Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.
Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса: http://arktika.polarpost.ru
Попов С.В. Морские имена Якутии
Попов С.В. Морские имена Якутии. Очерки по топонимии морей Лаптевых и Восточно-Сибирского. – Якутск: Кн. Изд-во, 1987-168 с., ил. 45 к. 10000 экз.Серединные моря Северного морского пути - море Лаптевых и Восточно-Сибирское имеют богатую и героическую историю исследования. О ней с помощью географических названий этого района рассказывает инженер-гидрограф, почетный полярник С.В. Попов, долгое время занимавшийся их изучением.Книга одновременно является топонимическим справочником морского побережия Северной Якутии. Она адресована всем, кто интересуется географией и историей полярных стран.
[ Леспромхоз ] : 27 Август 2009 12:51 Вернуться к началу
Попов С.В. Морские имена Якутии. КРЕСТЫ ВЕЛИКОЙ СЕВЕРНОЙ
Это было поистине величайшее государственное предприятие,
географическое в самом широком смысле этого слова,
притом проводившееся в весьма тяжелых природных условиях.
Н. Н. Зубов
географическое в самом широком смысле этого слова,
притом проводившееся в весьма тяжелых природных условиях.
Н. Н. Зубов
Вторую Камчатскую экспедицию Витуса Беринга недаром еще называют Великой Северной. «Птенцы гнезда Петрова» не только открыли Америку с востока, но и с максимально возможной для своего времени точностью нанесли на карты арктические пределы России. В Якутске формировались два северных отряда Василия Васильевича Прончищева и Питера Ласиниуса.
Они не ладили. И хотя из Якутска вышли в один день 30 июня 1735 года, в пути не общались. Об этом же свидетельствуют и две первые точные карты Лены. Одна составлена на боте Ласиниуса геодезистом Дмитрием Баскаковым, подштурманом Василием Ртищевым и штурманским учеником Осипом Глазовым. Другая — помощником Прончищева Семеном Челюскиным. В них большие разночтения, которые не возникли бы при встрече. Морское плавание отряды тоже начали в разное время у мыса Быков.
От этого древнейшего названия Якутии позже образовались полуостров и рабочий поселок Быковский, протока Быковская. Мало вероятно, что названия мыса возникло от старинного поморского термина «бык» — выдающийся в море или реку каменистый утес, хотя Быков мыс достаточно высок, сложен мерзлыми, твердыми как камень, породами. Нам представляется более правдоподобным, что казаки-первопроходцы перенесли сюда название бурятского рода Быкот, с которым они встречались на верхней Лене. Точно так же, как и названия залива Туматского и проток Большой и Малой Туматской обязаны своим происхождением монгольскому племени туматов, вытесненному якутами со Средней Лены к морю...
Направившийся на восток «Иркутск» льды заставили уклониться и вскоре встать на зимовку в реке Хараулах (по-якутски «С черной водой»). Экипаж зимовал скученно, в наскоро построенных землянках, при острой нехватке продовольствия. В результате от цинги умерло 37 человек и первым — 18 декабря сам Ласиниус. Оставшиеся пятнадцать сушей вернулись в Якутск.
Четверть века назад мы, Тиксинские гидрографы, работали в этих местах и пытались найти место зимовки Ласиниуса. Когда-то на старых картах значилось: «Крест Ласиниуса», «Казармы Ртищева». Но потом восторжествовал рационализм, кто-то посчитал, что такие обозначения затрудняют чтение карты, и их убрали. Название «бухта Ласиниуса» тоже было заменено на бухту Хараулахскую. Теперь имя этого датчанина, верой и правдой служившего России, осталось только за пределами ЯАССР на Восточном Таймыре в наименованиях мыса и полуострова Ласиниуса.
Ближайшие к месту зимовки «Иркутска» названия: река Суордах — по-якутски «Воронья» (якуты в древности поклонялись ворону, как божеству), река Няйба (так эвены называли озерную рыбу с красным мясом), полуостров Оголох-Тумса, то есть «Мыс с ребенком» — ребенка заменяет оконечность полуострова мыс Каменный Столб — ничего не говорили о Ласиниусе. Бухта, мыс и коса Емельяна — тоже, поди, догадайся теперь, кем был этот человек?
