Слава
Добавлено: 30 Март 2010 14:44
В третьем сталинском рейсе охотились уже всласть.
Кому-то сподручнее было стрелять с правого борта, другому с руки был левый. Афанасий Пургин поражал ныряющую цель под грудной плавник из любого положения.
Петр Зарва перед охотой, снимал перчатки, в пылу погони его окатывало, одежда покрывалась коркой льда, полушубок стоял колом, но перчатки Зарва надевать забывал.
Федор Прокопенко охотился ночью при свете прожекторов. Если другие палили с сорока метров, то Василий Тупиков предложил стрелять с восьмидесяти, сколько хватит линя. Он выстрелил и только ранил кита. Кит вытащил пятьсот метров фала, которым продолжается линь, и сорвался со слабо вонзившегося гарпуна. Тупикова критиковали за промахи, его почин подвергали сомнениям, ссылались на норвежцев, которые редко "мазали". Норвежцы стреляли с малого расстояния наверняка, хозяин запрещал добойный выстрел, каждый впустую израсходованный гарпун высчитывался из жалованья. Если кит сопротивлялся на лине, спускали шлюпку, добивали острогами. Когда однажды кит перевернул шлюпку, У Нильсона в молодости был такой рабочий эпизод, стоимость ее хозяин тоже вычел из зарплаты. Чего-чего, а боезапаса у нас было припасено с избытком, за перерасход его не штрафовали. Тупиков совершенствовал стрельбу с большой дистанции, дело ладилось, у него появились последователи.
Если норвежцы охотились с перекурами на молитву, то наши до упаду. Норвежцы артельно добывали в сутки до 27 китов, наши — 31 и более. Не исключено, что уйди норвежцы раньше, наши кулибины и заморскую варочную технику быстрее бы освоили методом тыка, и китов бы добыли больше. Дело, наверное, не только в пытливом уме, но и в привитом советским режимом горячем желании выполнить работу любой ценой. Когда в котлах потекли сразу 438 трубок, Нильсон советовал идти в Южную Георгию или в Кейптаун для месячного заводского ремонта. Машинные команды заменили прохудившиеся трубки за 12 дней, не выводя энергетическую установку из эксплуатации. Сделали, корячась в невероятной тесноте, за 11 суток, и Соляник выиграл у Нильсона 12 бутылок коньяка.
Разумеется, как и на любой охоте, было соперничество, однако, и излишками делились.
— Жора, возле меня много гвоздей, — радировал Николай Гниляк Георгию Овсянникову. — Если у тебя мало, двигай сюда.
Неистребимое чувство коллективизма, позволило освоить и спаренную охоту двумя китобойцами. Особенно она эффективна в сумерках, когда кит хитрит.
Добычу едва успевали разделывать. Смена мастеров Позднякова и Шпынева разделывала за 11 часов по 22 кита, но все равно у плавбазы скапливалось до пятидесяти китовых туш, на которых важно отдыхали пингвины. Резчики перекуривали на ходу, паровички-китобойцы, сдав добычу, устремлялись в новую погоню.
— Вон "девяточка" роется, — говорили на плавбазе, — бегит за кем-то.
В горячке работы не закрепили надежно тушу на разделочной палубе, при перекладке курса качнуло, лопнули тросы, туша поползла на матроса-резчика Михаила Становова, рискуя раздавить в лепешку. Тому ничего не оставалось, как сигануть за борт. Вынырнув, он ухватился за канат — бурундук, опоясывающий плавбазу для удобства швартовок китобойцев. Зыбь подбрасывала его, потом он зависал. Становов отпустил канат, когда силы были на исходе. Его чуть не ошпарило граксой, отходами из жироварен, которые вырывались из шпигата пополам с паром. Михаил отплыл от опасного места, ему непонятно как удалось освободиться от альпаковки и сапог, его искали. Голову видели на гребне волны, ему швыряли круги, капковые нагрудники и выброски. Потом Становов пропал. Поднял Становова подоспевший с добычей охотник "Слава-10".
Матроса с охотника Василия Н. одной волной смыло за борт, а другой вернуло. Бедняга так вцепился в леера, что ему еле разжали пальцы.
На переходе ночью смыло со швартовой палубы "Славы-7" кочегара Евгения Державина. Охотники, включив прожектора, сужали круг, где мог находиться кочегара. Его подняли через 68(!) минут.
