ЕЩЕ ОДНА «ОПЕРАЦИЯ»
Больного чуванца усаживают в мой челнок. Парень необычно легко одет, — сатиновая рубаха, черные брюки из бумажной материи... ноги босы. Больной все так же мертвенно равнодушен: еле перебирает ногами, пока его под руки ведут к берегу, послушно сгибает туловище, когда нажимают ему на поясницу.
Забоева объяснила провожающим нас мужчинам, что мы — она и капитан — будем лечить чуванца на другом берегу. Выбирать местность для более успешного лечения больного — это вполне соответствует местным обычаям. Поэтому никто не удивляется нашим поступкам.
Зато мой костюм — свитер, суконные (вместо обычных кожаных) брюки, носки и галоши — вызывает изумление, даже недоверие сотрудников экспедиции.
Однако необходимо, чтобы они не помешали нам своим неорганизованным вмешательством.
Говорю равнодушно:
— Челноки готовы и лепешки испечены; сегодня можно будет выйти дальше...
— Сегодня вернешься? — спрашивает Неустроев. — Смотри: сейчас тепло, потом скоро холодно будет... зачем разделся?
— Отдал чинить свои кожаные штаны... Мы быстро вернемся обратно!
Неустроев помогает мне столкнуть челнок с отмели. Забоева уже вышла на реку. Торопит нас.
Чуванец сидит пока спокойно, в носу челнока, спиной ко мне. В борт начинает давить течение реки. Если не работать сильно веслом — очень далеко отнесет вниз.
По диагонали челноки выходят к середине реки. Потом резко ворочают носом против течения. Челнок Забоевой держится слева от меня, ниже по течению. Это предусмот-
[320]
рено заранее. Сильно гребем. До противоположного берега осталось не более двухсот метров. Пора.
Как было условлено: я подымаю весло. Забоева испуганно кричит:
— Тохто! Тохто! Еще далеко!
— Знаю, что делаю! Держитесь под веслами, чтобы не сдрейфовало!
Это ошибка: Мария Георгиевна не понимает морских выражений. Она торопится подойти вплотную ко мне — узнать, в чем дело. А посмотрев в сторону нашей стоянки, я вижу, что Неустроев спускает на воду свой челнок, — не хватает только, чтобы и он вмешался! Мне холодно уже сейчас: сквозь подстилку из веток просачивается сырость; ноги — тоже промокли. Челнок, как всегда, немного подтекает.
Слабый ветер рябит поверхность Хромы. Вода кажется взъерошенной и мутной, как похлебка, от примеси глины... Пора!
Отбросив весло, резким поворотом вправо опрокидываю челнок... Ой! Какая холодная вода! Вполне понятно, что местные жители никогда не купаются...
Чуванец вывалился из байдарки без крика: как деревянный чурбан. Нелепой, согнутой фигурой парень зарылся в воду. Это уже плохо. Он совсем не бился, кажется, не сделал даже слабого движения руками... Только бы его не унесло далеко вниз... Приходится нырять!
Течение стремится выбросить меня наверх — ведь я нырнул против речной струи... а под водой усиленно грести руками — неблагодарная задача... С открытыми глазами ничего не вижу в этой мутной воде... Неужели мы зря погубили человека?! Плохо... Ощущение холода все резче... Может свести судорога ноги...
Не пора ли мне позаботиться о себе самом?!.
Что-то сильно толкнуло меня в живот... Коряга!? Нет. Бестолково дергая ногами и руками, выбивается на поверхность чуванец...
И первое, что я слышу, вынырнув наверх, — отчаянный крик:
— Ма-ма! Ма-ма!.. У!.. у!.. тымны... ы-ы-ы-у!.. (Мама... холодная вода!).
Мне сейчас некогда радоваться. Эксперимент, кажется,
[321]
удался. Но мы рискуем теперь оба, уже будучи «разбуженными» по способу доктора Забоевой, отправиться к морскому подшкиперу кормить собой раков... Определенно коченеют ноги... Только бы не скрутила судорога...
Хватаюсь сзади за рубаху чуванца и толкаю его вперед.
Парень оборачивается, кричит:
— Тогор!
На один миг отчетливо вижу его лицо: в глазах ужас быстро сменяется радостью... В следующий момент на выразительном лице парня опять изображается страх — животный, слепой...
— Держись! Земля близко!..