Но зато вспомнилось, что в бухте Сытыган-Тала («Вонючий обрыв») участник экспедиции Анжу Ильин находил «много могил и над некоторыми кресты с изгладившимися надписями», а севернее видел и развалившуюся казарму Ласиниуса — Ртищева. Нам же ничего найти не удалось. Ровный и глубокий снежный покров укрывал все. К тому же поджимала работа, времени не было. Только вернувшись, по старым картам установили, что искали не там, где следовало. А через несколько лет тульский учитель Д. М. Романов сообщил, что его воспитанники нашли могилу Ласиниуса. Затем прочитал в газетах, что комсомольцы Булунского района совершили к этому месту лыжный переход и поставили памятник первопроходцам.
Судьбу Ласиниуса через год разделил и В. В. Прон¬чищев. Потратив много времени на обход громадной ленской дельты, он вынужден был зазимовать в устье Оленека, где жило двенадцать русских промышлен¬ников. Лишь 2 августа 1736 года дубель-шлюпка «Якутск» вышла в море. Плыли на запад вдоль берегов, в глубине которых громоздились гряды, которые полтора столетия спустя получат название кряжа Прончищева.
После обследования устья Анабара пробились в тяжелых льдах в Хатангский залив, обогнув остров Бегичева с севера и приняв его за полуостров. Затем, следуя на север вдоль таймырских берегов, открыли многие острова, не назвав ни один из них. 19 августа «Якутск» достиг рекордной по тем временам широты 77°55'. (В 1919 году Р. Амундсен назовет здесь берег и мыс Прончищева). Консилиум офицеров, собранный в каюте больного командира, решил «поворотитца назад, понеже никак пройтить невозможно и были в великой опасности, чтоб не затерло льдом»*.
Возвращались на веслах, расталкивая льды шестами и постоянно борясь с обмерзанием корпуса и рангоута. Не рискуя зимовать в пустынном Хатангском заливе, решили двигаться на восток к знакомому Оленеку. Уже на подходах к нему В. В. Прончищев скончался от цинги. Командование отрядом «по регламенту и по старшинству» принял штурман С. И. Челюс¬кин. В журнале «Якутска» 6 сентября 1736 года он сделал такую запись: «1 час пополудни сего числа (это соответствует 5 сентября по гражданскому календарю — С. П.) был вынос и погребение лейтенанта Прончищева, бывшего нашего командира, и при том погребение все ундер-офицеры и все солдаты были в ружье и амуницы 24 человека и при погребении была пальба три залпа»**.
А через неделю рядом похоронили и его жену. «По смерти ея, — писал Челюскин, — опечатали пожитки и определили караул и стали оныя пожитки переписывать понеже что у них кроме людей никова не осталось. И при той описи был священник их духовной и все ундер-офицеры...»***
* Центральный государственный архив Военно-Морского Флота (ЦГАВМФ), ф: 913, оп. 1, д. 13, л. 80 об
** ЦГАВМФ, ф. 913, оп. 1, д 12, л. 91.
*** Там же, л. 92.
Прошли годы. Как свидетельствовал участник плавания на ледокольном пароходе «Таймыр» доктор Л. М. Старокадомский, описывая выполненные в 1913 году гидрографические работы на Восточном Таймыре: «Впервые обследованную и нанесенную на карту бухту участники экспедиции решили назвать именем Марии Прончищевой, первой европейской женщины — участницы полярной экспедиции» *.
Сколько восторженных слов написано об этой женщине, делившей с мужем все тяготы и лишения арктической жизни! Тысячи раз и в серьезной научной, и в развлекательной художественно-популярной литературе упоминалось ее имя. И вдруг выяснилось, что она вовсе и не Мария. Впервые такое предположение высказал много сделавший для выяснения биографических данных участников Великой Северной экспедиции уже упоминавшийся нами Д. М. Романов. Он обратил внимание на то, что, начиная с первых историков этой экспедиции, никто не называл жену Прончищева по имени.
А. Л. Чекановский 26 августа 1875 года нашел на этом месте «две жалких, почерневших, лишаями поросших гробницы», нам думается установленных Ильиным. «Малый, невзрачный, извыветрившийся, но не изгнивший крест без перекладины, стоит одинокий, как столб на могиле самоубийцы. Следы надписи на нем еще приметны, да и предание на устах у жителей. Это — могила злополучного Прончищева и неустрашимой жены его», — утверждает Чекановский»***.
* Старокадомский Л. М. Пять плаваний в Северном Ледовитом океане. 1910-1915. М., 1959, с. 137.