В первых рейсах никто не погиб, хотя предпосылок для этого было предостаточно.
Опасность представляла не только стихия, но и киты показали норов.
— Как дела? — спрашивали с "мамульки", китобазы.
— Зацепили "борьку", — отвечал охотник.
— Прислать буксировщика?
— Нет, не надо. Сами плывем на буксире.
Пока шутили, раненый кашалот, поднырнув обломал лопасть винта охотника. Потерявший ход охотник ставило лагом к валам, заливало. Пошли на средних ходах при немилосердной вибрации спасаться от качки во льды. Спустили водолаза, шестами отгоняли льдины, чтобы не повредили кислородный шланг. Водолаз, коченея, переставлял гигантский ключ, а талями с кормы вирали его, по четверть оборота. Болты оказались расклепанными, лопнула тяга съемника. Заложили две толовые шашки, взрывом винт подался по конусу на пять сантиметров. Когда высланный на помощь охотник пришел в точку среди айсбергов, изуродованный двухметровый винт, непонятно как поднятый, уже лежал на юте, а из под воды пускал пузыри водолаз, затягивал гайки.
Если во втором рейсе, несмотря на суровые погодные условия, добыли 824 кита, то в третьем — свыше тысячи, но квоты, предусмотренные конвенциями, еще позволяли наращивать добычу.
Уже перед Воронцовским маяком героев встречали цветными фонтанами воды буксиры, гудками приветствовали заводы. Охотники салютовали холостыми зарядами с резиновыми пыжами, чтобы не поранить купальщиков на Ланжероне, пляжный сезон был в разгаре. В толчее на причале Старо-Крымской столкнули в воду пионера, мальца, к счастью, быстро извлекли из хлюпающей щели. Первым корпусом швартовался самый добычливый охотник, оснащенный аппаратурой Фуруно, с акустиком на борту, потом победитель без аппаратуры.
В центральных газетах появились фотографии асов-гарпунеров. Страна, где ржаной хлеб продавали на развес, получила китовое мясо, муку, жир, еще спермацет кашалотов, амбру, драгоценный болезнетворный продукт, отторгнутый желудком кита. Еще страна получила героев. Сталинские идеологи просчитали все заранее и тщательно, паузы между героическими военными буднями и героическими мирными быть не должно. Уже после первого рейса на экраны вышел "содержательный документальный фильм", так его обозначал сам А. Соляник, "За китами в Антарктику". В книжных магазинах появился сборник очерков "Слава", причем без кавычек, изданный 30-тысячным тиражом. Очерки были живо и достоверно написаны самими участниками антарктических охот.
После победного третьего сталинского рейса Сигруд Нильсон наезжал в Одессу, просился, но вежливо отказали, уже сами были с усами, точнее, с китами.
Теперь если и случались промашки, то не на кого было кивать, норвежцев на борту не было. К командирскому совещанию уже на стоянке в Одессе, а то и раньше, начальники подразделений, цехов и капитаны охотников готовили списки штрафников, трепавших им нервы семь месяцев. Даже самых злостных Соляник не карал единолично закрытием "светофора", визы. Обычно спрашивал у командира: "Он тебе нужен?" Если ответ был утвердительным, то виновника наказывали ремонтом, вместо отпуска, деловые качества ценились превыше всего.
Ремонтировались традиционно в закрытом городе Севастополе, база доковалась на Северной стороне в самом большом сухом доке для линкоров, охотники — в Южной бухте. Заново стелили досками фальшпалубу, ее меняли каждый рейс, доски измочаленные тушами китов, расщепленные храпцами и исколотые шипами сапог резчиков быстро изнашивались. Часть ветеранов в четвертый рейс не пошли, после трех рейсов полагался годичный слабооплачиваемый отпуск. Использовали его не все. Гарпунер Георгий Сергеевич Могильный 30 лет (!) работал без годичного отпуска, ему нужно было шестерых детей ставить на ноги.
Отпускники сажали виноград на поселке китобоев, заложенным в 48-ом году близ десятой станции Большого Фонтана.
