Мой охотничий нож помечен какой-то крылатой лошадью — торговая марка. Отрезая ломоть ветчины, Николай Александрович хвалит нож: толковая сталь, не чета заграничной дешевке. Иностранные шхуны сбывают нам стопроцентную рухлядь. А брать надо. Свои хозяйчики, вроде Калачикова, все еще не раскачались, не умеют доставить во-время нужный ассортимент товаров в полярные районы.
Торговая марка привлекает внимание Парфенкова:
— Да уж не дядюшкина ли работа?! Та самая, про которую дядька мой Арсений говаривал: работа наша чижолая, чай мы любим пить густой... Павлово-Муромской артели. Так и есть. Видишь, здесь меленько выбито: «Павмурмет»... Вот бы туда ямщика нашего, этого Нестора, лет двадцать назад! С руками бы оторвали. Знаешь что-нибудь про наших павловских кустарей? Нет?! Занятная история. Зина, ты тоже послушай. Вроде как лекция по обществоведению, комсомолке даже необходимо.
— Так вот, — начинает тоном профессионала-рассказчика Николай Александрович, — в Муроме и в Павлове-городе, на реке Оке, с давних пор кормились людишки стальным, кустарным промыслом.
«Делали ножи, вилки, ножики перочинные, ножи засапожные, ножницы, доходили своим умом до хитроумных загибов докторских инструментов. Ладно работали. Что ни дом — мастерская, где отец — мастер и хозяин, сыновья — подмастерья.
«Числились мещанами, бахвалились указами государыни-матушки Екатерины о мастеровщине-вольнице.
Каждый год, на масляной неделе в четверг, бились смертным боем, улица на улицу, стенка на стенку. Каждый год после такого боя двух-трех человек всем городом хоронили.
«А продукцию свою, между прочим, тоже каждый год посылали на международную выставку в Лейпциг, в Германию. И держали связь, деловую, многолетнюю, с немецкими крупными фирмами стальных изделий. Порядок был такой. Приезжали из Германии агенты, привозили в Павлово свои полуфабрикаты: половинки ножниц, черенки ножей, болванки вилок. Павловские мастера собирали части, шлифовали, закаливали. Ставили свое клеймо. Те же агенты увозили готовый товар обратно.
«Году так в 1860 или 1861 один из мастеров, Нестор Максимков, получил за свои столовые приборы на Лейпцигской выставке золотую медаль. Спрос на изделия павловцев вообще был изрядный, а тут еще увеличился, но чуть ли не все заказы повернули сразу в сторону Нестора. Нехватает Максимкову товара. Стал у соседей покупать, клеймо свое ставить, да с надбавочкой продавать в Германию.
«А надо вам сказать, что Максимковых в Павлове почитай что половина села. И все родня между собой, а когда породнились — даже старухи не помнят.
«Максимковых много, а Нестор Максимков — имя уж больно чудное — один. И ему деньга прет как мурманская сельдь, косяком. Обидно другим-то сродственничкам. Вот здесь и проявилась звезда моего дядюшки. Был он специалистом по клеймам. Совсем особенную сноровку иметь надо, чтоб клеймо сделать, которое от одного удара сталь до ясных знаков пронимает. Дядька Арсений Петрович с молодых лет на этом деле стоял и, как говорится, наскрозь его произошел. Первым клеймщиком был на все село. Любому кустарю-мастеру не только делал фамильное его клеймо, но и торговый знак ему придумывал. С художественными задатками человек был.
«А по внешности-сухонький, тихонький старичок, словно чернец уральского старообрядческого скита.
«Таким он бывал каждый месяц две недели из трех.
«А в понедельник третьей недели сложит Арсений Петрович аккуратненько свой инструмент, пойдет к жене, поклонится низко, скажет с печальным вздохом: «-Эх! Маремьянушка! Пошабашил я. Жизнь наша чижолая: чай мы любим пить гу-у-стой!
«Как скажет «гу-у-стой», так Маремьяна Дмитриевна в слезы! Значит, у мужа запой начинается на целую неделю.
«И уж в эту неделю не подходи. Сидит невылазно в трактире клеймщик Арсений Петрович, мастера его наперерыв угощают, заказы дают, просят сделать в гербе что-нибудь такое умилительное, чтобы все другие марки перещеголять.
«Арсений Петрович слушает, думает, обещает, ежели заказчик хороший, и пьет, пьет сивуху... как земля дождичек, после засухи.
«Обидеть его тогда не смей.
«Рассказывают старики, что вздумал было, во время дядькиного запоя, подшутить над ним становой пристав (по тем временам большая сила!). «Сделай мне, говорит, Арсений клеймо, чтобы по нему видно было, что я тебя, пьянчужку, в любую минуту выпороть могу и засадить в каталажку на вечные времена...» Громко смеялся пристав в трактире над Арсением при всем честном народе. Дядюшка глубоко затаил обиду. Затребовал к себе в трактир инструмент. В два дня клеймо сделал, что надо. Напоили потом знакомые мастера станового пристава до беспамятства. Заголили его да и поставили клейма на обе ягодицы. В клейме же том говорят был двуглавый орел, но с таким непотребными добавлениями, что ужаснувшийся становой на курьерском поезде в Петербург укатил, к Пирогову-хирургу, эти клейма вырезать.
«Арсению же Петровичу становой так ничего и не сделал. Грозился дядька, что в случае чего донесет в губернию на станового, будто по его собственной просьбе опозорил он герб монархов российских.