** Соколов А. П. Указ. работа, с. 182.
*** Евгенов Н. И. Экспедиция к устьям рек Лены и Оленека. «Труды комиссии по изучению Якутской Автономной Советской Социалистической Республики», т. III, ч. I. Л., 1929, с. 94.
Известно, что Эдуард Толль в 1893 году прибил к кресту перекладину с надписью: «Герою и героине Прончищевым». И только восстановивший могилу Н. И. Евгенов поместил здесь новый крест с надписью: «Памяти славного Прончищева и его жены Марии... Ленск. гидро¬граф. эксп. 1921 г.»*.
* Романов Д. М. Колумбы Арктики. Тула, 1982, с. 87.
Напрасно мы вначале подозревали, что имя «Мария» придумал З И. Евгенов, который, как известно, участвовал в первых съемках бухты в 1913 году. Тогда она еще называлась без имени — бухта Прончищевой. К сожалению, съемочные планшеты той экспедиции и ее описные журналы сгорели в Ярославле во время савинковского мятежа, и проследить в деталях все перипетии этого названия невозможно. Но изданные позже по ним карты наводят на мысль, что сначала один из мысов, видимо, был назван «М. Прончищевой» — то есть сокращенно «Мыс Прончищевой». Потом эту надпись отнесли к бухте. Получилось «Бухта М. Прончищевой». Наконец, нашелся «догадливый» картограф, который «М.» превратил в «Марию». Ко времени первого опубликования цитированного нами «свидетельства» Л. М. Старокадомского в 1946 году название «бухта Марии Прончищевой» было уже общеупотребительным, а сам Леонид Михайлович успел забыть, что он сам в 1915 году в книге «Открытие новых земель» эту бухту по имени не называл.
Настоящее же имя жены Прончищева — Татьяна! Установил это студент Московского университета В. В. Богданов в 1983 году. В фондах Поместного приказа Центрального государственного архива древних актов он нашел челобитную Анны Федоровны Незнановой (в девичестве Кондыревой) с просьбой разделить между нею и ее братом имение, которое восемнадцать лет назад было отдано их матерью «в приданое за сестрою моею родною Татьяною Федоровною, женою Василия Прончищева», которая с мужем-моряком отлучилась в Сибирь и «где обретаются, и живы ли или померли, о том подлинного известия я не имею».
Архивные материалы помогли установить, что Татьяна Федоровна Кондырева родилась в селе Березово Алексинского уезда (ныне Тульская область) в 1713 году. Неподалеку находилось имение Прончищевых Тарбеево (теперь Богимово). Так что Василий и Татьяна не только были знакомы с детства, но и состояли в некровном родстве, так как дядя Василия был женат на тете Татьяны. Разница в возрасте одиннадцать лет не помешала им 20 мая 1733 года пожениться. Через месяц они переехали в московский дом Кондыревых, а еще через несколько дней с разрешения Беринга отправились в далекую Якутию.
Меня часто спрашивают, когда будет переименована бухта Марии Прончищевой. Думается, никогда. Достаточно в последующем помещать ее первоначальное название «бухта Прончищевой». Любое переименование — дело хлопотное и не дешевое, да и не всегда нужное. Более важно знать, кто стоит за этим именем...
Наиболее высокой чести среди участников Великой Северной экспедиции удостоились двоюродные братья Лаптевы. Прежде всего их имя носит самое серединное среди арктических морей — море Лаптевых. Как только не называли его в прошлом! На картах до конца XVII века оно значилось Татарским и Ленским, в последующем — Сибирским и Ледяным, Северным и Ледовитым (в сочетании с другими восточными морями). С 1893 года, по предложению Фритьофа Нансена, некоторое время его называли морем Норденшельда. А морем Лаптевых оно стало сравнительно недавно. В 1913 году Русское географическое общество одобрило предложение известного океанолога Ю. М. Шокальского назвать так море, расположенное восточнее мыса Челюскин, а 27 мая 1935 года постановлением ЦИК СССР было утверждено название моря Лаптевых в современных границах.