"Вижу фонтан!" — кричал подзагулявший китобой таксисту, когда подъезжали к улице Китобойной. Во второй машине ехала фуражка китобоя, чудили. На Китобойной стали рождаться, как по заказу, в феврале и марте мальчики Славики. Гарпунеры уходили не только в годичный отпуск, но и привлекались. Отстрел кита менее 16 метров карался штрафом, детеныша сроком до четырех лет. На борту присутствовал иностранный наблюдатель, который мог перемерить добычу, а мог закрыть глаза. Нельзя также было стрелять китов-горбачей.
Откуда приходила новая смена охотников, ведь у нас не было в мореходках факультетов, где бы готовили гарпунеров? Ускоренный курс читал капитан-гарпунер Афанасий Пургин. Капитан-гарпунер Петр Зарва учил стрелять из пушки, установленной на полуучебном судне "Пассат" по ящику, плававшему в Одесском заливе. Далеко не всем курсовикам потом доверяли полубак китобойца, где стояла гарпунная пушка. Гарпунеров взращивала и сама среда флотилии, зачастую, случай позволял выявить самородков, как это случилось с матросом охотника "Слава-4" Василием Казаковым. После напряженной погони знаменитый гарпунер еще дальневосточной закваски Николай Гниляк спал. "Вижу фонтан!" — закричал марсовый. Находившийся на переходном мостике Казаков, не долго думая, бросился на полубак к пушке, выстрелил и взял на линь финвала, потом еще одного. Когда Казаков добыл седьмого кита, на бак наведался Гниляк, разозлился, и отправился…спать. Капитан-гарпунер "Славы-4" Петр Зарва, тоже дальневосточного происхождения, доложил об успехе на базу.
— Если у него получается, — рассудил Соляник, — то пусть продолжает охоту, — а Гниляк пусть спит.
Вскоре на "восьмерке" заболел капитан-гарпунер Афанасий Пургин, и Казакова послали на "восьмерку", чтобы не обижать Гниляка. Погода благоприятствовала охоте, Казаков дал семь выстрелов… и семь раз промахнулся. Случилось это аккурат на первое января в день рождения Казакова. Капитан "Славы-8" Анатолий Лабунец, именем которого впоследствии назовут большой рыбоморозильный траулер, пригласил Василия Ивановича в каюту, плеснул коньячка, поздравил с днем рождения, и велел продолжать охоту. Казаков в тот день взял семь китов с первого выстрела, без добоев. Казакова направили на учебу при базе, в группе было пять кандидатов в гарпунеры. Из пяти был произведен в гарпунеры один Василий Казаков. За 25 рейсов на двух флотилиях Казаков добыл четыре с половиной тысячи китов и произвел свыше одиннадцати тысячи выстрелов, что сказалось на слухе. Гарпунеры зачастую глохли, выданные им танковые шлемофоны сразу отвергли, так как он мешал слышать марсового.
Четвертый рейс тоже обозначили сталинским, юбилейным, любимому вождю народов в марте к началу антарктической осени и особо свирепых штормов должно было исполниться семь десятков. Готовили подарок к юбилею, наметили взять полторы тысячи китов. Антарктика, хоть ее и в шутку называли Антрактикой, а айсберги — айзенбергами, шуток не понимала и оставалась все такой же непокоренной. Алексей Соляник записал в ежедневнике выдержку из А. Баннета, английского натуралиста и поэта, отважившегося побывать на китобойном промысле:
"Куда не кинешь взгляд, всюду однообразная картина — свинцовое небо, черная, как чернила, вода, и светящиеся ледяные массивы, как привидения, окутанные в саван. Жизнь в Антарктиде отсутствует. Это — страна смерти. Полугодовое пребывание в открытом океане стоит многим китобоям пяти лет жизни…"
Штормило без перерывов. Белые гребни слепили, брызги на солнце отливали цветами радуги. Одетые в утепленные до пят балахоны марсовые, вглядываясь воспаленными глазами в окуляры бинокля, видели то перевернутый вверх килем барк, то здание одесского оперного театра. Из-за преломления света в слоях воздуха разной плотности в это время года в антарктике случаются миражи.
В лица гарпунерам летели пригоршни пены, охотники рыскали, рулевые с трудом удерживали их поперек волн. Ветер прижимал фонтаны китов, вымет первого фонтана замечали с опозданием, спины китов выныривали неожиданно. К тому же киты близко не подпускали, поэтому случались промахи. После выстрела обязательна команда "Стоп машина!", чтобы трос не попал под винт, беспричинные остановки нервировали механиков. Когда в туше обнаружили британский гарпун, поняли, что киты пуганые. Рядом штормовали, временно прекратив промысел флотилии "Торшавди", "Пелагос", "Сэр Джемс Кларк Росс", "Торсхаммер", "Виллем Баренц", "Харвестр".
