Полярная Почта

Только что зарезанную корову освежевали на дворе. С веселым смехом три служанки-якутки втаскивают мясо в кухню. Я уже предвкушаю хорошо прожаренный бифштекс солидных размеров.
И вдруг на девушек набрасывается Савва.
Кто мог думать, что этот, всегда такой выдержанный и приветливый человек может так свирепо ругаться и грозить кулаками?
Он обзывает служанок дурами, чертовками и еще какими-то непонятными мне, но, видимо, достаточно неприятными для служанок, именами. — Савватий Петрович! Они ведь не запачкали пола, право, не стоит так волноваться (говорю и думаю о своем: этот скандал затягивает приготовление бифштекса).
Савва приходит в себя. Резко командует что-то по-якутски. Служанки, молниеносно повинуясь, выносят мясо снова на двор, запирают в амбаре. Пробую вступить в переговоры, но Савва Петрович, по каким-то непонятным причинам, даже понимать русскую речь отказывается.
Говорит одно, на все случаи жизни якутской пригодное, слово: «Сох!» — и уходит. Никто не знает, в чем дело. Служанки отвечают, только для приличия, чтобы отделаться: «бильбяпын!» (не знаю).

Злой — чорт бы побрал этот город с позорным прошлым! — ложусь на койку ничком.
Вспоминаю приятеля, бывшего минного машиниста эскадренного миноносца «Новик» и любимую его поговорку: «Эх, заснуть бы теперь минуток шестьсот!» Он умел, в случае нужды, заставлять себя спать голодным, в насквозь промороженном вагоне бронепоезда.
Вкусный запах жареного вползает в ноздри, щекочет кожу, вызывает прилив крови к голове. Вижу сон, что в ослепительно чистом ресторане четверо официантов несут мне на огромном блюде зажаренного быка... Но у быка этого, почему-то, голова Саввы Петровича... и голова эта говорит...
Тут просыпаюсь окончательно: передо мной Савва настоящий, живой. Держит сковородку с бифштексом запах которого меня разбудил.
Савва виновато ласков, извиняется:
— Кушай! кушай бистекс... Савва — турпан. Не надо обижаться. Прости!
Близко наклонясь ко мне, Савва тихо говорит:
— Не надо смотреть сырое мясо, пока из него течет кровь! Плохо это! Можно с ума сойти!
Думаю: значит, и этого сильного, на первый взгляд, человека одолела верхоянская «обстановочка». Психически больной!?
Савва словно читает мою мысль, говорит:
— Ссылка! Знаешь?
Тороплив, обрывочен, проникнут ужасом рассказ Савватия Петровича.

Царская ссылка загоняла сюда, в каменный склеп Верхоянска, революционеров. Людей одной мысли., людей непрестанного, как вращение земли, действия. Рассчитывала, лишая этих людей возможности что бы то ни было делать, убить в них самую волю к действию.
Предусмотрительно, стараясь не доводить до взрыва отчаяния — убивая голодовкой исподволь, отпускала из казны пятнадцать рублей в месяц на человека. По ценам того времени этих денег хватало ровна на две недели самого скудного питания.
Режим верхоянской ссылки создавал видимость свободы для политических: ходи, гуляй... умирай.
Никто не досматривал за ссыльными ни днем, ни ночью. Никто не запирал.
Убежать отсюда все равно нельзя.

Естественная тюрьма. Это ведь о Верхоянске в «Истории России» С. Соловьева сказано в главе о ссылке (челобитная псковичей):
«А иные в Сибири между гор и в пропастях поустроены» (том X, стр. 172).
Именно, «поустроены».
В 1883 году из Верхоянска пытались бежать на лодке В. Серошевский (писатель), Царевский, Зак, Лион, Люно, Арцыбушев, Александрова.
Добрались к устью Яны совершенно истощенными от голодовки. Там их настигла и вернула обратно погоня.
В 1904 году южным путем, уже на лошадях, бежали Виник, Левин, Гургенадзе. Лошади пали в тайге. Бежавшие через несколько месяцев дошли до Якутска только для того, чтобы отдаться в руки полиции. Последние версты товарищи уже не могли итти от перенесенных в дороге мучений. Передвигались полз­ком.
Бежать из Верхоянска?!
Разве не достаточно убедителен факт, что такой исключительной душевной мощи революционер-профессионал, как Виктор Павлович Ногин, даже не пытался бежать из Верхоянска.
А ведь это у него в биографии буквально через две-три строки удачные побеги.
Из Полтавы... в Англию, в 1900 году.
Из Кузомени на Кольском полуострове... в Швейцарию в 1905 году
Из тобольской ссылки тов. Ногин бежал три раза под ряд.
Но, будучи заключен сюда, в «город заживо погребенных», тов. Ногин сосредоточивает всю свою гигантскую волю на одном: только бы не потерять бодрости, только бы выдержать нечеловеческую муку нарочито нелепой оторванности от живой, подлинной жизни. Виктор Павлович Ногин, Наркомтруд в Совнаркоме первого созыва, а затем, до конца жизни в 1924 году, член ЦК ВКП(б), выдержал.
Выдержали и немногие другие, например тов. Бруснев, тов. Мандельштам — автор «Истории Российской социал-демократической рабочей партии».
Но измучивались до грани безумия все без исключения.
И тогда достаточно было пустячного толчка психике, чтобы человек шел на все.
Чтобы революционер кончил жизнь самоубийством.
Савва Петрович Тарасов помнит многих.
Багряновский - большой человек был, красавец-мужчина. Несколько лет прожил здесь внешне бодрым, веселым, уверенным, а в один верхоянский (вот такой же, как сегодня, весенний) день застрелился. И тов. Швецов застрелился. Тов. И. Эдельман утопился в реке Яне. Худяков, известный этнограф, посмертные труды которого даже при царском режиме издала Академия наук (автор «Верхоянского сборника»), сошел с ума. Умер сумасшедшим вскоре после того, как его привезли в якутскую городскую больницу.
Савва беззвучно плачет. Не говорит о ком.
Но летом так много в этом проклятом Верхоянске комаров. Если положить на тарелку кусок сырого мяса, его немедленно облепят серой, движущейся ватой комары. А через несколько минут в мясе не останется ни единой капли крови.
Если человек измучен многолетней, полуголодной ссылкой, ему может показаться, что это из него царизм высосал всю кровь. Что жить уже нечем, не­зачем. Тогда человек берется за револьвер, ищет могилу в мутных волнах Яны или сходит с ума.
Нехорошо смотреть на сырое мясо в Верхоянске!