Харитон Прокофьевич и Дмитрий Яковлевич Лаптевы — погодки, сыновья мелкопоместных псковских помещиков. В созданную Петром Морскую академию они поступили в один и тот же 1715 год. Если младший брат Дмитрий уже в 1723 году петровским указом был произведен в унтер-лейтенанты, то старший — Харитон по служебной лестнице отставал на несколько лет. В довершении всего, в 1734 году фрегат «Митау», на котором он служил, во время осады Данцига был захвачен французской эскадрой, вероломно выступившей против России на стороне польского короля. После возвращения из плена всех офицеров фрегата судили, приговорили к смертной казни, но потом, после установления их невиновности, всех помиловали. Харитон участвовал в летней кампании на Балтике, был на Дону с целью изыскания мест для строительства верфей. Впоследствии стал командовать придворной яхтой «Декроне».
Дмитрий Лаптев в это время уже работал в Великой Северной экспедиции, но особо громких дел за ним не числилось. В 1735 году он прибыл в Якутск, переправлял грузы к Охотску. На следующий год, после смерти Ласиниуса, он принял командование отрядом на боте «Иркутск». Его помощником и верным спутником до конца стал подштурман, а с января 1738 года штурман Михаил Щербинин. Практически вся активная жизнь этого человека прошла в Великой Северной экспедиции. Начав службу в ней штурманским учеником в апреле 1733 года, Михаил Щербинин после расформирования отряда Д. Лаптева прибыл в Якутск в распоряжение А. И. Чирикова. Названный в его честь в 1918 году мыс на Восточном Таймыре показывался на советских картах неверно, как мыс Щербина. С 1969 года эта ошибка исправлена, теперь это мыс Щербинина...
Плавание 1736 года Д. Лаптев и М. Щербинин начинали в губе Севастьяновой, куда с трудом привели из Хараулаха бот «Иркутск». Кстати, памятью этому названию, давно уступившему место на картах «заливу Неелова», осталось название речки Севастьян-Юреге на его западном берегу. Да, названия и речки Севастьян-Юреге и озера Севастьян-Кюёль (Копчиковое) в бухте Тикси обязаны своим происхождением все тому же известному Д. Лаптеву и неизвестному нам Севастьяну... Уже на траверзе мыса Буор-Хая «Иркутск» ввиду встретившегося непроходимого льда повернул назад. Зимовали в устье речки Борисова (ныне река Берис, впадающая справа в Лену южнее Булуна).
Дмитрий Лаптев не верил в предания о том, что казачьи кочи когда-то успешно плавали с Лены на Колыму. Несмотря на то, что академик Г. Ф. Миллер нашел в якутских архивах подтверждение этому, профессор астрономии Л. Делакроер выступил с утверждением «вековой неспособности» русских к арктическому мореплаванию. Так вышло, что через два года русские мореплаватели именно его, единственного из иностранцев академического отряда экспедиции, побывавшего за Полярным кругом, доставили в устье Оленека.
Здесь мы позволим себе небольшое отступление. Кажется, есть возможность решить одну давнюю загадку. Штурманский помощник Анжу П. И. Ильин, в 1822 году посетивший место погребения Прончищевых, докладывал: «Неподалеку от кладбища, на вершине высокой горы стоит деревянный сруб, квадратный, в 1 1/2 сажени в основании и 1 1/4 сажени высоты, одним углом обращенный к полудню. В него сделаны двери и внутри наложено несколько плит, на которых рассыпаны угли и тоненькие палочки. На одной стене вырезано чем-то острым: «М. Е. В. Т... 1783», а под низом: «1784 года мая 25 дня окончил...» И еще что-то, чего не разобрать. Жители сказывали, что здесь был какой-то «звездочет». Понятно, что это обсерватория; но кто был здесь в 1783 году?»*.
* Соколов А. Указ. работа, с. 182-183.
Есть все основания считать, что Ильин неправильно прочитал и записал дату. Несомненно, это был Л. Делиль Делакроер, работавший здесь с 16 января по 4 февраля 1740 года. Больше здесь из ученых до Ильина никто не бывал...
Конечно, имелись и объективные причины, по которым участникам Великой Северной экспедиции пришлось более туго, чем их предшественникам. Их изложил в изданной в 1954 году книге «Отечественные мореплаватели — исследователи морей и океанов» известный океанолог З. З. Зубов. За прошедшие сто лет ледовые условия значительно ухудшились. Моряки Беринга, хотя и были образованнее, но не имели того опыта плавания во льдах, который был у казаков — выходцев из Поморья. Кочи, в отличии от «новоманерных судов» экспедиции, ходили не только под парусами, но и на веслах, а главное, были более маневренны во льду и легко перетаскивались через ледовые перемычки командами.