Добыли полторы тысячи китов и пошли на Кейптаун.
Кейптаун был наводнен бородачами с других флотилий, встретили знакомых по "Славе" и даже по "Алеуту" норвежских инструкторов, промышлявших уже под голландским флагом. Норвежцы жаловались на падение добычи.
— Зачем вы рискуете жизнью и губите здоровье? — спрашивали. — Вам что, доплачивают за каждого добытого в шторм кита?
Объяснять, что взяли обязательства к юбилею вождя выполнить план на 200%, а в день рождения на все 300%, не стали, все равно б не поняли.
Девятого марта прямо в рейсе Алексею Солянику было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Наградили и отличившихся.
Пятый рейс дался особенно трудно, за три основных промысловых месяца число дней со штормами, снегопадами, туманами, а значит плохой видимостью составило 82%. "По почину гарпунера "Славы-3" Героя Социалистического Труда Н. Гниляка не прекращали охоту даже в шторм, мало обращая внимания на невзгоды капризной стихии", — писал капитан-директор А. Соляник в брошюрке издательства "Знание". В пятом рейсе уже участвовало 15 судов.
Страна не жалела средств для пополнения флотилии и модернизации ее. В печати появились обнадеживающие результаты испытаний цельноотлитого бронзового винта танкера "Берия", и вскоре в такой же чудо-винт обули "Славу".
Шестой рейс назвали рейсом мира, тогда пионеры писали на заборах "Миру — мир!". Рейс мира был посвящен знаменоносцу мира товарищу Сталину. В рейсе мира АКФ "Слава" завоевала символическую Голубую ленту первенства и продержала ее до своего тринадцатого рейса включительно.
В 11-ый рейс "Слава" ушла на промысел с вертолетом на борту.
В 14-м рейсе Голубая лента перешла к морякам новой АКФ "Советская Украина", спущенной со стапелей Николаевского судостроительного завода имени Носенко в 59-ом. Алексей Соляник капитанил теперь на "Советской Украине".
Промышлявшие в Антарктике одесские флотилии соперничали, хотя паровым охотникам "Славы" соревноваться с новенькими охотниками, где стояли мощные дизельные двигатели "Буккау-Вольф", было бесполезно. Даже в передовице многотиражки "Советский китобой", которая могла перекочевать к конкурентам, осторожничали, писали: "Оправдан ли маневр флотилии в сторону Н-ских островов?". Обе флотилии промышляли в пределах радиослышимости, поэтому сообщения о местонахождении охотников самодельно конспирировали. Скажем, Константин Владимирович Семенов, капитан к-с "Бесстрашный-28" давал свои координаты "косатке": "Лабунец и Семенов с супругой". Следовало сгруппировать последние цифры бортовых номеров охотников капитана А. Лабунца (24), капитана К. Семенова (28), получалось 48 градусов, а "супруга", половинка, означала 30 минут. "Косаткой" называли плавбазу "Слава", а "кашалотом" "Советскую Украину". Шифровали еще и для шнырявших поблизости дальних японских китовых разведчиков, на которых могли находиться сахалинские японцы, понимающие русский. Интересно, что сам капитан Константин Семенов, ныне здравствующий и находящийся при должности на небольшом пароходе, будучи юнгой, участвовал в высадке десанта переброшенных на восток рокоссовцев для штурма Ака-Мару, так по-японски назывался Корсаков.
Охотился Семенов чаще особняком, пароходной толчеи не любил. Охотники преследовали стадо обычно кильватерным строем, один отстрелялся, брал на линь кита и отходил в сторону. Если случался промах, охотник тоже не мешал, отваливал, и стрелял следующий или же ждал пока кит — "водолаз" вынырнет. Это железное правило соблюдается китобоями во всем мире, упущенную добычу может взять и чужеземец, если он курсирует поблизости. Семенов же шел в стороне, никому не мешая.
Охотился он весьма удачно, "не зевал, используя быстроту и натиск", приходил в Одессу "первым корпусом", победив в соревновании для судов, не оснащенных китопоисковой аппаратурой.