Полярная Почта

Последний рейс "Руслана"

Спустя десять дней после возвращения «Малыгина» телеграф из Норвегии сообщил о том, что у южной оконечности Шпицбергена моторно парусный бот «Рингсаль» подобрал шлюпку с советским моряками «Руслана»— Бегасовым, Датцеловым и Поповым.

Бекусов, Точилов и Попов лечились несколько месяцев в Тромсе, затем вернулись в СССР и рассказали нам историю гибели «Руслана».

Мы передаем их рассказы.

★

В последний раз «Малыгин» с «Русланом» виделись вечером 24 апреля в"Айсфиорде. Прощание произошло на траверзе черной скалы, как раз напротив того места, где на подводных скалах лежал аварийный «Малыгин».

В штурманской рубке «Руслана» стояли капитан Клюев, второй штурман — маленький Владимир Петрович Нагибин, матрос Никашка Антуфьев (тот, кого любила Шура) и сигнальщик Бекусов.

— Дивный красавец наш «Малыгин»!—сказал кто-то с искренним восхищением. И все, глядя вслед удаляющемуся ледоколу, повторили:

— Красавец.

— Хорошо, если бы он таким пришел в Мурманск,— заметил Никашка. — Жаль, что не вместе мы... Что бы Мурманск пас встретил вместе с «Малыгиным»!

И долго еще в рубке смотрели на ледокол, пока не исчез на горизонте чуть заметный дымок. «Руслан» продолжал итти вперед. Бекусов спросил капитана Клюева:

— Идем вперед?

Клюев, не оборачиваясь, глядя перед собой, задумчиво ответил, как бы разговаривая сам с собой:

— Посмотрим...

Постояв еще немного в рубке, Бекусов спустился вниз. Началась качка; сигнальщик страдал морской болезнью и, почувствовав себя плохо, решил итти в кубрик и лечь спать. Сигнальщик, эпроновец Бекусов, очутился на «Руслане» совершенно случайно. «Руслан», как мы уже отмечали, должен был итти на буксире у «Красина»; для связи с ледоколом сигнальщик явился необходимостью. В экипаже «Руслана» сигнальщика не было, и командование экспедицией назначило Бекусоiва. Сожалея о том, что он не на «Малыгине» и позднее своих товарищей попадет домой, Андрей Бекусов отправился в кубрик. В камбузе его остановила Шура.

— Может быть, поужинаете?— предложила она, но Бекусов, почувствовав приступ морской болезни, отказался.

— Спасибо. Не могу. Меня море бьет.

— Тогда возьмите соленых огурцов,— нашлась заботливая Шура.

Бекусов спустился в кубрик и лег спать.

— Не знаю,— вспоминает он,— спал я или был в каком-то оцепенении, но я вскочил, чувствуя, что съезжаю с койки. Слышу — грохот. Упала скамейка, летит со стола медный чайник, отскочила крышка и закружилась. Матросы закричали на чайник:

— Догоняй своих!

— Эй, приятель, шляпу потерял!

Вдруг наверху послышался шум, и в кубрик хлынула вода.

Спавший на верхней койке матрос Михаил Попов вскочил. Мигом в кубрике никого не осталось. Из своей каюты босиком выбежал штурман Герасим Точилов. Я выскочил наверх и вижу: судно покрыто льдом, качка, палубу заливает, все пристройки, брашпиля, ящики покрыты льдом, и «Руслан» лежит на боку, как подстреленная утка. Точилов подскочил к капитану. Слабо улыбнувшись, Клюев сказал:

— Тонем, Герасим Васильевич.

— Поверни по ветру!— крикнул Точилов.

— Это было в три часа ночи,— рассказывает Г. В. То­чилов.— Ко мне прибежал повар и говорит: «Штурман, тонем!» Я выскочил, как был, босиком с валенками в руках, на спардек и вижу, что судно обморозило и на правом борту большой крен. Вижу, что дело пропащее, и приказываю рулевому Бутакову: «Вправо на борт». Я взял на себя командование,— капитан был внизу. Он хотел открыть полубортик, но волна его захлестнула и едва не унесла в море. Он ушел переодеваться. Я дал полный ход машине, повернул по ветру, выровнял крен и побежал к матросам. Я объявил аврал. «Иначе,—я сказал матросам,— потонем. Жизни остается полчаса, самое большое, если не успеем,— все кончено!»

Матросы по колено в воде, цепляясь за иллюминаторы, ходили по борту, скалывая лед. Открывали полубортики, перекатывали бочки с треской на левый борт — выравнивали судно; все работали лихорадочно, обмороженными руками кололи лед. Штурман Точилов носился в воде, успевая быть всюду, где нужна была быстрая сноровка. В рубке на руле стоял Михаил Попов.

«Руслан» шел на норд-вест. Точилов был убежден, что через несколько часов судно попадет в полосу теплого течения и обмерзание кончится. Он зашел в рубку к Волынкину, чтобы дать радио в Мурманск о том, что «Руслан» вышел в океан и следует на материк. Тогда некогда было задумываться над загадкой, почему капитан покинул Айсфиорд и вышел в море. Три часа не отвечал «Малыгин». Точилов подумал: «Вероятно, «Малыгину» плохо, и Клюев решил итти на помощь».

— Смотрю, судно опять упало на правый борт. Что-то неладное творится. Я послал Мишу Попова: «Спроси, нет ли воды в машине и кочегарке?» В машине Попову ответили: «Все в порядке, воды нет». Но через полчаса раздался свист. «Воды очень много», сообщил механик Павел Меньшиков.