В исследовательских делах Харитон сразу оказался удачливее брата. Хотя в навигацию 1739 года ему не удалось пробиться вдоль таймырских берегов севернее, своего предшественника Прончищева, его имя вошло в историю, как автора большинства местных географических названий. Он составил замечательное описание — «Берег между Лены и Енисея», по существу первую лоцию морей Карского и Лаптевых. В море X. Лаптев вышел с Лены самой западной Крестяцкой протокой. Еще в 1737 году по ней перегонял дубель-шлюпку на ремонт в Якутск боцманмат В. Медведев. Когда-то это была глубоководная протока, по которой ходили кочи. Лежащий к северу остров по находящимся на нем казачьим крестам называли Крестовым, X. Лаптев его и все западные острова именует Крестяки. Позже самый большой и западный остров дельты Лены стали показывать на картах как Ханлахский Хребет, ныне же это Арга-Муора-Сисэ (по-якутски «Западный Морской Хребет»). А Крестяцкая протока исчезла, ее, видимо, совершенно замыло.
Не останавливаясь в устье Оленека, «Якутск» проследовал на запад. Пройдя траверз обследованного Прончищевым входа с моря в Анабар, 27 июля увидели неизвестную бухту, которую назвали Нордвик — по-норвежски «Северный залив». Теперь и ограничивающий с востока полуостров тоже носит это название. Посланный на шлюпке для обследования забитого льдом залива геодезист Никифор Чекин не заметил, что с севера к бухте примыкает пролив Восточный, отделяющий от материка остров Большой Бегичев. Любопытно, что имя Н. Чекина, много сделавшего для исследования морей Якутии, долгое время показывалось лишь в названиях мыса и залива далекой Новой Земли, где он никогда не бывал. Хотя еще в 1919 году зимовавший у восточных берегов Таймыра Р. Амундсен поместил его на побережье моря Лаптевых. Однако в результате неверной передачи его на русские карты он значился как мыс Щербина. Лишь недавно справедливость восторжествовала, и в шести милях юго-восточнее мыса Челюскина снова появился мыс Чекина.
X. Лаптев, называя острова и заливы, сплошь пользовался только церковным календарем — старым способом номинации европейских мореплавателей. К примеру, открытый в день «Святого Преображения» 6 августа остров так и стал называться. Только после революции потеряли приставку «Св.» острова Андрея, Павла, Петра, Самуила, Фаддея. Поставленный Х. Лаптевым на мысе Св. Игнатия крест дал основание Б. Вилькицкому в 1913 году назвать этот мыс Крестовым. Название же мыс Игнатия было отнесено на двадцать миль восточнее.
Гидрографы «Таймыра» и «Вайгача» в тот год имели возможность дать еще одно «крестовое» название. На острове Преображения они нашли большой чугунный крест. «Никаких надписей на кресте не оказалось, — писал участник экспедиции Л. М. Старокадомский. — Так и осталось невыясненным, кто и зачем его сюда привез. А доставить эту тяжелую вещь сюда, несомненно, было делом нелегким»*.
* Старокадомский Л. М. Указ. работа, с. 134.
В 1934 году гидрограф С. Д. Лаппо, обнаружив этот крест на краю разрушавшегося обрыва, доставил его на только что построенную на острове полярную станцию. Гидролог В. Н. Кошкин рассказывал, что зимовщики использовали крест в качестве клина при колке дров, в результате хрупкий на морозе чугун раскололся. В свете последних исследований попытки Лаппо связать происхождение креста с Прончищевыми кажутся совершенно надуманными. Вероятнее всего он был привезен на остров ссыльными участниками польского восстания 1863-1864 годов. Впрочем, это тоже только предположение...
15 августа 1739 года бот «Иркутск» лейтенанта Дмитрия Лаптева после многочисленных и безуспешных попыток, наконец, обогнул мыс Святой Нос. «Нос Каменный, утес над ним и три горы высокие», — записал о нем в шканечном журнале Дмитрий Яковлевич *. О происхождении этого названия Норденшельд писал следующее: «Подобно многим другим опасным для мореплавателей мысам на северном побережье России, мыс этот получил название «Святой Нос», бывшее для старинных русских полярных мореплавателей равнозначащим с «мысом, мимо которого не пройдешь». В настоящее время никто уже не думает со страхом о двух «святых носах», ограничивавших в старину морские плавания на восток и на запад живших на Белом море русских и финнов. Я совершенно уверен, что та же судьба постигнет со временем все остальные «святые» носы Сибирского побережья»**. Подтверждением правоты Норденшельда служит и то, что существовавшие во времена Дежнева мысы «Первый и Второй Необходимые» или «Первый и Второй Святой Нос» уже в прошлом веке стали называться Шелагский мыс (по имени эскимосского племени шелагов) и Дежнева...
