Полярная Почта

Моя путевка составлена колымским риком с расчетом проезда через зимние стоянки колхозных оленьих стад. Впрочем, для большей половины пути эти стоянки точно определить сейчас нельзя: время уже на изломе от зимы к весне. Устная инструкция моему первому каюру (она будет итти от одного каюра к другому) рекомендует варьировать пункты дневок.
Это «варьирование» возможно в пределах ста километров и рассчитано на такие места, где проходили последний раз европейцы — экспедиция Воллосовича - двадцать два года тому назад.

Мне придется иметь дело с чукчами, юкагирами, тунгусами, язык которых для меня совершенно незна¬ком. Я почти беспомощен. И вся моя страховка — моральная и физическая — только в том, что советская власть как бы пересылает меня через колхозы.
Это первый опыт такой пересылки. В некотором роде пробный шар.
Первый отрезок пути: Средне-Колымск — Бурульгин на реке Индигирке. Этот отрезок длиной около тысячи километров. Связи здесь никакой. Карта всей тундры очень и очень приближенная.
На всем предположенном за лето переходе (Средне-Колымск-Булун) ближайшая радиостанция будет только в Булуне, на устьи Лены, куда я, может быть, доберусь в августе.
Сейчас май.
Мне предложили взять с собой походную аптечку, я же предпочел сотню лезвий для безопасной бритвы.
В моих условиях передвижения болеть не положено. Заболеть — значит выброситься из жизни.

Маршрут намечен от Средне-Колымска сначала вниз по реке, потом по архипелагу больших озер до параллели села Харатала на реке Алазее. Маршрут намеренно уклоняется к северу: мне выгодно обогнать весну и связанную с ней распутицу. Чем севернее, тем больше надежды на сносную дорогу.
От Харатала, в широтном направлении, маршрут пересечет низовья рек Блудной, Вшивой, Шангин, Шандонон, Шондрон, наконец выйдет на Индигирку.
Главное условие моей поездки — двигаться возможно скорее, чтобы успеть еще этим летом поработать на Яне и, может быть, ввести с моря караван судов.
По дороге будут встречаться большие и маленькие озера. Может быть, удастся обследовать их бегло.
Впрочем, до этого еще далеко.

Тундра покрыта глубоким снегом. Мороз около двадцати градусов... несмотря на май. Да, «веселый месяц май», чорт его подери!
Ночами в меховом снаряжении забираюсь в спальный мешок, и вовсе не жарко.
Чего много, так это времени для размышлений.
Никаких инструментов. Возможность вести только глазомерную съемку. Отсутствие квалифицированных помощников. Громадная площадь. Вынужденная скорость передвижения. Надо работать, как на театре военных действий, как намечают позицию для своей артиллерии в виду неприятеля.
Караван торговых судов в Устьянске — залп советской тяжелой артиллерии по старой экономике края.
Военный уклон мыслей приводит на память слова вождя РККА, тов. Ворошилова, о «малой дисциплине». Внешняя подтянутость обеспечивает внутреннюю.
Гарантирует постоянную готовность к действию. Мобильность....

На первой же остановке поражаю хозяев юрты кажущейся нелепостью моих действий. Достаю бритвенный прибор. Акуратно бреюсь, одеколоню физиономию, даже пудрюсь перед зеркалом. Потом тщательно «делаю ногти» и ложусь спать.
Потому что выезжать отсюда придется на рассвете. А нехорошо быть (нельзя быть!) в одиночной поездке по совершенно безлюдным местам небритым.
Так с первого дня. И затем в течение почти года пребывания на крайнем севере бреюсь через день. При каждом удобном случае моюсь, почти каждый вечер мою ноги.
Насчет ног подсмотрел у тунгусов. Они никогда не ходят в баню. Но каждый раз перед поездкой (особенно зимой) моют ноги теплой водой. Здесь же на снегу и при любом морозе.
Чистое тело упорнее сопротивляется холоду.

Моя первая ночь в тундре.
За стенами юрты тяжело ворочается пятибальный норд-ост.
Девушка-тунгуска, сидя перед комельком, долго еще, после того как все улеглись уже спать, играет на хамысе.
Странный инструмент! Единственный музыкальный инструмент в Якутии. Вырезанная овальным листом железная пластинка. Ее зажимают во рту и колеблют пальцем. Как школьник играет на перышках, воткнутых в парту. Если то усиливать, то ослаблять зажим, дрожащий хамыс дает целую гамму звуков.
Так стонут деревья на высоких горных перевалах в объятьях дикой пурги.
Так шумят океанские волны, разбиваясь о подножья насквозь замороженных скал.
Так воют массивы тайги, охваченные буйным лесным пожаром.
Хамыс звенит, стонет, вбрасывает в плотную тишину юрты цепочку длинных и коротких, почему-то кажущихся плоскими, звуков.
В комельке догорают поленья... Все ленивее ползают световые блики... Уже скоро в юрте сомкнет свой кольцевой фронт ночная стужа. И с последним шорохом уходящего на покой сознания мне кажется, что в хамысе девушки поет многообразие социалистической стройки, вскипающей на просторах Якутской республики.