Время от времени промокшие, обледенелые матросы сбегали в кубрик. Они, не умолкая, хохотали:

— Видели, как Петровича хватило волной? Шагов на десять откинуло, а трубка в зубах.,

В дверях показался Петрович. Радостный хохот встретил его. Он вошел с мокрой фуфайкой в руках, в кальсонах, и, цепляясь ногами за распутавшиеся шнурки и дымя своей трубкой, горделиво сказал:

— Хотите знать, меня чуть не унесло. А?

В кубрик вбежала Шура. Она кого-то разыскивала среди матросов, но столкнулась с Петровичем и, смутившись, умчалась наверх.

Медленно вошел Точилов. Лицо его было серьезно, как никогда, и хохотавшие матросы стихли. Помолчав немного, Точилов сказал:

— Отдохните, ребята, но опасность еще не прошла. Из машинного отделения в этот момент послышался

неясный звук. Кто-то спешил наверх. В кубрик заглянул Сергей Воронцов.

— В кочегарке течь,— сказал он,— фонтанит.

— Сильно?

— Здорово, даже плиты срывает.

— Все наверх!—раздался призыв, и опять опустел кубрик.

Точилов спустился в кочегарку, и его глазам представилось страшное зрелище. Кочегарка была залита водой. От ударов волн отскочил цемент, открылась течь и в довершение всего не работали помпы. Из-под котла бил фонтан. Вторая течь открылась в машинной переборке, и вскоре переборку сломало. Матросы принялись отливать воду кадками и ведрами, но течь все усиливалась, и напрасны были усилия вычерпать ведрами затопленную кочегарку.— «Красин» идет к нам,— бодрил матросов Точилов, но сам уже придумывал способы спасения.

В одиннадцать часов ночи затопило всю кочегарку и машину. Туман и мгла на море. «Руслан» продолжал крениться, опускаясь правым бортом под воду. Сигнальщик Бекусов понял: «Руслан» гибнет.

— «Спасения нет», подумал я и решил: надо итти в кубрик, лечь спать: так, сонный, я и потону.

Обмороженные, обессиленные от суточного аврала матросы бросили ведра.

— Я спустился в кубрик,— рассказывает Бекусов,— и лег. Засыпаю. Но вот слышу грохот, кто-то спускается в кубрик. Вбегают кочегары Колька Иванов и Гришка Сальников. Они смеются, поют, отбивают чечетку, как будто на празднике. Гришка пустился в присядку и кричит: «Сигнальщик, вставай, идем загибаться!» Они стали переодеваться. Я подумал: что же, зачем мне оставаться погибать?

По пароходу озабоченно бегала Шура, собирая сухари и продовольствие. Капитан отправился в радиорубку давать прощальные радиограммы. «Руслан» вздымался на волнах, лежа на боку и все глубже и глубже погружаясь под воду. Точилов позвал боцмана, и они вдвоем стали пускать ракеты. Но в темноте тумана они гасли слабыми искрами. Штурман спустился в машину и тихо сказал Михаилу Нетленному:

— Иди готовь шлюпки.

С песнями бегали кочегары. На спардеке матросы возились со шлюпкой. Валентин Волынкин заканчивал передачу прощальных радиограмм.

У шлюпки встретилась Шура и Николай Антуфьев.

— До свиданья, Никашка,— сказала она и отвернулась.

Николай взял ее за руку.

— Брось Шура. Брось плакать.

На накренившемся правом борту шлюпка висела, касаясь воды. В шлюпку сели три кочегара, Николай Иванов, матрос Ларионов, Шура, боцман и повар Ярошенко. Из радиорубки спокойно вышел Валентин Волынкин. Он держался прямо в своей черной военной шинели и нес на руках радиоприемник.

Штурман Точилов, в своей жизни немало видавший героев, с изумлением и восторгом рассказывает о радисте:

— Волынкин вышел с приемником. Совершенно непоколебимый человек. Он подмигнул и, сказав: «Теперь я готов», вскочил в шлюпку. Ударила волна, и шлюпку отнесло от борта.

В последнюю секунду Точилов заметил, что у Шуры на ногах легкие ботинки.

— Шура, возьми! — крикнул он и бросил ей свои валенки.

Шлюпка обошла вдоль борта. Николай Антуфьев смотрел на Шуру и вдруг кинулся в воду к ней. Сильная волна выкинула его обратно на спардек. Антуфьев схватил спасательный нагрудник, желая броситься и плыть к шлюпке, но не мог завязать на спине тесемки.

— Завяжите, ребята,— просил он.

Но никто не отпускал его вплавь. Николай умолк и все смотрел вдаль. Между тем Точилов принялся спускать вторую шлюпку. Штурман сложил в шлюпке одеяла, хлеб, сухари, компас и часы из салона. Попов побежал в кубрик. Он рассказывает:

— Мне есть очень захотелось. Забежал в камбуз. Лежит буханка хлеба. Ребята кричат: «Садись скорей, а то уедем!» Я откусил раза два от буханки и бросил. Смотрю — Бекусов. «Идем в шлюпку», говорю ему...

Тринадцать моряков с трудом столкнули в воду шлюпку. Волна захлестнула их, залила все: сухари и хлеб поплыли. Точилов стоял на носу шлюпки.

— Я видел, и все мы смотрели, как «Руслан» погружается в воду. Отъехав, мы еще раз увидели первую шлюпку; я увидел Волынкина. Он стоял во весь рост с приемником в руках. «Руслан» начал погружаться в воду, точно магнитом его тянуло, и нас потянуло в водоворот. Насилу отъехали, и вот уже не видно ни «Руслана», ни шлюпки...

Вольны заливали шлюпку Точилова, но это была спасательная шлюпка — она держалась на воздушных ящиках.

— Накатывается волна... Секунда — гибель... Еще миг — волна прокатит, и все опять в хорошем настроении. Но мы стали быстро замерзать. В мокрой фуфайке стоял Петрович, и скоро все заметили, что с ним творится неладное.