* Белов М. И. Указ. работа, с. 319.
** Норденшельд А. Е. Плавание на «Веге», т. II. Л., 1936, с. 66.
А «Иркутск» тем временем вошел в пролив между островом Большой Ляховский и материком, который теперь называется проливом Дмитрия Лаптева. Только что утихнувший шторм отжал льды к северу, и судно пробиралось под берегом по малым глубинам. В 40 милях от Святого Носа неожиданно заметили небольшой островок, который назвали Меркурием, видимо, в честь казака Меркурия Вагина, первооткрывателя Ляховских островов. Через четыре часа показался еще больший остров, который нарекли островом Святого Диомида. В шканечный журнал Д. Лаптев записал оба острова, а на карты поместил только последний. Видимо, у него не было уверенности в том, что это два разных острова, а не вершины одного и того же. Видимость в это время была неважной, а через несколько часов вообще пал густой туман, что весь день 16 августа «Иркутск» простоял на якоре.
Лишь один раз, двадцать два года спустя, видели остров Диомида. Потом он исчез. Лишь в наши дни полярные гидрографы на месте исчезнувших островов нашли банку, которую назвали банкой Диомида. Анализируя материалы гидрографических работ, кандидаты географических наук А. А. Котюх и Е. В. Клюев пришли к выводу, что во времена Д. Я. Лаптева: «Длина о. Меркуриуса составляла, очевидно, не более двух миль, а длина о. Св. Диомида -3-4 мили при ширине 0,7-0,8 мили»*.
* «География и природные ресурсы», 1983, №2, с. 114
Плавание 1739 года, столь обогатившее названиями карту морей Якутии, братья Лаптевы закончили зимовкой: Харитон — на восточном берегу Хатангского залива, Дмитрий — на Индигирке. Впереди их ждали большие трудности. Нужно было нанести на карты северную часть Таймыра и побережье Чукотки, о которых картографы тогда практически знали лишь понаслышке. Лейтенанты уже догадывались, что обойти их морем из-за льдов вряд ли удастся. Они начали широко использовать для съемок собачий транспорт.
Навигация 1740 года полностью подтвердила их опасения. У восточного побережья Таймыра затерло и настолько повредило «Якутск», что его пришлось оставить, и по дрейфующему льду, а потом по тундровой хляби с громадными лишениями, оставляя по пути могильные холмики, выходить к зимовью на Хатанге. Для того, чтобы «Иркутск» мог начать плавание в двухметровом льду Колымской протоки Индигирки, с помощью местных жителей пришлось пробивать канал длиной 850 метров. 31 июля бот вышел в море. Через три дня с мачты усмотрели остров, который Д. Лаптев назвал «Св. Антонием». Едва миновав устье Колымы, 9 августа «Иркутск» встретил невзломанный лед и вынужден был направиться на зимовку в Нижнеколымск. Сюда же он вернулся, когда не удалась попытка обойти Чукотку морем и на следующий год. Неподалеку от входа в Колыму на правом берегу Дмитрий Яковлевич построил большой маяк, остатки которого существовали еще в 30-е годы нашего столетия. Тогда же это место, назвали мысом Лаптева. В 1981 году колымские гидрографы установили здесь металлический знак-памятник Д. Я. Лаптеву
В Великую Северную экспедицию он был зачислен 17 апреля 1733 года, семь лет спустя после окончания Навигацкой школы. В. Беринг поручил ему изготовление якорей и железных поковок для судов на заводах Екатеринбурга. Но это — еще полдела. Надо было тяжелое снаряжение через сибирское бездорожье доставить в Якутск, где строились суда для северных от¬рядов. Челюскин выполнил задание в срок.
После смерти Прончищева, которому он сопутствовал в арктическом плавании, Челюскин выехал с отчетом в Якутск, откуда должен был ехать в Петербург. Однако в пути, в Сектяхе сборщик податей отказался дать собак. В результате Челюскин добрался до Якутска лишь летом, 28 июля 1738 года, на другой день после отъезда Беринга в Охотск. Прибывший в Якутск еще в начале июня лейтенант Дмитрий Лаптев успел встретиться с Берингом и по его указанию был отправлен с отчетом обоих отрядов. Челюскину же было предложено ремонтировать вернувшиеся из Арктики суда.