Чуванец не слушает меня. Ловким сильным движением цепляется обеими руками за мою шею. Обвивает меня ногами.
Да, несомненно он выздоровел!.. Но сумею ли я кому-нибудь об этом рассказать: утопающий тянет меня ко дну?!
Это, правда, не входило в наш план исцеления — изо всей силы бью чуванца кулаком по лбу... мало? ударяю еще раз и еще сильнее!!
Средство действует: руки чуванца разжались.
Снова подымаюсь на поверхность. Теперь все в порядке: бесчувственное тело чуванца лежит на воде доской...
Забоева протягивает мне весло. Не вредно, конечно, и весло подложить за спину утопавшему.
Береговая отмель уже совсем близко... Вот я касаюсь ногами дна... тащу за собой чуванца, как бревно по накату.
Река отступает... И как только мои колени оказываются выше уровня воды — сразу иссякают силы... Падаю ничком в прибрежную грязь. И не могу сам повернуться.
— Тогор! Тогор! — слышу испуганный и заботливый голос Неустроева. Юкагир подымает меня и сажает на песке. Слышу еще знакомые голоса. Меня начинает бить непереносимая дрожь. Чувствую, как подняли меня на руки. Несут. Ничего не могу сказать пляшущими в ознобе губами.
.........................
Только через полчаса как следует отогреваюсь горячим крепким чаем. Ну, я никому не посоветую купаться летом в северной реке!..
А чуванец? Искусственное дыхание помогло... Парень садится без помощи доктора и оглушительно смеется. Потом вскакивает на ноги, начинает всем по очереди жать руки.
[322]
— Учугай! Учугай! — повторяет чуванец и не переставая хохочет...
Значит — «спящий» проснулся! Операция удалась!., и я не даром купался в ледяной ванне...
— Этот человек как будто спал. Даже как будто был загипнотизирован. Есть такие медицинские опыты; надо взять курицу и положить ее на стол. Потом немного прижать голову курицы к столу и в то же время быстро сделать мелом черту... длинную белую черту от носа курицы... вот... и тогда птица будет лежать совсем тихо и не шелохнется... Или есть другие медицинские опыты: взять змею и посадить ее в темную клетку. Потом сразу осветить змею электричеством. Из маленького фонарика, вот какие бывают на метеостанциях. И змея сделается как палка... Можно брать в руки как палку и можно бросать на землю, — двигаться не будет змея. Нам еще в техникуме один профессор говорил, что это простейший гипноз... и его очень давно люди знали...
Вот и я подумала: чуванец — простой человек. Много не знает. И на него этот кинофильм и электричество из аппарата кинопередвижки так и подействовали: вроде как простейший гипноз. И человек заснул...
А как разбудить? Шаман пробовал огнем его разбудить; знаешь шаман хитрый был, он правильно думал. Только чуванец огня не боялся... Он еще когда мальчиком был — в костер упал, сильно ожегся... Ожог для этого чуванца — знакомая боль... а вот холодная вода кругом — незнакомая боль. Наши мужчины на севере и женщины на севере тоже — никогда в реке не купаются. Очень холодная вода, потому что под землей всегда лед... и наши жители севера — никто не умеет плавать... значит, река могла чуванца разбудить... Только кто мне помог бы в этой операции? — улыбается Забоева. — Только ты мог помогать, тогор... другие плавать никто не умеет, вот... а река — хорошее лекарство. И знаешь — это наше якутское лекарство, ниоткуда из центра привозить не надо... и у нас еще другие свои лекарства есть, — оживляется Мария Георгиевна.— В Якутской Республике есть свои курорты. Доктора только в прошлом году нашли, а население знало очень давно...
[323]
Вот: есть реки Пеледуй и Кемпендяй — это около Лены. И там, в этих реках, есть особая грязь... она совсем рядом со льдом, с мерзлотой, как русские называют, лежит... эту грязь возьмешь — она холодная. На руку намажешь — грязь нагревается. Такой химический состав. И этой грязью много болезней лечить можно... А потом есть у нас и в Алданском округе, и около Вилюйска, и около Жиган-ска много соляных источников... они очень хорошо женщинам помогают от их болезней и старикам, у которых кости ломит... вот, а река тоже очень хорошо лечит...
— Хорошо, только холодно. В другой раз я купаться в Хроме не хотел бы...
[324]
