 года.
«... Якутская область Восточной Сибири — это громадная, необъятная тюрьма без железных решеток в окнах, без запертых дверей, без высокого каменного забора, без перекликающихся часовых, все же молчаливо-угрюмая, недоступная, страшная келейностью тюрьма.
«Она недоступна никому или почти никому по доброй воле, как недоступна каждому хотя бы поездка в Австралию.
«Да, в ту неведомую часть света!...
«И этот край я — свободный — посетил по своей воле, поехав в Якутск для защиты по политическому процессу. И на-днях вернулся оттуда. И то, что я скажу, сказал бы всякий, имеющий только уши слышать и глаза видеть» (стр. 188).
«...якутский наслег нисколько не похож на нашу обычную, хотя бы Иркутской или Саратовской губернии, русскую деревню.
«Среди открытой тундры или дикой, непроходимой тайги, на расстоянии двенадцати-пятнадцати верст разбросано несколько юрт. Между ними нет даже проезжей дороги — только пешеходная или верховая тропа. Таков наслег. Я побывал в гостях у якутов.
«Мы долго ехали по безлюдным, глухим, непроезжим местам. «Вот и наслег», сказал мой спутник, улусный голова.
«В открытой, кочковатой, темнозеленой пустыне торчала одинокая юрта. Кругом не было видно даже дыма соседней. Я не поверил. Но где же другая? «А вот поедем дальше — увидите», спокойно отвечал он. И телега снова заколотилась по нетронутой земле. «Снаружи юрты напоминают те землянки, которые строят при ремонте железной дороги из старых шпал. В землю вкопаны четыре-шесть невысоких столбов, связанных вверху перекладинами, а к перекладинам прибиты приставленные деревянные брусы. На перекладины же положен потолок, заваленный сверху землей, заросшей травой. Из этого плоского потолка, служащего и крышей, торчит широкая труба от комелька - своеобразного камина. В стенах одна дверь да небольшие отверстия величиной в полулист писчей бумаги — «окна» без стекол, лишь с жидкими ставеньками из дощечек.
«Зимой на окна наваливают глыбу льда. «А внутри... темная, мрачная, прокоптелая нора, придавленная низким, в рост человека, потолком, земляной пол, протянутые у стен скамьи, на которых можно лежать и сидеть согнувшись. Посредине — вечно горящий комелек...
«Нищета, ободранность взрослых — ужасная. Дети совершенно голы. Не в голодный год, а всегда едят только рыбу да молоко в разных видах с вареной «заболонью», молодой, белой сосновой и лиственничной корой под наружной, красной. Ее они режут то длинными нитями лапшой, то кусочками, то размалывают
как муку и приготовляют лепешки — «хлеб». Я пробовал эту жвачку...» (стр. 194).
Правительство дворян и помещиков искусственно, нарочито держало в жестоких условиях голодной дикости и нищеты целый народ, почти полмиллиона людей! И страна этого народа исправно служила тюрьмой для революционеров.
С тех пор прошло только... в конце концов только десять лет.
Хотя Октябрь пришел в Якутию в декабре 1917 года, но только спустя пять лет, после окончания гражданской войны, началась стройка ЯАССР.
