Полярная Почта

Комаров в расстройстве чувств, после вчерашних амурных приключений, забыл свое обещание присмотреть, чтобы в нарты запрягли только самцов оленей.
В нашем караване оказались две оленихи. Одна из них как раз запряжена в мою кибитку. Состояние ее совсем не было заметно моему неопытному глазу. То ли хорошая погода, то ли небольшой пробег по льду расположили олениху к немедленным родам.
Она мягко опустилась боком на снег и... родила оленчика, темного, как плитка шоколада.
Многозначительно посматривая на людей большими влажными глазами, «оленья мама» языком приводит в порядок новорожденного.
Когда тунгуска хочет взять его на руки, оленчик издает первый свой крик — Мэ!... Мэ! — густым басом.
Его заворачивают в шкуры, привязывают к нарте.

Сама «роженица» уже готова к походу, словно бы ничего и не было. И девочки о ней тоже не заботятся. Вероятно, они сами будут рожать так же, как эта олениха: без криков и особых приготовлений, между прочим и на ходу. Ведь на Севере человек живет не для удовольствия, а лишь для того, чтобы исполнять свои обязанности.

Комаров чувствует себя неловко. Он уже несколько раз пытался оказывать мне мелкие услуги: предлагал спички, когда я закуривал, осматривал моих оленей, пробовал крепость нарты и даже пытался что-то исправить.
Из этих потуг, однако, никак не может возникнуть беседа.
Комарова беспокоит моя неразговорчивость. Он пользуется, наконец, вероятно, самым сильным из арсенала своих культурных возможностей средством: заговаривает о литературе. Подходит ко мне и решительно, глядя в землю, спрашивает: — Послушайте, капитан. Я очень люблю хорошие стишки, например, «Аманасы в шинпанском»...
Разговор все-таки не клеится.