На другой год Семен Иванович стал правой рукой нового начальника отряда Харитона Лаптева. На его долю выпали нелегкие штурманско-гидрографические заботы. Он их выполнял одинаково успешно — летом на судне, зимой в санных походах. В свой последний маршрут по самой северной части Таймыра он выехал 17 марта 1742 года. Севернее Петровского залива отправил назад сопровождавших его солдат и эвенов и направился на север на трех нартах с солдатами Антоном Фофановым и Андреем Праховым. Исследователь Великой Северной экспедиции Г. В. Яников писал: «Челюскину приходилось идти по совершенно ненаселенному берегу, постепенно удаляясь от последних зимовий. Чем дальше на север уходил отряд Челюскина, тем большему риску он подвергался. Против него могли обратиться и снежная слепота, и недостаток провианта и собачьего корма. Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы без колебаний идти все время вперед, не считаясь с опасностями и риском»*. Все реже попадались гнилушки, из которых можно было развести костер.
Наконец, 8 мая 1742 года Семен Иванович записал в журнал: «Приехал к мысу... Сей мыс каменный, приярый, высоты средней, около оного льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мною оный мыс Восточно-Северный»**. Век спустя, в 1843 году, академик А. Ф. Миддендорф назовет его мысом Челюскин.
Через неделю штурман и его спутники находились в гостеприимном зимовье новокрещенного якута Ники-фора Фомина (в его честь в Таймырской губе назван мыс Фомы). Он еще в марте на девяти нартах с грузом собачьего корма и продовольствия направился в давно обжитое им место. Еще в начале века зимовье Фомина видел Эдуард Толль. В 1971 году это зимовье, находящееся в трех километрах от современного мыса Шатер, в устье небольшого ручья, уже накрыл оползень.
Дальше перед Челюскиным лежал неблизкий, но знакомый, путь на Енисей, а затем и в Петербург.
* Яников Г. В. Великая Северная экспедиция. М., 1949, с, 103.
** Русские мореплаватели. М., 1952, с. 96.
Продолжая морскую службу, Челюскин командовал придворной яхтой «Елизавета», что не принесло ему ни славы, ни достатка. Медленно поднимался он по лестнице чинов — мичман, лейтенант. В 1756 году «за болезнью и старостью отпущен в дом» с присвоением чина капитан-лейтенанта. В литературе распространено мнение, что Челюскину при выходе в отставку присвоили звание капитана 3 ранга — это ошибочно, ибо это звание в русском дореволюционном флоте существовало лишь с 1713 по 1732 годы.
Совсем недавно молодой московский исследователь B. В. Богданов в делах Поместного приказа нашел датированную мартом 1765 года челобитную жены C. И. Челюскина Аграфены Павловны и его сына отставного капитана Петра Семеновича на имя Екатерины II. В ней говорилось: «В прошлом, 1764 году, в ноябре месяце, моего, Аграфениного мужа, а тоего Петрова отца, вышенареченного Семена Ивановича Челюскина волею божию не стало...». Так мы узнали дату смерти штурмана Великой Северной экспедиции.
Помимо мыса его имя носит небольшой островок Б Таймырской губе. Воды Карского моря омывают и два мыса Лаптева, мыс Медведева (в честь боцмана «Якутска» Василия Медведева), берег Харитона Лаптева, остров Шпанберга. А вот мыс Харитона Лаптева и мысы Вакселя и Стеллера, находящиеся на Восточном Таймыре, омывают уже воды моря Лаптевых. Капитан Мартин Петрович Шпанберг, лейтенант Свен (в России его звали Ксаверием) Лаврентьевич Ваксель и адъюнкт Петербургской Академии наук Георг Вильгельм Стеллер здесь не бывали. Но, как и другие участники тихоокеанских плаваний Беринга, имена которых увековечены на Востоке, они подолгу жили и работали в Якутске, который историк А. П. Соколов справедливо называл «настоящим средоточием экспедиционной деятельности».
- Вложения
-
Попов-23-38.djvu- (227.91 КБ) Скачиваний: 451
[ Леспромхоз ] : 31 Август 2009 21:18 Вернуться к началу