«Ну, так вот, в один из подобных загулов дядюшку осенила блистательная мысль. Был у него друг, один из Максимковых, который все время жаловался на Нестора-родственника, загребающего львиную долю прибыли на фамильном Максимковых гербе. Жаловался он, жаловался, и, наконец, разжалобил Арсения Петровича.
«Дядька прищурившись спросил:
«-Да ведь у тебя сынок недавно как будто родился?
«-Что радости в детях, коли скоро есть нечего будет?!
«-А ты погоди Лазаря петь! — отвечал дядюшка: — крестил уже сына-то? «-На завтра попа звал. Просим милости гостевать.
«Дядюшка звонко хлопнул приятеля по спине: «-И в крестные отцы пойду, ежели Нестором сына наречешь... и такую, брат, ему расчудесную клейму сготовлю!!.
«От начавшейся, после этого решения, пьянки — дым коромыслом: чуть весь трактир не спалили. Младенцу же вскорости дали имя Нестора.
«А дядюшка вырезал новое клеймо: «Наследник Нестор Максимков».
«Нестор-мастер, получивший лейпцигскую золотую медаль, основатель прославившейся фирмы, разбил пивной бутылкой череп отцу Нестора, самозванного наследника.
«Однако должен был клеймо свое переменить. Появилась марка: «Нестора Максимкова С-вья»... Но камень, брошенный дядюшкиной изобретательностью,
вызвал круги по всему городу. В каждой семье кустарей один из новорожденных получал имя Нестора. «Арсений Петрович стряпал бесчисленные клейма: «Нестор Максимков и С-ья», что должно было означать «и семья». У каждого мастера, ясное дело, семья есть. Ремесленной управе, которая выдавала разрешения на марку и торговое свидетельство, возражать нечего. «Искусство же дядюшки в том и заключалось, что, давая каждому новому клейму какой-либо отличительный признак, он делал последний почти незаметным для глаза покупателя не специалиста. А пресловутые «С-ья» выходили совсем уже похоже на «С-вья». Тем более для иностранцев.
«Большую славу в те времена нажил Арсений Петрович этими клеймами. Большие деньги и пропил.
«Тут купец один подвернулся, нижегородский, некий Михаил Кузин. Прииска имел на Урале золотые, крупные мануфактурные фабрики под Москвою выстроил. И тоже оказался «не без идей».
«Каждый месяц приходится Михаилу Кузину значительные суммы рабочим своих фабрик выплачивать. Денежки-то царские. Цена на них высокая. Задумал купец подешевле деньги изобрести. Золото у него уже есть, с его же, кузинских, приисков. Пригласил изобретательный купец Арсения Петровича, так сказать, директором-распорядителем собственного его, купца первой гильдии и потомственного почетного гражданина, монетного двора.
«Компаньоны занялись самым «невинным» делом: по изготовленным дядюшкой формам отливали золотые десятки и пятерки. Вся и разница-то была у них с царскими золотыми монетами, что немногим больше, так процентиков на сорок, серебра прибавлено. Заметьте- больше, а не меньше.
«Через пять лет такой работки, уже на суде, заклепавшем ноги Арсения Петровича в кандалы, так и возражал дядюшка:
«-Господа судьи! мы же ничего, боже упаси, не убавляли... прибавляли ведь... только прибавляли!...
«За «прибавку» эту (суд квалифицировал заявление подсудимого Парфенкова Арсения, обвиняемого в массовой чеканке фальшивой монеты, как «издевательство») прибавили дядюшке каторжных работ на Соколин-Острове по гроб жизни.
«Во время следования по этапу на Сахалин посчастливилось Арсению Петровичу еще раз сослужить царю службу верную.
«В Александровском централе политические готовили побег одного из видных революционеров, которому суждено было сделаться впоследствии наркомом правительства СССР.
«Дядюшка, узнав об этом, ухитрился и в тюрьме собственноручно изготовить такие пилки, которые бесшумно и скоро перегрызли оконные решетки тюрьмы. Побег прошел удачно. Арсения Парфенкова с каторги освободила Февральская революция. Возвратился он домой в Павлово, занялся опять кустарничеством... И опять, что называется, влип — уже в 1921 году.
«Был арестован Чека, в Москве на Казанском вокзале, с мешком муки, которую рассчитывал обменять на инструменты. Сел дядюшка снова в тюрьму, в Бутырки... Но тут подфартило давнишнее знакомство: встретил в газете фамилию народного комиссара, памятного по Централу. Того самого политзаключенного, которому он изготовил отменные пилки. Написал письмо. Через пару дней прислал этот комиссар за дядей в тюрьму машину. Освободили Арсения Петровича, можно сказать, с почетом. Привезли его на квартиру к наркому. На другой день секретарь наркома отвез Арсения Петровича на вокзал и усадил его в поезд.
«Дядюшка вернулся домой героем и до конца жизни своей рассказывал, как он с наркомом (тоже покойным теперь) в Кремле чаи распивал...
«Ну, чем тебе, Зина, не иллюстрация к тому, что экономика делает политику? Что царский режим, создавая в стране обстановку беспросветной пьяной жути, даже талантливых людей превращал в мошенников?» — кончил свой рассказ Парфенков.
Я не мог удержаться, чтобы не привести другой пример: «инородца» Савву Петровича Тарасова, которого общение с людьми высокой культуры, политическими ссыльными, коренным образом переродило. — Насчет торговых клейм, — сказал в заключение Николай Александрович Парфенков, — можно было бы целую книгу написать. Вот приедешь на Колыму, сам увидишь, какую имеет силу заграничное клеймо среди чукчей или тунгусов. Советским товарам, даже в собственном Союзе, много еще нужно бороться с иностранными.
